Другие войска

Первый бой я принял в рядах 3-й Московской Коммунистической дивизии. Бой был ночной - первый. Страшно было, непривычно было. Но я хорошо стрелял у меня была винтовка СВТ - самозарядная винтовка Токарева на 9 патронов. И меня посадили в окопчик вернее в воронку от бомбы на направлении возможного продвижения фашистских войск. Я там лежал и когда начали наступать немцы я, значит, стрелял по ним. Разрывом мины был ранен вытащили меня.

И вот остановили немцы нас. Завязался бой головная застава завязала бой - не может справиться головной отряд подошел - тоже не может справиться вышел полк основными силами и тоже не может ничего сделать. Очень плотный огонь надо обходить этот заслон. Командир полка вызвал эскадрон танков. Эскадрон танков вышел - так пожгли "фаустами".

На исторической реке Угре (здесь был положен когда-то конец татаро-монгольскому игу ) наша дивизия пошла в наступление. Я был политруком пулемётной роты. Река мелкая, по пояс, форсировали её вброд. Пулемёты, боеприпасы, - всё на себе. Даже противогазы были, но многие их побросали. Кому-то показались лишними и саперные лопатки, - повыбрасывали их по неопытности. Это стало уроком на всю войну: когда перешли к обороне, нам в землю вгрызаться пришлось не только руками, - зубами! Все ногти изломали…

У многих в Сольцах на участках лежат убитые, но люди не рассказывают –  боятся, что приедут и разроют огород. Да и после войны перезахоранивать  начали как раз тогда, когда картошка уже была посажена, так что многие  не говорили. Да и в других местах хоронили, где придётся. Вот сосед мой  бывший, Михаил Богомолов, что был у Ванюкова кучером. Тут рядом со мной у  него был домик на берегу Шелони. Рассказывал, что прихоронил где-то тут  «под кряжем» красноармейца.
Ну а дальше наши только отступали: на Шимск, затем Новгород сдали. И  оттуда пошли целые колонны наших пленных. Выглядели они ужасно... Под  Шимском сделали для них лагерь и в Блудово.

Победа победой, мы же добивали во время прочесов остатки Курляндской группировки немцев и отряды "лесных братьев". Война кончилась, а мы еще воевали. Особенно упертыми оставались прибалты, прятавшиеся по лесам. Мы проческу делали, а они в хуторах хоронились, как в хутора мы идем, а они в лес опять. Даже в 1947 г., перед демобилизацией, продолжали кипеть бои, в основном вокруг схронов, как-то мы были на задании, "лесные братья" устроили засаду и поубивали много офицеров.

Мне там еще запомнился эпизод, просто тем, что я не думала, что такое  возможно - ночью мы сидели у крохотных костерков, накрытых котелками.  Несколько групп бойцов. Вдруг один из них падает на спину. Его стали  поднимать - убит. Что, где, как убит? Искали, искали в темноте -  оказалось крохотное проникающее ранение в череп. Мгновение - и человека  нет.

Когда мы проходили передний край, там травинки живой не было, все  перепахано. Еще не вступая в бой, проходили вторую линию обороны, там у  финнов были «драконовы зубы» - здоровые куски гранита, врытые в землю,  против танков. Видели взорванный дот с двухметровой толщины стенами. И  такие оборонительные полосы встречались через каждые 2-3 километра.  Только по дороге можно было проехать. Мы входили в 21 армию, которая  состояла из трех корпусов. На Карельском перешейке развернуться особо  негде и эти корпуса шли в три эшелона. Пару дней наступает один корпус,  потом останавливается, вперед выходит другой, короче говоря, наша 168  дивизия оказалась на переднем крае как раз на линии Маннергейма.

В час ночи я, от командира роты, получил задачу захватить мост и выбить из домов на набережной. Взял свою группу, пятнадцать человек, и начал движение. Вышли на мост, а он же давно немцами пристрелян… Кромешный ад… Немцы как дали по нам из автоматов, пулеметов, минометов и фаустпатронов. Одно спасение – вот те столбы, они четырехгранные, где-то полметра шириной. Мы за этими столбами укрывались, тут самое главное было выдержать, пока по нему бьют – искры летят, осколки камня, а ты стоишь, главное вперед не броситься. Как немцы огонь перенесли – можно к другому столбу перебежать.

В тех боях я нес ответственность за каждый подбитый танк нашей роты. Моя  работа была такая — идет наступление, подбивают наш танк, и мне  поступает задача его вытащить, причем во время боя, под огнем немцев.  Если его не вытащить сразу, то он может достаться немцам. А если машина  достанется немцам, то новую не дадут. Подбитый танк мы вытаскивали при  помощи другого танка — он подходил к подбитому танку, цеплял его за крюк  и тянул к нам в тыл. В тылу я отвечал за мелкий ремонт, а если машина  была серьезно повреждена, ее отправляли в танкоремонтные цеха.

Оказывается, значит, когда Козельск брали наши войска, наступали прямо  на Козельск. Никаких обходных маневров, ничего. И положили очень много  людей. И вот когда я стал подходить к Козельску, я увидел, что это за  бугры там стоят. Оказывается, положили наших ребят в бою, засыпало их  снегом, и когда они к весне начали вытаивать, то под ними оставался  столб снега, а они лежали на этом столбе. Вот какие это были бугры. Все  поле под Козельском было усеяно вот такими вот буграми. Я посмотрел и  понял: все еще мы в лоб берем. Воюем по принципу: «Взять, и все!» Когда  можно иногда обойти, а иногда какой-нибудь фокус устроить. Нет, мы все  напрямую по-русски: кладем людей ужас сколько.

О поварах обычно даже не вспоминают, ни в передачах, ни в фильмах, а ведь мы не только готовили. Приходилось не только еду на передовую таскать, но и снаряды. Нечасто, конечно, но когда нельзя машинам подъехать и больше некому, дадут снаряд на плечо и неси… А на передовую идешь, считай под смертью ходишь… Помню, однажды дежурный по части приказал отнести обед командиру полка на НП. С солдатиком дошли, все нормально. Стоим возле землянки, но я такая шустрая, и мне комполка – подполковник говорит: «Или уходите обратно, или быстрее в землянку зайдите, а то вы нас рассекретите!» Так и есть. Нас засекли, и пришлось обратно бегом. Бежим лесочком, немцы стреляют, а ветки и сучья падают прямо перед нами… А иногда с донесением отправляли. Так что в свободное время я много разных поручений выполняла, ни от чего не отказывалась.

Я несколько раз переходила по льду на «Невский Пятачок». В конце ноября Нева встала. Поверх льда наложили хворост и доски, чтобы всё это вмёрзло и можно было быстрее пробежать. Сапёры натянули трос и сделали петли. Там бывали промоины, доски шевелились, надо было придерживаться за трос. Эту дорогу прозвали - «Невский проспект». Переправлялись только ночью, потому что днём невозможно - всё простреливалось. С 8-й ГРЭС (Государственная Районная Электростанция) немцы же всё просматривали. Вдоль берега на «Невском Пятачке» была дорога, так она называлась - «беги бегом», потому что и она вся простреливалась.

Уже должны были нас направлять на фронт, и вдруг пришёл приказ –  организовать 30 батальонов химзащиты, и на основе этого огнеметного  батальона как раз 30-й батальон сформировали. Готовились к химической  войне, к тому, что немцы применят отравляющие вещества. И нас заслали во  Владимирскую область, в знаменитые Гороховецкие лагеря… Известные всем,  кто когда-нибудь там служил. Город  Мстера, там  мы долго – с полгода  учились.

И вот там, в этой Вильне, котел у нас стоял. Я пошла за продуктами. И  вдруг началась бомбежка. Этой девке ногу оторвало, а мне — осколочное  ранение в голову. Если бы была в то время у котла того, то меня не было  бы и в живых. Потому что когда я пришла на место, там котла не было уже.  Его разнесло. Так мы и продвигались за фронтом.