Артиллеристы

Я Вам скажу так: честно говоря, у меня страшно тяжёлое давление было летом 1942-го года, особенно вот это отступление. Когда я начинаю вспоминать, как мы вошли, скажем, в Краснодарский край, как туда отступали… Уже даже хоть я и знал предгорья Кавказа – была тоска, почему-то была страшная тоска. Понимаете? И вот сейчас, когда я начинаю вспомнинать те времена – у меня опять та тоска. Она была от того, что мы отступаем.

Во время наступления на Украине стал серьёзной преградой, непреодолимым  препятствием, расположенный на высоте вражеский дзот. Как ни пытались мы  подавить его из наших гаубиц, ничего не получалось. Тогда вызывает нас  командир дивизиона по одному человеку с батареи, всего, стало быть,  троих и говорит: «Не можете подавить? Хоть грудью  на амбразуру  бросайтесь, но чтобы к утру дзот был обезврежен!» Делать нечего, стали  мы двигаться в сторону дзота. Где ползком, где перебежками, а немец  знай, постреливает, да осветительные ракеты пускает. Тем не менее,  подобрались мы к дзоту.

У меня была ватная фуфайка, из нее от пули клок выскочил, с левой  стороны. Как меня не зацепило, не знаю, но только как будто по руке  ударило. Свалился в грязь, быстро встал, а немец в это время отдалился,  вынимаю свой пистолет, а уже запыхался, в него стреляю, пуля то в грязь  уйдет, то рядом с ним, он остановился, и в меня стреляет, а я в него. Не  могли попасть. Пробежали еще около ста метров, а там оказалась глубокая  воронка, от бомбы мощностью не менее 100 килограмм. Ее когда-то  бросили, не то наши, не то немцы. Он спрыгнул в воронку, и поставил  «парабеллум» на бруствер. Я перед ним стою – ну все, у меня руки  опустились, куда все делось. Думаю, ну вот он, конец. А у немца патроны в  пистолете кончились.

Когда мы Венгрию проходили, то изучили только два слова – как попросить  напиться воды, потому что с собой много не возьмешь во фляжке, или  молока, если воды нет. Но в целом настрой у них был скорее профашистским. Они  хорошо сражались с нами, особенно много было артиллерийских частей, это  были очень жестокие солдаты. Как-то мне попалась в руки их инструкция, в  которой было черным по белому написано – если тебе попадается на глаза  славянин, русский, чех, словак или поляк, и он  неприятен, то венгр  может его застрелить, при этом обязан выстрелить три раза – в голову, в  пах и в грудь.

Дошли до Владиславовки Кировского района и здесь засели в оборону. Здесь  наши войска 11 апреля 1942-го года пошли в наступление, и мое 45-мм  орудие открыло огонь по немецкому пулемету, расположенному в районе  железнодорожной будки, и уничтожило его. Теперь стали ждать ответного  огня со стороны немцев, которые всегда открывали минометную стрельбу по  нашим пушечкам. А мы заранее приметили немецкую землянку, оставленную  врагом. Мы решили всем расчетом в ней засесть, хотя выход из этой  землянки вел в сторону врага. Но только начался обстрел, как один из  вражеских снарядов прямиком накрыл эту землянку, мне осколок попал в  левый бок под сердце, а младшего лейтенанта, сидевшего рядом со мной  ранило в живот.

Таким образом, мы засекли эту батарею. Он (командир батареи) говорит:  «Раз координаты ты засек, и будешь по основной вести огонь». И начали  вести огонь. Я  по основной цели, а остальные батареи так: одна впереди  - 200 метров, вторая - сзади 200 метров. А я, значит,  по основной. Они  только начали вести огонь, и мы открыли сразу шесть снарядов каждое  орудие беглый огонь. Можете представить себе? Дивизион сразу открыл  огонь на поражение на три цели: одна точка, вторая точка и третья точка.  Прекратилось. Я не мог заехать посмотреть, какой результат стрельбы  получился. А командир дивизиона заехал туда, посмотрел, и потом мне и  говорит: «Все шесть орудий 105-мм перевернуты кверху».

После того, как немцы эвакуировались в Крым, мы перебазировались на  крайнюю оконечность Тамани, где сейчас расположен Порт-Крым, а также в  район косы Чушка. Затем наши войска высадились на территорию Керченского  полуострова, и здесь начались проблемы с артиллерией, потому что все  дивизионные 122-мм орудия первое время оставались на Таманском  полуострове, и только наши 76-мм пушки могли поддержать пехоту, а ведь  немцы стояли в обороне довольно мощно. Мы первое время не могли пробить  вражеские позиции, ведь на наши, ни тем более 45-мм орудия не могли  существенно помочь пехоте, потому что калибр не позволял разбить  долговременные немецкие укрепления.

До декабря месяца наша батарея располагалось в одном месте под  Ленинградом. Я уже забыл, как оно называлось. Там были домики. И нам  сказали, что где-то на чердаках в этих домиках кто-то солит в бочках  человечье мясо. И мы ходили на поиски этого мяса. Не только я, но и  целая группа наших солдат вокруг этого населенного пункта ходила по  домам, по чердакам особенно, и искала мясо. Но мы не нашли ничего. Но мы  искали, потому что нам говорили: «Говорят, что есть где-то соленое  человеческое мясо.» Мы не видели этого мяса, но то, что разговор был  такой, это я знаю.

Утром майор говорит нашему лейтенанту, вот идите туда, там дорога, там  село Нарты, поближе к Беслану. Там на дороге встанете, там пойдут  немецкие танки. Мы ночью, вместе с пехотой, заняли оборону около дороге.  На рассвете смотрим – идут танки. Один подстрелили, не мы, сзади была  76-мм пушка. Начался бой. Они идут, мы стреляем, нас стреляют. Летят  осколки. Вдруг подходит ко мне старший лейтенант, его ранило. Говорит,  теперь ты командуй. Какой я командир! Я пошел туда. Там как раз Друнина  была, санитарка, и она матом мне: «Куда вы идете»?! Мы отошли в  кукурузу, а тут немцы из минометов стрелять начали. Я рядом с Володей  лежу и между нами падает мина. Я смотрю на нее, говорю, «прощай, мама,  папа!». А она не взорвалась. Встал, и побежал вперед.

В штабе всех прибывших разобрали, а мне говорят - «Сержант, отойди в  сторону, как ты здесь вообще оказался!? Зачем на калек присылают!?», но я  не растерялся, обошел строй сзади, и встал к своим товарищам во второй  шеренге. Пришли в 1961-й ИПТАП, где уже никто не задавал вопросов, и  меня зачислили во взвод управления полка.

Помню, нам говорили так: "Вот впереди на расстоянии десяти - пятнадцати километров село. Если вы возьмёте его с ходу, то будите ночевать в помещениях, в тепле, а не выбьете немцев, то будите в снегу находиться. Возле этого села". Однажды так у нас и было. Есть такое большое село: Зимовники. Сразу его взять не удалось, и мы трое суток ночевали в снегу. Знаете, как в снегу спят? Нет? Сейчас объясню. В сугробе делается отверстие, туда суёте голову. Хорошо, когда две головы. Вы и ещё напарник. Так лежите и дремлите. Когда начинают замерзать ноги, то встаёте и начинаете бегать, пока не согреетесь. Потом опять голову засунете в снежную нору, и продолжаете спать.

Мы не сразу, потому что мы были между Сталинградом и Клетской на середине. Мы прибыли туда в августе и стояли в обороне. Сталинград-от видно было, как мы стояли. Особенно когда "Катюши" бьют, так видно как расстилаются снаряды, и всё. А между Сталинградом и Клетской немцы не наступали больно-то. Основные бои были в Клетской и Сталинграде. У нас, видишь, дивизия-то ещё потрёпана была, мало людей осталось. Не знаю, из-за этого или не из-за этого - мы не успели в самый Сталинград, а попали в оборону.

Затем кавалерию стали объединять в корпуса. К концу войны появились конно-механизированные группы. А что это такое? Это кавалерийский корпус - до 50 тысяч лошадей и механизированный корпус - танки и пехота на автомобилях, зенитчики, "Катюши", минометные полки, приданная артиллерия и так далее. Это была махина, которая подчинялась только командующему фронтом. И представьте, что вся эта махина заходила в немецкие тылы. А командовал группой обязательно кавалерист, командир кавкорпуса, потому что если поручить командование танкисту, он кавалерию постоянно задвигать будет.

Ну, это дело обычное, на войне такое нередко случалось, свои били по своим. Мы посмеялись, ускорили шаг, вернулись на свой НП. Докладываю о прибытии. Комбат, смотрит на меня с недоверием и спрашивает: - "Ты где был?" - отвечаю - "Там, куда вы меня послали" - "Не ври", и я снова пытаюсь объяснить, почему мы вернулись. Комбат снова - "Да я не об этом! Как вы оттуда выбрались!?". Оказывается, что четыре часа тому назад, немцы, переправившись через реку в двух местах, перекрыли проходы в "аппендицит", и все кто там находился, попали в "мешок"...

Скоро новый 1942 год. Мечтаем, что, возможно, к празднику нам дадут кашу. Вместо этого получаю в подарок красивый шарфик, от которого исходит такой знакомый запах любимых маминых духов, напоминающий запах пара от шоколадного напитка, но более острый. Держу в руках шарфик, вдыхаю этот знакомый запах и вспоминаю маму, отца, сестру и брата, не сдерживая слез. Вот уже полгода ничего о них не знаю. Где они, живы ли? И так тяжело на душе! Под самый Новый год недалеко от нашей огневой позиции нахожу две передние ноги неизвестно когда убитой лошади. Разрубили на куски и начали их варить в ведре в надежде, что получится жижа, подобная холодцу и можно будет погрызть кожу, ибо мы предварительно ноги осмолили на костре.

Настроение было, я бы сказал, боевое. Были, конечно, нехорошие моменты. Например, когда мы на машине (ночами, в основном) едем туда к фронту, - а оттуда целыми вереницами идут раненые. Они жалуются, и ты останавливаешься, спрашиваешь иногда, - интересно все-таки: как там, что? «Ну что», - говорят, - «Вот у нас был давеча батальон, - а там три винтовки! И то одна из них учебная!» Вот такие вещи, - от этого было неприятно. А так в основном, наши люди, - я не чувствовал, чтобы они паниковали. Мы буйные были! Был один случай, правда: полковой радист к немцам перешел. Иванович, по-моему, его фамилия была. Но я уж вам не скажу, какие там драмы были. А так ничего...

Быстро сбросив шинель, гимнастерку, Гуляева повернулась спиной и каким-то надрывным голосом крикнула: "Смотрите, вот что собой представляет фашизм!" Солдаты, увидев "ремень", буквально подняли рев. Взрыв гнева, топот кирзовых сапог, стук прикладов автоматов.

К пехоте попадешь, постреляешь - финны начинают лупить из минометов по этому месту. Пехота нашему брату чуть ли не подзатыльники: "Уходите отсюда. У нас было мирно, хорошо." Вплоть до того, что плащ-палатку рядом с окопом расстелят и загорают.