Лейбин Евгений Александрович

Я родился 19 мая 1924 года в городе Пятигорске Северо-Кавказского края (ныне – Ставропольский край). В 1927-м году моего отца, который был ученым, и мать, работавшую врачом, перевели в Симферополь. Жили мы тогда на частной квартире, стояли в очереди на жилье, но в довоенное время строили не очень активно, и отдельную жилплощадь в новостройках получало в основном высокое начальство, в число которого наша семья не входила. Потом нам все-таки дали квартиру, так что до начала войны имели свое жилье.

Я учился в 10-й средней школе г. Симферополя до восьмого класса, а затем перешел в Симферопольский коммунальный строительный техникум, здание которого тогда располагалось рядом с кинотеатром «Юнг-штурм» в центре города. И в июне 1941-го года накануне войны мы уже почувствовали, что обстановка на границе накаляется. Случались нарушения немецкими самолетами наших воздушных границ, по крайней мере, в Симферополе подобные слухи упорно ходили, и, наконец, 22 июня 1941-го года в день начала Великой Отечественной войны немецкие самолеты бомбили Севастополь. С этого дня можно было сверять время – как только наступает ночь, между тремя и четырьмя часами прилетают немецкие самолеты и бомбят Севастополь, а через некоторое время и Симферополь. В первые же дни войны нас, молодежь, мобилизовали на оборонительные работы. Тогда окраина города проходила в районе Красной Горки, и нас послали на строительство противотанкового рва, который мы копали вплоть до июля месяца. Затем 16-го июля вдруг вызывают меня в военкомат. Там городской военком поговорил со мной, после чего собрал таких же, как и я, окончивших техникум, и других молодых людей, имевших образование выше среднего, и объявил, что нас решили послать в военное училище, поскольку на фронте нужны офицеры с техническим образованием. До этого я с группой однокурсников уже приходил в военкомат, но тогда нам ответили: «Рано, придет время, и вас вызовем». Тогда никто из нас и не думал, что оно так быстро придет, это время.

На следующий день нас снова вызвали в военкомат, где сказали, что ночью всем надо быть готовыми к отправке в училище. Пришли на вокзал, всех полдвенадцатого ночи погрузили в вагоны, тогда уже поезда на Мелитополь почему-то не ходили, нас направили через Джанкой на Керчь, отсюда на пароходике в Темрюк перевезли, дальше по Кубани в Краснодар. Начали учиться в Краснодарском пехотном училище. Готовили нас, готовили, немец уже и туда стал добираться. Тогда нас, самых молодых курсантов, погрузили в грузовики и отвезли в тыл, потому что по Кубани враг уже топал вовсю. Мы были переведены в город Телави Грузинской ССР, в котором еще при царе располагалось кадетское училище ставшее в советское время Телавским военно-пехотным училищем. И всех нас зачислили в это учебное заведение. Мы проучились три месяца, немцы уже забрались на Главный Кавказский хребет, так что нас в августе 1942-го года свели в горно-стрелковые роты и бросили на перевалы для того, чтобы остановить горно-стрелковые немецкие войска, которые у нас назывались «эдельвейсами».

Конечно, пришлось нам туго. Я попал сначала наводчиком орудия 76-мм образца 1939-го года. Это была неплохая, но тяжелая пушка с расчетом в семь человек. Но наш расчет быстро стал меньше. Я был ранен и контужен в первом же бою. Конечно, мы остановили немцев, они дальше не смогли продвинуться. Но заплатить пришлось огромную цену, потери наши сводные роты понесли страшные. Бои проходили на высоте несколько тысяч метров над землей, там уже разряженный воздух, мы не были тренированы для боевых действий, да еще и совсем молодые ребята, не нюхавшие пороху. В общем, мы три месяца там держали врага, пока не пришли войска НКВД, тогда нас спустили вниз. Мы посчитали, что всех отправляют обратно в свое училище, а тут смотрим, пришел приказ переодеться, пробриться и помыться. Никак не можем понять, что к чему. Оказывается, под станицей Северской идут тяжелые бои, и нас бросили туда на поддержку. Я снова был тяжело ранен осколками в правую ногу, получилось так, что немцы рвались вперед, а мы все еще были слабоваты, все-таки противник был хорошо подготовлен и экипирован специально для боев в горах. Наша же военная теория заключалась в том, чтобы лихой атакой разбить врага, а не так-то было просто это сделать в горах. Я был артиллеристом, а наши орудия враг прежде всего накрывал своим огнем, хотя пехоте на передовой, конечно же, доставалось больше всех. Вообще же, первые годы войны были для нас очень тяжелыми. Если у нас орудия таскали лошади, по четыре на каждую пушку в двух упряжках, то все немцы передвигались только на машинах. С одной стороны, по горам и нашим дорогам на автомобилях тяжеловато ездить, но все-таки в вопросе мобильности противник нас сильно превосходил. Мы же на грузовики только издалека любовались. В результате в горах мы понесли большие потери, многие мои товарищи-курсанты попали в плен.

Мне осколки из правой ноги вынули в полевом госпитале, после чего отправили в Сочи в госпиталь № 3213. Добирался туда с приключениями, постоянно переводили из одного госпиталя в другой, в итоге морем через Геленджик приплыл на место. Размещался сочинский госпиталь в санатории имени Михаила Васильевича Фрунзе. В палате нас было четыре человека, с лечением все было нормально, мешало только то, что трое из нас курили, а я нет. Товарищи часто спрашивали: «Евгений, что ты скучаешь, давай-ка с нами!» Но я отвечал одно: «Не хочу, из моих друзей по училищу многих уже нет в живых, я еще повоюю, дальше как Бог решит, но свое здоровье сберегу».

После выписки из госпиталя попал в 83-ю отдельную бригаду морской пехоты. В период боев на Кавказе мы продолжали числиться курсантами военно-пехотного училища, а тут я стал морским пехотинцем. Был определен в отдельный артиллерийский дивизион на свою, ставшую мне уже родной, 76-мм пушку образца 1939 года. Высадились мы под Новороссийском, где семь месяцев вели бои на Малой Земле. Высаживались одними из первых в десанте после того, как отряд под командованием майора Цезаря Львовича Куникова захватил плацдарм. Морские пехотинцы всегда были в авангарде десантников, так что на нас всегда падали основные потери. Хорошо помню, как немцы практически каждый день бросали в окопы листовки: «Трижды коммунисты, черные комиссары! Бросайте оружие, иначе купать в море вас будем!» Но мы на это никак не реагировали, потому что воспитание было строгим, на нас вражеская агитация не действовала. Наше дело – освободить свою Родину и прогнать врага. Из Геленджика к нам на Малую Землю постоянно подбрасывали пополнение, питание и боеприпасы. Несмотря на это, провизии остро не хватало, и мы в окопах питались очень плохо, так что постоянно сидели полуголодными. Настолько тяжело было, что там говорить, даже неудобно рассказывать. Потери были огромными, но наши ребята были настроены решительно разбить врага, и ничего не боялись. После семи месяцев беспрерывных боев мы перешли в наступление, и к утру 16 сентября 1943-го года освободили Новороссийск.

Далее мы пошли на Анапу, двигались по берегу моря, немцы поспешно отступали. Затем в Анапе наша бригада высадила десант, и мы ее освободили 21 сентября, после чего преследовали врага до самого Таманского полуострова.

После того, как немцы эвакуировались в Крым, мы перебазировались на крайнюю оконечность Тамани, где сейчас расположен Порт-Крым, а также в район косы Чушка. Затем наши войска высадились на территорию Керченского полуострова, и здесь начались проблемы с артиллерией, потому что все дивизионные 122-мм орудия первое время оставались на Таманском полуострове, и только наши 76-мм пушки могли поддержать пехоту, а ведь немцы стояли в обороне довольно мощно. Мы первое время не могли пробить вражеские позиции, ведь на наши, ни тем более 45-мм орудия не могли существенно помочь пехоте, потому что калибр не позволял разбить долговременные немецкие укрепления.

Наша 83-я отдельная Новороссийская Краснознаменная бригада морской пехоты вошла в состав 11-го гвардейского стрелкового корпуса. Бои под Керчью носили тяжелый характер. К концу 1943-го года нас наконец-то перевооружили 76-мм дивизионными пушками образца 1942 года ЗИС-3. Кроме того, вместо лошадей нам передали машины «Додж три четверти» для транспортировки орудий. После того, как мы перешли в наступление в ночь на 11 апреля 1944-го года и прорвали оборону противника, то шли безостановочно от Керчи по Южному берегу Крыма через Феодосию, Судак, Алушту, Ялту, и в итоге вышли на дорогу к Севастополю. К исходу 16 апреля 1944 года наши передовые части подошли к укрепленным позициям немцев под Севастополем. Начали готовиться к штурму города, и 6 мая сосредоточились в районе Балаклавы. Затем начался штурм позиций врага, к 9 мая мы освободили город, а к 12 мая весь Крым был окончательно освобожден от войск противника. В боях за Севастополь я был тяжело ранен и контужен, меня направили на лечение в госпиталь, расположенный в Краснодаре.

По излечении я был определен орудийным номером в 1-ю батарею 76-мм орудий образца 1942 года ЗИС-3 62-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 55-й гвардейской стрелковой дивизии. Это была знаменитая дивизия, которой в Гражданскую войну командовал сам Василий Константинович Блюхер, она тогда называлась 30-й стрелковой дивизией. Под конец войны полное наименование нашей дивизии стало следующим: «55-я гвардейская стрелковая Иркутско-Пинская ордена Ленина, ордена Октябрьской Революции, трижды Краснознаменная, ордена Суворова II-й степени дивизия имени Верховного Совета РСФСР».

В составе этой дивизии принимал участие в Белорусской наступательной операции, участвовал в освобождении Ивановского и Лунинецкого районов Брестской области. В Пружанах был ранен в третий раз, к счастью, получил только легкое ранение и контузию.

Когда мы наступали по Белоруссии, то немец беспрерывно отступал. Он нигде не останавливался. Правда, у нас были большие затруднения в передвижении по болотам, узость гати сдерживала продвижений войск, тем более, что у нас были «Доджи три четверти», в которых расчет орудия из семи человек сидел прямо на снарядных ящиках. Но мы все равно решительно наступали и не давали немцу остановиться. Нас активно поддерживали танковые и механизированные части, особенно Т-34 и большие самоходки. Красная Армия к 1944-му году была уже сильной в вопросе военной техники. 28 июля 1944-го года при форсировании реки Западный Буг нашим расчетом были уничтожены 4 пулеметные точки противника и подавлен огонь вражеской минометной батареи. В том бою я был тяжело ранен и направлен в 61-й медико-санитарный батальон. За форсирование Западного Буга мне вручили Орден Красной Звезды.

Семья Лейбина Евгения Александровича, Симферополь, 1941-й год

После того, как мы освободили Белоруссию, то попали в Польшу, затем в Восточную Пруссию. Здесь в результате ожесточенных боев 9 апреля 1945-го года гарнизон Кенигсберга капитулировал, и мы походной колонной двинулись на Запад. Вышли на Одер, тут остановились на перекрестке, на указательном столбе четыре стрелки прибиты, мы смотрим, что направляющие у дороги отправляют нас к Берлину. Вышли мы на подступы к вражеской столицы, приняли участием в боях за Зееловские высоты. Но здесь почему-то было легче воевать, чувствовалось, что скоро конец войне, вот в Восточной Пруссии у нас были потери гораздо больше. Капитуляцию врага встретили в Праге, где Великая Отечественная война для нас наконец-то окончилась.

- Как вы встретили 9 мая 1945-го года?

- Выпили по сто грамм и так далее, в воздух постреляли, а как же. Но сказать, чтобы что-то особое произошло, такого не было. Единственное – каждый почувствовал сильное облегчение, что дожил до конца войны.

- Женщины у вас в части были?

- Конечно же, были. В основном санинструктора, а вот чтобы в орудийном расчете служить – их не было. У нас было очень строгое начальство, никаких ППЖ не допускало. Морская пехота – это ударная элитная часть, в случае чего провинившийся мог легко заработать направление в штрафную часть и тогда до свидания.

- Что было самым страшным на войне?

- Период отступления. Когда я пришел из армии, то у меня не осталось ни одного зуба – во время оборонительных боев на Главном кавказском хребте в наших частях свирепствовала цинга. Питание было слабое в отступлении. Но главный страх сидел внутри – было по-настоящему страшно потерять свою Родину. Так что главная наша задача одна – разбить врага. Перед войной вся агитация была направлена на то, что мы быстро победим любого противника, все были в этом уверены, а на деле столкнулись с ужасающими потерями.

- Из орудия вам больше приходилось стрелять по танкам или по пехоте противника?

- Ну, по пехоте мы как противотанкисты редко стреляли, в основном били по танкам и бронетранспортерам. Знаете, по танкам стрелять весьма непросто – они защищены броней, а мы ничем, только своим телом. Стало на передовой полегче только тогда, когда у нас стали массово использоваться танки Т-34, это были самые лучшие стальные машины войны, быстрые и маневренные. Немцы их откровенно боялись.

Лейбин Евгений Александрович, Симферополь, 1980-е годы

- В иптадах несли большие потери?

- Еще бы, ведь немцы на передовой стремились в первую очередь подавить противотанковую артиллерию. Кроме того, если вражеский танк прорвался через наши позиции, то он будет уничтожать своего главного противника – противотанковую пушку. В боях в расчете ребята долго не держались, это я стал долгожителем, в основном же после боя всегда кого-то выбивало из расчета. Говоря откровенно, в боях с немецкими танками мы брали верх только количеством.

- Орудия как маскировались?

- Полевые орудия в иптаде сильно не замаскируешь. Но самое опасное при смене позиции вовсе не открытость орудия – самая серьезная опасность подстерегала при транспортировке пушки, когда ты едешь на «Додже три четверти». Конечно, это машина была маневренной, но если по ней танк долбанет, то половину расчета сразу же выбивало.

- Чем вы были награждены во время Великой Отечественной войны?

- Орденом Красной Звезды, а также двумя медалями «За отвагу», медалью «За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941- 1945 гг.».

После войны мы стояли в Германии. И тут в августе 1945-го года нас, бывших курсантов, решили отправить обратно в училище, поскольку пришел приказ о том, что несостоявшихся офицеров нужно доучить. Прошли медицинскую комиссию. Стали спрашивать о состоянии здоровья, но меня предупредили товарищи-друзья: «Ты свои ранения не показывай, а то в части оставят и неизвестно, когда демобилизуешься и попадешь на Родину». Откровенно говоря, скрыл свои ранения, ведь мне очень хотелось домой, тут еще прошел такой слух, что после войны всем фронтовикам, которых отправят в училища, дадут длительный отпуск. Но какой там отпуск, я после прохождения комиссии сразу же попал в Харьковское гвардейское танковое училище. Есть там такая Холодная Гора, вот на ней мы и учились. Сначала нами командовал добрый и хороший командир – гвардии полковник Титов, фронтовик. Но потом у нас начали ребята-фронтовики немножко дебоширить, начальству сверху это не нравилось, Титова сняли, а нам прислали генерал-лейтенанта Владимира Нестеровича Кашубу, у которого почти целиком не было правой ноги. Ходил на двух костылях, нрав имел такой крутой, что аж страшно становилось при одном виде фигуры нового командира, душа в пятки уходила. У него был заместитель, генерал-майор, тоже суровый товарищ, хотя сам уже старенький. И вот, пришлось мне окончить это училище, после чего демобилизовался в должности командира танка Т-34 в звании гвардии старшиной.

Работал на строительстве объектов народного хозяйства в Крыму по восстановлению тяжелой промышленности, в 1967-м тяжело заболел и был переведен на инвалидность. Сначала вторая группа, потом вызвали на медкомиссию, рассмотрели мое состояние здоровья и дали первую группу. Активно занимаюсь общественной деятельностью, сегодня возглавляю Совет ветеранов отдельной Приморской армии.