Я родился 9 марта 1924-го года в городе Геленджик Краснодарского края. Мой отец работал сначала матросом, потом кочегаром на пароходе, после Великой Отечественной войны стал бухгалтером.Мать всю жизнь трудилась портнихой. Ее назначили начальником портняжного цеха на большой фабрике, потому что она хорошо знала свою профессию и умела трудиться. Ее всегда выдвигали на ответственную работу. У меня были братья, старший и младший, и старшая сестра. Все мы, кроме младшего брата, стали участниками Великой Отечественной войны. Старшего брата звали Владимир, он родился в 1910-м году, вначале был летчиком, а после ранения служил в танковых войсках, его хотели демобилизовать, но он был патриотом, и упросил оставить его на фронте.Был несколько раз ранен, после войны работал в комиссариате. Я ушел вторым на фронт из семьи, добровольно, мне еще не было 18 лет.
К 1940-му году мы переехали в Среднюю Азию, где я окончил 10 классов, после чего поступил на двухгодичные курсы иностранных языков, на которых изучал немецкий язык как основной. Уже тогда я хотел стать военным переводчиком.Наши курсы находились в городе Кызылорда, при педагогическом институте. Я поступил на них в 1940-м году, но окончил их уже ускоренно в начале 1942-го года, поскольку началась Великая Отечественная война. Вскоре моя сестра написала заявление с просьбой отправить ее добровольно медсестрой на фронт, за ней я в военкомате написал такое же заявление.Меня направили в Ташкентское военно-пехотное училище имени Владимира Ильича Ленина, здесь мы изучали стрелковое дело, а перед началом контрнаступления под Сталинградом нашу группу перебросили на фронт, где мы в качестве подносчиков снарядов воевали до конца ноября 1942-го года. Здесь я понял, насколько непростое дело служить в артиллерии – подносить снаряды со склада к пушке на передовую нужно было в течение 3-5 минут, то есть таскали их почти бегом. Когда артподготовка закончилась, стало легче, снаряды таскали каждые 15 минут.
После нас направили в Гомельское военно-пехотное училище, эвакуированное в город Кирсанов Тамбовской области. Здесь я в течение четырех месяцев учился в артиллерийском батальоне, и в феврале 1943-го года нас выпустили. Вообще-то большинству курсантов присвоили звание младшего лейтенанта, но я стал лейтенантом, так как сдал все экзамены «на отлично». Кроме того, я хорошо знал немецкий язык, и мог работать как референт-переводчик, то есть переводить трофейные вражеские документы и разговаривать с военнопленными.
При распределении по фронтам меня спросили, где я родился, чтобы каждый из нас смог проявить себя при освобождении родной земли.Ответил,что родился в городе Геленджик, а он находился неподалеку от «Малой Земли», где как раз шли бои. Я туда прибыл, все офицеры получали назначение после встречи с начальником политотдела 18-й армии Леонидом Ильичом Брежневым.На «Малой земле» принял первый бой. Был командиром огневого взвода 45-мм орудий, которые называли «Прощай, Родина!» Но наши небольшие пушечки стреляли метким огнем до 2,5 километров, и хорошо помогали пехоте подавлять пулеметные точки противника.После начала наступления наших войск под Новороссийском меня перевели в состав 276-й стрелковой дивизии, которая освобождала Темрюк, и получила почетное наименование «Темрюкской». Принимал участие в форсировании Днепра, переправлялся вместе с расчетами орудий в боевых порядках пехоты. Больше всего мне запомнилось освобождение Киева. Только мы прошли метров 300 в городе, как прямо на улице открылся люк, мы его сразу же окружили, помогли поднять, и оттуда вылезли мирные жители, которые убежали от оккупантов. Оказалось, что многих киевлян, особенно взрослых мужчин и женщин, немцы отправили в Житомир, расположенный от Киева приблизительно в 140 километрах, а те, кто не хотел покидать родной город, спасались в подземельях. Там находились сотни людей, они нам рассказали, что в Киеве повсюду к балконам прикованы вместе с пулеметами бандеровцы и власовцы. Проходить по улицам действительно было непросто, потому что пулеметчики с MG-42 постоянно обстреливали нас.Нам с двумя 45-мм орудиями приходилось сбивать эти точки. Тщательно прицеливались, и только ее собьешь – больше никто не стреляет. Благодаря такой тактике мы в течение четырех часов освободили свой участок. По показаниям военнопленных удалось установить, что против нас действительно воевало немало предателей.
Потом мы освобождали Житомир, где немцы подожгли обувную фабрику, столько было огня. Оккупанты это сделали специально, чтобы они смоглизадержать наши войска и подготовить контрнаступление. В ходе этих боев меня сильно ранило в ногу и голову и контузило.После того, как удалось остановить врага под Житомиром, мы начали наступление в сторону Западной Украины. Якак раненый находился в обозе, и буквально каждый час мне приходилось разговаривать с пленными. Допросы велись очень гуманно, я брал «зольдбух», у каждого немецкого солдата или офицера такая книжечка была, и внимательно изучал.Там было много кодов, с помощью которых указывалась информация о наградах, сколько ее владелец находился на войне, как и за что ему платили.Так что в ходе допроса я их быстренько ловил, если пленный что-то не так рассказывал, как указывалось в «золдьбухе», и таким образом узнавал все, что нужно – какая часть, откуда прибыла, какова ее сила и задачи. Это была кропотливая работа, несмотря на ранение работать приходилось круглыми сутками. Немцы вели себя на допросе по-разному, это во многом зависело от социального положения. Как-то так получилось, что в тот период войны мне встречалось много солдат из Гамбурга, а там все были рабочими, многие из них революционно настроенными, так что некоторые с пониманием относились к той антифашистской пропаганде, которую я вел в конце допроса. И мы помогали таким военнопленным, отправляли их к представителю Национального комитета «Свободная Германия», где они писали заявление на имя Вальтера Ульбрихта.Кстати, пленным я часто рассказывал, что с Комитетом активно сотрудничает сдавшийся в плен в Сталинграде командир 6-й немецкой армии генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс.Вскоре меня назначили военным переводчиком в составе 151-го стрелкового полка 8-й стрелковой дивизии, которая в годы войны получила почетные наименования «Ямпольская», «Краснознаменная» и была награждена Орденом Суворова.
Мы принимали активное участие в боях за Сандомирский плацдарм. Снова поставили командиром огневого взвода 45-мм орудий, так как людей в полку не хватало. В первый же день при отражении немецких контратак почти все на батарее были убиты или ранены. Один комбат не получил ранения, остальные офицеры и солдаты вышли из строя.На плацдарме меня вторично ранило, пуля прошла через левый бок, но ранка оказалась небольшая, крови вытекло немного, так что я не стал идти в госпиталь, потому что кровоизлияния не было. Перевязали меня, и вскоре нашу дивизию отправили в тыл, где нас переформировали.
Далее мы освобождали Словакию и Венгрию, юг Польши. Шли по направлению к Праге, и нам очень сильно помогали партизаны. Среди них оказалось много наших ковпаковцев, остальные были в основном словаками, которые составляли до 80 % личного состава партизанских отрядов. Встречались нам и венгерские партизаны, но их было очень мало. В мае 1945-го года мы освобождали Прагу. К тому времени я был удостоен четырех Благодарностей Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина и был награжден орденом Красной Звезды.
9 мая 1945-го года мы как раз вошли в Прагу. Кстати, об этом сейчас практически не пишут, но в Чехии восстание подняли не только коммунисты, но и «Дома Брана» - националистическое движение, по типу бандеровского. Это название переводилось как «самооборона», и они объединялась с власовцами. Но нам они не сопротивлялись, и в течение одного дня мы разоружили всех националистов, которых вместе со сдавшимися власовцами отправили на подводах в тыл под охраной автоматчиков.Вскоре наши особисты установили, что «Дома Брана» присоединилась к восставшим по тайной просьбе немцев с целью задержать советские войска, пока немецкие части не сдадутся западным союзникам. Они отступали на Запад для того, чтобы сдаться американцам, поэтому немцы решили организовать среди восставших неразбериху, но у них ничего не получилось, мы мгновенно нейтрализовали их агентов и до 12 мая 1945-го года продолжали арестовывать власовцев и эсесовцев. После освобождения Праги ускоренным маршем двинулись вперед, обгоняли отступающие немецкие части и брали их в плен. Колонны военнопленных растягивались на километры.Мне пришлось много работать, разговаривать с немцами, если попадались рабочие или склонные к коммунистическим настроениям, то некоторых таких ребят мы направляли прямо домой и при этом говорили: «Иди в родные места, и всем рассказывай, что мы тебя добровольно отпустили, и ты устанавливаешь народную власть». Все колонны пропускали через такой фильтр. Попадались и убежденные эсесовцы, фанатично чтившие Гитлера, мы их отправляли в трудовые лагеря Советского Союза, чтобы они работой искупили вину перед нашим народом.
- Как кормили в войсках?
- Кормили неплохо. Мне довелось служить в дивизиях прорыва, поэтому когда мы находились в обороне на передовой, то каждое утро и вечер нам приносили термос с борщом и перловой крупой, и 50-100 грамм водки на каждого. С выпивкой нужно было вести себя осторожно, потому что как только выпьешь, то всех начинало трясти, кровь кипела после водки, зато аппетит просыпался зверский. Примерно с полчаса длилось такое состояние организма, и один солдат не должен был пить, он наблюдал за противником. В наступлении же мы, бывало, и по двое-трое суток не ели, а один раз так сильно вырвались вперед, что попали в окружение и в течение недели нормального питания не было. Но там такая воля к жизни была, что не замечал голода. На передовой нас меняли через каждые 10 дней, ведь там ты находишься в постоянном напряжении, и чтобы мы могли придти в себя и восстановить силы, нас отводили в тыл, где кормили исключительно хорошо, чтобы ты мог восстановить силы. Так что я не знал на фронте чувства голода. Мы были молодыми, и много кушали, потому что на передовой нужна физическая сила, чтобы столько копать.А в военных переводчиках питание было постоянное и хорошее.
- Как мылись, стирались?
- У нас на переформировке стояли бани под брезентом, и мы там мылись, а белье обязательно сдавали в пропарку. Есть вши или нет, но всегда отдавали. Правда, когда мы проходили через украинские села и ночевали там, то на следующий день обязательно обнаруживались вши. В селах жили очень бедно, в антисанитарных условиях, так что у крестьян вшей было полно.Однажды я сильно заболел – допрашивал пленных немцев, знал, что они очень опасны из-за тифа, поэтому вел себя осторожно, но все равно вши брюшного тифа на меня все равно перебрались, и вскоре у меня поднялась сильная температура.Некоторые сдавшиеся в плен немцы даже не могли стоять на ногах, но мне пришлось с ними разговаривать, подходил близко, и подхватил заразу. Брюшной тиф – это неприятная вещь, но я выкарабкался. Вообще же немцы при отступлении находились в тяжелом санитарном состоянии, и вшей у них было полно.
- Как вас встречало мирное население?
- Каждая страна имеет свои обычаи. Особенно радужно встречали нас в Чехословакии. Я не встречал ни одного недружелюбного взгляда в нашу сторону – там очень любили советского солдата. Радушно встречали и в Польше, но с другим оттенком, у них было больше собственнической жилки.Поляки относились к нам как к своим помощникам в восстановлении величия Польши. Но встречали дружелюбно. И очень сильно поддерживали польскую армию, воевавшую вместе с нами. Вот венгры немножко неразговорчивые, язык другой, когда мы Венгрию проходили, то изучили только два слова – как попросить напиться воды, потому что с собой много не возьмешь во фляжке, или молока, если воды нет. Кстати, у венгров все постройки какие-то специфические. Но в целом настрой у них был скорее профашистским. Они хорошо сражались с нами, особенно много было артиллерийских частей, это были очень жестокие солдаты. Как-то мне попалась в руки их инструкция, в которой было черным по белому написано – если тебе попадается на глаза славянин, русский, чех, словак или поляк, и он неприятен, то венгр может его застрелить, при этом обязан выстрелить три раза – в голову, в пах и в грудь.
- Женщины у вас в части были?
- Были, санитарки и прачки, а также на кухне работали. Тяжело им приходилось, но они в тылу в основном были, кроме санинструкторов, которые с поля доставали раненных.Это настоящие боевые подруги, ведь, раненный, ты только думаешь, как выжить и добраться до своих. Помню, был такой случай – в окружении мы сидели в окопах, а потом один парень из Западной Украины, недавно к нам прибывший, вдруг ни с того ни с сего поднялся и пошел вперед.Там находились немцы и венгры, а он идет прямо к ним.Думаем, что такое, ведь как будто специально на пули нарывается. Тогда командир сказал, что убивать его нельзя, но нужно выстрелить в ногу.Наши парня подранили, и он упал.Только мы стали подниматься, чтобы за ним идти, как немцы сразу же начали стрелять, по всей видимости, не хотели, чтобы мы его забрали, хотели сами в плен захватить. А потом ночью вызвалась ползти за ним девчонка, санинструктор. Так и сказала: «Я его притащу». И она действительно быстро парня вытащила, взяла его под руки, пустила туда какой-то шарф и притянула. Мы его спросили, чего он пошел к врагам. Оказывается, ему показалось сначала впереди что-то белое, как белая краска, и что-то начало манить, он выглянул и пошел, а сам даже не хотел. Дело в том, что мы тогда неделю сидели без питания, и в его организме началась мания белизны, а она притягивает. Перебежчиком он не был – те бежали исключительно ночью.Да и боялись тогда бежать, венгры вообще были жестокими, они и военнопленных часто стреляли.
- Что было самым страшным на войне?
- Время перед наступлением. Потому что немецкие самолеты начинают бомбить, у немцев была активная авиация вплоть до конца войны. Если самолеты летят – это значит, что через полчаса или час враг перейдет в наступление. А потом открывает огонь немецкий аналог «Катюши» - шестиствольные минометы «Небельверфер». Они точно попадают, и разрушают бруствер сильно. Не знаешь, куда деваться, ту площадь, где наступать надо, немцы для атаки хорошо очищали. Когда мы наступали, что наша артиллерия и «Катюши» очень мощно били, а в ходе немецкой атаки мы сами попадали в такую ситуацию. В обороне смерть непредсказуема. Умирали те, кто прозевал пулю.
- С особым отделом сталкивались?
- Да. Как военному переводчику, мне время от времени попадались немцы, которым что-то начинаешь говорить, а он отвечает тебе одно: «Я никого не признаю, остаюсь верен фюреру и Германии!» Прямо так и говорил, по всему своему виду пропащий человек. Такой только и делал на фронте, что убивал наших. С ним разговаривать бесполезно, один фашист мне даже открыто заявил: «Прошу только об одном – когда вы будете меня расстреливать, поставьте напротив портрета Адольфа Гитлера, хочу перед смертью смотреть в глаза фюреру». С такими типами разговаривать бесполезно, их отправляли напрямую в отдел контрразведки СМЕРШ.
- Как себя вели пленные власовцы?
- С ними довелось очень часто сталкиваться. Но по сравнению с украинскими националистами их было сравнительно меньше. Вели они себя потерянно и неуверенно, боялись нас, а мы их без разговоров отправляли в тыл.
- Как в войсках относились к Сталину?
- С большим уважением, шли с его именем в бой и побеждали.Кстати, в первый день Великой Отечественной войны все ждали, что Сталин выступит с речью, но говорил по радио народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Все этому очень удивились, и мы услышали Сталина только 3 июля 1941-го года. И ведь Сталиным в первые недели войны была проделана огромная работа по эвакуации промышленности, в результате чего нам было чем воевать. Без Сталина победы не было бы.
- Будучи в 45-мм артиллерии, вы больше стреляли по бронетехнике или по пулеметным точкам противника?
- Больше по пулеметам, но случалось и по бронетехнике бить. Мы целились в бока или между гусеницами, потому что в лоб было трудно даже бронетранспортер поразить. Однажды мы словили немецкий танк, когда он поднимался из рва, и пробили ему днище, он сразу же загорелся.
- Против пехоты «сорокопятка» была эффективной?
- У осколочного снаряда разрыв небольшой, поэтому мы использовали картечь.
- Большие потери несли артиллеристы на 45-мм орудиях?
- У нас единственным спасением являлся щиток, но все равно было очень много потерь. Бывало, что в одном бою я терял несколько человек убитыми и раненными. Это были настоящие герои-патриоты. Расчет вообще был очень дружным коллективом. Окопы рыли вместе, знали друг друга и заменяли моментально, если в бою кто-то вышел из строя, ведь нет времени ждать приказа, там каждая секунда дорога.
- Как передвигались на марше?
- Я хорошо разбирался в картах, мы часто передвигались ночью, потому что днем нас легко засекала «рама» и немец начинал утюжить колонну. Поэтому мне всегда поручалось ведение батальона ночью. И я чувствовал за собой несколько сотен человек. Они все доверяют мне, но я никогда не был один, со мной шел помощник с фонариком и радист, который постоянно держал контакт со штабом полка. Всю ночь двигались, а утром перед выходом на назначенный рубеж, обязательно дается три часа сна, и мы все моментально ложимся на землю и засыпаем. Если не выспишься, в бою тебя ждет гибель, потому что слабо соображаешь. Я помню, однажды зимой мы вповалку после команды на отдых повалились в полутораметровые сугробы. И после трех часов раздался приказ: «Подъем!» Пытаюсь подняться, а шинель примерзла к снегу.Пришлось снег штыком обрезать.Такие напряженные моменты время от времени случались в ходе марша.Кстати, наша артиллерия была в основном на конной тяге. Это помогает, потому что лошади питанием постоянно обеспечены. Машины же привозили из тыла снаряды, а мы потом их уже разбирали по батареям. А в гористой местности только кони нам подвозили боеприпасы.
Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |