Решотько Андрей Семенович

Родился 6 декабря 1922 года в поселке городского типа Березна Менского района Черниговской области (Украинская ССР). Украинец по национальности. Образование общее — 10 классов (окончил в июне 1940 года). В январе 1941 года был призван в ряды Красной Армии. Был зачислен в военно-авиационное училище в город Краснодар курсантом, где находился по май 1941 года. В мае 1941 года переведен в Мелитопольское авиационное училище в город Мелитополь, где был по август 1941 года. В августе 1941 года училище эвакуировалось в Ново-Уземск Саратовской области, где был курсантом по август 1942 года. В августе 1942 года училище было расформировано, после чего Решотько был направлен на учебу в 1-е Ленинградское артиллерийское училище имени Красного Октября, где был курсантом по апрель 1942 года (город Энгельс Саратовской области). 15 апреля 1943 года окончил училище с присвоением военного звания «лейтенант» (приказом Приморского военного округа за № 0736). После окончания училища был направлен на фронт: Северо-Кавказский фронт, 339-я стрелковая дивизия, 1133-й стрелковый полк, на должность командира огневого взвода. В ноябре 1943 года совместно с 1133-м стрелковым полком 339-й стрелковой дивизии Отдельной Приморской Армии высадился десантом в город Керчь в должности командира взвода. В мае 1944 года был назначен на должность командира батареи 1133-го стрелкового полка 339-й стрелковой дивизии Отдельной Приморской Армии. В августе 1944 года этот же полк вошел в состав 33-й армии 1-го Белорусского фронта, где был командиром батареи. В феврале 1945 года был переведен в 900-й артиллерийский полк 339-й стрелковой дивизии 33-й армии 1-го Белорусского фронта на должность командира огневого взвода. Принимал в том числе участие в боях на территории Польши, в Берлинской операции. Воинское звание по окончании войны — старший лейтенант. В марте 1944 г. стал членом ВКП (б), номер партийного билет — 6299023 (был принят политотделом 339-й стрелковой дивизии). После войны продолжил службу в рядах Советской Армии. Служил в составе Группы советских войск в Германии, потом — в составе Прибалтийского военного округа. Последняя должность — командир бригады. Уволился в запас в 1974 году в звании подполковника. В настоящее время — полковник. Затем переехал жить в город Калинининград. В 1974-1996 годы работал лаборантом, затем — старшим лаборантом в Калининградском высшем военном училище инженерных войск. В 1996-2011 годы работал инженером кафедры Калининградского пограничного института ФСБ, подготовив за это время совместно с профессорско-преподавательским составом кафедры 3 доктора технических наук, работающих ныне в институте.

Награды: ордена Александра Невского (приказом командующего 33-й армии № 037/н от 21.05.1945 г.); Отечественной войны 1-й степени (приказом командира 16-го стрелкового корпуса № 026/н от 04.12.1943 г.); Отечественной войны 2-й степени (приказом командира 16-го стрелкового корпуса 019/н 16.10.1943 г.); Красной Звезды (первый по счету) (приказом командира 339-й стрелковой дивизии № 030/н 03.06.1944 г.); Красной Звезды (второй по счету) (приказом командира 339-й стрелковой дивизии № 030/н от 09.05.1945 г.); Красной Звезды (третий по счету) (указом Президиума Верховного Совета СССР от 30.12.1956, за выслугу лет); медали: «За оборону Кавказа»; «За освобождение Варшавы»; «За взятие Берлина»; «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»

Курсант Ленинградского артиллерийского училища (ЛАУ) Андрей Решотько, 1941 г.

- Андрей Семенович, здравствуйте. Мне бы хотелось начать вашу с вами беседу с ваших воспоминаний о предвоенной жизни. Где родились, учились? Что больше всего запомнилось?

- Родился я на Украине, в Черниговской области, в Минском районе, в поселке городского типа Березна, и было это 6-го декабря 1922-го года. В 1930-м году я пошел в школу. В 1940-м году закончил эту школу. И непосредственно, или мидминно, как говорили на Украине. В общем, нормально школу закончил. Поступил после этого в Чериговский педагогический институт на физико-математический факультет, хотел быть учителем. Сентябрь 1940-го учился, октябрь, ноябрь и декабрь — тоже учился. А в январе первый, второй и третий курсы института нашего, которые были годные к службе, были призваны в Красную Армию. И, не спрашивая нашего желания, не спрашивая наших возможностей всех этих, нас направили на медкомиссию. И я, таким образом, попал в 1-й Ленинградское артиллерийское училище имени Красного Октября, оно находилось в городе Ленинграде. Там и война меня застала.

- Помните голод, коллективизацию?

- Да. И коллективизацию, и голод помню. Но я маленький был тогда. Об этом вот что я могу сказать. Я знаю, что в то время были так называемые торгсины, которые скупали золотые вещи у людей. Вот, помню, мама свое кольцо, отцово кольцо и другие украшения сдавала в торгсин, и там давали крупы немножко, муки немножко, и таким образом мы питались этим. Второе. Когда началась эта коллективизация, к нам пришли и с погреба прямо все забрали. И картошку забрали до последующего урожая, зерно, которое должно было идти на посев, тоже забрали. Все забрали! А голод начался тогда еще. Люди прямо падали на дороге и умирали.

- Вы чем-то питались, чтобы выжить?

- Вот что мама приносила, тем питались. И еще вот что! Вот липовый молодой лист мы использовали для того, чтобы добавлять его и лепешки из этого делать. Именно липовый лист! Также, помню, там, где была картошка, мы выкапывали картошку, которая уже после зимы оставалась. Там картошка прогнила, а крахмальная оставалась лепешка.

- А семья большая у вас была?

- Нас было четверо детей. Я самый старший был.

- Предчувствие войны было у вас какое-то накануне?

- Нет, никакого такого предчувствия не было, потому что в 1940-м году еще ничего не было. Вот в 1941-м году уже что-то было... Я уже сказал вам выше, что, не спрашивая нашего разрешения, нас направили в военное училище. 15 января 1941 года меня призвали в армию и направили в это артиллерийское училище.

- То есть получается, что еще до войны вы начали службу в армии...

- Да, 15 января 1941-го года меня в Красную Армию призвали. А зачислили курсантом 27-го января. Военную присягу я принял 23-го февраля тоже 1941-го года. Начались занятия по 8-10 часов. Вот здесь предчувствие, что грозит нам война, уже появилось. Мы в этом сами убедились, потому что нам преподаватели все больше и больше давали практических занятий по 10-12 часов.

Родственники А.С.Решотько. 4-й слева во втором ряду отец Андрея, Семен Решотько

- А что это были за занятия?

- А это были практические занятия по подготовке артиллерийских расчетов. Метеорологические условия мы должны были учитывать, баллистические условия тоже должны были учитывать. И — делать расчет. Ведь артиллерист — это математик. Все данные он готовил. Есть три вида подготовки в артиллерии: глазомерная подготовка артиллерийских расчетов, дальше — топографическая подготовка, и затем - полная подготовка. Это значило следующее. Глазомерная подготовка — это когда я на глаз прикидываю, какое направление стрельбы нужно, какая дальность стрельбы нужна, и все это из расчета того, чтобы не попасть по своим войскам, - на 200 примерно метров вперед вести стрельбу. И при этом один снаряд, как если я командир взвода, так и командир батареи, даю для пристрелки так называемый рэпэр, - это французское слово, в переводе на русский язык которое значило «точка». Давал выстрел, и с этого выстрела на тот момент времени я выбирал математически все расчеты. То есть, делались поправка на метеорологические условия, поправка на баллистические условия, потом я делал перенос огня и сразу открывал огонь на поражение. То есть, без всякой пристрелки. Это, во-первых, ускоряло все, что готовилось на подавление живой силы, как правило, по пехоте, и мы могли начинать вести огонь.

Закончил это училище артиллерийское я по первому разряду. Раньше выпускали офицеров в училище так. Если кто оканчивал по первому разряду, то есть, отлично — получал звание лейтенанта. По второму разряду кто оканчивал училище, то есть, был хорошист — становился младший лейтенант. И по третьему разряду выпускались бывшие курсанты в звании старший сержант. Хотя все были направлены на фронт в качестве командиров взводов артиллерийских. И я попал в 339-ю стрелковую дивизию, в 1133-й стрелковый полк, командиром артиллерийского взвода.

Лейтенант Решотько, станица Крымская, 1943 г.

- Немного вернемся назад. Чем начальный период войны вам запомнился? Насколько изменилась обстановка в процессе прохождения учебы...

- 22-го июня я встретил под Москвой. Второй, третий, четвертые курсы училища со введением войны, в первый день войны, в Ленинграде, сразу за Волгу были эвакуированы. А 1-й курс 1-го ЛАУ, 1-й курс 2-го ЛАУ и 1-й курс 3-го ЛАУ, вот первые курсы трех этих училищ, организовали бригаду, которую сразу бросили в район Звенигородска под Москвой для оборудования обороны Московского района. Вот я там встретил немцев, там и начал наступление вместе с войсками по освобождению Москвы и Московской области. Всех, кто остался жив после этого — всех курсантов вернули в училище, и, таким образом, в декабре 1941 года я вернулся в училище, в город Энгельс Саратовской области.

- Что за оборонительные работы вы вели под Москвой? Как создавалась вообще вся эта оборона?

- А под Москвой мы отрывали хода сообщений, дальше — оборудовали пулеметные площадки, наблюдательные пункты оборудовали, делали районы укрытий, а это — блиндажи, дзоты, огневые точки вот эти самые. Все это мы делали по решению вышестоящего командования. И оборудовали все эти ходы в полный профиль без всяких отклонений. Глубина траншеи, ширина траншеи, пулеметное гнездо, - все делали так, как и было положено. Потом дзоты оборудовали, делали оборону первой линии, второй линии, третьей линии. То есть, все, как и положено было подготовить для обороны, мы готовили.

- Немцы часто вас бомбили?

- Не то что бомбили, а почти каждый день налет на нас был. Почти каждый день был обстрел. Вот почему я выше и сказал, что тех, кто остался жив и не был ранен — вернули в училище. Больше половины наших курсантов были ранены или погибли. Вот там же, под Москвой. Там же их и хоронили. Но, как правило, у пехоты был взвод, который на поле боя у них этим занимался: у них собирал оружие, потом трупы подбирал. Специально в каждом полку был такой взвод. А в артиллерии было так, что мы сами собираем своих, сами хороним, сами сообщаем через полк родителям или жене, что, допустим, ваш сын или отец погиб там-то и там-то, похоронен там-то. Это такое только у нас, в артиллерии, было. В других войсках не знаю как было с этим. А в пехоте — там для этого отдельный взвод был.

После окончания училища я был направлен на Северо-Кавказский фронт, я уже вам говорил, в 339-ю стрелковую дивизию, в 1133-й стрелковый полк, командиром артиллерийского взвода. Принимал активное участие по освобождению Кубани, Тамани, в высадке морским десантом и форсировании Керченского пролива. При форсировании Керченского пролива был легко ранен. Но поле боя не покинул, а продолжил вместе со своим взводом на «огненной земле» (так и немцы, так и наши говорили про этот участок фронта) воевать в направлении на город Керчь. Город Керчь характерный тем, что на окраине, над морем, была высота Митридат такая. С этой высоты в ясную погоду противник наблюдал за нами вплоть до берегов Тамани. То есть, весь тыл наш наблюдал вот с этой высоты им. Была поставлена задача высадить два десанта в этом месте. И началась высадка. Как это было? Вот, допустим, Керчь (показывает). Так вот, мы высаживались основным своим составом в районе Керчи около Инголя, а мы — это 339-я стрелковая дивизия. А вот в районе Камыш Бурун высаживалась 319-я дивизия. Все это делалось из того расчета, что оба десанта высадятся для того, чтобы освободить Керчь. Когда мы закрепились на высаженном пятачке, соседняя дивизия была довольно слабая, они что-то прозевали, и немцы их окружили, эту дивизию-то. А мы развернули на 180 градусов орудия. Но там не только наша батарея развернулась, а все было развернуто на немцев. А они, немцы, десант хотели высадить: три десантные баржи немецкие там были. Так вот, мы их всех уничтожили. Те дивизии, которые были там, они пошли через тыл противника к горе Митридат. Наши начали наступление. И подошли мы к горе Митридат, но так получилось, что саму гору Метридат мы не взяли, не освободили. И, таким образом, фронт прошел по улицам города Керчи.

11-го апреля 1944-го года перешел в наступление Северо-Кавказский Фронт, на базе которого была создана Отдельная Приморская Армия. Этим Северо-Кавказским фронтом сначала командовал генерал армии Петров. Когда фронт переименовали в Отдельную Приморскую армию, пришел новый командующий: Еременко, тоже генерал армии. Я когда посмотрел прямо с переднего края, что там делается, то командир дивизии принял вместе решение с этим командующим Отдельной Приморской армии Еременко пригласить на встречу, чтобы иметь данные, непосредственных участников обороны Керчи. В районе так называемого «завода Войкова», это в районе Керчи, собрали нас, и каждый докладывал: кто что видит перед собой? Ну я, конечно, как артиллерист, имел координаты засеченных целей. Дзотов, конечно, в основном. Подходит ко мне, значит, этот Еременко. Я представился: лейтенант такой-то. А Еременко запомнился мне тем, что разговор у него был такой русско-украинский. Он меня спрашивает: «Скик у тибя патронов?» Я говорю: «Автомат, 70 патронов. Диск круглый.» «А ще е?» - спрашивает. Я говорю: «Е-е.» Он: «А скельки?» Я говорю: «Ще два диска.» «Покажи», - говорит. Я ему достаю из сумки, из подсумка, два диска. «Запасной, - говорит, - командир взвода. А зачем тебе два вида оружия: пистолет и автомат?» «Ну пистолет, - я говорю, - для личной защиты. А автомат, потому что я с пехотой вместе в атаку хожу, и вести огонь чтоб можно было не с пистолета мне, а с автомата.» «Правильно, молодец!» - сказал мне он. И я ему тогда, значит, передаю четыре этих координатных цели. Он берет и передает адъютанту. Потом спрашивает: «А кто их засекал?» Я говорю: «Командир отделения разведки Конев.» Он спрашивает: «А где он?» Я говорю: «Вот он рядом со мной стоит.» Он на него посмотрел, говорит: «А где твои награды?» Тот говорит: «Не наградили.» «А с какого времени на фронте?» - спрашивает Еременко. Он говорит: «С Финской войны.» Тот говорит: «С Финской войны, и ни одной медали, ни одного ордена нет?» «Нет.» Тогда он говорит своему адъютанту: «Адъютант, подай орден Красной Звезды.» И здесь при всех командир отделения разведки Конев был награжден командующим орденом Красной Звезды. Я спрашиваю: «А когда вести огонь по этим целям?» «Придет время, - сказал он мне, - и вам дадут конкретно время начала открытия огня прямой наводкой, прямой наводкой, чтобы как можно быстрее уничтожить эти цели и сопровождать пехоту в первую, третью траншеи огнем и колесами, вместе с пехотой.» Начали готовить орудие к прямому выстрелу. Потому что надо было подтянуть орудие на прямую наводку для стрельбы по улицам Керчи. И 11-го апреля 1944-го года началось наступление по освобождению Керчи. Здесь мы перешли в наступление и пошли по южному берегу Крыма, освобождая Феодосию, Судак, Ялту.

Старший лейтенант Решотько в центре. 1949 г

И 24-го апреля 1944-го года, видишь, как это в памяти у меня сохранилось, видно, юность что ли у меня такая, мы подошли к берегам там, где наша оборона была в 1941-м году. 250 суток наши там когда-то оборонялись. Это Мекензиевы горы были такие, или сопка, которую «сахарная головка» наши называли. Сапун-гора, значит, была такая. Так вот, если взять пригоршню земли сейчас там, то вы найдете 70 процентов пуль и осколков вместе с землей. Настолько эта земля побита. Сначала там была наша оборона. Потом немцы ее усовершенствовали, и тогда командование Отдельной Приморской Армии передала нашу дивизию в состав 4-го Украинского фронта. И хотели к 1-му мая 1944 года освободить город Севастополь. Не получилось. И делали так. Берут нашу артиллерию конкретно, чтобы по дотам, которые ведут огонь с орудий прямой наводкой по нашим наступающим войскам, или с крупнокалиберных пулеметов, и ставят задачу: делать скрытие всего этого с крыши. То есть, маскировочный грунт мы должны выбросить, а 152-миллиметровые орудия дальнобойным снарядом должны прямой наводкой ударить по дотам и разрушить эти доты. Таким образом, 11-го числа в 4 часа утра мы начали наступление и освободили город Севастополь. Я опять был там ранен, но легко был ранен.

- А как получили вы ранение, помните?

- У меня было ранение правой руки. Я был в ватных брюках и в ватной куртке. Так вот, разорвался снаряд справа, ну, метрах, наверное, в пяти или семи от меня. Вата, обмундирование, вот все на правой руке было вырвано от этого. Кровь течет, а вот рука вот так плохо работает. И очень от удара болит. И планшет, который у меня был, и сумка полевая, - все это было иссечено осколками. И послужило все это мне как защита. Все документы были иссечены, но планшет защитил меня от ранения всей этой части. Таким образом, я принял участие в освобождении города Севастополя... Из дивизии у нас только один полк, наш 1133-й стрелковый полк, получил наименование «Севастопольский». Характерен один пример. Подошли к Севастополю, захватили аэродром качинский, и идем дальше в глубь города. И вдруг садится немецкий транспортный самолет. Тогда я получаю команду от командира батареи: «Перед самолетом вспахать поле.» То есть, он приказал не по самолету, а в поле, чтоб он не взлетел назад, ударить. А пехота в это же время начала его окружать. Окружили его, значит. Выстрелами заставили экипаж выйти. Вышел экипаж, и они, которых наши захватили, сказали тогда: «Мы потеряли ориентировку. Мы приехали спасать руководство крымской армии.» Таким образом, я принимал участие в захвате этого самолета.

Старший лейтенант Решотько — крайний справа. 1949 г.

Освободили Севастополь 9 мая 1944 года. Но бои на мыс Херсонес еще два дня шли: 10-го и 11-го мая. Там были румыны, там были итальянцы, и там были немцы. Немцы впереди себя держали итальянцев и румын, а сами ждали, чтоб их эвакуировали водным транспортом. Но особая черноморская группировка военно-морского флота Черного моря, Азовская флотилия прикрыли все это дело и не дали им этой возможности. Таким образом, группировка, численность которой была 112 тысяч, была нами пленена. И фронт оказался сразу Одессой. Нашу дивизию поставили на оборону побережья от Судака, населенного пункта, до Ялты. Там мы получили личный состав, получили новую технику, получили новый транспорт, и начали подготовку сколачивания расчетов. Потом поступил к нам приказ: в районе Судака — в районе так называемой Долина роз, с трех часов до пяти часов собирать лепестки роз. Каждому выдали из нас корзину, и мы начали собирать лепестки роз. С этим мы впервые столкнулись. А ведь это была ценность: грамм розового масла в то время приравнивался, не знаю, как сейчас, а тогда — к грамму золота. Собирали мы все это дело. Население было выселено: татары и греки были выселены. И в населенных пунктах оставались по нескольку семей, русскоязычного населения, - вот все они в Крыму остались. Потом мы начали собирать виноград и свозить на винный завод шампанских вин в Новый свет, рядом с Судаком. Вот мы, значит, сами собирали этот виноград, сами его привозили и передавали куда нужно. И когда мы зашли туда, куда должны были этот виноград передать, то увидели, как обрабатывают этот виноград. Женщины там были - мужика ни одного не было. Женщины эти были в шортах, и ногами они топтали этот виноград. Примитивный такой способ делания вина.

Потом вдруг поступает такой приказ. Автомашина, офицер на автомашине, и два автоматчика. От Симферополя до Ялты таким способом эту трассу мы должны были патрулировать. Причем, было приказано, что кто бы ни шел: стар, млад, мужчина, женщина или дети, - всех собирать и свозить в определенное место... Без исключения всех! Вот я этим, значит, и занимался. Мы не понимали, для чего это вообще нужно все. И когда я ехал, то видел, что справа на высотках военные были, а там, где слева, а это море, берег моря, там, где была площадка, тоже военные находились. Оказывается, там проходила в это время Ялтинская конференция. Когда закончилась Ялтинская конференция, это Сталин, Рузвельт и Черчилль встречались, нам сказали: «Вы принимали участие в охране Ялтинской конференции.»

Закончилась Ялтинская конференция, и после этого нашу дивизию по тревоге подняли и перебросили в район Бреста, на 1-й Белорусский фронт. Принимал я участие в освобождении Белоруссии, Польской Республики, потом подошли к реке Висле. Но не стали мы форсировать Вислу. Потом мы подошли к предместью Варшавы — оно называлось Прага. Вот нас потеснили там, в районе Праги, и вперед поставили вновь сформированную 1-ю Польскую армию. Многих офицеров, которые разговаривали или понимали польский язык, их пригласили туда, в эту 1-ю Польскую армию, и они командовали там взводами, ротами, ну и так далее. Характерно было то, что было создано в то время два польских правительства. Черчилль у себя в Лондоне сформировал правительство Николайчика, а наш Советский Союз — Люблинское правительство. И вот нас сняли с боевого порядка на охрану Люблинского правительства. Переодели всех, значит, в рядовых, и мы начали патрулировать около близлежащих населенных пунктов в лесных просеках, чтобы не было недоразумений, охранять вот это все дело. Польская вот этого Николайчика армия проникла сюда, так как они поляки, и делали так: как только фонарь появился, так сразу открывали огонь на поражение. Наши решили не ждать: увидел любой шорох или вспышек, открывать огонь на поражение. Сразу открывать! Когда этот вопрос правительство решили, ну когда наступать, Николайчика правительство приняло решение самим освободить Варшаву. И начали боевые действия до нашего наступления. То есть, начали воевать не там, где общее наступление проходило, а, значит, сами начали вести в Варшаве борьбу. Немцы жестоко их борьбу разрушили, жестоко наказали, и их вылазка, можно сказать, не удалась. Тогда Черчилль обращается к Сталину: «Помогите!» Но наступление тогда началось бы раньше срока. А Сталин ему и говорит: «У нас все по плану. Наступление 1-й Польской армии вместе с Красной Армией будет через несколько суток..» Это мы узнали уже позже. А тогда было так: ну мы видим, что там уже идет бой, а мы стоим на месте и никуда не движемся. Потом, когда уже Сталин, это я в литературе прочитал, принял решение вместе с правительством Англии и с правительством Соединенных Штатов Америки сформировать возможное открытие Второго фронта, решили начать наступление одновременно, они на Ламанш, а мы с Вислы должны были с Вислы начать наступление. И вот я принимал участие в освобождении Польской территории и ее столицы Варшавы, и так дошел до Одера.

Потом к Одеру подошли, а затем конкретно по льду мы успели перейти и форсировали реку Одер в районе Франкфурт-на-Одере с левой стороны. Командир отделения связи сумел кабелем ПТФ-7 через каждые десять метров привязать камень и через Одер проложить линию связи таким образом. В наступлении рации были полностью отключены. А телефонная связь у многих вышла из строя. А вот наша телефонная связь работала, потому что все в воде было. А на берегу легко можно было справа и слева все сделать. И характерно еще вот что, например. Вот вы, наверное, обратили внимание, как наш шарик крутится? Ну земля. По методу Буравчика, слева направо. Значит, я тогда это понял, реки от экватора, текущие на север, выглядят таким образом, что правый берег пологий — левый берег повыше. И вот, когда мы перешли по льду реку, то вот здесь, в районе захваченного нами плацдарма, по восемь-десять немцев переходили, чтобы сбросить нас в Одер. Выдержали мы это. Был подготовлен полностью к наступлению 1-й Белорусский фронт, Жуков которым командовал уже. Было уже запланировано начать наступление по захвату территории Германии, откуда война началась. В дивизии был сформирован подвижный отряд, в который вошли танкисты, артиллеристы, саперы и пехота. Все это было посажено на машины. Франкфурт-на-Одере мы не стали брать. Мы обошли его, а там были другие части уже. И когда мы начали наступление с Франкфурта-на-Одере по автостраде Франкфурт — Берлин, даже Жуков в своей книге воспоминаний пишет: наша разведка агентурная, визуальная, воздушная, то есть, все виды разведки, не смогли скрыть на обратных скатах Зееловских высот в районе Соссена группировку войск. И вот когда мы подошли к этому району, разгорелся страшнейший встречный бой. Некуда деваться было. Мы разворачиваем орудия. Ох, я уже был командиром батареи 900-го артиллерийского полка. Соседняя батареи 76-ти миллиметровых пушек тоже там же. Мы разворачиваемся, идем, и открываем, значит, огонь прямой наводкой под танком. А сзади танков пехота шла. Я передаю командиру дивизиона: «Поставьте нашей батарее неподвижный заградительный огонь.» То есть, НЗО так называемый. Он дает гаубичной батарее команду. А гаубичная батарея — это 122-миллиметровые гаубицы, которые на прямую наводку никогда не ходили, а метрах в 500-700 от нашего переднего края находились. Но он дал огонь, я скорректировал конкретно все, что мне было нужно, и таким образом мы отрезали пехоту от танков. Пехота залегла немецкая, а мы начали расстреливать прямой наводкой орудия танков. Танки были не нового образца — это были обыкновенные немецкие танки. И вот даже пример такой могу привести. Один наш снаряд попал в сцепление башни с корпусом, и башню прямо сбросило взрывом снаряда. Полностью мы в течение суток вели огонь по танкам.И не дали возможности наш передовой отряд окружить или уничтожить. Вот здесь я приведу вам еще один интересный пример. Когда подается команда прямой наводкой, что, допустим, прицел такой-то, огонь! - командиру орудия уже больше не надо ничего. Он командует расчетом и ведет огонь по целям так, как положено. А я собираю пехоту. А пехота — это что? Карабин или автомат. Больше ничего нету у него, у пехотинца. Я собираю их всех, этих пехотинцев, на охрану, чтобы себе батарею охранять. Таким образом, я укрепил себя. А орудия же у нас без тяги были! Тяга в укрытии находилась, то есть, автомашины эти. В течение суток мы выдержали. На следующий день пришел командир дивизии на наши две батареи. Я ему представился как командир батареи. Он мне тогда и говорит: «Вы награждены орденом Александра Невского!» В то время, кстати, было такое. Командир орудия и наводчик награждались денежной премией за каждый подбитый танк или уничтоженный танк — 1000 рублей. Хочешь в оборону страны вложить эти деньги - вкладывай, хочешь — отправляй домой, хочешь — на сберкнижку отправляй к себе. Но 1000 рублей было положено давать за это дело. И вместе с тем — полагалось представления к наградам. Командиры орудий у меня за тот бой кто был награжден орденом Красной Звезды, кто — медалью, кто — другим орденом. Таким образом, я был награжден орденом Александра Невского. Так и было написано: за руководство боем батареи наградить орденом Александра Невского. Орден Александра Невского — это очень редкая награда.

- А в полку были еще такие награждения у вас?

- Были. Наверное, человека четыре было награждено. Вот сейчас у нас в Калининградской области я остался один такой. То есть, ветеран с орденом Александра Невского. Было нас два таких кавалера, но один два месяца назад ушел в иной мир. Дикий Иван Семенович звали его, он имел тоже орден Александра Невского. А вообще тут у нас было сем человек таких кавалеров в Калининградской области. Сейчас я остался один такой. Остальные ушли в иной мир.

Лейтенант Решотько, Ялта, 3.5.1945 г.

Ну а дальше, значит, что было? Закончилась война для нашей конкретно группировки. Мы хотели пробраться в Берлин и посмотреть своими глазами, где этот рейхстаг находится. Дали команду нашей дивизии конкретно как можно больше пробиваться и захватить штурмом Бранденбург. И с 4-го на 5-е мая мы встретились на Эльбе с американцами. Встреча была в районе Церпса. А Церпс — это родина Екатерины Второй. Ведь писали — Екатерина Вторая, а в скобках подписывали — Церпская. И вот когда мы обнаружили этот музей в Церпсе, там все было сохранено. И немцы не трогали, и мы не трогали, он и поныне существует, этот музей. Затем дивизию расформировали, а артиллерийские полки из других дивизий вместе с нашим собрали в артиллерийскую бригаду. Таким образом, я с 900-го артиллерийского полка перешел в артиллерийскую бригаду. Это было уже после войны.

Потом было следующее. Значит, начался отбор на Парад Победы в Москву. Он должен был проходить 24-го июня 1945-го года. Я был отобран от полка туда. В полку комиссию я прошел. В дивизии — тоже комиссию прошел. В корпусе — прошел. Даже в армии я комиссию прошел. Четыре единицы, и везде я прошел. У меня было пять боевых орденов, в том числе и Александра Невского. Чуйков построил всех, которые остались, и говорит: «Снять обувь! Снять головные уборы!» Потом взял палку, и начал при ее помощи делать мерку. Палка была размером метр 70. Вот он поставил ее. И делал так, значит. Если ниже — уходи! Выше — направо. Таким образом, полтора сантиметра мне не хватило для того, чтобы попасть на парад. У меня рост был метр 68 с половиной. Мне полтора сантиметра не хватило, и на Парад Победы, таким образом, я не попал.

- Значит, отбор настолько жесточайшим был?

- Да, строгий очень был отбор. Во-первых, смотрели на то, сколько наград у кого. Вот я вам говорил, что прошел в полку, в дивизии, в корпусе, в армии комиссии, все четыре инстанции прошел. Но все равно не попал. Но я, кстати, участвовал в Параде Победы в Москве 2000-го года и 2005-го года. А в 2010-м я комиссию прошел, а с Москвы прислали лимит только на два человека. Пригласил нас Андреев, министр культуры был такой, говорит: «Кто за то, чтобы Герой Советского Союза поехал?» Ну герой есть герой. Он один у нас, в Калининградской области-то, — Тулинцев Александр Семенович. «А вы, мужики, - сказал он нам, - чтоб не спорили между собой, поедет женщина.» И второй ездила женщина. А в 2000-м году было четыре коробки ветеранов: 1-й Белорусский фронт, к ним примкнули еще фронта, и была 20 на 20 коробка там. Вот такие четыре коробки шли там. И я там тоже был.

- Андрей Семенович, а чем Германия вам запомнилась? Как немцы относились к вам, как они вас воспринимали?

- Немцы, когда мы конкретно одержали победу, не говорили о том, чтобы мы вывели свои войска — нет, такого не было. И в первые дни, первые месяцы после окончания войны относились с уважением и с тем понятием, что, мол, мы побеждены. Вот заходишь, бывает, в Германии магазин. У них в магазине был звоночек. Когда звонишь, дверь открывают, выходит хозяин и спрашивает: «Что надо?» Естественно, мы получали марки оккупационные для того, чтобы их использовать. Но немцам разрешили и старые немецкие купюры использовать. Таким образом, командиры орудий, которые где-то нашли немецкие деньги, поступали таким образом. Возьмут они, значит, станину у гаубиц, они полые были, и набьют туда денег столько, сколько каждый расчет имеет. Война закончилась, а они эти деньги у себя там хранили. Помню, иду я как-то вот в парк. Смотрю: станины не на сошниках стоят, а подняты вверх. Я говорю: «Че вы делаете?» А это из-за купюр этих так получилось. Они боятся говорить. Я говорю: «Че вы боитесь?» Они палку намотают смолой и оттуда достают купюры. Я говорю: «Ну, это же ваши трофеи. Вы пользуйтесь ими, никого ничего не боясь.» Вот такое было.

- Случаев самосуда не было в Германии со стороны наших солдат или, наоборот, немцев?

- Случаев самосуда не была, а вот гибель офицеров была. Каким образом? Естественно, война закончилась. Вот живет без семьи офицер. Он и пойти к немке. А немцы некоторые, вот те, которые еще остались и против нас были, подсовывали нашим женщин, заболевших венерическими болезнями. Много офицеров были заражены венерическими заболеваниями. Вот с нашей батареи, из нашего дивизиона один попался на этом, заболел венерической болезнью. А ведь тогда никаких не было лекарственных препаратов для этого! Так вот, молоком, кипяченым молоком это дело выводили. Температура - до 41 градуса, и вирусные все эти погибали. Но брали, когда так лечили, с каждого подписку, что можешь умереть. Вот это было! Других таких случаев, чтобы немцы напали или немцы нам что-то и чем-то мешали, я не знаю.

Почетная грамота А.С.Решотько от губернатора Г.В.Босса

- А в каком состоянии был Берлин?

- Берлин очень был разрушен, очень разрушен, и не только Берлин — и другие города были разрушены. Вот, кстати, американские самолеты и Дрезден, и особенно те территории, которые, по их данным, должны были принадлежать нам, то есть, нашей зоне, бомбили, и особенно города. Вот когда наши спасали дрезденский музей, его эвакуировали и привезли в Советский Союз в Москву. Я, кстати, его после реставрации видел сам, специально приезжал в Москву посмотреть, что это такое...Но, кстати, не только дрезденскую галерею, а бомбили вообще бомбили. Летели с Англии, садились у нас. У нас заправлялись боеприпасами, горючим, и шли на бомбежку. Вот таким путем, значит, шла. Вот, кстати, полк «Неман» французский тоже летал на бомбежку, дальше — американские самолеты летали, ну и другие. Большинство из них, конечно, разрушали жилой фонд. А, как правило, военные городки, вы возьмите тот же Калининград, почти все целые были. И в других местах почти все целые военные городки оставались. А город Берлин и другие города были почти полностью уничтожены и разрушены.

- У рейхстага расписывались?

- Мы хотели сделать так, чтобы попасть в район рейхстага и в сам рейхстаг. Нет, не получилось! Но закончилась война, и, помню дату, 15-го мая 1945 года это было, мы приехали уже как на экскурсию от нашего полка в Берлин к рейхстагу, и я написал на стенах его: «Кавказ — Берлин, были, и никаких гвоздей. Семенов, Решотько.»

- Встречались с союзниками в Германии?

- Встречался я, например, с американцами. Доброжелательно к нам они отнеслись. Подходит, например, он ко мне. Нам не разрешали туда переплывать, а американцы переплывали. Подходит ко мне и говорит: «Подари мне звездочку.» Я снимаю пилотку и дарю. Он говорит: «Это маленькая». А у меня был орден Красной Звезды. А он же был побольше. И — тоже звезда. Он мне и говорит: «Так ты маленькую, ты побольше дай.» Я говорю: «Это наш орден.» Доброжелательно относились к нам они во время встреч.

- А в Польше как население вас встречало?

- В Польше одни принимали доброжелательно, - другие — с рьяным настроением. По-разному относились.

- А как конкретно вы сталкивались с плохим отношением?

- В нашем полку я таких не знаю, короче говоря, случаев, а вообще они были.

- Когда вы Белоруссию освобождали, население попадалось?

- Население очень доброжелательно встречало своих освободителей. Выносят, помню, все до монет, с картошкой встречают и говорят: «Вот наш подарок вам!» Очень доброжелательно относились!

Старший лейтенант Андрей Семенович Решотько

- По каким целям в основном вы стреляли во время войны?

- В основном вели огонь по дзотам и по другим пулеметным точкам. Сопровождали пехоту огнем и колесами: там, где были первая, вторая, третья траншеи. Вместе с пехотой шли: они помогали орудия катить вместе с расчетом. Но в полку каждый получал задачу, в дивизии каждый получал задачу, что к такому-то времени туда-то наступать вместе с пехотой. Конкретно все с этим было у нас.

- А как у вас складывались взаимоотношения с личным составом?

- Вот если говорить о взаимоотношениях во взводе или батарее моей, то могу сказать: у меня было 11 национальностей. Украинцы, белорусы, русские, армяне, и все единой цели были. И я благодарен этим людям тем, что я их всегда защищал, и они это чувствовали на себе. Ведь было что? Как правило, после наступления пехота выходит из строя, и очень много ее выходит из строя. После этого ко мне приходили представители с полка, с пехотного подразделения, и говорили: «По одному человеку с каждого расчета и отправить в пехоту.» А я что делал? Я открываю затвор орудия. «Становись!» - я говорю этому человеку. Спрашивает: «Куда становись?» «У орудия. Заряжай!» Он: «Ты шутишь чтоли?» Я говорю: «А кто будет заряжать орудие-то? Кто будет заряжать орудие? У меня и так не хватает людей: положено пять человек, а у меня — четыре человека.» Он головой покрутил-покрутил, и ушел. А люди-то слушают. Каждый расчет слышит этот разговор. И таким образом я в пехоту ни одного человека не давал. И вот в Севастополе мы встретились когда, через 45 лет, тогда еще командир дивизии был жив. И он на встрече так сказал: «Садитесь так, кто с кем воевал.» Вот у меня слева села радиотелефонистка, а справа села санинструктор. И слева с мужем, и справа с мужем были. А фельдшер дивизиона напротив села. А я напротив нее сел. Когда дошла очередь до нее, она и говорит: «Вот мой командир батареи. Я у него была телефонисткой. Сейчас — декан филологического факультета Ростовского университета.» А справа сидевшая женщина, когда ее спросили, сказала: «Я как была санинструктором, так и сейчас — медсестра.» Дошла очередь до следующей, она и говорит: «А я по другому отвечу. Я Андрея любила и сейчас люблю.» Через 40 лет призналась мне в любви! Я знал, что она питает ко мне чувства, знал я это. Но я в то же время еще и знал, что за ней ухаживает Петя, мой друг. Я говорю: «Валя! Петя — это муж сидит рядом?» Она говорит: «Да, муж.» Я говорю: «Я знаю, что он ухаживал, и чтоб с Петей у нас конфликта не было, я сделал так, что вот он стал твоим мужем.»

А.С.Решотько, сразу после войны.

- А пополнение вы сами себе набирали?

- Нет, пополнение нам присылали уже. В дивизии получали это самое пополнение, а потом там распределяли уже. И делать старались так, чтоб в одной роте или батарее не было такого, что или одни украинцы были, или одни русские были, и так далее. То есть, они делали как? Распределяли по подразделениям: один-второй-третий. 11 национальностей у меня во взводе и в батарее было. То есть, они распределяли так: тут-тут-тут, что этот, например, идет в такую-то роту, а этот, значит, идет в такую-то батарею. То есть, чтобы не было одних русских и так далее, так всех распределяли.

- Все по-русски говорили?

- Некоторые совсем не понимали.

- И как им команды подавали?

- Командовал: «Огонь!» Или: «Заряжай!» И он знал: что если «заряжай», то, значит, это то-то и то-то делать нужно. Вот тебе и все почвы.

- Конфликтов на национальной почве не было?

- Нет. Но этого не было почему? Потому что все у меня были в расчете. Как правило, в расчете не хватало одного человека. И все занимались каждый своим делом. И я как командир взвода или, как, например, я по должности назывался, старший офицер батареи, делал эту работу, и все подчинялись мне. Первым взводом я командовал, вторым взводом командовал другой. А объединял всех вместе старший офицер батареи. Так вот, я был старший офицер батареи. Все расчеты формировались под личным моим командованием. Кто командир орудия, кто наводчик, - все это я людей распределял. Было это так. Вот были, например, в расчете два человека, которые непосредственно вели огонь. Это были командир орудия и наводчик. Командир орудия командует, а наводчик исполняет команду. Заряжающие, подносчики — это все люди, которые только способствуют ведению огня. А два человека, которые ведут огонь, - это командир орудия, который командует, и наводчик, который наводит. И ведет огонь. То ли с открытой огневой позиции прямой наводкой, то ли с закрытой. Поднимает, угол возвышения дает, чтобы на определенную дистанцию снаряд улетел. Я его не вижу, а с наблюдательного пункта командир батареи видит: где там разорвался снаряд, как и что.

- Особистов встречали на фронте?

Лейтенант Решотько, 1944 год.

- Об этом я вот что могу сказать. Был такой 227-й приказ — «Ни шагу назад». Это в 1942-м году он появился. Что он значил? Он значил, значит, вот что. Вперед всем дорога. Назад же если кто поворачивается — для них есть заградотряды так называемые, которые никого в обратном направлении не выпускают. Это — первое, чем занимались особисты. Второе. Если кого-то при формировании особисты считали нужным наказать, они наказывали... И таким образом было наказано с нашей дивизии два человека. Приводили наказание в исполнение расстрелом перед строем всей нашей дивизии перед отправкой на фронт. В СМЕРШ работали люди, которые не говорили о себе, как, что, чего. Вот командиру батареи, помню, особист говорил: «Вот присмотри такое-то и такое-то дело.» Больше ничего он не говорил. Вот я вспоминаю: был такой у меня Пикало, командир орудия. Особист мне однажды и говорит: «Его фамилия не Пикалов, у него фамилия другая. Вы имейте в виду, что он может навредить вам. Особенное обратите внимание на работу пищеблока.» Я говорю: «Дак заберите его.» Он говорит: «Подойдет время, мы его заберем.» Через неделю его забрали. Очень много было офицеров, которые были или в плену, или где-то. Ну попал он, допустим, в плен. Вместе со своей батареей или батальоном, или вместе с ротой попал в плен. Ну и что из того? Вот к нам, например, пришел на должность замкомандира дивизиона один, капитан. Он майором раньше был. Его разжаловали до капитана, на одну ступень понизили. Провоевал он вместе с нами, начиная от Одера. Его полевым военкоматом призвали. Проверку сделали, проверили, и, значит, все. Закончилась война, - для него это отдушина должна быть. А его взяли, забрали и осудили на 25 лет. Вот такие жесткие были условия жизни! Все проверялось. Даже у каждого, помню, офицера в документе была графа: был ли в плену, был ли в окружении.

- А ваша часть не была в окружении?

- Нет, ни часть, где я служил, ни я не были в окружении. Слава Богу, ни у кого наша часть не была...

- Кстати, если возвращаться назад, скажите: а самые первые бои где у вас были?

- На «голубой линии» в районе станицы Крымская, как она раньше называлась. Это — котлован. Туда стекают в район Крымской три реки. Вот и сейчас там идут восстановительные работы. Это — так называемое море Кубани. Туда, значит, стекают три реки. И так называемая голубая линия там проходила — и немцы ее, и наши называли «голубой линией». И вот там сейчас город Крымск стоит, а тогда это была станица Крымская Вот там я начал боевые действия по освобождению Кубани и Тамани.

- Какого характера были бои?

- В основном позиционные вели бои. То есть, наступление организовали, потом прошло некоторое время, освободили территорию, и мы, значит, там либо остановились, либо немцы остановились. Потом подготовились к дальнейшему наступлению, и — дальше, значит, пошло наступление.

Старший лейтенант Андрей Семенович Решотько

- А какими были потери в вашем взводе и потом в вашей батарее, в командование которой вы потом вступили, в годы войны?

- Потери были большие. Вот в районе Цесина целиком орудийный расчет у меня был уничтожен танком: выстрелом из танка, полностью. Прямой наводкой они по нам стреляли с танков, и мы теряли своих людей. И в каждом расчете пулевые ранения особенно были. Но мы сами своих солдат охраняли, сами их лечили, сами их хоронили и сообщали родителям о гибели.

- А как хоронили солдат во время войны?

- Значит, дело было так. Мы поддерживали связь с полком. Полк вместе с похоронной командой дивизии, когда кто-то погибал, определяли место, где хоронить, и вместе со всей дивизией погибшими мы туда их хоронили. Но были случаи, когда мы сами хоронили, сами сообщали родителям о гибели. Был, помню, случай, когда снаряд разрывался на огневой позиции. И вот я вспомнил еще один случай. Когда мы высадились морским десантом в Керчь, там земля ракушечная была. И вдруг происходит следующее: падает прямо на огневую позицию снаряд. Упал, вот так крутится и не взрывается. Мы в укрытии все сидим, выглядываем, смотрим, что будет дальше. Он остановился. Не взрывается. Я беру карабин у солдат и выстрелом отбиваю взрыватель. Отбил взрыватель — снаряд все равно не взрывается. Через некоторое время подошли, посмотрели, а там вместо ББ засыпан песок: обыкновенный речной песок. Вот вам помощь от тех, кто работал на артиллерийских заводах немецких: вместо ББ засыпали песок.

- А так называемые артиллерийские дуэли были у вас на фронте?

- Были. 105-мм гаубичная батарея противника каждый вечер вела огонь по нашим войскам, в том числе и по нас, по обороне на Кубани. Мы вели огонь не с основной огневой позиции, а с запасной огневой позиции. Отстрелялись, и орудия метров за 500 возвращаются каждое на свою огневую позицию. Я засекаю, делаю нанос на карту, но получается, что батарея противника на озере стоит. Ну как это получается: по координатам батарея противника — на озере? Я еще раз, второй раз засек. Секундомер у меня был. Он и сейчас работает, я оставил его в музее. А он был такой, что у него нажал, и там сразу дальность определяется, потом - скорость звука в секундах или в долях секунд, и сразу же для дела там метка стоит. Это у меня немецкий секундомер был. Он и сейчас работает, я его подарил музею. А магнитными приборами засекали направление. И вот когда я засек второй раз местонахождение артиллерии противника, доложил командиру дивизиона. Говорю: «Второй раз засек батарею на озере.» Он говорит: «Ты что, шутишь или нет?» Я говорю: «У вас больше возможностей, СНД называется, сопряженное наблюдение дивизионом. Проверьте засечкой своей вечером, когда она начинает вести огонь.» Тот проверил и говорит: «А ты прав!» Таким образом, мы засекли эту батарею. Он говорит: «Раз координаты ты засек, и будешь по основной вести огонь.» И начали вести огонь. Я — по основной цели, а остальные батареи так: одна впереди - 200 метров, вторая — сзади 200 метров. А , значит, — по основной. Они только начали вести огонь, и мы открыли сразу шесть снарядов каждое орудие беглый огонь. Можете представить себе? Дивизион сразу открыл огонь на поражение на три цели: одна точка, вторая точка и третья точка. Прекратилось. Я не мог заехать посмотреть, какой результат стрельбы получился. А командир дивизиона заехал туда, посмотрел, и потом мне и говорит: «Все шесть орудий 105-мм перевернуты кверху.» Вот так что был случай, когда конкретно мы вели борьбу с артиллерией противника.

- А вы вообще часто результаты стрельбы проверяли?

- Результаты стрельбы? Ну лично когда я уничтожал пулеметную точку или огневую точку дзота, командир роты, который меня поддерживал, подписывал, что уничтожена, допустим, такая-то бронемашина или взвод, или дот. Командир роты это дело подписывал.

Старший лейтенант А.С.Решотько, г.Ашерслебен, 1945 г.

- А на каких позициях вы старались устанавливать орудия?

- Орудия 76-миллиметровые, которые у нас были, — в основном на прямую наводку выкатывались. Прямая наводка — это ведение огня, не превышающего линию прицела.

- Маскировали как-то орудия?

- Орудия маскировали. Конечно, маскировали. Огневые позиции выбирали такие, чтобы возможность была укрытия, и, как правило, две огневых позиции были: одна — основная, вторая — запасная.

- А в Керчи какая обстановка была?

- А в Керчи половина населения наши эвакуировали, вторая половины- немцы , население тоже было эвакуировано.

- Как получилось так, что вы вступили в партию во время войны?

- Там получилось, значит, так... Я когда учился в училище, то был комсомолец. В 1943-м году мне предложили стать кандидатом в члены ВКП (б). Я вступил кандидатом в ВКП (б). Через три месяца состоялась партийная комиссия, которая приняла меня членом КПСС. И членом КПСС я пробыл аж до работы в училище вот здесь, в Калининграде, вот до распада Советского Союза. Партбилет и учетная карточка у меня и поныне хранятся.

- О политработниках что можете сказать?

- Замполитов я застал в конце 1943 года. Замполит батареи был у нас такой. Потом их, замполитов, перевели или в офицеров батареи, или они ушли на другое место. А в войну политработников в ротах и батареях не было. А после войны замполиты рот, батарей были введены, по-моему, - в 50-х годах опять ввели их. В основном у них шла работа по обучению и по воспитанию личного состава.

- А как вас кормили на фронте?

- С питанием обстояло дело так, что там кто как умел это дело организовать. В каждой батарее или в роте была своя кухня. Было такое отделение боепитания, где и боеприпасы получали, где и вооружение получали. И в том числе продовольственное отделение было у нас. Там своя кухня была, свои повара были, сами все готовили. Так что питание было у нас. Но питание было организовано так, что все было в зависимости от возможности доставки его. Самое главное — доставить это питание на огневые позиции. И в основном питание было, и не только питание, а кисеты, например, упрочнялись табаком, валенки, рукавицы, и все нам отправлялось. Бывает, приходит к нам ящик с боеприпасами. Ящик открываем, а там лежат рукавички, кисеты с табаком. Население благосклонно очень относилось к нам, и это посылало.

- А чем кормили?

- Питание было разное. Например, когда я был командиром батареи, помню, было такое. Вдруг приносят мне мясо. У меня ординарец был татарин. Он и говорит: «Товарищ командир, я сегодня вам принес хорошего мяса!» Я говорю: «Давай покушаем вместе.» Поели с ним. Он меня и спрашивает тогда: «А вы не заметили, что это мясо конины?» Я говорю: «Нет , не заметил.» «Это конина, - он говорит. - Те лошади, которые ранены были, мы их разделали..» Вот так и съели конину.

Старший лейтенант Андрей Семенович Решотько

- Сто грамм выдавали на фронте?

- Только тогда, когда готовились к наступлению. То есть, только передовым выдавали сто грамм. На фронте было так, что вот в первые траншеи пехоты когда я прихожу, водка стоит в термосе и кружке, сколько ты хочешь — столько и пей. Но я своим подчиненным никогда не разрешал это дело брать. Нам тоже ведь все это давали. Те же самые сто грамм фронтовые. Но зачем пить? Если он, солдат, выпьет кружку водки, он погибнет. Поэтому я никогда не разрешал своим подчиненным брать эту водку. Нам давали водку, перед наступлением всем давали, передовым частям, по 100 грамм. Или, например, давали американский сухой паек. И в каждом таком сухом пайке на сутки 80 грамм натурального чистого спирта было. Тоже самое было и в нашем сухом пайке, который также у нас выдавали.

- Случалось ли такое, что вы занимали неудачные позиции и немцы вас обнаруживали?

- Был такой случай. Когда мы вышли на окраину Керчи и сразу развернули на открытой огневые свои позиции, немцы нас засекли, и наша батарея попала под обстрел противника. Мы вынуждены были с потерями оставить эту огневую позицию и перейти в другое место. Неудачно была выбрана эта огневая позиция.

- А нехватка боеприпасов была у вас?

- Боеприпасов было в достатке. Доставка их была очень сложная. А боеприпасов было вполне достаточно. Ниже одного боекомплекта в батарее никогда не было. Это по определенным количествам всего этого было положено: бронебойных - столько-то, осколочных - столько-то, и третье — это было ведение огня шрапнелью. Три вида были у нас боеприпасы. И каждого вида определенное количество боеприпасов при любых условиях доставлялось в батарею. Полностью были мы обеспечены: как пулеметами, так и автоматами ППШ, так и боеприпасами 76-миллиметровыми вот этими. В 76-миллиметров унитарный был патрон, и там только было написано: уменьшенный заряд или полный заряд, два было вида этого заряда.

- Из высшего комсостава кого-то на фронте встречали, кроме Еременко?

- Ну я вам выше говорил, что на фронте встречался с генералом армии Еременко конкретно. Он спрашивал, что у меня конкретно и какие цели. А так еще с кем встречался? С командиром полка Панюшкиным почти каждую неделю встречался. Почему? Потому что я был командиром батареи и старшим офицером батареи. Каждый из нас докладывал комполка, что он засек, какие эти вопросы по обеспечению боеприпасами, по обеспечению питанием и пополнением нужно решать.

Старший лейтенант А.Решотько во время войны

- А что вы можете сказать о вашем командире полка?

- Ну функции командира полка — это руководство полком, это - самое основное. А вот в батарее уже были непосредственные исполнители всех основных боевых расчетов. Рота, батарея — это основа любого наступления, в которое идет часть.

- С пленными приходилось иметь дело?

- Было такое дело. Например, так с этим было. В районе Севастополя целиком идет подразделение, оружие у всех — стволом вниз, и они же кусок простыни подняли. Их мы не трогали: к ним мы никакого отношения не имели. Никакого! Мы только просмотрели тогда, чтобы не было боеприпасов у них от этого оружия. Это в районе Севастополя особенно часто так было, но больше — в районе Франкфурта-на-Одере. Помню, когда мы были там, выходила газета 1-го Белорусского фронта, где написан был конкретно призыв: «Убей немца! Если ты его не убил, он тебя убьет.» Потом этот плакат сняли и прекратили такие призывы. И что характерно: первые деревни, в которые мы вошли на территории Германии сразу, были пусты, - в населенном пункте ни одного человека не было. То есть, было как? Приемник работает, лампы работают, а они, немцы эти, когда наших войск наступление началось когда, убежали.

- Трофейным оружием пользовались?

- Трофейное оружие я конкретно использовал в батарее — пулемет МГ-34.. Пулемет МГ-34 характерен тем, что если у нас лента была для патронов к пулемету хлопчатобумажная, то у него были уже металлические звенья. И очень хороший был этот МГ-34-пулемет, вот я его использовал. Второе оружие из трофеев, которое я использовал, было следующим. Была дана команда и инструкция нам осваивать ручные противотанковые гранатометы ФАУСТ-1. Что это было за оружие? Это труба вот такой большой длины была (показывает), и там — фаустпатрон на нем. И на нем, на этом гранатомете, сантиметров на 40 прицел для наведения был. Открывали с него огонь, и граната летела метров на 100 — 150. Использовали мы такое оружие, это - да. Была дана нам инструкция на это, где все описание было. И в пехоте, помню, тоже особенно использовали эти гранатометы.

Старший лейтенант Андрей Семенович Решотько

- По танкам стрелять приходилось?

- Мы с орудий стреляли. А с ФАУСТ-а этого по танкам не стреляли. Вот для стрельбы по пехоте, но это уже на территории Германии были, использовали вот эти фаустпатроны.

- Это вообще эффективное средство борьбы было?

- Ну как сказать? Гранату кидать — это на 5, на 10 метров бросать ее всего. А этот гранатомет — на 100 метров и даже до 150 метров гранаты бросал.

- А было ли такое, что в Германии трофейными продуктами питались? Или чтобы какие-то вещи себе забирали...

- Это начиная еще с Севастополя у нас началось. Приведу один такой случай. Подходим мы, значит, утром, часа, наверное, в четыре, на окраину Ялты. А там, перед окраиной Ялты, — там наши винные погребки стояли. Смотрим: по канавам рядом течет вино. Мы забежали туда, в погребки. Оказывается, немцы не успели взорвать эти винные погребки. Так они с пулемета или с автомата постреляли его, и это вино потекло из бочек. Мы попробовали сколько-то вина выпить, а потом начали чепками забивать. Забили, в общем, его чепками, и каждый командир орудия вина сколько хотел, взял, и дальше мы пошли дальше освобождать. И вот подходим к Ялте. Там, значит, кончается Массандра. Дальше — Ялта начинается. Так вот, между ними, между Массандрой и Ялтой, был виадук. Виадук этот был метров 50 глубиной. Длина его — всего метров 15-20. Но дорога, если ее взорвать, прервалась бы, и другого обхода не было. Подбежали мы к этому месту. И тут вдруг я увидел: бикфордов шнур горит. А раз бикфордов шнур, значит, должен быть взрыв этого моста. Нечем нам было отбить. И все, кто был со мной, выстрелом пули отбили все-таки этот бикфордов шнур, чтобы он дальше не сгорел. И мы часа в 3 — часа в 4 примерно вошли в Ялту. Немцы даже не ожидали нас там: в подштанниках убегали.

- А вещи какие-то брали себе вы из этих трофеев?

- Вещи мы никакие с собой не брали. Почему? Некуда было брать. В вещмешок? Так там, в вещмешке, места, чтоб только покушать было, и все. А куда вещи девать? Вот по территории Германии когда мы шли, много всего попадалось. Но не брали мы, потому что некуда было брать все это. Ведь было как? В первые траншеи, в первых рядах те, кто из пехоты, идут, а мы в первых рядах вместе с пехотой идем. И никаких вещей не было. После война закончилась, и нам разрешали покупать вещи. Магазины были открытые. Но бывало, что и из части выдавали нам бесплатные посылки — чтобы направлять на родину.

Андрей Семенович Решотько, 70-е гг

- Какие в основном посылки отправляли?

- Ну кто костюм нашел, кто — материал нашел, кто чего нашел, тот то и отправлял. Но разрешалось так: одна посылка в три месяца — бесплатно. И вот, значит, что ты за три месяца собрал или купил — отправлял.

- Случалось ли такое, что по своим попадали артиллерией?

- Ой, с этим было очень строго. Если попал куда-то наш снаряд — он выводит минимум отделение из строя. Минимум отделение! Поэтому, когда я подготовку данных вел, я прибавлял 200 метров с расчетом на то, чтобы не дай Бог снаряд не разорвался бы на территории наших войск.

- Случалось ли такое, что техника выходила из строя?

- Вот чаще всего и только выходила из строя техника из-за того, что вот была некачественная противооткатная жидкость такая. Где-то утечка ведь из-за этого бывает. Неправильно заливают, или пробку неправильно поставят, - все это сказывалось. Ну а раз жидкость вытекает, то и орудие не стреляет. Она откат не дает. А так, чтобы орудие было неисправным, такого не было. В каждой батарее был артиллерийский мастер, который следил за тем, чтобы каждое орудие было исправным.

- Как вас награждали на фронте? Чем вы были награждены кроме упомянутого ордена Александра Невского?

- Награждения у нас были как правило после какого-то наступления. Вот после освобождения Кубани и Тамани я был награжден орденом «Отечественная война» 2-й степени. При высадке морским десантом и закреплением в Керчи я был награжден в 1943-м году орденом Отечественной войны 1-й степени. За Севастополь получил орден Красной Звезды. И два ордена получил уже на территории Германии: этот Александра Невского и еще один орден Красной Звезды. Это все я получил за конкретные боевые действия. После войны получил еще один орден Красной Звезды. А всего у меня семь орденов, сейчас из ветеранов мало осталось таких награжденных... А первая моя награда — это медаль «За оборону Кавказа».

- А расскажите поподробнее про высадку в Керчь. Все-таки это была известная операция...

- Ну в этом деле участвовали артиллеристы, пехотинцы и моряки, которые в группу были зачислены. Нам конкретно сказали: «Вот этот корабль, его экипаж, конкретно рота, которую будете поддерживать, и батарея.» Рота пехоты, моряки, мы, все три вида войск, перед этим учения проводили, тренировались в высадке морского десанта. У нас

Андрей Решотько (слева) со своим братом

заснята оборона противника была полностью и организована на местности, куда мы должны были высаживаться. И тренировка, как я уже вам сказал, проводилась вместе с артиллеристами, пехотинцами и моряками. А поддерживал нас в основном крейсер «Парижская коммуна», был такой крейсер. Парижанка — мы его называли. Они вели, во-первых, огонь прямой наводкой туда, где мы должны высаживаться. Это — первое. Второе. Прожекторами они ослепляли противника. А для нас это было целью указания места высадки десанта. Первым высаживался батальон Куникова, это - морская пехота. За ним высаживалась первый эшелон — это пехота, и третьим эшелоном как раз мы: пехота, артиллерия и моряки. Вот такой был расчет. Я третьим рейсом туда высаживался. Ширина Керченского пролива — от 15 до 20 километров. Очень широкая, очень глубокая водная преграда была. С такими сложностями, кстати, потом и Одер форсировали. Очень тяжелое было форсирование... Мы по льду успели перебежать. Очень тяжело было и боеприпасы, и все остальное перевозить. Вот это снабжение вот этой линии, которое командир отделения сделал, оно не только моей батарее, но и всему дивизиону помогло работать. А радиостанции при наступлении работали только на прием, а на передачу не работали.

Андрей Семенович Решотько, примерно 1985 г

- Под бомбежки на фронте попадали?

- Попадали, и много раз попадали. Немцы, кстати, применяли оружие, которое считалось запрещенным конвенцией всемирной. Что это было за оружие? Сейчас расскажу. Обыкновенная была бочка. Туда, в эту бочку, начиняли гранаты с ветрянками. Сама бочка была сделана так и рассчитана на то, что если ее выбрасывают, то она до определенного расстояния от земли летит как бочка. Дальше она раскрывается, и начинают работать эти ветрянки. И ветрянки сворачиваются, чтобы она перед землей разорвалась. Ветрянка отделилась — и бочка разрывается. И вот, значит, на меня все это летит. Куда мне деваться? Некуда мне деваться. И, слава Богу, эта бочка разорвалась на обратной стороне ската. Нас землей закидывало, и все. В этой бочке примерно около 200 гранат было. Это считалось оружие массового поражения, было запрещено.

- Но применялось, как я понимаю...

- А немцы применяли. Но применяли за время войны немцы это оружие только на Кубани. В Керчи я не испытал, что такое ОВ, но видел следы 1941-го года. Там, где наши войска остались в керченских каменоломнях, так и лежали все.

- Как связь у вас во время боя поддерживалась?

- Телефонная связь между огневыми позициями и наблюдательным пунктом поддерживалась кабелем. Кабель ПТФ-7 был для этого. А как находили мы трофейный, вот такой, как сейчас, кабель, то забирали и его использовали. И еще. У нас освещения не было. Не было предусмотрено в блиндаже или в укрытии ничего, чтобы освещать это дело. Так мы делали че? Берем гильзу. Заклепываем, туда тряпку, значит, вставляем, туда же заливаем керосин или бензин ослабленный, и она коптит после этого, значит. А у них, у немцев, такие плошки еще были, и фитилек в нем, и она горел. Вот мы как-то ящик целиком находили с этим, и каждый расчет себе брал.

- Как вы во время войны к Сталину относились?

- Ну я его никогда не видел и не могу ничего про это сказать, а вот агитация была такая: только за Сталина, вперед, за Сталина. И награждали за боевые действия отдельно, у меня и сейчас есть, благодарностями такими. Там было написано, что за образцовое выполнение заданий командования, и — портрет Сталина там был.

- Как одевались на фронте?

- В зависимости от срока, от времени: допустим, осеннее или как-то другое время тогда если было, то так и одевались. В зимнее время нам давали полушубки и валенки выдавали. Осенью и весной давали теплый бушлат и брюки ватные. И не перчатки, а рукавицы с одним пальцем.

- Была ли у вас такая проблема, как вшивость?

- Была. Каждый расчет возил с собой бочку. Это бочку, если мы, допустим, остановились в обороне, наполняли водой и нагревали, а во второй бочке мылись. Но у нас не представлялось другой возможности, кроме как эта, с этим бороться. Вшивость была. Не надо об этом говорить, но она была.

- А вошебоек разве не было на фронте?

- Нет, вошебоек в батареях не было. Мы сами за собой следили, сами искали возможности, чтобы помыть людей в бочках. Сами возили бочки и сами парились, значит, в этих бочках.

С однополчанином полковником Афониным, А.С. Решотько слева, Калининград, 9 мая 1995 г.

- А тренировочные занятия в стрельбе проводились на фронте? Или некогда этим заниматься было?

- Каждый день проводились. Орудие ж не каждую минуту стреляет. А тренировки проводили, к примеру, такие: ведение огня с закрытой огневой позиции, ведение огня с открытой огневой позиции. Так что тренировки проводились. И как правило на закрытых огневых позициях в основном это было. На основных позициях - там редко когда проводили мы какие-то мероприятия. А с запасной огневой позиции - там мы и вели огонь по противнику, и все мероприятия там проводили, на запасной огневой позиции-то. Там и тренировались, там и вели огонь. А потом метров за 500-700 перекатывали орудия, и на машинах перетаскивали в темное время суток, и в укрытии уже после этого были...

- А как вы выходили вообще на цель как командир взвода/батареи?

- Ну цель в наступлении, во-первых, командир роты дает. Это он дает указание. Говорит примерно так: «Что, видишь, бронетранспортер ведет огонь? Уничтожить. Пулемет стреляет крупнокалиберный, видишь? Уничтожить.» А так мы и сами засекали, и орудия, этого противника, и долговременные дзоты тоже засекали. Его ж, дзот, не перенесешь никуда. Как он оборудован немцами, так он и стоит. Мы засекали, и тогда накладывали вверх, и давали команду: или уничтожить, или потом, когда нужно будет — его уничтожить. Уничтожение на прямой наводке у нас было такое.

- Позиции вообще часто меняли?

- Часто меняли. Как основные, так и запасные позиции часто меняли. Потому что длительное время на одной огневой позиции находишься, противник обнаруживает тебя и как правило батарею уничтожает. Мы сами чувствуем, когда он начинает вести огонь по нашей батарее. Мы сами видим, если это так, что идет пристрелка по нашей батарее, даем команду: «К бою!» Орудия привели в боевое положение, и - сразу уходим в другое место.

Полковник в отставке Решотько Андрей Семенович, ноябрь 2012 г

- Большие перемещения были на фронте?

- Ну больших перемещений, как правило, сначала не делали. А большие перемещения уже делали тогда, когда пошли в наступление. Ну это было так. Если первую, вторую, третью траншеи вместе с пехотой мы освободили, то дальше противника преследуем вместе с пехотой на автомашинах. От Керчи до Феодосии, вот это расстояние 100 с лишним километров мы, например, преодолевали вместе с пехотой, ведя огонь на так называемых акмонайских позициях. Это наша оборона 1941-го была года, и нам опять с немцами пришлось на встречный бой идти, и — идти на «акмонайские позиции».

- Сколько раз вы были ранены во время войны всего?

- Я дважды был ранен. Первый раз прямо на катере меня ранило. Когда мы высаживались десантом, снаряд или мина разорвалась прямо на палубе нашего катера. Но в госпитале я не лежал. И второй раз ранило меня когда, я тоже не лежал. Тогда меня куртка спасла ватная. А ягодицу спас планшет. И справку о ранении мне дали не с госпиталя, а с медико-санитарного батальона. Так что справки есть у меня.

- Женщины на фронте встречались?

- У меня, например, в батарее три женщины были: две радиотелефонистки и третья медсестра.

- Как ухаживали за орудием?

- Ну каждый командир орудия с своим расчетом приводил в порядок орудие, и чистил ствол в том числе. После стрельбы у орудия же надо ствол было чистить. Чистили, приводили в порядок, как правило, орудия в темное время суток. Выходили и чистили!

- А тяга какая-то была у вас?

- Ну «Студебекеры» были у нас для этого дела. Хорошая очень машина. Три передневедущие диски там были: передняя, средняя и задняя.

- А на лошадях не перевозили?

- А на лошадях когда пушки перевозили, это время я уже не застал.

А.С.Решотько (слева) с Александром Семеновичем Тулинцевым, единственным Героем Советского Союза, проживающим на сегодня в Калининграде.

- За поддержкой часто обращались к вам?

- Каждый раз перед наступлением обращались.

- Как часто вводили пополнение в бой у вас?

- Ну у нас было так. Если вовремя боя выходил из строя личный состав, то в этот период, период боя, никакого пополнения мы не получали. Если же определенная операция закончена — мы получаем личный состав, обновляем технику, заменяем автотранспорт, и так далее.

- Поддерживаете связь с вашими однополчанами. Кто-то остался из них?

- Один есть живой - Афонин. Он с 1922 года тоже. Но уже лежит, не ходит. Он здесь, в Калининграде, живет.

- Жили в блиндажах в основном?

- В зависимости от обстановки. Если огневая позиция у нас была основная, то там мы сосредотачивались, там и кухня была, там и пункт боепитания был, там и боеприпасы были, там все было. А вести огонь в обороне старались с запасной огневой позиции. А потом, как отстрелялись — так сразу в укрытие.

- Техника неисправная бывало, что к вам приходила?

- Насчет неисправность техники я вот что могу сказать. Была мастерская в полку. В полк передавали неисправные орудия, неисправные приборы. И если что-то такое приходило, мы все в полк передавали, и полк заменял нам.

- В семье, кроме вас, воевал кто-нибудь еще?

- Отец воевал, и в 1943-м году в районе Старого Оскола погиб. И похоронен в Братской могиле в Старом Осколе, это - в Воронежской области.

Полковник в отставке Андрей Семенович Решотько. Май 2011 г., Калининград

- А вообще много погибло людей из вашей местности?

- Я знаю, что с нашей улицы ушло на фронт семь человек, а вернулось только три человека. Четыре человека погибали. Больше 50 процентов мужского населения погибли у нас из деревни.

- Возвращаясь, так сказать, над, скажите, Андрей Семенович: вот в начальный период войны, когда были сплошные отступления, какие были настроения? Как все изменилось после знаменитого приказа Сталина «Ни шагу назад»?

- Об этом я вот что могу сказать. Это был приказ 0227, который гласил: вперед, а назад ни шагу.

- А как воспринимали его?

- Воспринимали фронтовики удовлетворительно и даже хорошо. Почему? Потому что все шло вперед. А назад никто не имел права выходить. Но я в 1941 году не воевал ведь. Мы тогда оборудовали блиндажи, пулеметные гнезда, дзоты строили. Это курсанты курсантской бригады мы были такой. И разные национальности у нас были, разные взгляды были, но все были подчинены одному общему делу.

Что еще об этом начале войны сказать? Помню, когда все это началось, еще даже перед войной, у нас была растерянность. И было специальное сообщение ТАСС: не поддаваться на панику, что будет война. Это было за десять дней до начала войны. Была информация такая: не поддаваться на агитацию, не поддаваться на листовки, которые кидают. Вот такая обстановка была.

- А на фронте немцы вели какую-то агитацию? Кидали листовки?

- Кидали. Вот пример тебе. Когда мы были на фронте, к нам с самолета выбросили мешок сахара, а вместе с ним - листовки. Это был обыкновенный сахарный мешок! И листовки, значит, были с ним. И там на листовках было написано: прибудет к вам, так и писали, продавец. И кидали солдата без парашюта. Вот, говорили они, вам продавец. И одновременно издевательски это все сделано, и одновременно человек погибал. Вот такое было. И еще вот что, например, могу сказать. Вот вы, наверное, слышали, как позавчера и вчера передавали по телевизору: в Сирии применяли кассеты, про которые я вам говорил. Они и тогда были, во время войны, запрещены, и сейчас это запрещено. А что за кассеты? Бочка. В этой бочке сосредоточено большое количество 200 и более гранат. А в гранату ввернута ветрянка. И когда эта бочка раскрывается на определенной высоте, они разлетаются и как правило поражают целиком батальон. Ты можешь себе представить? Не роту, а батальон целиком. А она, ветрянка, скручивается на высоте 5 метров, и граната взрывается. Или на землю падает. На землю упала — так тоже разрывается. Или ветрянка, бывает, отходит, и на высоте пяти метров тоже бочка взрывается.

Полковник в отставке А.С.Решотько со своей супругой (ныне покойной). 2000-е гг.

- Кстати, химическое оружие ведь тоже запрещалось к применению. А как на самом деле было? Вы не слышали что-нибудь об этом?

- Я лично не испытал на себе его, но химическое оружие было применено в 1941 году в керченских каменоломнях. И мы уже когда второй раз высадились в Керчь в 1943 году, и пришли в каменоломни посмотреть. И там вот так лежали трупы. Там десятки тысяч погибли от этого дела.

Да, много где пришлось пройти. С пехотой в наступлении мы были все время вместе. И как правило в первую, вторую, третью траншеи мы сопровождали пехоту, это так называется — сопровождать огнем и колесами. Где только не были! Мы приехали на Кубань со Степного фронта. До этого, на Курской дуге, наша дивизия была во втором эшелоне. Назывался Степной фронт. Так вот, Степной фронт оказывал поддержку первых частей, которые должны наступать. А артиллерию у нас поставили в первый эшелон. Пошли в наступление, нашу дивизию не послали вместе, а на «Голубую линию» на Кавказ направили. Вот так мы освобождали Кубань, Тамань.

- Кстати, о боях на «Малой земле» вы тогда что-то слышали?

- Я рядом был. Но, собственно, Малая земля — она никакой роли не играла. Просто потому что там Брежнев был, то про нее так много говорили. А так я знаю, что «Малая земля» - она вроде бы около Новороссийска была. Новороссийск был в этой стороне, а мы были вот в той стороне. А между нами стояла вот эта «голубая линия», там и были мы.

- Как, Андрей Семенович, сложилась ваша послевоенная жизнь. Долго ли служили в армии?

- В армии я служил долго. Но расскажу по порядку. Закончилась, значит, война. Вызывает меня командир бригады непосредственно вдруг. Я докладываю командиру дивизиона: «Меня вызывает командир бригады! Не знаю, зачем.» Он говорит: «А мне командир бригады ничего не сказал. Ну раз вызывает — иди.» Я пришел, зашел в его кабинет. Смотрю: человек 15 или 17 гражданских там сидит. Он меня спрашивает тогда: «Как, батарея готова к маршу?» А раньше было так. Все, что положено на пять суток, погружено и находится на машинах. И боеприпасы, и продовольствие, и горючее, и все остальное. Полностью. Дали команду, и сразу в течение пяти суток все у нас есть. Он говорит: «Вот приехала комиссия по демонтажу авиационного завода «Юнкерс». Ваша батарея будет помогать конкретно демонтировать авиационный завод «Юнкерс». Район Шварцгальт, Черные горы, Ашшерслебен.» И вот, значит, прибыли мы туда вместе. И сразу мне там сказали: «Каждый хозяин станка, а станки хорошие, покажет, как и что.» Завод был перевезен в Штольну. Там было такое место, что никакая бомба, там никто ничего не мог взять. Ведь была там гора, высокая гора, и в этой самой горе был завод. Нам сказали: «Каждому хозяину, который будет сдавать этот станок для демонтажа, поставить условия: если хоть шпилька не будет — поедешь восстанавливать сам в Сибирь.» Это слово Сибирь подействовало — как рукой были сняты все недостатки, которые могли быть. Ни одной рекламации за три месяца эвакуации завода мы не получили. Почему? Потому что была очень строгая дисциплина для каждого, кто демонтировал свой станок. Питание мы для них, ну для рабочих, организовывали отдельно. Все снабжение было им увеличено. Таким образом, мы им помогали. В течение трех месяцев мы завод своей батареей эвакуировали.

А.С.Решотько с нынешним командующим ВМФ РФ адмиралом Чирковым (крайний слева) и ветераном войны из Калининграда Б.Д.Глыбиным (крайний справа).

Прошли первые выборы — выборы в Верховный Совет СССР. И нашу дивизию целиком перебросили для этого в район города Кострома в «песочные лагеря». Приехали туда, а там - сосны вековые. Там же и для роты, батареи была дана землянка, и отдельно была землянка дана для офицеров - командиров взводов. На шесть человек была рассчитана землянка. Для командира батареи землянка была рассчитана на три человека. Ну и, соответственно, все у нас были в укрытии. А потом вдруг наши полки перебрасывают с района Подмосковья Костромы в Беломорский военный округ, это — в город Петрозаводск. А наш полк — в район Сортавала. Есть такой населенный пункт за Ленинградом. Янисярви, Хоохамяки, и вот в район Хоохамяки наши конкретно два полка, артиллерийский и танковый, были переброшены. Там мы продолжили боевую подготовку. Потом приходит приказ: направить в Группу советских войск в Германию. А я только женился, у меня жена была в положении, и я говорю: «Да я не могу ехать.» Они мне отвечают: «Мы партбилет у вас отберем.» Я говорю: «Вы партбилет мне вручали? Мне вручали его на фронте. А сейчас у меня такое положение, что я не смогу ехать.» Ничего подобного, никто не спрашивал у меня разрешения. И попал я опять в Германию. И служил там 1948-й, 1949-й и 1950-й год, и служил там один, без семьи. Потерял сына. А письма, которые нам в Германию шли, в то время проверяли. Так вот, так и было написано: письмо проверено, и штам стоял. Или она что-то пишет, и все это тушью перечеркнуто. Так вот, она мне написала, что сын очень плохо себя чувствует. Авиация не работала в то время — только поездом было можно дома добраться. В общем, мне сообщили, что мой сын при смерти. Я пришел к командиру полка. Командир полка, когда я ему объяснил свое положение, меня отпустил, но я когда приехал, то сына уже не застал. Потерял сына. Вот такое было положение. Потом три года прошло, после того как я в Германии начал служить, а замены все не было. Тогда я написал письмо министру обороны. Приходит письмо, и там - проверенный штамп: В письме написано: «За обращение не по инстанции 10 суток ареста.» Раньше не сажали, а в денежной ведомости было написано: 25 процентов удерживается из зарплаты, ДУКА — так это называлось в то время. Я говорю командиру полка: «Ну а чтож мне делать?» Он: «Неужели ты не понимаешь, что письма это самое...?» Потом спрашивает: «У тебя жена есть?» Я говорю: «Есть.» Он: «Пусть жена напишет письмо министру обороны.» Я ей и написал. И через месяц пришла замена. И я по замене вернулся в Советский Союз. Продолжил службу на различных командных должностях, и закончил службу командиром в/ч 017814 Прибалтийского военного округа в районе города Цесис, это — в Латвии. Был я командиром бригады. Помню, когда подошел срок для того, чтобы увольняться, вдруг вызывает меня начальник отдела кадров генерал-майор Сирбатовский и говорит: «Куда бы вы желали уехать после увольнения жить?» Я спрашиваю: «Какие места можете предложить?» Он говорит: «Рига исключена, есть Таллин, Вильнюс, Калининград. Вот три места, где мы вам можем помочь с квартирой.» У меня как у командира бригады было шесть командиров батальонов. И он, значит, вот тогда мне сказал: «Найдем командира батальона из вновь назначенных, который оставил квартиру в этих городах, вы в его квартиру въедете, а он — в вашу квартиру.» Я выбрал Калининград. Приехал с училища, с инженерного училища, командир роты на должность командира батальона. Так вот, он вот эту квартиру оставил, это в 1973-м году, в конце года, и в мою квартиру, где я раньше жил, вселился, а я, значит, — в его его квартиру, в которой и сейчас живу. Но я еще продолжал службу, уже без семьи, потому что семья здесь была, уже в Калининграде. А я должен был отчитаться за год. Была инспекторская проверка. Я сдал инспекторскую проверку, вернулся к семье, приехал сюда, в эту квартиру. И поступил на работу в Калининградское высшее военное училище инженерных войск. Там проработал с 1974 по 1996 год. Начал службу с должности лаборанта. Был лаборантом, старшим лаборантом. Затем училище переводят в город Кстово Нижегородской области, а на базе его разворачивают Калининградский пограничный институт ФСБ. Естественно, военные все уходят с кафедры, а гражданские с кафедры автоматически переводятся в этот самый Калининградский пограничный институт. И на базе пограничного института я проработал до 30-го мая прошлого, 2011-го года, то есть, 37 лет там отработал. Проработал я в этом институте инженером кафедры, подготовил вместе с профессорско-преподавательским составом кафедры 3 доктора технических наук, работающих ныне здесь. Вот они меня и держали меня до прошлого года.

Жена моя, к сожалению, умерла. Но у меня есть две дочери. Старшая, которой сейчас за 60, они проработала 40 лет в БГА преподавателем. А младшая и сейчас работает начальником финансово-экономического отдела. И внучка экономист. В моей семье три золотых медалиста.