Я родилась 17 ноября 1934 г. в деревне Подзорово Славковского района Псковской области. Родители у меня крестьяне, работали в колхозе "Строитель". К началу войны у родителей было двое детей, я и младший брат, 1940 г. рождения. Вскоре после начала войны я с теткой, маминой сестрой, отправилась пасти лошадей в ночь. Рано утром полетели самолеты, они так низко пролетели, что тетка говорит мне: "Тамара, а самолеты-то с крестами, а не со звездочками!" Я ж вообще ничего не поняла, а у нас в 7 км от деревни располагалась станция, они ее начали бомбить. Тогда мы бросили этих лошадей и побежали в деревню. Там уже вовсю шли сборы мужчин в армию, везде повторяли слово: "Война! Война! Война!" Помню, как мы всей семьей провожали папу в районный центр Славковичи в 4 км от села, вместе с ним поехали. Вся деревня поехала в райцентр проводить мужчин. Поначалу мы не ощутили прихода войны, у нас запасы были, урожай неплохой собрали, корова была, курочки, поросенок.
Бои нашу деревню прошли стороной, была далеко расположена от центральных дорог, и местность лесистая. Вот только после прихода немцев у нас в лесах появились партизаны, о которых даже я слышала. Вечерами они приходили потихоньку в деревню, просили теплую одежду, пропитание. Немцы приезжали к нам на мотоциклах, по дворам кур ловили, продукты по избам искали. Староста у нас был гуманный к населению, часто немцы приезжали и забирали молодежь, он старался заранее предупредить, чтобы парни и девушки смогли убежать и спрятаться. Мать продолжала работать в колхозе, я ей помогала по хозяйству, а в марте 1943 г. у нас сожгли деревню.
Приехали немцы и всех согнали в кучу, время на сборы не дали, быстренько, что могли в узелки завязали, и все. После мы пешком шли 7 км до ж/д станции Подсевы. Как только выгнали всех из деревни, тут же мы воочию увидели, как пламя охватило наши дома. Среди нас ходили разговоры, что это все было связано с тем, что жители нашей деревни помогали партизанам. Другой причины не было, чем наша деревня в лесу могла немцам помешать?! На станции нас посадили в товарные вагоны, хорошо помню, что у нас вагон был разделен на 2 половины: в одной стояло 3-4 лошади, в другой находились люди. Не кормили, то, что каждый успел прихватить, тем и питались.
Привезли нас в Литву, в г. Шауляй. Распределили, моя семья попала в лагерь, как я потом узнала, находившийся в 6 км от города. В нем содержалось только мирное население, военнопленных не было. Поселили в длинные одноэтажные бараки, с двухъярусными нарами, на которых была настелена солома и какое-то тряпье. Лагерь был обнесен колючей проволокой, нас родители предупреждали, чтобы мы к ней не прикасались, так как по ней пущен ток. В углах вышки стояли. Кормили, до сих пор помню, супом с клецками: тертая сырая картошка сварена и добавлено немного молочка, и маленький кусочек хлеба. Меня с братом на работу не брали, а маму и других взрослых возили на торфоразработки. В мае 1944 г. нас отправили к хозяину, весь лагерь распределили, насколько я знаю, по хуторам.
Здесь мать доила коров, которых было очень много у нашего хозяина, литовца с фамилией Вакубайтис. Он был жестоковатый человек, его жена сдерживала, особенно в его отношении к нам. Но тут с мамой несколько раз происходила такая беда: ее два раза привозили без сознания. Там ведь хозяин еще мыло варил, видно, при производстве случались отравления. У хозяина был скотный двор, в подсобном помещении рядом с молочными бидонами нам поставили топчан с соломой и тряпьем. Хозяева сами в еде не роскошествовали, и мы продолжали питаться супом с клецками. Мне с братом приносили еду или мама, или двое военнопленных, русский Павел и узбек, которые также работали у хозяина, еще до того, как нас привезли. Постоянно, каждый день, утром и вечером приезжали на мотоциклах то ли немцы, то ли литовцы, проверяли, все ли на месте и что никто не сбежал. Несколько раз была бомбежка, не знаю, куда прятались хозяева, а мы бежали в котлованчик, вокруг которого росли вербы. Военнопленные, когда начались бомбежки, как чувствовали, что фронт рядом, я хорошо помню, они предлагали маме бежать с ними, но мама просто не могла, я с 34 г., брат с 40-го. При второй бомбежке Павел и узбек сбежали. Их дальнейшую судьбу я не знаю.
В августе 1944 г. нас освободили, снова привезли в г. Шауляй, а уже оттуда - домой, обратно на станцию Подсев. Добрались до деревни, она сожжена, оказалось, что другие поселения в округе также сожгли. Каждая семья вырыла себе землянки. Лето и зиму провели в землянке, потом уже начали отстраиваться, рядом же лес. Очень помогали нам те деревни, которые сохранились в районе. Кормились мы неважно, конечно, но что-то ели. Позже вернулся отец с фронта, инвалидом, из госпиталя, он служил техником в танковых частях. Так началась для меня мирная жизнь.
- Во что одевались в лагере?
- Была только наша одежда, та, что мы успели из деревни прихватить с собой, в лагере и у хозяина ничего не давали.
- Как мылись, стирались?
- В лагере давали водичку, чуть-чуть мыла, я стирала на маму и братишку. А так не мылись, только оботремся как-то и все. У хозяина же был в скотном дворе душ, нам разрешали им пользоваться.
- Использовал ли Вас хозяин на работах?
- Несколько раз я пасла коров. Правда, не одна, видно, не доверяли, брат хозяина вместе со мной был. Он занимался больше другими работами на поле, но и за мной смотрел. Два раза нас, девочек, направляли собирать клубнику. Только не давали ее кушать, хозяин не разрешал. Заставлял "Катюшу" петь, чтобы рот был занят.
- Ходили ли в лагере разговоры о наступлении Красной Армии, скором освобождении? Мама ничего не говорила?
- Один раз такой разговор был. Мама, видимо, при работе на торфоразработках что-то слышала, и только об одном думала, лишь бы нас отсюда не увезли, чтобы поближе к дому оставаться.
- Никого не увозили в Германию?
- Увозили из лагеря, тех, у кого не было детей, и особенно молодежь, с нашей деревни никого не увезли, только по хуторам распределили.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
