Разведчики

Хороший разведчик должен прежде всего обладать психологической устойчивостью. Главное, чтобы в очень сложные и ответственные моменты не бросился в панику. У меня такой ненормальный склад ума - чем опаснее, тем я спокойнее, тем лучше работают мозги. Чаще убивают неопытных, потому что они раньше бросаются в панику, их первыми замечают и убивают. И потом нужно привыкнуть к мысли, что в любой момент тебя могут убить. Свыкнуться с ней. Если ты думаешь, как бы выжить, ты уже ненадежен.

У нас было всего десять-двенадцать человек, хотя по штату положено двадцать шесть разведчиков, но нас просто не успевали пополнять, такие были потери… Все добровольцы. Каждый месяц из-за высоких потерь у нас личный состав взвода полностью обновлялся, но я смог продержаться четыре месяца, получив два ранения за этот период времени.

Потом немцы ракету пустили, осветили. Это был такой маленький парашют, 25-30 сантиметров, квадратный, шелковый. Более минуты он провисел в воздухе, а потом свалился. Тогда я ползком двинулся. Через 5 минут снова осветили, я опять спрятался. Короче, около 700 метров я полз полтора часа. Подобрался к нашим, услышал их говор, по которому сразу стало понятно, что это славяне.

Зашли к немцам в тыл, расположились в лесу, рядом с дорогой ведущей к немецкому госпиталю. И так мы с этой дороги восемь человек в лес затащили. Один из них был офицер в звании капитана. Он достал трубку и закурил. Дым нас мог демаскировать. Говорю ему-«Быстро трубку затуши!». А он мне в ответ целую тираду выдал, мол не имеете права, согласно Женевской конвенции никто не смеет унижать пленного офицера. Нагло себя повел офицерик… Начал он орать на всю округу, так мне пришлось его сразу ножом зарезать. Стали совещаться, что будем делать дальше. Семерых немцев трудно через передовую провести. Зарезали еще троих. А четверых привели в плен. Договорились между собой, что если в разведотделе станут задавать лишние вопросы, то скажем, что немцы убиты при попытке к бегству. А что с нас взять…Мы были головорезами…И это факт. Все «ломом подпоясаны»… Все разведчики участвовавшие в этом поиске были награждены.

Взяли в немецкой траншее здорового немца. Старшина Кадуцкий немца «взял», а мы с Потаповым его «приняли». Он «отказывался» идти «к нам в гости». Его Слепухин слегка ножом кольнул в спину, и немец понял, что выхода нет, и пополз в сторону нашего переднего края. Но пока мы его «уговаривали», немцы заметили исчезновение своего солдата, и началась суета. Я остался прикрывать. Рядом со мной залег Пашка Слепухин и сказал -«Теперь ты мне друг, если прикрыть остался». Вышли к своим тогда без потерь.

Я говорю: «Сержант, давай! Немцы! Выскакиваем!» Мы только успели выскочить с автоматами, мешок остался. Уже не до него было. Ну, куда? А, конечно, ближе к Волге: больше бежать уж некуда. Я свой автомат глянул – диск пустой. Как же так?! Я ж всегда проверял. Гранаты, оружие – это самый близкий товарищ на войне, как говорится. Врасплох застали нас.

Пошли в поиск. Девять человек. На нейтралке нарвались на немецкую группу идущую к нам в тыл. Случай на войне редкий, но вот нас угораздило вляпаться. Завязалась перестрелка, били друг в друга в упор. Двоих наших сразу убило. И тут не выдержали нервы у находившихся в передовых траншеях. И наши, и немцы, стали обильно поливать свинцом то место на нейтралке, где разгорелась схватка разведгрупп. Мы одного раненого немца подхватили и начали отходить, но неорганизованно, хаотично. Немцы тоже отхлынули. В свои окопы вернулись впятером. С нейтралки раздавались стоны и крик двух наших раненых товарищей и раненых немцев.

А вечером был массированный немецкий налет на Керчь. Со всех сторон по самолетам безрезультатно стреляли зенитки. Сутки мы провели в бездействии, ожидая распределения по частям. А потом нас всех построили. К нам вышел человек в звании дивизионного комиссара и сказал, что обстановка на фронте в корне изменилась, немцы прорвали фронт, и мы, в качестве сводного отряда политруков, совместно с частями морской пехоты, направляемся на передовую, с целью задержать немцев.

Группе наших разведчиков поручили остановить бегущую пехоту. Но сделать это не удалось, их отбросили к самой реке, а одного из наших разведчиков завалило в окопчике, когда по нему проехал немецкий танк. Ночью он очухался, и пошел в село, т.к. мы уже стояли там до этого, в одной из хат. Он нашел этот дом и спрятался там под кроватью, чтобы переждать день, а ночью попытаться перейти линию фронта, но его нашли. В плену он представился простым пехотинцем, и ему поверили т.к. в том бою попало в плен до сотни наших солдат.

Помнится, что идущий впереди был небритый, рыжий, потный, с автоматом на плече. Прицелившись в него, я выстрелил из пистолета на расстоянии около 15-20 метров. Вслед за этим вся засада обрушилась на противника сильнейшим автоматным огнем.

На этом танке были самые-самые смелые и храбрые. Пять человек: Храмов, Волков, Битник и Грушев, Щекин Почти все они были бывшие ЗКи. Карманники. Попросились, их отпустили на фронт. Они были очень смелые. Столько наград имели - не опишешь! Лет им было по 20-25. У них самый самый главный был Анатолий ему было под 40, он начинал как форточник. Были и другие солдаты, но эти - важные, мощные, наверное, жулики хорошие.

Помню, что там рос виноградник, мы еле успели разделиться на две группы, присели, и как они подошли, мы на них кинулись... Но бросились только с ножами, без выстрелов, но не чтобы не шуметь, а чтобы своих не перестрелять. На меня бросился один здоровый немец, он видно одного нашего убил, развернулся на меня, и я еще подумал, что у него в руке граната. Я успел ногой его в живот толкнуть, он пошатнулся, отступился на шаг, но отмахнулся, и рукой меня зацепил в подбородок. Но я нырнул ему в ноги, наверное, он подумал, что я падаю от его удара, и, поднимаясь, я ударил ему ножом снизу, прямо между ног... Он только крякнул, но не упал сразу, а медленно осел прямо на меня...

Как только очутился в танке, лейтенант Усанов назвал мне код и велел выйти на связь. Кричу в ларингофон: - «Днепр, Днепр, я - Волга, как слышно, приём». В эфире характерный свист настройки, немецкие и русские возгласы. Танк пошел в атаку. О броню танка барабанят осколки и пули. Бьет и наше орудие. В узкую прорезь прицела вижу - от нашего огня загорелась немецкая «Пантера». Мелькают фигуры вражеских пехотинцев. Усанов кричит: - Сеня! Бей!

Я, как меня, учили, говорю: "Постройте взвод, доложите". Он искоса посмотрел на меня, но взвод построил. Я представился, сказал, что теперь я командир взвода. А мне 17 лет. Мальчишка! А всем разведчикам за 30! Причем, половина из них судимые, бандиты. Нормальных людей в разведку не брали. В разведку шли настоящие, героические люди. Я стал командовать, как меня учили. Старшина меня отозвал и говорит: "Слушай, лейтенант, ты ими не командуй. Тут все серьезные люди. Получишь приказ, приди, скажи... Все будет сделано. А так, ты их не трогай". Я понял, что мне надо учиться и учиться....

И начали брать здание. В каждую комнату кидаешь гранату, даешь очередь из автомата, проверка, есть кто живой, и двигаемся дальше. В ответ немцы стреляют по нам из автоматов и пулеметов, кидают гранаты, по лестничному пролету бьют из "фаустпатрона", все вокруг горит. Уже второй этаж взяли, и мне Касюк показывает глазами на разбитое окно - по канату вниз снаружи, во внутренний "дворик-колодец" спускаются немцы, почему-то запомнились их начищенные сапоги. Стрелять не стали, только кричу одному из разведчиков - "Петька, возьми еще кого-нибудь, принимай их внизу! Бери живьем!". На третьем этаже сопротивление немцев закончилось и поджигать здание мы не стали... Осталось нас из 36 человек только девять, но двое тяжелораненых. Остальные убиты, ведь весь бой шел в упор...

Мне Ленька и говорит: "Слушай, снайпер стреляет по нашим". - "Где?" - Бой идет, ни черта не слышно. - "Да вот". И показывает, метрах в десяти в нашем тылу немец стреляет из винтовки в спину нашим пехотинцам. Видимо, когда немцев выбили, он остался. А у меня только нож, у Леньки ТТшник. Я ему говорю: "Стреляй!" Он стрельнул, и гильза осталась в патроннике. Остались мы совсем без оружия. Я к солдатам в траншею: "Дайте мне гранату". Гранаты такие были немецкие, маленькие, как игрушки. Увидел у одного, схватил, а он плачет и не отдает. Отнял гранату, даю Леньке, говорю: "Бросай". Он бросил, а я за ней. Выждал, пока взорвалась, и бросился на немца.

При мне оставались две гранаты и наган. Я прижал немца, думаю выстрелить, но слышу: немцы-то уже наверху – услышат и сейчас меня схватят. Я его – наганом, несколько раз, в висок. Когда он захрипел и осел на корточки, я вскочил ему на плечо, другой ногой – на голову и выскочил из траншеи. Бегу и вижу, что дорога к своим перекрыта – когда разведчики побежали, то немцы обнаружили наш проход и начали по нему лупить. А тут ещё идут четверо немцев: так спокойно идут к проволоке, а мне деваться некуда, рогатки с проволокой высокие, в два ряда.

До мельчайших подробностей помню ночь перед наступлением немцев. На удивление, нас в эту ночь в разведку не посылали. Мы обрадовались, намеревались отоспаться в своей землянке, но спать нам не разрешили. Вместе с тысячами других людей, находящихся в окопах, на огневых и исходных позициях, на наблюдательных пунктах - мы тревожно вслушивались в ночную тишину и чего- то ждали…

На Севере была настоящая война, четыре года, каждый поход – настоящее  испытание. На Дальнем Востоке, если бы не бои в Сейсине, и очень  психологически сложные вопросы в Гензане, то там войны практически не  было. Была бы прогулка. Страшные бои с японцами, равные боям на Севере  были только в Сейсине. Чхонджин он теперь называется. Вопрос стоял, нам  быть или не быть. Нас чуть не сбросили. Сначала было задание взорвать  дороги, разведать и уматываться. А фактически мы сделали прорыв,  выполнили свою задачу. Нам приказано было снова вернуться в город, снова  занять порт и обеспечить высадку основного десанта. А десант не сразу  подошел. И опять, почти без боезапаса, держались ночь на причале. Вот  была настоящая такая схватка.

В батальоне осталось всего двадцать человек. На меня идут два танка. Прошу разрешение на отход». А Шубаков в ответ -«Держись! Отступление - это невыполнение приказа Родины! ». Через полчаса Баринов погиб. Через восемнадцать лет после этого события мы встретились с Шубаковым, вспомнили этот эпизод, и уже полковник и начальник отдела кадров Академии Генштаба Советской Армии Макар Фомич Шубаков сказал, что он не мог, просто не имел права дать тогда приказ на отступление... Мы помянули Баринова...Жаль, что все так сложилось... Проклятая война...

Я смотрю, что дальше лежать нельзя, уже светает, и я приказал пулеметчику дать эту очередь. Он выпустил целый диск, а до этого было тихо! Задачей этой очереди было разбудить немцев, чтобы они выскочили из землянки, дать сигнал минометчикам и дать сигнал нашей группе, чтобы она ворвалась к немцам. Я был с разведчиками, они прыгнули в траншею, а я стоял на бруствере, только смотрел.

Немцы сильно бомбили бригадные колонны прямо на дорогах, не давая продвинуться вперед по автостраде. И мы пошли на разведку, поубивали в столкновениях в лесном массиве человек двадцать немцев - пехотинцев и «фаустников», сбили три пулеметных и снайперских заслона, взяли «ценного языка», и нашли обходную дорогу через лес. Наша бригада выполнила боевую задачу в срок. Вся разведгруппа получила награды.

Мы возвращались обратно, и когда уже должны были перейти линию фронта, немцы нас обнаружили. Они открыли минометный и пулеметный огонь, и троих мы потеряли, а 8 человек были ранены. Тогда командир, Казначеев, взял двух бойцов, - в том числе и меня. Нужно было ликвидировать и минометную позицию, и пулеметную, что мы и сделали. Сам Казначеев ножом ликвидировал двух пулеметчиков, а мы из автоматов пристрелили минометчиков.

На рассвете вышли в намеченный район. Заминировали большак и устроили засаду. Мороз усиливается, руки совсем закоченели, и вдруг слышим гул приближающихся вражеских автомашин. Открыли огонь. Четверых фашистов убили, из легковой машины забрали штабные документы и отошли.

Были взрывы, зарево, бои как следует, а у нас нет. В конце июля пошли мы в атаку, больших боев не было. Я был молодой, необученный, хотя учился. Все было интересно, гранату возьмешь, бух - бросил. Автомат есть, а один раз заставили меня из ПТР выстрелить. Окопы наши и немецкие были через речку. Смотрим, идет немец к себе в окопы по ту сторону. Все начали стрелять, я тоже начал, а что из автомата можно, только на 150 метров, не больше. И то, это не убойная сила.

В один день, когда очень сильно бомбили, к нам в палату забегает солдат: "Что вы тут лежите? Немцы уже в подвале, а вы лежите на третьем этаже!" Медсестра плачет, куда спускаться, как?! Я без ноги, подполковник рядом лежал, ему операцию сделали только полчаса назад, удалили осколок в области сердца. Солдат посмотрел: "Ну, тогда держитесь, хлопцы, держитесь!" Он здоровый был, уже в возрасте, ездовым в обозе служил, так подполковника прямо с матрасом поднял и вынес во двор, минут через десять прибежал за мной: "Давай, вставай!" А я без ноги, куда я могу?!

Меня несколько раз на фронте товарищи в роте , а также писаря , перед выпиской из госпиталей, уговаривали -«Слушай , запишись русским, Байковым например!»- я не захотел. Но сказать, что подобный «зажим евреев в наградах» был характерным для всех, без исключения , частей нашей армии - я не могу. У меня был товарищ в Черкассах, Аркадий Винницкий, воевал в диверсантах, так у него помимо прочих орденов, было два ордена Боевого Красного Знамени , значит, не везде смотрели на национальность, решая, кого награждать, а кого нет.

Ждем своих, все нет и нет, было очень холодно, снега много, тогда мы уложили оледеневшие валенки сушиться на русские печи и, уставшие, легли отдыхать. Рано утром хозяйский мальчик, выглянув в окошко, говорит: "О, сколько солдат в белых халатах". Я вначале подумал, что подошли наши, но, спустившись с печки и выглянув в окно, увидел, Боже мой, как у начала деревни рыщут с автоматами по домам фашисты в белых маскхалатах. Это был передовой отряд немецких войск, двигавшийся из Великих Лук на Торопец, чтобы вернуть город и восстановить оборону на прежних рубежах.

Вообще в отряде порядок существовал — в плен не сдаваться. Документов мы  никаких не имели, форма не строго военная, а полугражданская,  полуспортивная. В случаи опасности надо было застрелиться. Биться до  последнего, взрывать себя гранатами, стреляться. Помню шли в операцию,  надо было срочно прорваться к немецким позициям и захватить плацдарм для  высадки основного десанта, но сразу после высадки один матрос был ранен  в ноги, и тащить его обратно не было времени. Он попросил, оставьте  пистолет. Мы отошли метров за 100 и он пустил в себя пулю. Все!

Пришел полковник Соболев и спросил, кто знает немецкий язык, прошелся вдоль строя, вернулся в середину напротив меня, тогда я ему сказал: "Гутен морген, геноссе полковник!" Тогда он ответил: "Зер гут, геноссе солдат". И тогда десятерых вывели из строя, это были те, кто хоть немного знал немецкий язык. После этого нас еще 2 месяца начали готовить на разведчиков. Разговаривали с нами исключительно на немецком языке, подъем в 6 часов, солдаты идут рыть окопы, а мы идем на занятия по немецкому языку. Между собой также разговаривали только по-немецки, иногда к нам приглашали пленных немцев, чтобы мы могли поговорить с ними, учили допрашивать, задавать первые 5 вопросов: какая часть, звание, сколько человек и танков, где расположены.

Я попал в часть особого назначения разведотдела штаба Западного фронта. После короткого обучения меня включили в отряд, который 13 сентября 1941 года перебросили через линию фронта в тыл врага. Было нас 115 человек, все добровольцы, коммунисты и комсомольцы. Вооружение - самое современное по тем временам: автоматы ППШ и ППД, ручные пулеметы Дегтярева, снайперские винтовки с оптическими прицелами, выдали даже приборы "Бро-мит" для бесшумной стрельбы.

В разведке можно быть хитрым, но не трусом. Наша война всегда на короткой дистанции. Поэтому раненых у нас меньше чем в пехоте - в основном убитые. Раненые появлялись, если после захвата не успевали отойти и немцы начинали бросать гранаты. Они у них с длинной ручкой - можно кинуть на 50-70 метров. Поэтому если брали немца из передней траншеи, то делали так. Группа захвата - человека четыре (в нее входили обычно Федотов, его друг татарчонок и другие) максимально близко подползали к траншее, чтобы можно было лежа закинуть в нее гранату. Мы, группа обеспечения, держались чуть поодаль. По команде забрасывали траншею гранатами.