Связисты

Полоса нашего наступления пролегала в пойме реки Ветьма, серьёзной, естественной преграды на пути к цели. Заболоченная местность, местами – непроходимые болота, леса с частыми, иногда сплошными, завалами вековых сосен, бездорожье. К тому же в эти дни пошли холодные проливные дожди, сопровождаемые порывистыми ветрами. Стали непроходимыми имеющиеся грунтовые дороги. Тылы отстали. Большую часть этого 40-километрового участка пути до Десны всю технику пришлось продвигать с людской помощью. А на их плечах личное оружие, боеприпасы, продовольствие. В редкие погожие дневные часы – бомбёжка немецкой авиации.

Наш 312-й гвардейский минометный полк направили в район Сталинграда.  Там мы воевали до февраля 1943 года, пока группировку Паулюса не  разгромили и самого Паулюса не захватили.
Там однажды случай был – мы самолет немецкий сбили. Они низко летели,  а нам как раз залп давать надо было. Так командир полка траекторию  рассчитал, мы дали залп и сбили самолет. Так его за это наградили  орденом, сам Калинин вручал. Это награждение даже в киножурнал вошло,  который перед фильмами показывали.

2 мая мы были в Берлине. Расположились юго-восточнее Берлина. Мы  посчитали, что война для нас кончилась и Валька Грап говорит: «Давай  делать обед». Принес картонный ящик яиц, сняли с какого-то дома белой  жести, я сделал противень, сидим, жарим яичницу. У нас 100 литровая  канистра со спиртом, кто сколько хочет – столько и наливает. Идет  комбриг: «Радисты, что это вы бушуете? Свертывайте все дело, через два  часа мы выезжаем в путь к Эльбе». Ну мы, все-таки яичницу съели, и по  автобану до Эльбы. Вышли к Эльбе в районе Магдебурга. Обе полосы заняли,  командир с  разведгруппой впереди. По дороге взяли Горбург, он недалеко  от Магдебурга. Там гарнизон был, наверное человек 1300. Наша  разведгруппа, она на британских бронетранспортерах ездила, в  город  въехала. Немцы несколько выстрелов сделали и сдались.

Вначале шли по Германии прямым ходом на Эльбу, но потом нас развернули  на север, и мы наступали на Берлин с юго-запада, со стороны Потсдама.  Бои в Берлине шли очень тяжелые и ожесточенные. К тому же юго-западная  окраина оказалась «зеленой зоной», с многочисленными парками и что самое  неприятное, каналами, которые сильно осложняли наше продвижение вперед.  Помню, в один большой канал перпендикулярно впадал еще один, недалеко  располагалась лодочная станция, эллинги с шикарными полированными  лодками, двухэтажный терем-ресторан. А посреди этого канала стоял  остров, который приказали взять нашей 29-й мотострелковой бригаде. Но первые две попытки окончились неудачей…

Конечно, в это время наши русские побежали. Уже вот, немцы подходили к высоте, на которой находился именно наблюдательный пункт и моя радиостанция там же была. Нам пришлось брать автоматы и отстреливаться от них. Откуда-то ни возьмись вдруг на пути отступающих русских (я даже не узрел и не успел заметить, откуда они взялись) появился заградотряд. И из этого заградотряда стали нашим говорить: «Ни шагу назад! Иначе мы вас сами перестреляем! Стой!» Мы между заградотрядом и немцами отстреливались как могли. И вот, когда начал этот заградотряд собирать наших отступающих, это было уже у меня за спиной, как раз наши и отбросили немцев. И примерно часа через три-четыре немцев остановили, и опять они отошли на свои позиции.

Едва мы выехали на открытое место, как вдруг из-за камышей был открыт  огонь из крупнокалиберного пулемета. Мгновение – и мы все оказались на  земле. Я лежал на земле, не двигаясь, прижавшись лицом к земле, нервы  напряжены. Не помню, сколько времени я пребывал в этом положении.  Наконец я осмотрелся и услышал, как пули вонзались впереди меня в землю,  в нескольких сантиметрах от меня. Опомнившись, я осмотрелся вокруг и  увидел лощину. Не поднимаясь, я начал переворачиваться и очутился в  ямке. Во рту песок. Я начал приходить в себя, ибо подобных испытаний мне  не приходилось испытывать, когда в тебя прицельно стреляют. Это было  большое нервное потрясение.

Так еще Орел не освободили, а отец уже приехал к нам. Как же его по сердцу резануло, что я один из всех остался. Вот он и решил меня с собой взять. Ведь потерять тогда и меня для него означало - потерять все. Подумал недолго и обратился к командиру с просьбой забрать меня с собой. Ну комбат и разрешил: "Что там, у других есть сыны полка, пусть и у нас будет".

29-я танковая бригада стояла от станции в 7-ми километрах. Здесь наша почта каждый день попадала под бомбежку, многие знают, что под Курском основным было Прохоровское танковое сражение. Но, знаете, и станция Поныри подвергалась страшной бомбежке. Письма доставляли наши почтальоны пешком, потерь среди личного состава я не припоминаю, если почтальон нес письмо солдату, а тот погиб, то такая корреспонденция шла в архив. Все письма солдат танковых батальонов проходили через меня.

Немецкая разведка часто пыталась захватить "языков"-связистов, мы об этом помнили, приходилось быть начеку.Как-то "вышел на порыв", нашел место обрыва, взял провод в руку, смотрю, а он ножом перерезан, а второго конца провода нет, обычно его взрывом отбрасывает в сторону.
Я сразу понял, что тут что-то не так. Впереди, за бугорком, услышал шорох, дал очередь из автомата, ответной стрельбы нет.

Мы, возле деревни Хорошевка, взяли левый скат высоты, заняли немецкие окопы, и нам приказывают, что на рассвете, мы должны вновь атаковать противника. Мы по сигналу ракеты стали скатываться с высоты вниз, но в ложбине нас уже ждали немцы, выкосили ураганным пулеметным огнем цепи атакующих и контратакой, прикрываясь минометным обстрелом, выбили нас с высоты. Да еще по нам ударила своя артиллерия, им наконец-то подвезли снаряды, вот они по своим и врезали в неразберихе...

Помню, что когда мы только приехали на фронт, то потери были больше. Но потом у нас появился опыт, и кое-что мы в своих действиях изменили. Например, вначале наши связисты бегали на линию устранять порыв по одному, но часто случалось, что они или подрывались на минах, или немецкий снайпер их караулил. Поэтому стали уже бегать вдвоем, так надежнее. Бывало, поднимем каску, чтобы узнать, есть ли снайпер, так в нее тут же пуля цык... А мы смотрели, и по пулевому отверстию определяли направление с которого он стреляет.

До сих пор не могу забыть кислый вкус во рту, когда совсем рядом разрывается немецкий снаряд. Политруки с пистолетами, встающие в полный рост и пытающиеся поднять остатки рот на очередной немецкий пулеметный расстрел. Призывы-команды наших взводных на русском и на идиш -«За Родину! Вперед!» Падающие рядом убитые товарищи...Спасенья не было нигде, мы видели, что погибаем зря, и в каждую атаку шли с настроением, что из этого боя уже никто живым не вернется.

Я с женой упорно шел на восток. По дороге нас обстреливали из засад «айзсарги»(латышские националисты), ранили моего друга Гринберга,молодого шауляйского парня. Мы оставили его в больнице в латвийском городке, и после войны я Гринберга в живых не нашел. Дошли до реки, а все лодки на берегу Двины перепилены пополам. Местные нам говорят -«К вечеру немцы будут здесь!». Я с женой стал упрашивать помочь нам местного пожилого белоруса, но он ответил -«Я вам помогать не буду, если хотите, говорите с моим сыном, может он согласится». И только он закончил эту фразу, как на улице появилась колонна немецких мотоциклистов.

По ночам рыли картошку в поле на нейтральной полосе. Один раз копаю, вдруг слышу - за спиной шорох. Оглянулся- мать честная!- в двух шагах и немец роет! И он на меня глядит. Оба без оружия. Стали расползаться каждый в свою сторону. И смех, и грех. Там я первый раз попал в госпиталь. . . с желтухой. Санитар приносил ведро с противным хвойным отваром:»Пейте, а то постреляю!». Ничего, пили.

Нас буквально потрясло то, что мы увидели на дорогах нашего следования. Это было в начале войны, и в тот период в воздухе полностью господствовала вражеская авиация.