Я родился 9 июля 1924 года в г. Дубоссары на границе с Румынией. Мои родители были простыми колхозниками, отец трудился шорником, а мать убирала урожай в хозяйственном звене. Такие, как я, ребятишки, рожденные на границе с Румынией, с четырех-пяти лет слыхали выстрелы, маршировали, в войнушку играли.
Семья переехала в Луганск в 1934 году, когда мне было десять лет. Через два года умер отец. Время было тяжелое, в семье трое детей, мать одна. Меня воспитала улица: и футбол, и волейбол, и спорт. Окончил до войны семь классов. По тем временем серьезное образование. 22 июня 1941 года по радио объявили о начале Великой Отечественной войны. Настроение у пацанов стало военное. Женщины на улицах плакали. Нас, допризывную молодежь, эвакуировали в Самарканд, где стали распределять по учебным заведениям, я оказался в спецшколе военно-воздушных сил. Положение там было тяжелым, кормили плохо, относились к нам неважно, учили слабо, потому что в то время все силы, имевшие хоть какое-то отношение к армии, были брошены на налаживание связи с Ираном по ленд-лизу. Год проучился, окончил восьмой класс, а дальше, узнав о том, что мама с семьей переехала в Киргизию, списался с ней, и уехал туда.
Не дождавшись двух или трех месяцев до призыва моего года, пошел в военкомат летом 1942-го и заявил: «Хочу в армию». Вместо того, чтобы направить меня в военное училище, куда я хотел, меня определили на Трудовой фронт: на строительство ГЭС для военных целей в районе города Фрунзе. Выдали форму, назначили командиром отделения. Стройка была не из легких, приходилось киркой рубать скалу, и таскать щебенку. Внизу протекала небольшая речушка. Девушки, которым давали по 100 грамм спирта в день для согрева, таскали из воды намытую щебенку на берег, а мы поднимали ее на гору 40 метров. Погрузим на спину 80-1000 килограмм, и несем. Вскоре у меня появился напарник-одногодок, Николай, мы с ним сдружились. Неплохо кормили на работе, вечером танцы. В один прекрасный день Коля говорит: «Йося, не пора ли нам подумать о том, что наши отцы и деды, даже матери на фронте воюют, а мы здесь околачиваемся». Ответил ему: «А в чем же дело, я согласен уйти на фронт». Пошли во Фрунзенский военкомат. Начальником 2-й или 3-й части был грузин в звании капитана без руки. Удивленно спрашивает нас: «Что вам, хлопцы, надо?» Объяснили ему: хотим на фронт. Он еще больше удивился, даже глаза расширились, как это так, из тыла на передовую захотели. Интересуется: «А вы точно подумали?» Ответили, что да, подумали. Встает, жмет каждому руку и говорит: «Молодцы, джигиты!» Повестки в зубы, и пошел.
Прошли обучение в Ташкенте в артиллерийской школе, затем запасной полк, и в июне 1943 года попал на фронт. Стал артразведчиком в зенитной артиллерии. Стояли в районе Курской дуги. Когда немецкие танки пошли в наступление в районе Орла, нам дали по две противотанковых гранаты, и бросили на передовую. Рядом со мной стоял полковник, тогда всех кого можно кинули в траншеи для того, чтобы остановить врага. Положение было очень страшное, но к нам немцы так и не прорвались, наши танки отразили атаки и противник повернул обратно. На второй день мы сами перешли в наступление, опрокинули врага, и пошли вперед. Что запомнилось: рыли землю, как какие-то как гробовщики, потому что не успевали вырыть землянку, дзот или наметить противотанковый ров, как нас тут же бросали вперед, вперед и вперед.
В августе 1943-го получилось так, что я с напарником находился на передовой на НП, налетела вражеская авиация, стала бомбить. Напарника убило, а меня контузило. После госпиталя попал в Подмосковье, там опять-таки определили в зенитную артиллерию, в 64-ю зенитную артиллерийскую дивизию РГК. Направили в 1983-й зенитный артиллерийский полк, ставший в ходе войны «Демблинским», а дивизия получила почетное наименование «Пражская». Стояли мы в Кунцево. Вызывает меня молодой начальник штаба полка в звании капитана, и говорит: «Робер, у вас восемь классов образования, будете мне помогать составлять проекты приказов и писать конспекты донесений». Мы с ним немножко сдружились во время этой работы. Формировались примерно два месяца, после чего весной 1944 года нас отправили в Западную Украину, стояли под Ковелем. Не захотел околачиваться при штабе, стал старшим разведчиком-наблюдателем, то есть командиром отделения из 10 человек, в 4-й зенитной артиллерийской батарее. У меня было два солдата в качестве связных. Один из них стал письмоносцем, так как штаб полка от батареи находился в другом месте, ему приходилось идти через лес. Встречают бедолагу бандеровцы, сразу смотрят документы, и кричат: «А, русский!» Расстреляли. Второй связной письмоносцем пошел на его место, и снова в лесу натолкнулся на УПА. Те увидели в красноармейской книжке, что он хохол, сказали: «Еще раз увидим, убьем, как твоего подельника». Отпустили. Тот стал думать: пойти доложить в штаб, ему скажут, мол, трус, да еще и осмеют, а отказаться служить письмоносцем означает попасть под трибунал. Тогда он решился на самострел: взял и через хлеб себе руку прострелил. Когда разобрались, в чем дело, начальство не захотело поднимать шум, и отправили его в госпиталь.
В мае 1944-го мы форсировали Западный Буг и встали в оборону. Война есть война, пули летели над головой, но на это уже научились не обращать внимания. Долгое время не было поставок спирта, а тут привозят нам водку из расчета бутылка на двоих солдат, а офицерам по бутылке. Ну, и без этого самогон находили, меняли на него продукты. Бывало, в разведку пойду на передовую, прихожу уставший. Кружку спирта на стол товарищи ставят. Так согревались. А тут сразу столько привезли, и народ знатно повеселился. Утром просыпаемся: «Тревога!» Немцы пронюхали то, что начальство перепилось, и пошли в наступление. Попали в момент разброда в войсках. Все неорганизованно отступают к переправе, Западный Буг очень бурная река, я, к примеру, плохо плавал, у нас реки-то не было в Луганске, да и мать боялась, что я утону, не пускала, плакала. Так что стоим у реки и думаем, что дальше делать.
 |
Cержант Иосиф Менделеевич Робер, Германия, 1945 год |
Подъезжает к позициям батареи штабная машина, которая едет к мосту. Солдаты в надежде спастись цепляются за борта, такое было страшное положение, подходит вторая машина, медицинская. Ну, на наше счастье, выскочил из землянки командир огневого взвода, выхватил пистолет и стал кричать: «Кто прыгнет в машину, того расстреляю!» Тогда все отошли. Почему говорю к счастью? Эти машины пошли к мосту и попали прямо в руки к немцам. Вскоре вызывает меня начальник штаба полка, и дает задание пройти к мосту, расположенному по соседству с основным в 3 или 4 километрах. Первый мост был занят врагом, а про второй ничего не известно. Я один пошел, разузнал все, переправа была еще свободна. Возвращаюсь в штаб и докладываю о том, что путь свободен. И тут вклинился замполит, майор, который никому не верил. Он ко мне относился чуть ли не как к врагу народа. Махнул рукой и бросил: «Да он молодой, небось в штаны наделал, даже не дошел до моста». Но начальник штаба ему ответил: «Я его хорошо изучил и знаю, что он не из этих». Действительно, погрузили в штабную машину в стельку пьяного командира полка, он даже по тревоге не проснулся. Я сел сопровождающим, поехали к тому мосту, свободно переправились. Остановились уже ближе к вечеру. Начальство заняло какой-то хуторок, расселились по комнатам, а мы, солдаты, под машинами спали. Хотя в мае уже тепло, но по ночам все равно холодно. На второй день, только умылся, иду узнать, где покушать можно, ведь обычно столовая и кухня всегда рядом с начальством. Встречает начальник штаба, и говорит: «Робер, за мной!» Ну что же, не стал сопротивляться, идем к Западному Бугу, по дороге встречается новобранец из недавнего пополнения, пацан, можно сказать, на два или три года младше меня, по фамилии Тятый, и начштаба приказал ему за нами следовать. Прошли лес, молодому дали распоряжение вернуться обратно. Идем дальше, вижу реку. Метров 200 прошли к ней, начальник штаба остановился и приказал мне вернуться к штабу полка. Я понял, что он хочет переплыть через Западный Буг, потому что на той стороне оставалась стрелковая рота, прикрепленная к нашему полку. Она оказалась в окружении. Говорю ему: «Товарищ капитан, что вы, я с вами!» Тогда он выхватил пистолет и сказал: «Не повернешься – застрелю!» Ну что же, повернулся и ушел. Это мое счастье, что он решил: зачем тащить с сбой лишнюю жертву. Капитан переплыл на другую сторону к нашим, они наспех соорудили оборону, но какая там оборона, когда немецкие танки ночью пошли. В роте оставалось человек 50-60, оборону сломали, многих перебили и взяли в плен 13 человек, в том числе трех офицеров, среди них начштаба. Их повесили, а солдат расстреляли.
Дальше война шла своим чередом. Служил на передовой в зенитно-артиллерийской разведке. Мы прикрывали воздушное пространство и выявляли вражеские самолеты. Имелась стереотруба, ее выставляли на дереве на высоте до пяти-шести метров и наблюдали по направлению, передавали замеченные объекты в штаб батареи. Немецкие самолеты отличались не только по силуэтам, но и по гулу моторов, который мы назубок выучили. Что интересно, у немцев на бомбардировщиках и штурмовиках также сильно отличалась свастика, это помогало при обнаружении. Я со своей стороны наблюдателя могу сказать, что наши самолеты в то время были не те, что у немцев. Намного слабее. Это было хорошо понятно при сравнении гула моторов, преимущества немецкого двигателя становились очевидны. Только новые модели советских истребителей и штурмовиков, появившиеся в конце 1943 года и особенно активно использовавшиеся в 1944-м, могли соперничать с противником. Вот наши бомбардировщики всегда неплохими были. Иногда чуть не плачу, когда думаю о том, в каких условиях приходилось сражаться нашим летчикам.
На подходе к Рейну довелось участвовать в настоящем бою. Немцев разбили, и их остатки отступали к реке, чтобы переправиться на тот берег. Одна такая часть: два танка, артиллерия, пехота, автомашины и повозки наткнулись прямо на позиции нашей 4-й батареи. Мы стояли на горки, и они решили атаковать нас. Я как командир отделения следил за воздушными объектами, и тут случайно бинокль направил на землю, сразу же ахнул: «Немцы!» Послал солдата-связного, чтобы он доложил командиру батареи о приближении врага. Хорошо хоть, что была у меня звуковая машинка, я ее завел, и поднял народ по тревоге. Комбат Феоктистов быстро поднял личный состав и отдал приказ навести на технику и артиллерию врага четыре наши зенитки, остальные, кто свободен, связисты и разведчики, отстреливались от напирающей пехоты. В конце концов, их перебили, помогла соседняя батарея, поддержала огнем. Наш бесстрашный комбат на грузовике погнался за танком, остановил его, пленил экипаж, а другой танк зенитки подбили.
Дошли до Берлина. На Рейхстаге не успел расписаться, потому что нас после капитуляции берлинского гарнизона собрали, и быстренько переправили в леса, где наш полк немного повоевал с отступающими на запад войсками противника, а дивизия двинулась на Прагу. 9 мая 1945 года сообщили о капитуляции Германии. Тут же организовали большое торжество. Многие даже жалели, что война закончилась. Пацаны, понимаешь, хотели еще отличиться.
- Какое у вас было личное оружие?
- Автомат ППШ.
- Как относились в войсках к партии, Сталину?
- Я сам был членом партии. Хорошо относились к Верховному Главнокомандующему Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он порядок четко держал. Что интересно, Сталин был очень жесткий человек, по политической линии расстреливали ни за что ни про что. Несмотря на это, каждый год происходило снижение цен. Но и ежовщина нашей семьей ощущалась. Случилось несчастье из-за нашего земляка из Молдавии. Он в колхозе работал извозчиком, возил продукты на повозке, запряженной двумя конями. С ним произошла авария в 1934 году. Машин тогда практически не было, он как-то вечером возвращался в колхоз, кони не видели автомобилей, вдруг раздался гудок приближающейся машины, они рванули и попали прямо под колеса. Беднягу судили, дали десять лет. Отправили на Дальний Восток. Через год или два он попал к политзаключенным, которые подняли восстание в тюрьме, потому что кормили плохо и обращались как с собаками. Поломали все и бежали. Он тоже убежал. Сначала он в 1936-м году остановился где-то в Сталино, узнал, что наша семья живет в Луганске, приехал в гости. Конечно, мать и еще живой отец обрадовались, ведь знакомый, вместе в колхозе работали. Пробалакали всю ночь, наутро он уехал. Через год по следам явилось НКВД в черном «воронке», отец уже умер, мать арестовали. Просидела полгода, мучили и допытывали. Она все как на духу рассказала. Еле живая вышла, когда наконец-то выпустили.
- Как кормили в войсках?
- Не очень-то хорошо. Вот немецкую кухню пробовали: кормили противника отлично, от и до. И не стоит думать, что мирное население в той же Польше встречало с распростертыми объятиями и кормило. Однажды солдат из моего отделения, остановившийся у полячки, нашел картошку, набрал ее, развел костер, то ли успел ее испечь, то ли нет, как вернулся хозяин, увидев костер, пришел в ярость, подскочил к нему, но солдата трогать боится. На хозяйку кричит: «Кто тебе разрешал ее отдавать?» Она пытается протестовать, что не видела и не знает, но мужик не слушает, хватает топор, и кричит, что зарубит ее, как собаку. Вот так относились поляки к нашим военным. Хуже, чем немцы.
- Как относилось к вам мирное население на Западной Украине?
- На удивление хорошо к нам относились. Приглашали к себе, самогонку на стол ставили, мы в свою очередь продуктами делились.
- Со вшами на фронте сталкивались?
- Вши это обязательные спутники солдата. Но в запасном полку перед отправкой на фронт особенно заели блохи. Мы тогда стояли в брянских лесах, это произошло где-то в мае 1943-го. Спим ночь, вторую, а третью провести в землянках невозможно: блохи заели. Оказывается, в землянках, куда нас поселили, на соломе до нас спали войска, готовившиеся к наступлению, и там блохи развелись, страшное дело. Встаем утром, у всех рубашки красные от крови. Через неделю наш взвод поднимает руки на поверке, командир спрашивает, в чем дело. Отвечаем, что хотим на фронт. Тот объясняет, мол, еще нет необходимости, успеете на передовую попасть. Тогда говорим в один голос твердо: «Нет необходимости или есть, нас блохи заели! Не направите, так сами туда сбежим!» Послушали-послушали, и примерно через неделю нас направили на фронт.
- Женщины у вас в части служили?
- Да, санинструкторами. Три девушки имелось в полку. Командир полка взял себе одну, вторая досталась начальнику штаба. Она забеременела, осталась с ребенком в тылу. Что случилось с третьей, я не помню, так как при штабе недолго пробыл, отправился в батарею.
- Ваше отношение к замполитам?
- Неважное. Я сам по национальности еврей, и в то, что добровольно пошел в армию, многие не верили. Как-то едем на передовую в легковой машине, впереди сидят замполит и начальник штаба полка, и первый эдак едко замечает: «Ну что, и Абрам с нами!» При этом издевательски картавит. Начальник штаба его в бок за такие дела ткнул. Потом у них состоялся серьезный разговор.
- С особым отделом на фронте сталкивались?
- Нет, с ними дел во время войны не имел.
Примерно через год после Победы меня направили в охрану отдела контрразведки, так как я уже немножко знал немецкий язык. Полгода здесь пробыл. Ночью охраняли штаб отдела контрразведки. Нас было где-то семнадцать человек солдат, периодически стояли на часах. Жили великолепно. Командир отдела, майор, был страстным охотником, а в Германии имелось очень много зайцев. Берет с собой двух солдат, на машине едет в лес, десяток настреляет косых, три или четыре штуки себе оставлял, остальных нам отправлял. Так что нам даже мяса не нужно было. Борщ варили постоянно. Однажды пришел приказ на поимку одного коменданта концлагеря, военного преступника. Мы поехали в другой город, долго искали и смотрели. Мне тогда выдали пистолет, и патроны к нему на случай перестрелки. Но немец сумел сбежать в Западную Германию.
Прослужил до 1947 года в Германии. Демобилизовался. Поехал домой в Луганск. Дали с собой пять килограмм муки, тогда в стране был голод. Сопровождающий со мной был, переночевал у нас, мама очень хорошо его встретила, он даже не ожидал. Голодное время было, но выкрутились. Надо учиться, решил стать адвокатом. Как член партии пошел ко второму секретарю обкома, прошу дать направление на учебу, но он отвечает, что у нас в стране рабочих не хватает, поступайте на завод, там всему бесплатно научат. От ворот поворот. А горком партии дал направление, поехал в Новочеркасск, там находился факультет Ростовского юридического института. Потребовали направление из обкома партии, иначе они ничего не могли сделать, только Москва могла рассудить. Добрался туда нелегально, трое суток не спал, получил направление, как назло, на обратном пути на крыше вагона ехал, спать хотелось так, что с ног валился от усталости. Пробрался через окно в вагон, сел на свободное место и заснул. Не знаю, сколько спал, но как проснулся: вещмешка нет. Пропали документы и все остальное. Какое там юридическое образование. Мать постаралась, через знакомых устроила учеником зубного техника. Проработал год, все равно, надо же какое-то образование иметь. Поехал в Ростов, в зубопротезную школу, при ней имелся техникум. Год проучились, дали отношение, стал работать. Женился на ростовчанке, с которой познакомился в школе, переехал к ней.
В Крым, в Симферополь, переехали в 1976 году. До пенсии здесь работал, правда, бросил специальность, потому что невозможно было устроиться, пошел в строительную организацию товароведом.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
