Евсюков Владимир Ильич

Я 1923 года рождения. После начала войны я пошел работать на 16-й авиационный завод, который выпускал моторы. Мы, молодежь, подавали заявления с просьбой отправить нас на фронт, но в военкомате нам сказали – подождите. Осенью меня призвали и направили в Борисоглебск.

Там мы прозанимались до дета 1942 года, а в июле 1942 года нас направили в Воронеж, куда 7 июля уже вошли немцы. Мы прибыли туда числа 12-13 июля, когда практически весь Воронеж был занят немцами.

С ходу мы вступили в бой за поселок Подгорный. Бой за Подгорный, я тогда был в пулеметной роте. Бои шли два или три дня, поселок несколько раз переходил из рук в руки, но, в конце концов, мы его отбили. Это был первый населенный пункт, отбитый у немцев на территории Воронежской области.

Ночью нас перебросили из Подгорного. Утром открыл глаза, смотрю, Митрофановский монастырь и там большая колокольня. В первые 12 дней мы вели тяжелые бои с немцами, а потом нас отвели на переформирование, у нас большие потери были, в пулеметной роте из 70 человек осталось 25 или 30, за 12 дней боев сменилось 8 или 9 командиров батальона, никто больше двух дней не продержался, либо убивали, либо ранили. Перед боем у нас батальон был полностью укомплектован командным составом, а после боев в батальоне только один младший лейтенант остался. Я стал командиром взвода, другой сержант помощником командира роты.

Около недели мы находились на отдыхе, получили пополнение, оружие, а потом стали готовиться к контрнаступлению, чтобы отрезать немцев с юга.

В день наступления наша артиллерия немцев пропесочила. А потом мы пошли в атаку. В результате часового боя мы их выбили, но немцы закрепились на запасных позициях и где-то через полчаса перешли в контратаку, во время которой я и командир взвода, который прибыл буквально за пять дней до наступления были ранены. Мы вышли на Задонское шоссе, где размещалось все наше снабжение, там как раз там машина собирала раненых, чтобы отвести их в медсанбат. Тогда же был тяжело ранен командир нашей 107-й дивизии. Мне в медсанбате рану перевязали и отправили в госпиталь. Там мне сделали операцию, вытащили осколки, а на следующий день нас повезли дальше в тыл. Мы с командиром взвода были в предпоследнем вагоне и вот, не доезжая до Грязей два последних вагона отцепили от эшелона. Мы ходячие были, сами добрались до госпиталя, а он весь забит до отказа, остались только верхние нары. Я подумал, что надо пойти на перевязку, показать, но там была большая очередь и я не пошел. Прошло дней 5-7, я встал утром, чувствую что-то пахнет, тогда я уже пошел, врачи засуетились, начали промывать рану, прочищать.

В госпитале я пробыл около 20 дней, а потом меня направили дальше, в Пензу. В пензенском госпитале я первый раз за полтора-два месяца искупали, промыли рану. В конце августа меня направили дальше в тыл. 5 сентября приехали в Челябинск, а там все госпитали забиты, не принимают. Повернули из Челябинска на Свердловск. Там я пробыл до 25 января, один осколок зацепил кость, рана гноилась.

После выписки нас, человек семь, направили в Пермь, в пехотное училище. А я не хотел быть пехотинцем, хотел в артиллерийское училище, у меня же 10 классов, я математику хорошо знал, так что я опоздал на состав, который шел на Пермь. Пошел к коменданту, он направил меня на формировочный пункт. Там было много молодых, но были и люди старше 40 лет, много бывших заключенных, репрессированных. Репрессированных не брали, хотя они просились.

На формировочном пункту комиссия направляла в маршевые роты. Подошла моя очередь, так мот и так, был ранен, после излечения.

- Каким номером были в расчете?

- Первым. Потом командир расчета. Фактически командир отделения.

На этом пункте, кроме маршевых рот, формировалось несколько частей, в том числе полк 120-мм минометов и меня направили в него.

Прихожу в штаб полка и мне говорят – будете при взводе артиллерийской разведке, взвод управления. Надо сказать, что командир взвода ничего не знал, так что мне дали учебник по приборам и я его самостоятельно изучал. Я недели за две прочитал все, что нужно, а потом уже сам проводил занятия.

На формировочном пункте полк находился до 26 марта, а потом отправились на фронт, тогда как раз наши Харьков сдали.

Прибыли в Коломну, где получили минометы и машины. На каждый минометный расчет выдавался один виллис. Мы получили 40 виллисов и 36 минометов, взвод управления получил две полуторки.

11 мая наш 273-й минометный полк прибыл на фронт, в район Белгорода, и там включили в состав 2-го танкового корпуса.

5 июля нас перебросили на передовую, а 12 июля под Прохоровку, наш корпус был придан 5-й танковой армии Степного фронта. Наш полк разместили в районе Веренихино. Немцы сумели прорваться к станции и открыли огонь по нашим позициям, мощнейший артиллерийский обстрел, все дрожало. Когда огонь закончился, я из своего окопа встаю, думаю – еще один такой обстрел и все… А наши минометчики не отвечали.

Я смотрю - наши пехотинцы вниз побежали, я быстро трубу отвинтил, со мной еще два бойца было, отдал трубу одному из солдат, а сам в штаб побежал, доложить. Немцы в это время рощу обстреливать начали, я в окоп спрыгнул, только пять шагов прошел – свист, роща идет кверху, впервые мелькнула мысль – это все, конец.

Осколок слегка задел лопатку, а другой ранил между бедром и ягодицей, слава богу, кость не задело. Меня перебинтовали, а немцы продолжают эту рощу обстреливать – один залп, второй залп, дальше, ближе. Думаю, надо отсюда перебираться, надо подниматься выше. Дождался, когда пролетели снаряды, пошел быстрым ходом. На выходе из окопа увидел начальника разведки и командира взвода, возятся около «виллиса», сказал, что стереотруба у солдата, а сам я ранен.

Вышел из рощи. Прыгнул в овраг, надо немножко отдышаться. В 20 метрах была дорога, я к ней спустился два «виллиса» пролетели без остановки, а третий «виллис» затормозил. Я прямо на ходу прыгнул, на капот, схватился рукой, чтобы удержаться… Приезжаем в какую-то лощину, а там две наших полуторки стояли, а нельзя, самолеты прилетят – от машин ничего не останется. Тогда команда отступать уже поступили и я спросил у шофера, на ходу машина?

Да.

- Быстро отсюда!

Водитель стал выезжать, вдруг слышим свист, появился самолет, мы все из машины выскочили, и под мостик спрятались. Хорошо, что самолет был одиночный, сделал круг, второй круг и ушел. Мы быстро сели в машину. Проехали несколько километров, смотрю санитарная машина идет. Я в нее и больше никого из этого полка не видел. После ранения хотел вернуться в этот полк, но не получилось.

Польша, Сандомирский плацдарм, октябрь 1944 года

Меня поместили в полевой госпиталь. Там промыли раны, а на следующее утро мне и еще двум ходячим раненым вручили истории болезни и отправили дальше в тыл, там пройти надо было 4-5 километра. Дошли до  госпиталя, а там уже стоял эшелон с телячьими вагонами. Нас в него погрузили и ночью он пошел. Проехали Курск, а за Курском попали под бомбежку. Все вывалились из этих вагонов, некоторые солдаты были ранены вторично, но убитых не было. Приехали в Воронежа, вокзал разбит. Проехали Воронеж, высадились в Мичуринске. Потом опять на поезд. Проехали Куйбышев, прибыли в Челябинск. Из Челябинска меня отправили в госпиталь на станцию Абдулина, там госпиталь в доме культуры размещался и мы регулярно там смотрели фильмы, наши старые и американские. В Абдулино я попал в бригаду выздоравливающих, мы в соседнем селе помогали, лес рубили. 31 декабря меня выписали, я пошел в военкомат, а там никого не было. Вернулся в госпиталь. Ночью было новогоднее собрание, пришли шефы. Вернулся ночью в свою палату, с кем-то переспал на одной кровати. В эту ночь как раз впервые прозвучал новый гимн Советского Союза.

Мне выдали сухой паек и отправили в Оренбург. Там из нас сформировали команду, она пестрой была, кто-то был после ранения, был один парень, отчисленный из авиаучилища, и отправили в Челябинск. Доехали до Челябинска, там переночевали, потом вернулись в Уфу, нас разместили в училище, которое готовило младших командиров. Там мы пробыли месяц.

Катались там раза два на лыжах, ходили дежурить, кто на кухню, кто в охрану. Подошло время выпуска и нас, вместе с выпускниками, направили в Москву, а оттуда в лагеря под Курском.

Тогда как раз освободили западные области, Житомир, Каменецск-Подольск и прочее и вот только из одной Житомирской области тысяч 40 мобилизовали. Причем там были мужики по 40 лет, которых призвали еще в начале войны, а они попали в окружение, форму сняли и жили у себя дома, и были ребята, которым в начале войны по 16 лет было. Нас назначили помкомвзвода, командирами отделения и мы стали их учить.

Занимались мы с ними весь февраль, учили всему чему можно, но вот с ними воевать у меня желания не было – мало того, что только призванные, так еще и западники.

Месяц пробыли в лагерях, а потом опять в поезда, поехали до какой-то станции недалеко от Нежина, там высадили. Распредели на постой в село, разместились по четыре-пять человек в доме. Переночевали в селе, а на следующий день строем пошли дальше. Потом недалеко от Нежина нас построили, пришли покупатели. Спрашивают: «Кто артиллеристы?» Я поднял руку, Вася Панков, радист, и один такой плутоватый мужичок тоже руку поднял. Я сразу сказал, что артиллерийский разведчик и попал во взвод разведки, а Вася Панков попал в радисты к командиру полка. 253-я дивизия, 808-й артполк.

Через неделю на поезд и к фронту. Ехали тихо. Ночью перед Киевом остановились на нашей стороне. Немцы ночью бомбили узловые станции, причем, не Киев бомбили, а Дарницу, там скопление эшелонов было. На следующий день переправились через Днепр в Киев. Киев проехали поехали дальше и доехали до развилки, которая идет на Одессу, а вторая дорога на запад. Тогда уже тепло было и мы с Васей Панковым вышли из эшелона, стали разговаривать. Смотрим, наш эшелон пошел. Но мы уже опытные были, сразу последующими поездами доехали до развилки. Потом добрались до какой-то станции, видим, далеко стоит состав, похожий на нас. Пока шли, он уехал. Пошли к коменданту, он говорит, сейчас пойдет танковый состав, останавливаться тут не будет, но замедлит ход. Мы туда вскочили, забрались под брезент, хотя бы не дуло, сидим. Подъехали к Шепитовке. Выбрались оттуда, нашли своих, доложили командиру батареи.

Подпись на обороте: Другу Володе Евсюкову от Алексея Кондрашова на память

За этот вперед освободили западные области – Житомир, Каменецск-Подольск и прочее. Тысяч 40 из одной Житомирской области мобилизовали. Причем мужики были по 40 лет. Этих призвали в начале войны, как началась, в боях то и не были, уже окружили, а они около своих домов, они домов, сняли все военное. Были дома два года, уже три почти. А были ребята, которым тогда было по 16, а сейчас уже 19-й год. Они тоже были мобилизованы все вместе. Нас распредели как помкомвзвода, командира отделения, давайте, их учите. Мы с ними и занимались весь февраль, всему учили, что можно. Еще нас посылали что-то разгружать. С ними воевать у меня желания не было. Только призванные, а тем более, западники. Посмотрим, как дальше будет. Месяц пробыли. Потом опять в поезда, поехали до какой-то станции, там высадили. Распредели в село по домам, по четыре, пять человек. Говорили, что немцы зверствовали, но это там, где были партизаны. А я так понял, что это село не попало. Дома все целые, никого не повесили, кушают нормально. Это Украина. Город Нежин недалеко. Даже где-то нашли спиртное. Этот день прошел неплохо, переночевали, на следующий день строем пошли дальше. Потом недалеко от Нежина построили, пришли покупатели. В дивизии один артиллерийский и три стрелковых полка. Кто артиллеристы? Я поднял руку, Вася Панков, радист, и один такой плутоватый мужичок, все химичил что-то, смотришь, жмых несут, мы его называли шоколад. Но он со всеми делился. Он сообразил, тоже руку поднял. Потом был подносчиком, погиб. Я сразу сказал, что артиллерийский разведчик. Пошел во взвод разведки. А он радистом, был потом радистом у командира полка. Уже в Нежине определились. Уже полк, 253-я дивизия, 808-й артполк. И через неделю на поезд к фронту. Ехали тихо. Ночью перед Киевом остановились на нашей стороне. Немцы господствовали в воздухе, мы прятались. А теперь они ночью бомбили узловые станции. Причем, не киев бомбили, а Дарницу, скопления, узловые станции. Мы не доехали туда… был долгий налет, всю ночь и день там простояли. Только на следующий вечер поехали. Потом через Днепр в Киев. Киев проехали. Дальше на … и доехали до развилки, которая идет на Одессу, а вторая дорога на запад. Мы с Васей Панковым вышли, было уже тепло. Стали разговаривать. Смотрим, наш эшелон пошел. Но тут мы уже опытные были, сразу последующими поездами доехали до развилки. Смотрим три командира батареи, первый, второй, третий отстали. Одного я знал капитан Блюм. Потом его судьба была трагическая. Пошли переночевать, а утром уже этого состава нет. Добрались до какой-то станции, видим, далеко стоит состав, похожий на нас. Пока шли, он уехал. Пошли к коменданту, говорит, сейчас пойдет танковый состав, останавливаться тут не будет, но замедлит ход. Мы туда вскочили, забрались под брезент, хотя бы не дуло, сидим. Подъехали к Шепитовке. Выбрались оттуда, нашли своих, доложили командиру батареи, мы ничего не ели со вчерашнего дня. Поехали дальше, проехали старую границу с Польшей, станция Долбуново. Стали там разгружаться, появились самолеты, сбросили бомбы, забрались под какой-то танк. Разгрузились, сели по машинам, поехали, уже было тепло. Настроение было хорошее. Доехали до какого-то места, около леска, выгрузились. Недалеко было село. Я и еще один по фамилии Гаврик, он знал немножко польский и командир взвода, пошли по селу прогуляться. Звонит колокол, а в селе никого нет. Вышла женщина. Говорим, Гаврик, иди, попроси напиться. Он говорит, они приглашают к себе. Там было две женщины. Одна то ли попадья. Мы стали с ними беседовать. Они стали нас угощать чаем со сладостями. Поели там как следует, приятные закуски. Но спиртного не было. Побеседовали с ними на политические темы. Говорим, Польша будет независимой. Они говорят, Польша раньше занимала большие территории, и Киев был польский. Думаю, вот куда загнула.

Владимир Евсюков, Николай Замараев, Алексей Кондрашов, 23.10.43

Поговорили, пошли к своим, а они нам вы, что нам ничего не принесли? Неудобно было. Передвинулись дальше, заняли в лесу более подходящее место. Утром проснулись, смотрим, сбросили листовки. Обращение товарища Сталина к народу. Такие листовки бросали. Вверху – смерть немецким захватчикам! Сначала все победное, а потом – еще предстоит борьба, потому что наши союзники мало помогают, и придется нам, поэтому потери еще будут. Приготовьтесь, мол. А потом кто-то из политотдела прочитал, понял, что это фашистские листовки, почему там и говорят, что будут потери, вас многих убьют.

Потом подъехали к фронту, это уже Западная Украина была. Заняли оборону. Там рядом село брошенное было и мы разместились в одном домике. За домом прорыли траншею, поставили наблюдательный пункт. А так вообще тихо, тишина. Мы потом поняли, почему тишина, мы накапливали силы, а немцы ждали.

Мы там простояли месяц, строили оборону, а потом нас перебросили южнее. Наше наступление началось в конце июня, а мы пошли в наступление 13 июля. Надо сказать, мне в наступление уже не так страшно было, как раньше. Немцы быстро отступали, у них приказ был – отходить к реке Висла, а там уже держать оборону. Мы стремительно наступали, иногда вступали в перестрелки с немцами. Подошли к Висле, форсировали ее, но у нас был не основной плацдарм, основной был у Сандамира. Немцы пытались нас сбросить с этого пятачка, но мы держались.

Мы с неделю на этом плацдарме пробыли, там погиб наш командир полка, а через неделю пришла команда сосредоточить все силы на Сандамирском плацдарме. Мы снялись. Подошли к какому-то пруду, до передовой далеко, немцы не стреляют. Там мы помылись. Пришли на Сандамирский плацдарм, тогда там основные бои уже прошли. Расположились в селе, в котором пробыли до декабря.

По вечерам у меня комната свободной была, делать было нечего и вот ко мне как-то зашел комсорг полка, а я рассказал ему, что много читал о наполеоновских войнах, и вот так организовалась группа – я рассказывал ребятам о Наполоновских войнах, о войне 1812 года, говорил, что она проходила на нашей территории, а закончилась в Париже, так же и мы сейчас наступаем и закончим в берлоге Гитлера. В конце декабре нас перебросили ближе к передовой.

12 января наш 1-й Украинский полк первым начал наступление, а 14 января начал наступление Белорусский фронт Жукова. Мы прорвали первую полосу немецкой обороны и пошли по Польше, а недалеко была Германия и вот что характерно – чем ближе к Германии, тем в деревнях дома лучше. В феврале мы вошли в Германию.

17 февраля был солнечный день, наш разведвзвод выехал вперед, а штаб выехал попозже. И тут началась бомбежка, немцы со всех фронтов стянули  самолеты и организовали мощное авиационное нападение. Во время бомбежки был ранен командир разведвзвода, а я на этот раз уцелел.  Командир батареи приказал мне принять взвод.

На следующее утро мы продолжили наступление, смотрим, а вся автострада пустая, а то первые 200 км немцы все бросили,

В. Евсюков на фронте. Район реки Висла, 22.10.43

Остановились в городе Губин. Город пустой был. Мы заняли целый кирпичный дом. Окопы уже не рыли. Так же делали и боевые батареи – ставили пушки рядом с домом, а сами в дома.

Надо сказать, нам еще в конце декабря разрешили домой посылки посылать, 5 килограмм солдатам и 10 килограмм офицера, и вот однажды зашли в дом, и провалились в подвал – а там чемоданы стоят, немцы, наверное убежать хотели, но не успели. Мы эти чемоданы взяли, отнесли к нам на батарею. Еще нашли магазин разбитый, а там шелк был, его мы тоже на батарею отнесли. Позвали почтальона, а тут узнали, что у нас трофеи. Приходит ординарец начальника штаба, говорит, начальник штаба спрашивал, что тут у вас? Ему отрезали метра четыре. Потом приходит ординарец командира полка. Потом кто-то еще, но мы тоже смогли посылки отправить. Маму с сестрами эти посылки, в какой-то степени, спасли от голода. Они ходили на рынок, менять шелк и вещи на продукты.

Еще мы в этом городе пластинки нашли, которые слушали по вечерам – Лещенко, Шаляпина.

16 апреля началось последнее наступление. Мы подошли к обрыву реки Нейс, быстро построили штурмовой мостик и переправились – командир полка, начальник разведки, мы, разведчики, связисты. А там немецкие позиции и у немцев все позиции были засечены. Они открыли огонь, мы начали прятаться по щелям, кого-то от связистов убило, командир полка был ранен осколком ногу. Потом затихло. Подбежал адъютант командира дивизии, где командир полка? Я говорю, командир полка ранен, его вынесли к реке. Адъютант убежал к своему начальству. Потом опять прибежал, есть рация? Приказ командира дивизии, чтобы начальник штаба майор Казаков срочно выезжал сюда. Передали. А мы пошли дальше продвигаться. Целый день продвигались. Новая автострада Дрезден – Берлин, к вечеру на этой автостраде толпа – все забито. Танки, повозки, люди… Мы сбоку от дороги расположились, а мимо нас шла техника. Все говорили, боже мой, сколько же техники идет. Если бы в 1941, 1942 годах столько техники было…

Потом и мы пошли вперед.

Прошли Шпрею, куда наступаем, черт ее знает. Какие-то леса пошли. До Берлина 20 километров. Наконец, вступил в Берлин, расставили пушки. А сами пошли наблюдать.

2 мая бои в Берлине закончились. 3 и 4 мая мы отдыхали, а потом вдруг команда, на машины, все, кто на механической тяги и на полном ходу на юг. Там чехи восстание подняли и потом запросили помощь. И вся наша техника пошла туда. Особых боев там не было, в тоже время там нам власовцы противостояли, а у нас был приказ командования – с власовцами никаких переговоров.

Подошли к Праге, а потом нас километров на 100 от Праги отвели.

А у нас машин пять забарахлили и их оставили около Праги, ремонтировать. Старшим назначили командира нашей батареи, капитана Блюма. Он подошел к нам, мы обедали,  говорит, я остаюсь здесь, вы тоже останьтесь. Так что мы в Праге еще пару дней были, успели погулять по городу.

Машины отремонтировали, мы вечером посидели, выпили, закусили, утром все расселись по машинам. Командир батареи сел с женой в кабину, а мы в кузов, там такие лавочки были. С нами еще начальник связи был, и он сел рядом со мной. У меня опять машина забарахлила и я отстал от колонны. На следующее утро приехал в часть, а мне говорят, что у машины капитана Блюма отказали тормоза, она врезалась в дом и все кто был в машине погибли.

В Чехии мы были недолго, вскоре нашу дивизию перевели в Австрию.