5822
Другие войска

Толкачев Анатолий Федорович

Я родился 1 августа 1927-го года в городе Баку. Родился в квартире № 22 дома № 9 на улице 5-я Завокзальная. Отца не помню, мать рассказывала, что когда мне был еще годик, он куда-то поехал на заработки, и пропал без вести. Мы писали в Москву, у нас дома хранилось письмо за подписью 1-го Председателя ЦИК СССР Михаила Ивановича Калинина о том, что наш отец пропал. Рос один в семье, мать работала кассиром на железной дороге. Сам учился в школе. Когда в 1941-м году началась Великая Отечественная война, я был переведен в 6-й класс 32-й железнодорожной школы г. Баку, ее сразу закрыли, и сделали на нашей базе ремесленное училище, и всех стали учить кого слесарному делу, кого токарному. Нам давали зубило и молоток, учили с ними обращаться. По вечерам ходили на работу в депо, расположенное неподалеку от моего дома. Помогали ремонтировать паровозы. Приходил домой весь масляный и грязный.

А потом я и Левка Ильченко решили сбежать на фронт. Что мы, в конце концов, всю войну в тылу будем сидеть?! Тогда в каждом подростке сидел патриотизм. И мы с ним, никому ничего не говоря, сели между паровозом и вагонами, и поехали. Рисковали жизнями, зато удрали на фронт. Потом мы с Левкой где-то растерялись, меня несколько раз забирала милиция. Выпускала, потом снова задерживала. Уже в Сталинградской области зимой 1943/1944-го года я сам пришел в милицию и рассказал свою историю. Они позвонили в военкомат, меня потребовали туда. Посадили в состав вместе с призывниками. Ехали в больших пульманах, не дай Бог, кто в туалет захочет, на улице страшный мороз, двое держат приоткрытую дверь, а третий снимает штаны и оправляется. Привезли нас в Башкирию на станцию Алкино. Поселились в землянках, в каждой имелись трехъярусные нары. Занятия с утра до вечера. Это был 32-й запасной стрелковый полк. По соседству с нами размещался 28-й запасной стрелковый полк. Потом прочитали в документах, что я учился на слесаря. И меня направили в артснабжение, занимался ремонтом артсистем, смазывал орудия на лето и на зиму. Занимались пристрелкой. Кормили неважно, в основном перловкой, но с голоду не умирали. Вот первое время было тяжело – приведут в столовую на гору, рядом стоят ломы. Берешь его и отламываешь мерзлую картошку от кучи, кусок отломал, кладешь его на плечо и тащишь в холодную воду. Поначалу мы, чтобы пальцы не замерзли, сначала в горячую воду бросали картошку, но там она быстро чернела. Нам вскоре объяснили, что мерзлая картошка после горячей воды непригодна к употреблению, а после холодной ее можно спокойно чистить. Капуста также на улице хранилась, ее в котел бросят, раз-два, вот тебе и ужин. Ничего, терпели голод, а что делать, все понимали – война идет.

Учился стрелять из 45-мм пушки. Обучали нас кадровые офицеры, грамотные ребята. Зима, страшные морозы, а мы в холодных английских шинелях и ботинках с обмотками в поле мерзнем. Целый день на улице заряжали и разряжали пушки. Условия были адские. Но мы даже не знали, где санчасть расположена. Потом предложили пойти в школу сержантов, которую я окончил, и нас погрузили ночью в вагоны. Поехали, куда, никто ничего не знал. Только через некоторое время поняли, что повезли в Германию. Сначала хотели направить на войну с Японией, даже выдали сумки для гранат и амуницию, но там боевые действия быстро закончились. Везли нас более двадцати дней, останавливали на станциях и кормили. Купили где-то на базаре гармошку, я был старшим вагона, и постоянно на ней играли. Так что весело ехали.

В Германии меня определили старшиной в стрелковый полк. После двух месяцев забрали в артремотную мастерскую при стрелковой дивизии в городе Рослау. Командовал ею майор Данченко из Николаева, в штате имелись два лейтенанта, я, старшина, и несколько сержантов. Мне присвоили звание старшего сержанта, затем старшины. Когда по делам службы ездил в Магдебург, и по дороге видел, как разбита Германия. Развалины были страшные. Опасались ходить ночью, пистолет все время держал наготове. Но в целом мирное население к нам относилось нормально. По ночам на улице ни души, все окна закрыты ставнями. Прослужил я в Германии до 1951-го года. Кормили здесь хорошо, часто макароны на обед давали.

Вернулся домой, и решил пойти на сверхсрочную службу. В течение четырех лет служил старшиной в гараже при штабе армии. Потом стал командиром отдельного взвода охраны, далее служил на окружном складе связи. Уволился в запас в 1973-м году.

Интервью и лит.обработка:Ю.Трифонов

Рекомендуем

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Мы дрались против "Тигров". "Главное - выбить у них танки"!"

"Ствол длинный, жизнь короткая", "Двойной оклад - тройная смерть", "Прощай, Родина!" - всё это фронтовые прозвища артиллеристов орудий калибра 45, 57 и 76 мм, на которых возлагалась смертельно опасная задача: жечь немецкие танки. Каждый бой, каждый подбитый панцер стоили большой крови, а победа в поединке с гитлеровскими танковыми асами требовала колоссальной выдержки, отваги и мастерства. И до самого конца войны Панцерваффе, в том числе и грозные "Тигры",...

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

Воспоминания

Перед городом была поляна, которую прозвали «поляной смерти» и все, что было лесом, а сейчас стояли стволы изуродо­ванные и сломанные, тоже называли «лесом смерти». Это было справедливо. Сколько дорогих для нас людей полегло здесь? Это может сказать только земля, сколько она приняла. Траншеи, перемешанные трупами и могилами, а рядом рыли вторые траншеи. В этих первых кварталах пришлось отразить десятки контратак и особенно яростные 2 октября. В этом лесу меня солидно контузило, и я долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни вздохнуть, а при очередном рейсе в роты, где было задание уточнить нарытые ночью траншеи, и где, на какой точке у самого бруствера осколками снаряда задело левый глаз. Кровью залило лицо. Когда меня ввели в блиндаж НП, там посчитали, что я сильно ранен и стали звонить Борисову, который всегда наво­дил справки по телефону. Когда я почувствовал себя лучше, то попросил поменьше делать шума. Умылся, перевязали и вроде ничего. Один скандал, что очки мои куда-то отбросило, а искать их было бесполезно. Как бы ни было, я задание выполнил с помощью немецкого освещения. Плохо было возвращаться по лесу, так как темно, без очков, да с одним глазом. Но с помо­щью других доплелся.

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!