Я родилась 18 июля 1926 года в райцентре Знобь-Новгородское Сумской области. Мы жили на границе с Белорусской ССР и брянскими лесами. Отец Иван Игнатьевич Котляров был служащим, в разные годы заведовал птицепромом, работал директором ресторана, а перед войной был назначен начальником районной железнодорожной станции. Мама являлась домохозяйкой, воспитывала четырех детей, я была самой старшей. Окончив семь классов, пошла на летние каникулы и думала, куда дальше поступать. И тут 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Узнав о нападении Германии на нашу страну, люди кричали и плакали. Не знаю, я была совсем еще молода, но первые дни остались в моей памяти тяжелым воспоминанием, кто-то добровольно бежал в военкомат, кого-то призывали. Мой отец был близоруким, и его в армию не взяли, он возглавил местное ополчение. Немцы очень быстро наступали, нас мобилизовали на рытье окопов и противотанкового рва. Работали с утра до ночи, посылали всех подряд. Но все равно, врага остановить не удалось, и наши ребята отступали через реку Десна на наших глазах. Уставшие солдатики медленно брели по дороге через поселок Знобь-Новгородское, многие были полураздеты, раненые укрывались плащ-палатками. Моя мамочка поставила у дома стол на обочине дороги, выносила отступавшим молоко и покушать. Они на ходу и кушали. Им не давали даже на минуту останавливаться.
Затем немцы оккупировали поселок, отец ушел в партизаны. Долгое время всю власть олицетворял староста, никаких солдат поблизости не находилось. Но вскоре из-за активности партизан в поселке гарнизоном встали немецкие войска, создали карательное кубло, стали организовывать прочесы, в нашем доме поселился штаб какой-то части. Вскоре поползли слухи, что у нас появятся мадьяры, и они сильно издеваются над девчонками. Через местную ячейку подпольщиков связалась с отцом и в 1942-м ушла в лес. Попала в партизанский отряд Таратуты. Первый месяц занималась тем, что сидела на кухне и чистила картошечку. Затем приняла присягу и стала участвовать в разведке. Мы, девчонки, по двое-трое, ходили в близлежащие села и узнавали о том, где стоят немцы. Почему меня отправляли? Староста поселка Знобь-Новгородское по фамилии Сес работал на партизан, а у него была дочка Татьяна, моя подружка. Она рано утром выходила на речку, я появлялась из леса и запоминала все данные: где находились немцы, каковы у них планы. Отец с помощью полученной информации смог организовать диверсию на железнодорожной станции, через которую каждый день следовали немецкие поезда на фронт. Группа подрывников в составе трех партизан взорвала мост, и в результате взлетел на воздух целый состав с вооружением и людьми. Некоторые, в том числе и отец, были представлены к награде. Мгновенно в ответ последовали страшные прочесы, мы стали уходить все дальше и дальше в брянские леса. Начался голод, ведь раньше помогали местные жители. Дошло до того, что находили опухшие трупы лошадей, ножом разрезали туши, выпускали воздух, и готовили это мясо в котле. Что интересно, самого Таратуту я ни разу не видела, днем ходила на поиски продовольствия, а вечером сразу же возвращалась в шалаш и падала без сил, голодная и продрогшая.
Всего я пробыла в партизанском отряде семь месяцев, и тут командование приняло решение пойти на соединение с Красной Армией. Прорывались через вражеские позиции с боем, после чего отошли куда-то в тыл от советской передовой. Здесь начали разбираться, кого и куда отправлять.
Меня определили в отдельный батальон связи фронтового подчинения. Отец был близоруким, но его все равно отправили на передовую, и в первый же день на фронте он был убит. Товарищ видел, как осколком отцу вырвало живот. Когда мама мне в письме сообщила, что папа погиб, то я думала убить себя, так сильно любила отца. За мной следили целую неделю, ведь как дурочка была, хотела пойти в лес и повеситься. Не знаю, что со мной делалось. Потом понемножечку отошла.
Стала помощником санинструктора, а после того, как он погиб при артобстреле, была назначена на его место. Помогало то, что у нас был хороший начальник штаба Сергей Николаевич Лобачев, сам москвич, очень внимательный к солдатам, особенно защищал девушек в военной форме. Наша часть шла вслед за наступающими войсками и восстанавливала телефонные линии. Перед нами всегда шли саперы, так как немцы постоянно минировали телеграфные столбы и обочины дорог при отступлении. Мы нередко несли потери от мин. Я пошла в художественную самодеятельность, стала петь песню, которую придумал лейтенант из нашего батальона:
Не ходи ты, боец, по дорогам,
Где минеры еще не прошли.
Там ты жизнь молодую загубишь,
Станет смерть твоя из земли.
На тропинках, в оврагах, перекрестках,
Где глазами беду не видать,
Для пехоты наставлены «эски»,
А для танков ТМ-35.
Был минер, был Михайлов Сережа,
Он ошибся всего только раз,
И не стало лихого минера,
И товарища-друга у нас.
Это было на станции Жлобин,
Заминировал немец пути,
Разминирув Михайлов Сережа,
Эшелоны на фронт пропустил.
Эта мина была ведь ловушка,
Этот немец-минер был хитер,
И не стало у матери сына,
Подорвался отважный минер.
Мы его закопали в могилку,
Где за Родину жизнь отдал,
И к кресту прикрепив ему мину,
И с набором саперный кинжал.
 |
Людмила Ивановна Коновалова (Котлярова) (слева) с сослуживицей, 1945 год |
Что мне больше всего запомнилось во время боев? Случай при форсировании Одера. Перед этим к нам приплыла с той стороны девушка, которая рассказала, что ее угнали на работу в Германию, но она сумела бежать к нам. А оказалась шпионкой: разведала расположение наших частей, и вызвала артиллерийский огонь. Били очень точно, я побежала к расположенному неподалеку блиндажу, который был разворочен точным попаданием. Страшно по дороге пришлось, снаряды падали то впереди, то позади. Как прибежала, то увидела три трупа знакомых ребят. А дальше услышала стон, спустилась вниз, и нашла раненного полковника. У него в животе была маленькая дырочка, из которой хлестала кровь. Бросилась к нему, вправила кишки и перевязала рану. Знаете, к тому времени я уже привыкла к тому, что раны главное не промывать, а сразу же бинтовать. При этом все выздоравливали, и никто не подхватил заражение крови. Тот полковник выжил, и в качестве благодарности за спасение передал мне сапожки и шинель из комсоставских запасов. А передачу той шпионки наши особисты засекли, арестовали ее, она во всем призналась. Повесили предательницу.
В начале 1945-го меня назначили телефонисткой, и быстренько послали в 53-й учебный батальон связи учиться на телеграфистку. Но ее из меня не вышло, потому что как только приняла ключ, сначала работала хорошо: точка, тире, а потом у меня пошла одна линия, и все, нужно было начинать все с самого начала, но я попросилась назад в свою часть, где мне присвоили звание ефрейтора и назначили в штаб батальона.
9 мая 1945 года мы встретили в немецком городе Эбенроде. Радость была огромная. Крики, визг, хватаем друг друга, не то, что целуемся, а прямо-таки грызем друг друга зубами. Не знаем, что делать друг с другом. Нашу часть быстро отправили в Москву. Сначала пересекли Польшу, только въехали в столицу нашей Родины, как эшелон повернули на Дальний Восток. Провели полтора месяца в телятниках, и выгрузились на станции Манзовка, на границе с Маньчжурией. Когда началась война с Японией, мы форсировали речку, и снова составом двинулись в Маньчжурию следом за наступающими войсками. Японцы оказались очень хитрыми и коварными противниками, часто устраивали засады и провокации на станциях. Этим занимались специально обученные смертники, прятавшиеся в горах. И однажды им удалась диверсия. Мы стояли на одной из станций, по-моему, на Сянь-Чжан-Цзы, люди сидели в вагонах, и тут вечером дали команду залечь с одной и другой стороны железнодорожной насыпи. Ожидали нападения. Но никто так и не показался. Рано утром приказали садиться по вагонам. Только забрались на свои места, как паровоз сильно толкнул наш состав, не прицепившись при этом. И мы покатились назад, ведь, как назло, станция находилась на возвышенности. Смертников, сидевших в паровозе, тут же расстреляли, но свое дело они сделали: состав стал катиться назад. Если бы сзади не были прицеплены вагоны с техникой и продуктами, то вагоны соскочили бы с рельсов, и произошло бы крушение. Через вестовых передали приказ держаться за боковые доски, и тут начался пожар, вагоны заволокло дымом. Мы не видели друг друга, кто-то начал спрыгивать с поезда, попадали и на кочки, и на столбы разные. Переломали себе руки и ноги, а самые невезучие сломали шею. К счастью, на путях перевели стрелки и мы ушли в тупик. Резкий толчок, и состав наконец-то остановился. Вылезли из своих телятников почти задохнувшимися, еще бросали шинели и кидали на рельсы песок, чтобы окончательно остановить состав. Вот так предотвратили крушение. Потом самые крепкие связисты ездили на дрезине и подбирали тех, кто рискнул спрыгнуть.
- Наши телефонные аппараты как бы вы оценили?
- Имели хорошую слышимость. И деревянные корпуса были удобными для переноски.
- Что входило в сумку санинструктора?
- Все, что нужно, ведь нас отлично снабжали. Всегда под рукой были шины для переломов, бинты, и вата. И все медикаменты имелись, особенно перекись водорода.
- Что было самым страшным на войне?
- То, что люди погибали. Призванная молодежь шла на передовую совсем необученной, а потом они возвращались в тыл с ранениями. Как пушечное мясо на убой молодых ребят посылали. У меня душа плакала.
- Какое было отношение к женщинам на фронте?
- Отлично относились, у нас в батальоне все связистки были девчонками, и о нас ребята всегда заботились.
- Как кормили на фронте?
- Нормально, следом за нами шла полевая кухня. Частенько американскую тушенку пробовала. Вкусная вещь.
- С особистом сталкивались?
- Нет, ни разу.
- Как вас встречало мирное население?
- На советской земле приветствовали и малые, и старые. Особенно помогали такие, как моя мама возрастом: они нам всегда выносили кушать. Хотя самим нечего есть, так что было такое, что мы сами отдавали пайки, делились кусочком. Заходим в хату: а там все голодные и холодные. А вот поляков мы только проездом видели.
- Какое у вас было личное оружие?
- Нам всем выдали автоматы. Но когда я пошла в штаб телефонистской, то автомат не брала, он только числился за мной.
- Со вшами сталкивались?
- Нет, у нас их не было, был порядок, и следили за этим. Даже специальная прачечная в батальоне была.
После войны я демобилизовалась в декабре 1946-го. Мы стояли в Харбине. Сначала вернулась домой, но судьба забросила в город Борислав Львовской области. Маме с тремя детьми было тяжело. Отца нет, как самой старшей надо помогать. Мой двоюродный брат служил в Самборе, чтобы помочь семье я переехала к нему в 1949-м году, а он подал рапорт на увольнение, и я его не застала. Остановилась в городе Бориславе, где стала восстанавливать электростанцию. Так как я была комсомолкой, то мне предложили ехать в качестве связистки в райцентр Нагуевичи. Но невеста двоюродного брата, которая к нему уезжала, сразу же предупредила, чтобы я отказалась, так как бандеровцы меня на следующий же день после приезда прибьют. Послушалась ее, осталась на работе. И тут обворовали комнату в общежитии, у меня осталась только та одежда, в которую была одета: военный полушубок, и подаренные полковником сапожки. Проработала полтора месяца на стройке, меня бухгалтер пожалела, и помогла через знакомого устроиться кассиром в кинотеатр. Затем от комсомола отправили завклубом, но там недолго задержалась, а после проработала 24 года на фарфоровом заводе. Получала почетные грамоты, попала на городскую доску почета. После выхода на пенсию вступила в Бориславскую ветеранскую организацию, через какое-то время выбрали на должность ее председателя.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
