Пехотинцы

Шли вечером, но было светло от искрящегося снега и полной луны. Навстречу выходили поодиночке раненые и говорили нам -«Здесь никто не уцелеет. Все здесь погибнете!»... Продолжаем идти. Минут через пять нас обгоняет упряжка из трех коней. На лафете сидел пожилой бородатый ездовой. Этот момент немцы не прозевали, дали несколько залпов беглым огнем по тому месту где мы находились...Один из снарядов попал прямо в упряжку. Все три лошади были убиты, а ездовому оторвало голову. Голова катилась как мяч на нас, залегших в снегу...Глаза моргали и губы шевелились в последнем смертном спазме...

И вот теперь гул самолетов и разрывы бомб рассекали пулеметные очереди. Это Михаил, он заранее установил пулемет на постамент статуи и теперь вел огонь. Невероятно, но и после нескольких заходов, когда все живое, казалось, было сметено с поверхности земли - пулеметные очереди продолжались. Михаила тяжело ранило, о нем забыли в тот же день - неприметный какой-то.

Как мы были вооружены? Великолепно, любая пехотная часть слюной  давилась, видя наше оружие. Был свой взвод автоматчиков, у всех  остальных хорошие карабины, а также вдоволь ПТР. Минометов у нас не  было, зато имелось девять пулеметов ДП-27 на роту.

А геройских поступков было много, в пехоте вообще все герои... Кого-то выделить? Про пулеметчика Самалыгу, например, который в одном бою фактически спас всю нашу роту, в дивизионной газете даже стихи сочинили:

«То почешет
то помажет
видно очередь дает»

Стояли на переформировке в Смоленской области, г. Серпейск. Наша дивизия там получала пополнение. Мы вышли из боя ранней весной. Заняли большое количество деревень. Нашему батальону отдали небольшую деревню. И там проходило доформирование и учеба. Занимались боевой подготовкой. Были тактические учения. В одном месте командование дивизии подобрало участок, похожий на участок, где предполагался прорыв. И там мы все отрабатывали. В это время уже было совсем другое отношение к ведению боя. Подготовка людей, стрельба из стрелкового оружия. В 42-м году прибывавшие нацмены из Средней Азии даже не знали, как пользоваться винтовкой. Что это за война? Ой, как вспомнишь, жить не хочется. А в начале второй половины 1944-го года уже выполнили Минскую операцию "Багратион". Прошли около 300 км, гнали противника. Успех был существенный.

Снаряд разорвался точно в месте расположения штаба полка. И тогда погиб мой друг Абраша Басович, наш военфельдшер Алексей и врач полка Давыдов, и много других людей, которых я лично знал. И только схоронил я друга Абрашу, как мне передают письмо от матери, в котором она сообщает , что немцы расстреляли на Украине 58 человек нашей родни. И тогда я сорвался. Взял противотанковые гранаты, и пошел в порт, где в портовых подвалах и складах прятались гражданские немецкие беженцы. И когда я открыл подвальный люк и приготовил связку гранат, в это время в подвале заплакал ребенок. И я не смог кинуть туда гранаты. Рука не поднялась... Но я считаю , что за своих родных я и так за два с лишним года в пехоте, достаточно отомстил.

Я на войне считал, что если в сорок первом году выжил, то дальше уже, наверное, не убьют. В январе 1945 года, я, после выписки из госпиталя, где лежал с тяжелым ранением, оказался в отделе кадров офицерского резерва, где получали назначения на фронт, и там встретил подполковника, своего бывшего командира. Он сказал - "Хватит с тебя воевать. Скоро все закончится. Давай я тебя на Дальний Восток отправлю. Зачем тебе опять рисковать?". Я ответил - "Нет, товарищ полковник, хочу вернуться в свою часть". И так дошел до Берлина...

В пехоте никто не верил, что уцелеет. Если ты уже попал в стрелковую роту, то твои шансы выжить равны нулю. Кто был помоложе, тот был готов к смерти за Родину в любую минуту. Нас так воспитали. На передовой меняется твое мироощущение. Ты понимаешь, что уже приговорен к смерти, каждый новый день воспринимаешь как свой последний. От судьбы не уйти…

Вот ворвались мы в траншеи и там началась схватка, которая переросла в  рукопашный бой. А что такое рукопашный бой? Рукопашный бой – это когда  все смешалось. Артиллерия бьет и по своим, и по чужим, в траншеях за  каждым выступом, за каждым поворотом можно встретить противника и  вступить с ним в схватку – автоматом, гранатой или прикладом, чем  попало! У меня автомат был, и я сперва автоматом действовал. Потом у  меня патроны кончились, я у раненого немца выхватил его автомат, и  продолжал им работать. Потом прикладом пришлось, а потом и до пистолета  дошло!

Однажды я получил задание из штаба полка поехать вперед в деревню, где намечалось организовать отдых и обед, я ехал на велосипеде по тропинке вдоль опушки леса, слева тянулся кювет, с другой стороны справа была спелая рожь. Вдруг я увидел валяющуюся на земле немецкую пилотку, остановился и поднял ее, какой-то инстинкт подсказал мне, что надо посмотреть в кювет. Там я увидел лежащего немца, который не подавал признаков жизни. Но когда я сделал 2-3 шага назад, он напал на меня, пришлось бросить в него велосипедом.

С донесением поехал, мне надо было в объезд ехать, а это долго, и я решил напрямик, быстрее донесения доставить. Немцы меня заметили, начали обстрел. Огонь был сильный, немцы то из минометов, то из пулеметов обстреливали. Мина прямо передо мной разорвалась. Осколки. Один моей лошади попал прямо по горлу. Как ножом перерезало горло, а мне другой в грудь попал. Лошадь стала разом падать, я одну ногу успел выдернуть, а другая в стремени осталась. И на эту ногу она шлепнулась замертво.

Морозы сильные. Дежурить ночью тяжело. Днем один человек дежурил, а  ночью обычно два. Спать хочется! У нас у каждого была винтовка. Она же  длинная, с штыком, неуклюжая. Однажды я с дежурства пришел, разрядил  винтовку. Почему-то мы в блиндаже их разряжали. Собираемся завтракать.  День был морозный, солнечный, красивый день. Вдруг к нам в блиндаж  заходят два генерала. Мы тут в своих солдатских шинелишках, сереньких,  замусоленных, грязных, - окопные все. А генералы в роскошных, богатых,  красивых шинелях. Жукова я сразу узнал. Второй генерал - Артемьев,  командующий Московским военным округом.

Мы шли по польскому лесу. Стреляли. Немец от нас бежал. Заняли немецкую  траншею. А нам кричат по-русски: «Чего вы там?! Давай сюда!»Ну мы  выскочили из траншеи и не стреляя побежали туда, куда нас приглашали -  вперед на запад. И вдруг по нам открыли очень плотный огонь из всех  видов стрелкового оружия. Оказалось это власовцы, которые были всместе с  эсэсовцами из дивизии «Мертвая голова». Мы растерялись. Кто убит, кто  ранен. Мы с пулеметом прыгнули в какой-то окоп. Открыли огонь. Я все  патроны из двух подсумков расстрелял. Остались только в вещмешке. В это  время в окоп влетела граната. Я молодой – выскочил, первый номер,  старик, лет 35 не успел.

Зима в 1944 году была суровой. Я дежурил на НП, ветер задувал снегом в амбразуру, я продрог и решил почистить снег лопатой, вылез на бруствер и вдруг увидел двигающуюся ко мне с нашей стороны фигуру в белом маскхалате. Не узнать её было невозможно. Это был лектор политотдела, любивший по ночам проверять бдительность часовых. Его все терпеть не могли. Когда он приблизился метра на два, я обледенелой лопатой хотел сильно ударить его по голове, но удар пришёлся по плечу. Он тут же закричал, что я напал на советского офицера и за это пойду в штрафбат. Он, видимо, жаловался, но ко мне никто не обращался.

После прибытия под Москву первый бой приняли в районе Волоколамского шоссе, мы не давали прохода немцам. Вырыли окопы, немцы наступали и пехотой и танками, самолетов было очень много. Когда мы приняли бой, поняли, что такое немецкая атака, видимо, они хотели одним рывком до Кремля добраться. Потери были большие, но мы старались не отступать, приказ был держаться. Плохо то, что враг сильно бомбил. У нас приказ был: "Во что бы то ни стало, Москву не сдавать".

В то время бригадой командовал полковник Иван Кузьмич Щербина. Однажды ему что-то понравилось в моём докладе и он сделал предложение: «Будешь ли ты моим адъютантом?» А я как-то прочитал в газете «Правда» рассказ, называвшийся «Третий адъютант». В нём рассказывалось о том, как один адъютант закрыл собственным телом своего командира и был тяжело ранен. Когда же он выздоровел, то его снова пригласили на прежнюю работу. Тогда я понял, что должность адъютанта совсем не холуйская, и дал своё согласие на новое назначение. И так мы с Иваном Кузьмичем Щербиной до самого конца войны вместе служили.

Как старшина роты, я чаще всего сталкивался с проблемами доставки еды на передовую. Нужно было все приносить в контейнере вовремя, и приходилось по-пластунски ползать, короче говоря, по-всякому. Видишь, немцы выдвигаются для атаки, прячемся, кто куда, в ущелья, по кустам, по лесам и так доставляли. Тут же еще и солдаты скрываются в окопах и траншеях, а надо к ним подойти, налить ему котелок супчика, кашки. Я всегда считал, что мое дело принести еду вовремя и лично пройти в окопы, зачем солдат будет рисковать жизнью и на кухню идти за кашей?!

Я упал на врага, сразу же схватил немца, как мог, прижал его к земле.  Конечно же, ему некуда деваться, я был здоровый и сильный. Немец тоже  был крепкий, но сладить со мной ему оказалось невозможно. Напарник  второму немцу ударом приклада шею свернул. Так что остался только мой  «язык». Скрутили ему веревкой руки, заткнули рот кляпом, захватили с  собой пулемет, и поволокли немца за собой на нейтральную зону. Остальные  ребята присоединились по пути, ведь на выход отправилось 12  разведчиков. И тут немцы хватились своих, открыли бешеный пулеметный и  минометный огонь по нашей пехоте.

Подошли к Литве и на границе с Литвой нас с 3 сторон окружили. Четверо  суток мы сидели в окружении, отбивали немецкие атаки. Нам продовольствия  не подвозили, так что нас командир собрал, говорит: «У кого есть  что-нибудь в запасе?» Я говорю: «У меня есть!» А мы перед этим немецкий  склад взяли, там всего навалом было – и часы там, и костюмы, сахар,  шоколад. Я противогаз вытащил, выкинул, кусок сыра отрезал, сколько в  сумку лезет, и бутылку ликёра положил. Потом там скот просто по лесу  бегал. Так мы с карабина быку в лоб бронебойным стреляли, но брали  только самое жирное мясо – грудинку. Нашли два места где вода была. И  вот так вот четверо суток жили.

Затвор взвел, нажал на курок и тррр… Просто поливаешь. А  вот как диск заряжать? Я пачку открыл, и патроны просто наложил. Крышку  закрыл. Один выстрел и все… Подполз к соседу,  говорю:
—  Такое дело…

Я во взводе был старшим из солдат по званию и по должности, так что меня все называли "старшой". Командовал взводов взвода Макаров Борис Алексеевич, 1924 года рождения, то есть всего на год старше меня, а командиром роты был Шульгин, 1923 года рождения, то есть старше на два года. Считай, мы все пацанами были, но, надо сказать, сражались одинаково. Потери были больше при атаке, чем при обороне. В бой идешь, кричишь "Ура!", а то и просто "А-а-а-а!" ты ведь для чего кричишь? Страх заглушаешь в себе.

23 июня 1944 года вступили в бой за Витебск, при этом наш батальон,  состоявший в основном из новобранцев, отстал от остальных частей, ведь  никто из нас в бою не был. Сначала прошла мощная артподготовка. Только  мы прошли через проходы в минных полях, как немцы нас отрезали от  остальных частей, и окружили. Часть солдат поопытнее вовремя отступила,  мы же ничего не знали, командиров рядом не было, одни пацаны. Из  офицеров с нами находились только младшие лейтенанты, присланные на  передовую после полугодичного обучения. Такая же зеленая молодежь, как и  мы.

Наша дивизия относилась к частям резерва Верховного Главнокомандования,  поэтому нас бросали на прорыв в качестве поддержки танкового десанта. В  Белоруссии нас перебрасывали к передовой на грузовиках. Танки без пехоты  не идут вперед, поэтому нас сажают на танки Т-34 и ИС-2, на которых  были наварены скобы, чтобы мы за них держались. Кстати, на тяжелые танки  садились и по пятнадцать человек. Вооружили меня автоматом ППШ с  круглым диском на 71 патрон.