Лобачев Василий Яковлевич

Я родился 15 апреля 1926 г. в хуторе Васенков Суражского района Брянской области. Отец после Первой Мировой войны вернулся без ноги, организовывал колхозы, был председателем, когда еще только-только коллективные хозяйства создавались. Умер он в 1933 году от туберкулеза. Осталась одна мать с детьми, сейчас в хуторе Васенкове живет мой младший брат, а сестра живет в районном центре - Сураже. Вот вся семья. До войны окончил я семь классов, ходил пешком в школу, расположенную примерно в 5 километрах от хутора.

О том, что война приближается, мы ничего не слышали и не видели, да нам и не говорили. Утром 23 июня 1941 г. встали, и всем объявили: война началась! Мы собрали по району 15 тысяч коров и 10 тысяч овец, которых угоняли из Брянской области на восток. В Пензенской области нас застала зима, сами босые, нет одежды, тогда нас повезли к обкому партии в городе Пенза, где выдали курточки, ботиночки, брюки - всех одели. Наши войска в это время отступали на переформирование по тем же дорогам, где мы гнали скот. Солдаты были голодные, брали у нас овец, коров под расписку командира части. Так что из 15 тысяч коров мы пригнали всего 25 животных до Волочанского сельского совета Радищевского района Ульяновской области.

10 февраля 1943 года меня призвали в армию, хотя я еще совсем пацаном был. Направили на курсы младших командиров при 550-й стрелковом полку 126-й дивизии. Выдали обмундирование, ботинки с обмотками. У нас были трехъярусные нары в казарме, утром подъем и за пять минут нужно одеться. Обучение проходило там же, на поляне. Показывали, как метать гранату, учили стрелять на стрельбище, обучали колоть штыком, были занятия по тактике. В учебке мы сдавали экзамены по строевой подготовке и стрельбе. Стрелял я хорошо, каждому для оценивания выдавали винтовку «трехлинейку», десять патронов и три гранаты. Там была речка, и через нее необходимо метнуть гранату и попасть в мишень. Длилось все обучение месяцев 5-6, мне присвоили звание «младший сержант». После окончания курсов направили старшиной 1-й роты 1-го батальона. Начали мы свой поход с Орловско-Курской дуге. Мы относились к фронту под командованием Рокоссовского, по-моему, тогда он назывался Центральным. Знаете, я с Рокоссовским и с Жуковым за руку здоровался, но это было уже в Германии.

В Орловско-Курской дуге на нас немец напал. Страшное было побоище. Началось все 5 июля, мы перебегали из одной деревни в другую. После мы пошли вперед, освобождали Курск, Орел, Смоленск, Брянск. Это была наша 126-я стрелковая дивизия. Участвовал в боях под Гомелем, затем Прибалтика, после чего мы перешли границу с Польшей. Сражались за город Гданьск, тогда он назывался Данциг, после я получил Орден Красной Звезды за форсирование реки Штеттин, затем добрались до Кенигсберга.

Когда перешли старую границу Польши и Германии, на немецкой земле все было разбито: магазины, стоят пианино, вокруг рассыпан сахар - бери, что хочешь. У нас в батальоне разведчиком служил Соломаха Антон Михайлович из Херсонской области, когда мы брали сам Кенигсберг, он Героя получил, а я Звезду. Кенигсберг - это военный каменный бастион. И у немцев там было очень много дзотов, особенно в подвальных помещениях домов, любая огневая точка вокруг обводнена. И кто на доске, кто на чем, перебирались через воду к немцам, засевшим в подвалах. Соломаха первым спустился в один такой дзот, а там немцев человек тридцать, он с автоматом в проходе встал, крикнул:

- Хайль Гитлер! Руки вверх!

Они все стоят, испугались. И я тут же к нему подбежал. Взяли всех в плен. Потом начались бои за город, Кенигсберг горел, даже бетон горел, страшное дело, а мы в лесу стояли, вокруг сосны здоровые, землянку вырыли и сосны валим в три-четыре наката. Один накат делаем, землей засыпаем, второй - засыпаем, третий - засыпаем. Там меня и контузило, снаряд разорвался рядом, я потерял сознание, правую руку вывернуло, голову пробило, из-за этого сейчас плохо вижу. После взятия города наша 126-я дивизия не пошла на Берлин. Жуков наступал, а Рокоссовский остался здесь.

- Помните свой первый бой?

- Мой первый бой прошел очень страшно. Я пришел к командиру роты, капитану по фамилии Рачок, задача была поставлена одна: как ротный старшина должен обеспечить всех пищей. Не стал дожидаться темноты, люди же есть хотят, поваров с собой взял, ранец за плечи и с котелками в руках пошли на передовую, по инструкции надо раздавать пищу. А тут немец открыл по позициям шквальный огонь, наша рота как раз стояла в какой-то большой деревне, мы там в подвалах попрятались, кто где мог. Спасся случайно, меня контузило в первый же день, и я в прифронтовом медсанбате три месяца находился.

- В чем заключались Ваши обязанности?

- Как старшины роты я должен был обеспечить солдат одеждой, питанием и так далее. К примеру, в одежде перебоев не было. Кстати, когда мы перешли границу с Германией, переодели полностью в новое, а до тех пор я, к примеру, ходил в том, что первый раз получил в учебке. Выдали теплые бушлаты и хорошие ботинки. До того же главная проблема заключалась в том, что солдаты постарше отдавали новому пополнению свое старье, а у молодежи новое все забирали. Приходилось бороться и ругаться. На передовой за чистотой солдат старались следить, организовывали бани, в Германии, и в Прибалтике, и в Польше везде было одинаково неплохо. А вот на территории Союза перебои с банным делом случались. Вши и у нас были. Костер разожжешь, снимешь рубашку, над костром трясешь и слышно, как они трещат. Мылись в болотах. Да и, честно говоря, даже под конец войны перебои случались, вот когда остановились после войны в Вестфаленхофе, то там уже баня каждую неделю, культурно все было.

- С боеприпасами перебои случались?

- С патронами не было, я всегда старался, чтобы на каждый автомат на складе было не меньше диска и 50 патронов к винтовке. Если бой ожесточенный, и патронов не хватало, то полковыми бричками и машины к нам в роту все подвозили. Проблема при разгрузке боеприпасов заключалась не том, чтобы следить за выгрузкой, а чтобы отваживать всяких алкоголиков. На прифронтовые станции часто приходили вагоны со спиртом. Некоторые солдаты такие жадные были, что цистерну пробивали и цедили в рот спирт, тут же под ней и подыхали. Кстати, по количеству заказов могу сказать, что солдаты чаще всего использовали в бою гранаты РГД, она была самая хорошая и легкая, еще Ф-1, кругленькая такая, ребристая, пользовалась интересом, но все-таки меньшим.

- Как кормили в войсках?

- Кормили первое время в основном капустой, а как границу перешли, то кухни не надо было, потому что там и сахар, и конфеты, и тушенка - все, везде разбитые магазины, продуктов навалом, бери, сколько хочешь. Американские консервы получали только в качестве сухпайка, они были вкусные, мясо отличное. Особенно запомнился один случай: как-то мы получили по линии ленд-лиза хлеб 1936 года выпечки в специальных пакетах. И представляете, вкусный! Его тоже давали в сухпаек, кроме того, когда стал старшиной, я строго следил за тем, чтобы повара докладывали походную кашу в брикетиках. Тут глаз да глаз был нужен, иначе…

- Со случаями воровства сталкивались?

- Приведу только один пример. Когда после войны нас отправляли назад в Советский Союз, командир полка Попов нагрузил целый вагон мебели, скотины и муки, приехали мы в Чистенькое Крымской области. Тут его и посадили. Все вскрылось при выгрузке, и это добро оприходовали для части. К тому времени наш полк был уже переименован в 99-й механизированный.

- Что было самым сложным на Вашей должности?

- Как старшина роты, я чаще всего сталкивался с проблемами доставки еды на передовую. Нужно было все приносить в контейнере вовремя, и приходилось по-пластунски ползать, короче говоря, по-всякому. Видишь, немцы выдвигаются для атаки, прячемся, кто куда, в ущелья, по кустам, по лесам и так доставляли. Тут же еще и солдаты скрываются в окопах и траншеях, а надо к ним подойти, налить ему котелок супчика, кашки. Я всегда считал, что мое дело принести еду вовремя и лично пройти в окопы, зачем солдат будет рисковать жизнью и на кухню идти за кашей?! Ему и так несладко! Наверное, из-за такой позиции и я сам был дважды ранен, к примеру, в Кенигсберге попал под бомбежку с полевой кухней. Ногу мне тогда из пулемета прострелили.

- Чем Вы были вооружены?

- Из личного оружия у меня имелся пистолет ТТ. Стрелял из него неоднократно в немцев, бывало такое, что немцы прорывались в ближний тыл. Хотя, конечно, больше насмотрелся на пленных. Не все были фашистами, некоторые из них говорили, что не хотят войны, что у них дети дома, но были и нахалы. Первый раз увидел немца в Курске, целый табун пленных, те еще держались нагло и самоуверенно. Вообще же, надо сказать, что немцы очень дисциплинированный народ. Когда война закончилась, и все начали сдаваться, то с косы Пилау пришло примерно человек 500немцев, мы их конвоировали в польский город. Когда кухню поставили покушать, они в линеечку встали, и каждый ждет своей очереди, вот дисциплина какая. А нашим где ты ни поставь кухню, так они прямо друг на друга лезут.

- Какое отношение было к партии, Сталину?

- 10 января 2010 года исполнилось 64 года, как я состою в партии. Во время войны, я лично видел, в войсках отлично относились и к партии, и к Сталину. Если бы не Сталин, мы бы проиграли войну.

- Как складывались взаимоотношения с мирным населением?

- Как они к нам, так и мы к ним, было разное. Поляки первое время были наши, отлично относились, затем охладели, ведь, как и везде, в наших войсках были нахалы, молодых девчонок хватали и насиловали. А на Украине нас всегда нормально встречали.

- Трофеи собирали?

Нет, только что по ленд-лизу приходило и оставалось. Расскажу такой случай: маршал Советского Союза Рокоссовский как-то после окончания войны приехал в часть проверять боеготовность, а я как раз был назначен дежурным по батальону. Приходит он в казарму, я рапортую:

- Старшина первой роты первого батальона 550-го полка Лобачев Василий Яковлевич.

Пошли с ним по территории части, по центру расположена офицерская столовая, еще капитальной немецкой постройки, а рядом через дорогу бараки, построенные немцами по типу финских домиков. Поваром у меня служил Варежкин из Запорожья, он перед приездом Рокоссовского нарисовал его портрет, повесил перед входом в солдатскую столовую. Маршал подошел, посмотрел на такое дело и спрашивает:

- Товарищ старшина, кто рисовал?

- Повар Варежкин.

- Ко мне его.

Я послал за ним. Приходит Варежкин, поздоровался с Рокоссовским, тут же командир полка мне и Варежкину дал 10 суток отпуска. И мы поехали домой, единственный раз, когда я чемоданы набил до упора, в основном большими сигарами, знаете, как у Черчилля, похвастаться их брали, но я ничего не довез. Хоть литер и есть, но народу возвращается ужас, ехали и на крыше и в тамбурах, как могли. Не доезжая 30 км до Суража есть небольшая станция, по-моему, называлась она Унеча, вижу, разбито все. Смотрю, на оставшейся скамеечке сидит девушка, а мне нужно билет закомпостировать, и я свои чемоданы оставил ей, попросил присмотреть. Прихожу, ни девушки, ни моих чемоданов, так я приехал домой пустой.

В Германии некоторые собирали трофеи, но за это судили прямо на плацу. Нашего начпрода в Вестфаленхофе открытый суд судил, и немцы присутствовали. Был строгий приказ Сталина: «Не издеваться над немцами, относиться хорошо». А тыловики поедут, подушки, одеяла немецкие целыми машинами нагрузят и отправляют в Союз, я не отправлял ни одной посылки. Если честно - брезговал.

- Что было самым страшным на фронте?

- Когда немцы бомбежку начинали, самолеты летают, пушки бьют, ты прячешься, как можешь. После налета всегда хоронили наших убитых, по-всякому, старались тряпочками застелить, могилку вырыть, но были такие тела, особенно в случае наступления, которые так и оставались на земле. Не было времени.

- Женщины в части служили?

- Да, у нас были четыре телефонистки. Понимаете, они с офицерами общались, а это что значит? Нам, солдатам, уже не подойти к ним было.

- Были ли Вы убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?

- Конечно, особенно когда от Москвы их начали гнать, я сказал родным, что мы победим.

- Получали ли вы какие-нибудь деньги на руки?

- Ничего не получали. Вот после войны все выдавали как положено.

- С замполитами сталкивались?

- Да. Был у нас замполитом подполковник Поляков, а потом, когда нас после войны переформировали в 28-ю механизированную дивизию, он перешел на должность начальника политотдела дивизии. Был хорошим человеком. Кроме того, виделся с особистом капитаном Серовым: дисциплинированный, честный, прекрасный был человек, но некоторых прижимал, тех, кто нарушал дисциплину. В основном по поводу вражеской агитации, я помню, что немцы постоянно листовки разбрасывали. Преимущественно были с призывами: «У вас дети дома, у нас дети дома. Давайте мир заключать». Половина немцев, что встречались, были за мир, не одобряли они войну. Немцы еще использовали громкоговоритель и часто кричали, мол, «рус, сдавайся», ну а мы в ответ орали, чтобы они сдавались. Но вообще Серов был очень добрым человеком, лишнего себе не позволял.

- Сколько командиров рот сменилось за время вашей службы?

- Если контузило командира, и он не может дальше быть ротным, то его отправляли в медсанбат, и приходил другой. Так за все время боев сменилось два человека, всего четверо стали за войну ротными, но убитых из них не было. Кроме того, переводили на повышение, первого моего ротного назначили комбатом.

- Среди взводных потери были большие?

- Да, но самые большие потери дивизия понесла на Курской дуге, когда немцы начали отступать, количество убитых и раненых уменьшилось, тут уже мы показывали свою силу и мощь.

- А среди поваров, возничих были потери?

- Трубаев, солдат из Херсонской области, служил завпродскладом, его убили. Они поехали на немецкий завод за спиртом, где был расположен пункт связи, пять человек на велосипедах и их по дороге немцы обстреляли, его насмерть сразу. Всего трое выжили, а двоих убили. И поляки тоже, некоторые такие шкуры были, что и стреляли в наших. Так что потери и среди тыловиков имелись…

После войны всю нашу дивизию отправили в немецкий военный городок Вестфаленхоф, в котором ни провода, ни столба на открытом месте не было, все под землей находилось, и связь, и люди. Красивый, чувствовалось, богатый городок. Мы там простояли до конца 1946 года.

Затем нашу 126-ю дивизию погрузили в вагоны и отправили в Симферополь, наш полк передовым, расположились мы в Чистеньком, это был еще Таврический военный округ. Всего дивизию перевозило эшелонов 15, состоявших из теплушек (деревянных вагонов), пока двигались по территории Польши, еще ничего, а когда въехали в Советский Союз, начался холод, спасались тем, что меняли конфискованные у немцев ручные и карманные часы на котелочек картошки. В Чистеньком во время войны стояла какая-то часть, ее убрали, а нас в эти землянки вселили. Все разбито, крыши нет, окон нет, как люди жили, не знаю. Из окрестных деревень Чистенькое и Ливадки все потащили, чтобы землянки восстанавливать. Рядом с нами находился лагерь для пленных немцев в Почтовом, к ним относились нормально. Они восстанавливали железнодорожные вокзалы в Бахчисарае и Симферополе. На работу их на машинах возили.

Я был назначен командиром хозяйственного взвода, здание военной части в Бахчисарае строил с первого камушка под командой зама по тылу Шерстюка. Затем еще одно здание строил, уже при подполковнике Сафиуллине.

В 1957 году демобилизовался, пришел командиром части Куликов, вредный такой мужик. Я с ним поругался, написал заявление и ушел. В 1958 году начали строить цементный завод, директором поставили Цистангелова, я стал его замом, построил все корпуса от камушка до камушка, кстати, тут все оборудование румынское, я сам три раза в Румынию ездил, оттуда мы все привозили в Бахчисарай вагонами.