Я родился 25 сентября 1925 года, в Чувашии, в 30 километрах от Чебоксар.
Мой отец 14 лет прослужил в царской армии, воевал на австро-венгерском фронте. Во время Гражданской войны вступил в коммунистическую партию. В 1929 году у нас в Чувашии организовывал колхозы. В семье у нас было восемь детей, но два моих брата погибло во время войны – Степан погиб в Ленинграде, а Николай на Мамаевом кургане.
К 1941 году я окончил 6 классов. 22 июня по радио объявили о начале войны и сразу с военкоматов прибыли посыльные, призывали военнообязанных, специалистов. Из нашей деревни призвали человек 70, а вернулось только 5-6 человек.
После начала войны учеба для меня закончилась. Нам сказали: «Хватит учиться, надо работать». И мы ездили на строительство оборонительных сооружений. А в августе 1943 года меня призвали в армию, я попал в полковую школу 379-го запасного стрелкового полка, который стоял в 12 километрах от Пензы. В этом полку я 4 месяца обучался на сержанта, а потом, ранней весной, весь полк, 3500 человек, посадили в эшелон и отправили в Смоленск. Там мы продолжили обучение, а потом, в начале июня, нас подняли по боевой тревоге и мы пешком, в полном боевом снаряжении, автомат, запасной диск, противотанковая граната, две противопехотных, каска, лопатка, противогаз, вещмешок, совершили 126-километровый марш-бросок в район Витебска. Причем, эти 126 километров мы прошли за две ночи, днём идти было нельзя, немецкие самолёты летали, бомбили, стреляли. Сейчас, когда в школах рассказываешь, как за две ночи прошли 126 километров – никто не верит.
Прибыли мы в район города Витебск, где я был распределен в 16-ю гвардейскую стрелковую дивизию 1-го Прибалтийского фронта и в ночь на 22 июня мы форсировали Западную Двину. Под Витебском мы разгромили пять немецких дивизий и пошли дальше. Когда мы шли по Белоруссии нас очень хорошо встречали, последнюю картошку отдавали. Помню, один раз зашёл я в хату, а там женщина с ребёнком. Она говорит: «Ну что, чем угостить?» А я смотрю – у них же абсолютно ничего нет. Говорю: «Ничего не надо». Снял вещмешок и отдал им запасное белье, рубашку и кальсоны.
Еще мы в Белоруссии с партизанами встречались. Смотришь – идет 200-300 человек, кто в резиновых сапогах, кто в ботинках, у кого фуражка, у кого шапка, но все с оружием – карабин или автомат. Партизаны нам сильно помогали. Показывали где немцы находились, выступали проводниками.
Еще у меня в Белоруссии один случай был – я немцев в плен взял. Немцы по ночам на полевые кухни нападали, так что мы стали часовых у кухонь выставлять. И вот я один раз стою у кухни, выходят семь человек немецких солдат во главе унтер-офицером, все вооруженные, и кричат мне: «Камрад, эссен! Эссен!» – есть хотят. Я командиру сообщил, что мне в плен 7 человек сдалось, он горит: «Ты их в плен взял, ты и веди теперь в тыл». Ну я сперва их накормил, повару говорю «Чего у тебя там в заначке есть? Давай», – он достал остатки супа, каши. Они наелись и я их повел в тыл. А идти 12 км, ночь, темно, я сам боюсь. Но ничего не случилось, довел.
Подошли к Литве и на границе с Литвой нас с 3 сторон окружили. Четверо суток мы сидели в окружении, отбивали немецкие атаки. Нам продовольствия не подвозили, так что нас командир собрал, говорит: «У кого есть что-нибудь в запасе?» Я говорю: «У меня есть!» А мы перед этим немецкий склад взяли, там всего навалом было – и часы там, и костюмы, сахар, шоколад. Я противогаз вытащил, выкинул, кусок сыра отрезал, сколько в сумку лезет, и бутылку ликёра положил. Потом там скот просто по лесу бегал. Так мы с карабина быку в лоб бронебойным стреляли, но брали только самое жирное мясо – грудинку. Нашли два места где вода была. И вот так вот четверо суток жили. А потом подошли «катюши» и раздолбали немцев. Они отступили убежали, и оставили двух смертников с пулеметами. Наши пошли, а они как секанули из двух пулемётов, и 8 человек лежит убитых…
Потом в Шауляе случай был. В августе месяце мы Шауляй взяли, вышли за город и начали окапываться. А метрах в 400 от нас немцы стоят. Они видят что мы там окапываем – не стреляют. А к вечеру уже часов в 4-5, на нас как пошли самолеты, потом танки, как начали нас метелить… Так мы сразу же километров на 15 отступили, но, только на очередной бугор поднялись – а там заградотряд. Остановили нас, привели в себя.
Прошли Литву, подошли к Неману, форсировали его и вошли в Восточную Пруссию. Дошли до Тильзита и там я получил ранение в шею. Направили меня в медсанбат. Там я неделю подлечился, осколок удалили, но рана гнить начала, а после медсанбата я попал на 1-й Белорусский фронт, командиром минометного расчета 21-й гвардейской механизированной бригады 8-го гвардейского механизированный корпуса.
Командиром нашей бригады был Герой Советского Союза полковник Чепурной, а командир нашей батареи – Герой Советского Союза, лейтенант Павел Зубенко. Вот я с корпусом до 1950 года прослужил в Германии.
Попал я в эту бригаду в ноябре 1944 года. Участвовал в Висло-Одерской операции, мы 60 километров до Берлина не дошли.
В ночь на 9 мая я был дежурным по минометной батарее. Тут стрельба началась. Я кричу: «Тревога!», – думал, что немцы в наступление пошли, а оказалось, что это наши капитуляцию празднуют.
А там где мы стояли, рядом бауэр жил, буржуй. К нам на батарею пришел один парень с Смоленска, ему лет 16-17 было, немцы его мальчиком в Германию вывезли. Он говорит нам: «Вот у этого вот бауэра есть в подвале 2 бочки вина». Мне мужик лет 40 говорит: «Давай, иди пацан, 2 ведра вино набери». Я спустился в подвал, ведро набрал и второе. Отметили Победу.
- Спасибо, Петр Леонтьевич. Еще несколько вопросов. 1941-1942 год, немцы наступают. Не было ли такого ощущения, что страна пропала?
- Было конечно, но когда Сталинград освободили, народ воспрял, после Сталинграда уже точно были уверены.
- После призыва вы попали в запасной полк. Какое там было отношение к офицерам и как офицеры относились к солдатам?
- У нас к офицерам относились как к старшему командиру, старшему товарищу.
- Как в запасном полку учили?
- У нас в роте 250 человек было, так мы в землянке на голых нарах спали, по нам крысы бегали. Утром подъем – 4,6 км бегом на полигон, на обед вернулись в полк, а после обеда снова 4,6 км на полигон. У нас были винтовки и мы день и ночь занимались. Там щиты стояли, вроде как немец и мы их штыками: «Коли! Коли! Коли!» А вот стреляли мало, раз или два. У нас трещетки были, которые имитировали стрельбу. Один раз случай был, боец эту трещетку крутит, имитирует стрельбу из пулемета, тут бабушка откуда-то выскочила: «Что ты, взрослый человек, тут игрушки играешь! Ладно там дети играют!»
А вот когда под Смоленск приехали – там каждый день стрельбы были.
- Петр Леонтьевич, после медсанбата вас перевели в минометную батарею. Как часто такое происходило, что сержанта-пехотинца переводили в минометчики?
- Не часто, но бывало. Я же в учебном полку и миномет изучал.
- Какой возраст был у солдат вашего отделения?
- Все примерно одинакового возраста. Двое 24-го года были, один 26-го года.
- Как на фронте к замполитам относились?
- Очень хорошо. Наш призыв специальным был – у нас в полку, 900 человек, 570 комсомольцы, а остальные – коммунисты, редчайший случай был. Я в комсомол на фронте вступил. Нас, 15 человек, в блиндаже приняли в комсомол и комсорг батальона нам сказал: «Вы теперь комсомольцы! Мимо не должны стрелять. Каждой пулей во врага попасть надо!»
- А как к СМЕРШу относились?
- Я с ними только один раз сталкивался, после войны, в 1948 году. Мы тогда, два сержанта, идем по городу, молодые были, 23 года, смотрим – две красивые немки стоят. Мы им говорим: «Давай это..». Они: «Что мы, собаки что ли? Пойдёмте к нам на летнюю дачу». До дачи 3 километра, а 7 вечера только было, нам в часть до 11 часов, отбоя, вернуться надо было. Мы пришли на эту дачу, красиво там, две комнаты – немки эти, в юбочках. Разобрались кто с кем будет, причем как разобрались, одна немка, самая красивая, говорит: «Я с тем буду, кто 50 раз присядет». Мой друг, Коля Униченко, он сам с Харькова был, так он жирнее меня был и смог 60 раз присесть, а я худее – 75 раз сделал. И она мне досталась. Разделись, электрического света нет, зажгли свечки, а холодно, надо печь растопить. Так она тазик взяла и пошла. А я побаиваюсь, взял наган, и пошел за ней. В подвале там торфяные брикеты были, набрали их, растопили – тепло. Балдеем. По разу полежали, другой раз, потом как захрапели и только около 5 проснулись. Ну всё – трибунал! Надо скорей в часть, но, я говорю: «Микола, давай их проводим домой, хоть увидим где они живут, вдруг триппер поймали или чего?» Проводили их, а потом бегом в часть. Прибежали, а нас там уже ждут. Ремни сняли, погоны сняли и на гауптвахту. И вот мы давай отбрехиваться, что не с немками были, а взяли в военторге водку и напились. «А кто вам водку купил?» «Капитан!» «Какой капитан?» А у нас там 3 полка стояло – наш полк, потом полк тяжёлых танков и тяжёлый минометный полк. Говорим: «Не знаем фамилии, он не с нашего полка». В общем открутились. Нам ремни отдали, мы на занятия сходили, тогда стрельбы были из миномётов и тут прибегает посыльной, говорит: «Вас майор Смерть вызывает», – это начальник особого отдела нашего полка был. Заходим, он нас папиросами «Казбек» угощает, а их офицерам выдавали, мы друг с другом переглядываемся, думаем: «Хороший майор попался». Так с ним разговариваем, а потом он как закричит на нас: «Да вы присяге изменили! Да вас под трибунал!»
Но повезло. Комполка Смерти позвонил, говорит: «Отпусти, не позорь полк». «Ну ладно, из-за уважение к тебе, мы с тобой всё же на фронте вместе были и друг друга давно знаем». Отпустил нас. Только 10 суток строго ареста дали. А перед арестом обязательно наголо стригли. Мы в санчасть пришли, там сержант один сидит, плачет. Он попался на самоволке попался, а ему через неделю домой. Чтобы его не стригли, он голову намазал солидолом, а парикмахер рассердился, и прошелся ему через всю голову, как траншею сделал.
Правда, мы только 6 дней отсидели. Нас 16 февраля посадили, а 23 февраля – День Советской Армии и, в честь праздника, «амнистия».
- Трофейным оружием на фронте пользовались?
- Нет, нам запрещали. Я как-то немецкую финку взял, так мне за это трое суток ареста дали. Нельзя было потому. А вот вместо вещмешка я немецкий ранец носил. Он удобный был – крышка кожей отделана, так что – дождь идёт, а ранец не промокает.
- Как кормили в запасном полку? На фронте?
- Голода не было, но мы все время есть хотели. Не важно кормили. Причем, у меня там случай был, многие офицеры были женаты и вот как-то раз меня командир роты послал дал два котелка и послал в деревню, там его жена и теща жила. Я им котелки отнес. А второй раз понес, так на меня наши солдаты напали – вырвали котелки, сожрали. Он говорит: «Ты сам съел?!» Я говорю: «Товарищ капитан, я могу землю грызть, я ваше не трогал! У меня вырвали!»
Когда на фронт отправили – нас во все новое одели– шинели, ботинки, обмотки, пилотки –всё новое, но, мы пока до Смоленска доехали – половину продали, всё время есть хотели.
А на фронте кормили хорошо – ешь сколько хочешь. Каждый день – 50 грамм сахара, 50 грамм масла, 800 грамм хлеба.
- 100 грамм давали?
- Да, на передовой каждый вечер давали 100 грамм водки. Причем, не какой-то там самопал, а настоящую водку.
- Как часто на фронте мылись?
- Купали нас, я не знаю сколько – раз в один или два месяца. Натягивали палатку, качали холодную воду, грели ее, а в это время в 200 литровой бочке вшей палили, прожаривали. Один раз во время такого прожаривания у всей нашей батарее форма сгорела. Солдат заснул и не уследил, и мы трое суток у литовцев в сарае под соломой прятались, холодно было.
- Вши были?
- Были. У меня галифе было трофейное, шерстяное, так вши на морозе не кусались, а как в землянку войдешь – начинают кусаться. Они жирные такие были.
- Как часто меняли форму? Фронт всё таки, там осколки, колючая проволока, форма рвется.
- Шинель никто не менял, пилотку тоже никто не менял, а вот гимнастерка и брюки – если порвал, то старшина сразу замену выдавал. Никто в рваном не ходил, даже заплаток на форме не было.
- Деньги на фронте получали?
- Нет. У меня оклад 370 рублей был, но на фронте я их не видел. Либо на займ подписывались, либо их на книжку клали.
А вот когда после войны в Германии служил, я, как командир миномётного расчёта, получал 450 рублей. Причем, половину мне давали немецкими марками, половину клали на книжку. И вот у меня случай был. Война года 2 как окончилась, к нам комсморг пришел, и говорит мне: «Вот ты участник войны, комсомолец, подпиши на займ!» Я и подписался на 10 месячный оклад. Потом время проходи, все зарплату получают, а я нет. Пошел в финотдел, говорю: «А что такое? Все получают зарплату, марки. А я почему не получаю?» Мне говорят: «А ты же, сержант подписал на 10 месяцев на займ!» Причем, нам, сперва, облигации на это займ давали, а потом перестали, потому что, когда солдаты в самоволку ходили, бывало, зайдут в ресторан, поддали там, а денег не хватает и они: «На, камрад!» – и расплачивались этими облигациями.
Так что нам стали выдавать специальную бумажку, с номерами облигаций, и вот по этой бумажки мы, демобилизовавшись, в Союзе уже настоящие облигации получали. А потом нам и эти квитанции перестали давать.
Но когда я в 1950 году демобилизовался, у меня на книжке 1770 рублей было.
- Женщины в полку были?
- У нас в полку было 2 женщины – сержант и старшина, они были неприкосновенны. А вот под Смоленском у меня был случай. Мне тогда 19 лет было, а мужики были по 40-45 лет. Там женщины были, а их на фронте Рамами звали, как немецкий самолет-разведчик. И вот мне эти мужики и говорят: «Пацан, кричи Воздух! Рама!» Я крикнул, и девушки на меня обиделись. А несколько лет назад ездил в Белоруссию там подходит ко мне одна женщина при наградах и говорит: «Ты меня узнаешь?» Я говорю: «Вроде нет». «Помнишь, под Смоленском кричал: «Воздух! Рама!» Давай хоть купи мороженое нам».
- Как относились к пленным?
- Если ты немца в плен взял и расстрелял – тебя сразу в штрафной батальон. Нельзя. В бою – да, конечно, а если ты пленного расстрелял, сразу в штрафной батальон. Насчёт этого политика у нас была очень строгая.
- Как местное население относилось к советской армии?
- В Восточной Пруссии и Литве всё население убегало с немцами, никого не оставалось. Я очень любил кушать, так что, бывало, зайдешь на хутор – там все найти можно было – сало, мясо, сметана, масло, целый копчённый кусок свинины, а жителей не было. Там такая политика была, говорили: «Русские придут, Иван придёт, коммунисты придут – всех убивать вас будут».
Так что немцы и литовцы боялись нас, убегали. А потом немцы видят, что русский солдат не трогает, они к нам спокойней относиться стали.
Вот мне друг рассказывал, когда они 16 мая выходили из Берлина, шла немка молодая с двумя детьми. Дети плачут, кушать хотят. Он вещмешок снимает, достает свой паёк, хлеба, масло. Намазал хлеб маслом и даёт детям. Немка заплакала, говорит: «Гитлер нам говорил русские придут, нас убивать будут. А они нам ещё хлеба дают, с маслом хлеб дают».
Вообще, в Германии в 45-46 очень плохо жили, хотя с Советского Союза приходили эшелоны с мукой, крупой, мясом. Советский Союз очень сильно им помогал. И нападений в Германии не было, за 5 лет, может, два нападение было.
А вот поляки нас не любили. Во время войны они молоко отравляли, воду. А после войны – один пойдёшь и поляки сразу убивали, так что Жуков специальный приказ издал, чтобы по Польше группой меньше трех солдат не ходило. У меня случай был, я пошёл два яблока сорвал, поляк выходит с немецким карабином, чуть не застрелил меня. «Ты зачем яблоко рвал? Это частная собственность!» Ничего они нам не давали, поляки. Они не любили русских. А мы значит, что делали – сперва с ППШ диск снимали. Под угол здания положишь, достаешь спички или зажигалку и говоришь: «Пан! У тебя ничего нету? Ты ничего не даёшь? Взорву твой дом!» Но они быстро поняли, что мы ничего взрывать не будем, и снова перестали нам давать. Так мы другой способ придумали. Вытаскиваем блокнот и карандаш или ручку, и: «Пан! Я тебя в колхоз записываю!» И они все давали, лишь бы ты в колхоз его не записал.
- Трофеи в Германии брали?
- Да. После Победы я как-то утром выхожу – смотрю, француз идет. Он мне говорит: «Слушай, ты не знаешь где тут велосипед немцы есть?» Я говорю: «Знаю, но я на велосипеде не умею ездить». Он говорит: «Покажи». 50 метров прошли, там сараи, большие ворота, и в сараях велосипеды, мужские и дамские. Он берет дамский, сел, а я ему говорю: «Слушай, ты француз, а хорошо по-русски говоришь!» «Я русский. В плену был, бежал, попал к французам, с ними воевал». Сел он уехал. А мне же тоже интересно, так я в сарае веревку натянул, сарай длинный, метров 20, и стал учиться – одной рукой за веревку держался, другой за руль. За 2-3 часа научился. Потом ребят учил. И вот как-то, решил попонтоваться, выехал на велосипеде в город, а там порядок, наши патрули с автоматами ходят. Я смотрю – буржуй стоит – немец в цилиндре. Как увидел меня, кричит: «Майне фарад!» А патрули мне сразу: «Отдай велосипед!» Я говорю «Не отдам!». Сел, стал убегать, они кричат: «Стрелять будем!» Ну, я думаю, еще стрельнут, убьют. Бросил этот велосипед и убежал.
- В Германии военнослужащим разрешали отправлять посылки домой. Вы сталкивались с этим?
- Да. Один раз в год рядовым и сержантам разрешалось отправлять до 10 кг. Офицеры могли каждый месяц отправлять 10 кг, а старшие командиры делали так – давали тебе месячный отпуск и три чемодана вещей – один твой, два его. Чемоданы набиты, еле поднимаешь. Завезешь ему домой чемоданы и тогда уже к себе домой едешь. ему домой, туда доставляете домой.
А так – я за всё время службы в Германии одну посылку послал. Что солдату посылать? Нету ничего! В 1945-1946 годах, когда солдата демобилизовывали – он всю войну прошел, домой едет, так был специальный приказ главокомандующего, чтобы ему специально выдавали 5 кг сахара, 5 кг муки, крупы, чтобы он приехал домой и не голодовал первое время. Еще 10 метров мануфактуры давали. Всего солдат домой мог, бесплатно, 50 кг груза отвезти.
- Вы рассказали о встрече с французом. Получается, вы на демаркационной линии стояли?
- Да. Сперва мы дружно жили. Друг к другу в гости ходили, нас сигарами угощали, шоколадом. Мы обменивались фотографиями, адресами. А потом, в 1947 году, началась «Холодная война». Так, у кого находили фотокарточки американцев или там англичан – сразу на гауптвахту сажали, потом в дисбат… Так что, мы ночью фотографии и адреса рвали и выбрасывали. В 1945-1946 годах все нормально было, началось все в 1947…
| Интервью: | Н. Аничкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
