Пехотинцы

Пулеметы я распределял в зависимости от задачи: иногда я со всех отделений собирал пулеметы в одну группу, иногда по 3-6 пулеметов ставил на самых опасных участках. Вся надежда на них! Атаку как мы отражали? Сначала: "По пр-а-а-а-ативнику! За-алпом! Пли! За-алпом! Пли!" Ну, и пулеметы работали. Они залегали, конечно. Два-три залпа - и тут же сами в атаку. Бывало, в контратаку пойдешь - трупы-то лежат, и раненные тоже лежат. Боялись, что с автомата полоснет. Да, бывали такие случаи. Их конечно добивали.

Окопы мы все дружно перепрыгнули, гранаты бросили, выскочили к поваленному лесу. Оттуда из ручного пулемета и автоматов открыли огонь по выбегающим из блиндажей солдатам. Видно их было плохо, так как дым от снарядов еще не рассеялся. Тут мы заорали ура. Финны из окопов стали отходить в лес, за гребень высоты. Их не было видно теперь с оборонительных рубежей за рекой, но мы их теперь очень хорошо видели и стреляли по ним, до них всего-то было метров 150-200. А перед нами из дыма от перенесенного туда огня нашей артиллерии, вынырнули три фигурки.

Уже в сентябре нередко можно было услышать от некоторых горожан - «Немцы скоро придут, мы с вами рассчитаемся!». И все равно, у многих евреев, инстинкт самосохранения в данной ситуации не сработал.

Окопы были в болоте. Холодно. Подмораживает. Обмундирование - “колом”, отделение “таяло” на глазах, а я оказался покрепче. Немецкие позиции отстояли от наших примерно на 300 метров. Я подумал, что немцы вряд ли станут стрелять, и решил разогреться. Разминаюсь, и вдруг слышу - пуля пролетела. “Не моя”, - думаю. Греюсь дальше. А там, видимо, снайпер был: вторая пуля меня достала. Ударила в руку и прошла как раз между локтевой и лучевой костями. Я упал, каска отлетела на бугорок. А снайпер еще и по каске выстрелил. Я откатился вниз.

Одну роту я благополучно вывел в деревню (расстояние от передовой до деревни было небольшое - километра три-четыре) и возвратился за второй.В это время пошел снег, а когда мы отошли от передовой, началась сильнейшая пурга и метель. Маршрут проходил по полю и все следы и телефонный кабель, по которому можно было ориентироваться, моментально занесло. Я почувствовал, что могу сбиться с маршрута, и попытался найти кабель. Мои зигзаги заметил командир роты и, подойдя ко мне, спросил: "Ты что, заблудился?" Я ответил, что ищу кабель, который протянут в деревню. Тогда он вытащил из кобуры наган и пригрозил, что если я заведу роту к немцам, первая пуля будет моя. А напороться на немецкие укрепленные районы было очень просто в этой кромешной мгле - ведь сплошной линии фронта не было. Я пошел вперед, а командир роты за мной с наганом.

Идем вперед, начали стрелять, а немцы молчат. Идем дальше, стреляем, а немцы молчат. Зато потом как начался ад… По нам стреляли со всех сторон - ужас… На это задание нас пошло человек тридцать, а в живых осталось вроде бы всего трое… Одного ранило, но его смогли вытащить, вроде бы еще один сам оттуда вышел, но я его не видел, и я. А все остальные погибли…

Однажды, когда я со своей ротой был в комендатуре, целая рота  вооруженных гоминьдановцев одела форму Китайской Народной Армии и прошла  все посты (видимо, у них был какой-то пропуск). Подошли к советской  комендатуре, встали в одну шеренгу и как начали палить по окнам, по  дверям, по площади! А мы в комендатуре как раз только начали обедать.  Сначала все перепугались, а потом выскочили из здания, увидели, кто  стреляет и как ударили по ним из автоматов! Уже не разбирались, кто они  такие – раз стреляет по нашей комендатуре, значит, его нужно уничтожить.  Минут через пятнадцать все нападавшие были перебиты. Тут выскочили  китайцы, выскочили все наши, стали разбираться, и оказалось, что это  были гоминьдановцы – они вроде как решили отомстить нам за помощь  китайским коммунистам.

После прибытия под Москву первый бой приняли в районе Волоколамского шоссе, мы не давали прохода немцам. Вырыли окопы, немцы наступали и пехотой и танками, самолетов было очень много. Когда мы приняли бой, поняли, что такое немецкая атака, видимо, они хотели одним рывком до Кремля добраться. Потери были большие, но мы старались не отступать, приказ был держаться. Плохо то, что враг сильно бомбил. У нас приказ был: "Во что бы то ни стало, Москву не сдавать".

Что запомнилось мне в той войне - это непрерывное движение. Вперед и вперед! Спали на ходу. Горячую пущу получили на седьмой день во время короткого отдыха после взятия города Линькоу. Его взяли почти без боя. Этот город запомнился мне особо. Нам объявили, что около трех тысяч японцев после ухода наших основных сил вновь захватили город. Был сформирован специальный отряд, который десантом на самоходках рванулся назад в Линькоу, где остались наш госпиталь и некоторые части дивизии.

Выгрузили и говорят: «Скоро будем Киев брать, и вы будете участвовать». Пришли старшины с частей, офицеры, всех пересчитали, разбили по частям, потом собрались и колонной шагом марш к фронту. Но по дороге, мне кажется, это случилось где-то южнее Днепропетровска, налетели на нас эсэсовцы. Они оказались в окружении, но где-то отсиделись, и решили пробиваться к переправе через Днепр. А по дороге мы им встретились, ну они и устроили нам бойню…

Воевали против нас и так называемые «смертники», камикадзе, которые никогда не сдавались в плен и бились до последнего. В полях у них были подземные коммуникации и у каждого свой отдельный лаз. Они были прикованы цепью к своим норам и обеспечены необходимым количеством патронов и провизии. При наступлении нашей пехоты они вылезали со всех щелей  и оказывали яростное сопротивление, отступать они не могли. В городах такие же смертники были на каждом втором чердаке. Они так же были прикованы цепями и, следовательно, обречены на смерть. Надо сказать, что при том шквальном огне, который нам обеспечивала наша артиллерия, эти смертники нам большого практического вреда не наносили.

В Хайларе были подземные инженерные сооружения, сильнейшие укрепления. Было тяжело их оттуда достать. Длинной сколько они были сложно сказать, но мы по ним шли-шли, под землёй. Налево кабинет, направо кабинет, налево кабинет, направо кабинет. Для командиров, наверное. Крепкое бетонирование, серьезные укрепления – ДОТы, ДЗОТы, пулемёты. Но когда мы подходили, то огня по нам из них не было. Если бы открыли, то было бы страшно. Видимо они, к тому времени уже успокоились, их окружили и они сдались.

Но еще до того, как советские войска на западе окончательно разгромили  немцев, мы понимали, что приближается война с Японией.  В начале 1945  года мою роту выбросили на границу. Здесь мы заняли оборону на левом  берегу р. Сунгача, истоком которой является озеро Ханка в своей  северо-восточной части, а устьем – река Уссури. Это была пограничная  река, на ее правом берегу сидели японцы. Расстояние между нами  составляло 60-70 метров водной преграды, не более. Весной 1945 года  начались постоянные занятия, которые продолжались до самого августа. В  основном проводили марши по пересеченной местности, броски по болотам.  Мы приучали солдат к такой местности, потому что на японской стороне  также была точно такая же кочковатая болотистая земля. Кроме того,  весной ходили на Уссури, где простояли несколько недель, здесь нас учили  форсировать реку.

Там создали истребительную группу, которой поставили задачу собрать  полицаев и старост, скрывавшихся после отхода немцев. Командовал нами  капитан в фуражке с красным околышем. Меня как знающего местность  назначили проводником, ведь во время оккупации я кругом ездил, знал, где  и в каком селе кто полицаями служил и помогал немцам. На «полуторке»  ГАЗ-АА ездили и вылавливали предателей.

Причем старались двигаться максимально быстро, чтобы японцы не успели закрепиться и не смогли нам оказать серьезное сопротивление. Поэтому почти не спали, нас все гнали и гнали вперед. У нас с собой не было ничего лишнего: ни воды, ни хлеба, только боеприпасы везли на повозках. Запомнилось еще, что я умудрился свою винтовку сломать. Когда ночью шел и держался за повозку, то от усталости заснул прямо на ходу, выронил ее, и она попала под колесо.

Выгрузились на станции города Чойбалсан. Как-то так получилось, что нас  погнали через Монголию, вокруг пески и пустыня. Шли и падали,  поднимались, снова шли и падали, тут же по пути людей хоронили. Пить  нечего, а еще давали селедку, во фляжке глоток, не больше. Гимнастерки  колом становились от  соли.

13 августа 1945-го года во время боя рядом со мной разорвалась граната,  осколками от которой легко ранило в правую ногу и контузило. Некоторое  время был без памяти. Побыл немного в медсанбате, обмыли мне голову и  перевязали. Но долго лечиться не довелось, в батальоне из-за непрерывных  боев была большая убыль личного состава, поэтому всех легкораненых и  контуженных отправили на передовую.