Разведчики

Выходили с товарищем из поиска и нарвались на минное поле. Ему ногу оборвало, я его перевязал, и несколько часов тащил на себе. У меня было не меньше шансов подорваться на том поле, но как видите, уцелел… А потом вдруг наткнулись на немцев. Но они отмечали какой-то праздник, были пьяны и ничего кругом не замечали. Там стояла какая-то бричка с минами, я ее освободил, товарища в нее погрузил и ходу. Так и спаслись. Тоже чудо, можно сказать…

После Новгорода я попал в 239 дивизию разведчиком, а в июне 1944 г. мы брали Остров. Мы пошли в разведку боем и ворвались в штаб врага. Штаб располагался в зарытой в котлован цистерне, у которой было две двери, труба из кирпича для маскировки, провода, антенны. Нас было 7 человек, мы сразу оборвали провода телефонной связи и антенны для работы рации, ворвались в котлован и оказались перед открытой дверью в штаб-цистерну. А вторая дверь была закрыта. У товарища была противотанковая граната, он вырвал чеку и замахнулся...

Старшим группы был такой человек, что я его боялся больше, чем немцев. (Смеётся). Он говорит: «А, ты новичок, давай, веди нас по компасу, а я буду проверять, правильно ты идёшь или нет». Ну, я повёл. А нам, в период обучения говорили, что немцы иногда натягивают проволоку и минируют её. Если ты идёшь, зацепил ногой проволоку,то тут же рванёт. Я шел впереди, и хорошо, что у меня сапоги были подкованы. Получилось так, что я подковкой задел проволоку, слышу, цокнул металл. И я тогда ногу назад, и нащупал, нащупал этот провод. Я присел, и мои товарищи тоже присели, я им машу подойти, а они боятся. Потом я их всё же подозвал и объяснил, что нужно нащупать этот провод, переступить его и тогда двигаться дальше.

При мне оставались две гранаты и наган. Я прижал немца, думаю выстрелить, но слышу: немцы-то уже наверху – услышат и сейчас меня схватят. Я его – наганом, несколько раз, в висок. Когда он захрипел и осел на корточки, я вскочил ему на плечо, другой ногой – на голову и выскочил из траншеи. Бегу и вижу, что дорога к своим перекрыта – когда разведчики побежали, то немцы обнаружили наш проход и начали по нему лупить. А тут ещё идут четверо немцев: так спокойно идут к проволоке, а мне деваться некуда, рогатки с проволокой высокие, в два ряда.

Дальше мы должны были там, на Муху, разведать, что там происходит, какие  силы немцев там и сколько их находится, и ждать после этого наступления  наших войск через пролив. Вот такое задание было нам дано. То есть, мы  должны были передавать нашим войскам с радиостанции, что происходит на  Муху, сообщать о том, где какие у немцев там есть огневые точки, сколько  и какие силы там немцев вообще находятся. Короче говоря, задание было  ясное: передать все эти данные на Большую землю по рации и ждать  наступления наших. В группу эту меня и включили.

Там у нас, как я уже сказал, тоже потери были. Помню, был у нас там  такой случай. В общем, там прислали к нам командира полка нового. И он  был такой, знаешь, храбрый: бежит вперед, а разведка — за ним. Он  кричит: «Разведчики, вперед!» Вперед мы выскочили на поляну, а немцы  после этого как начали по нам стрелять. Там мы потеряли очень много  людей. Осталось у нас там человек семь из взвода. Потом нам пополнение  дали. Я уже был командиром отделения.

5 июля началась Курская дуга. Я стоял на охране штаба дивизиона.  Когда начался обстрел, я знамя скрутил и с ним спрятался в траншею.  Рассветать стало, и я глянул на небо, а там самолетов армия целая. Хотел  посчитать их, но быстро сбился.
Рядом с деревней Кубань что под Малоархангельском меня ранило. Мы  вдвоем сидели в окопе, соседа насмерть, а меня в плечо. Меня вынесли,  положили в полуторку, на солому, помню нашего санинструктора Виктора  Захарова с Горького. Ранение было касательное от плеча по спине,  разодрало осколком. За неделю я в этом кузове оклемался, за мной  ухаживал наш фельдшер, лейтенант.

В Литве, например, разведчики ходили через боевые порядки 1-го  батальона. Заместителем командира батальона по политчасти был Элизар  Абрамович. Это мой друг. Я всегда получал информацию о противника от  него. Он лучше командира знал, что там творится, знал слабые места,  потому что он и в обороне, и в наступлении, в телогрейке с автоматом, с  солдатами непосредственно. Он был три раза ранен, три или четыре ордена  получил. Я когда попал в госпиталь, мне сообщили, что он погиб и я очень  переживал.

Когда, кажется, осенью мы переправились через Нарву, то проходили места  ожесточенных боёв. На протяжении семи километров лежало очень много  наших погибших солдат, убитых лошадей и немцев. Дышать было тяжело.  Запах разложения лежащих повсюду трупов мешался с запахом горелого мяса,  шедшим из сгоревших землянок. Воздух весь был заражен.

Вообще-то взятие "языков" было обязанностью группы захвата, а не прикрытия. Тем не менее, несколько "языков" на моем счету все же было, в том числе и три, насколько я мог это уяснить, особо ценных. Многие награды я получил именно за эти "языки". Помню, как-то под Ельней нашей группе удалось захватить одного штабного писаря. На допросе он дал какие-то очень важные сведения. Мне сразу после этого вручили орден Красной Звезды. Уже потом, где-то в боях за Ригу, я получил второй орден Красной Звезды, потом медаль "За боевые заслуги".

Ждем своих, все нет и нет, было очень холодно, снега много, тогда мы уложили оледеневшие валенки сушиться на русские печи и, уставшие, легли отдыхать. Рано утром хозяйский мальчик, выглянув в окошко, говорит: "О, сколько солдат в белых халатах". Я вначале подумал, что подошли наши, но, спустившись с печки и выглянув в окно, увидел, Боже мой, как у начала деревни рыщут с автоматами по домам фашисты в белых маскхалатах. Это был передовой отряд немецких войск, двигавшийся из Великих Лук на Торопец, чтобы вернуть город и восстановить оборону на прежних рубежах.

Мне Ленька и говорит: "Слушай, снайпер стреляет по нашим". - "Где?" - Бой идет, ни черта не слышно. - "Да вот". И показывает, метрах в десяти в нашем тылу немец стреляет из винтовки в спину нашим пехотинцам. Видимо, когда немцев выбили, он остался. А у меня только нож, у Леньки ТТшник. Я ему говорю: "Стреляй!" Он стрельнул, и гильза осталась в патроннике. Остались мы совсем без оружия. Я к солдатам в траншею: "Дайте мне гранату". Гранаты такие были немецкие, маленькие, как игрушки. Увидел у одного, схватил, а он плачет и не отдает. Отнял гранату, даю Леньке, говорю: "Бросай". Он бросил, а я за ней. Выждал, пока взорвалась, и бросился на немца.

Я, как меня, учили, говорю: "Постройте взвод, доложите". Он искоса посмотрел на меня, но взвод построил. Я представился, сказал, что теперь я командир взвода. А мне 17 лет. Мальчишка! А всем разведчикам за 30! Причем, половина из них судимые, бандиты. Нормальных людей в разведку не брали. В разведку шли настоящие, героические люди. Я стал командовать, как меня учили. Старшина меня отозвал и говорит: "Слушай, лейтенант, ты ими не командуй. Тут все серьезные люди. Получишь приказ, приди, скажи... Все будет сделано. А так, ты их не трогай". Я понял, что мне надо учиться и учиться....

В разведке можно быть хитрым, но не трусом. Наша война всегда на короткой дистанции. Поэтому раненых у нас меньше чем в пехоте - в основном убитые. Раненые появлялись, если после захвата не успевали отойти и немцы начинали бросать гранаты. Они у них с длинной ручкой - можно кинуть на 50-70 метров. Поэтому если брали немца из передней траншеи, то делали так. Группа захвата - человека четыре (в нее входили обычно Федотов, его друг татарчонок и другие) максимально близко подползали к траншее, чтобы можно было лежа закинуть в нее гранату. Мы, группа обеспечения, держались чуть поодаль. По команде забрасывали траншею гранатами.

На войне была такая дружба, доверие друг к другу, которых больше никогда не было и, наверное, не будет. Тогда мы друг друга так жалели, так друг друга любили. Во взводе разведки все ребята были замечательные. Я их с таким чувством их вспоминанию... Уважение друг к другу - это великое дело. О национальности не говорили, даже не спрашивали, кто ты по национальности. Ты свой человек - и все. У нас были украинцы Коцеконь, Ратушняк. Они были постарше нас года на два, три. Здоровые ребята. Мы-то чаще мы им помогали. Я маленький, незаметно мог прорезать проход в колючей проволоке.

Национальной розни не было. Отношения были братскими, полки дивизии состояли в основном из добровольцев, объединенных одной целью - убивать фашистов. В дивизии, в стрелковых полках, в 1941 году было: 50% латышей, 25% русских и 25 % евреев. Нам тогда нечего было делить между собой, кроме общей фронтовой судьбы и общей беды. Кстати, команды в дивизии старались отдавать на русском языке.

Зашли к немцам в тыл, расположились в лесу, рядом с дорогой ведущей к немецкому госпиталю. И так мы с этой дороги восемь человек в лес затащили. Один из них был офицер в звании капитана. Он достал трубку и закурил. Дым нас мог демаскировать. Говорю ему-«Быстро трубку затуши!». А он мне в ответ целую тираду выдал, мол не имеете права, согласно Женевской конвенции никто не смеет унижать пленного офицера. Нагло себя повел офицерик… Начал он орать на всю округу, так мне пришлось его сразу ножом зарезать. Стали совещаться, что будем делать дальше. Семерых немцев трудно через передовую провести. Зарезали еще троих. А четверых привели в плен. Договорились между собой, что если в разведотделе станут задавать лишние вопросы, то скажем, что немцы убиты при попытке к бегству. А что с нас взять…Мы были головорезами…И это факт. Все «ломом подпоясаны»… Все разведчики участвовавшие в этом поиске были награждены.

Последнюю остановку гв. лейтенант Иванов сделал на опушке леса, мы думали, что это опушка, но она оказалось вырубленной фашистами поляной на подступах к мосту. Поляна была пристреляна из ДЗОТов, которые были на подступах к мосту. Мы соблюдали абсолютную тишину, но очевидно шорох фашисты услышали. Гв. лейтенант Иванов был впереди, он дал знак всем ложиться. Я стал на колени, чтобы лечь. В этот миг фашисты осветили местность и открыли ураганный огонь из пулеметов. Стреляли разрывными пулями. Многие были сразу скошены пулеметным огнем, среди наших ребят раздались стоны.

Я смотрю, что дальше лежать нельзя, уже светает, и я приказал пулеметчику дать эту очередь. Он выпустил целый диск, а до этого было тихо! Задачей этой очереди было разбудить немцев, чтобы они выскочили из землянки, дать сигнал минометчикам и дать сигнал нашей группе, чтобы она ворвалась к немцам. Я был с разведчиками, они прыгнули в траншею, а я стоял на бруствере, только смотрел.