После начала войны я попал в кавалерийское училище. Программа в училище была сокращенная, если в мирное время там учили и логику и математику, то нас уже учили чисто военному делу, как убивать противника – непременно рубка лозы была, но это дедовский способ, на фронте мы в сабельные атаки не ходили. Учили владению пиками, как во времена Ивана Грозного, но и это не пригодилось.
К тому времени уже знали, что воевать кавалерии приходилось в пешем строю и нас вот этому обучали. В кавалерии специальное построение было – тройками. Тройка – это звено. Боец в центре назывался коновод, во время боя двое крайних отдавали поводья коноводу, и он уводил лошадей в укрытие, а кавалеристы уже должны были действовать в пешем строю.
Разумеется, в училище у меня были любимые предметы, и те, которые я не любил – например, на уроках артиллерии клонило в дремоту, а вот огневую тактику, рукопашный бой и топографию я любил.
По окончанию училища я попал командиром сабельного взвода в 3-й гвардейский кавалерийский корпус, на Юго-Западный фронт. Тогда Манштейн как раз старался прорваться к Сталинграду, и вот наш корпус участвовал в отражении этого удара.
Когда я принял кавалерийский взвод, мне еще не было 19, а бойцам было под 40 лет, потому что сперва в кавалерию призывали тех, кто там раньше служил, позже уже стали комплектовать – лишь бы на коне сидел. Кавалеристов уже не осталось.
Мне везло с наставниками. Командир моего эскадрона был капитан Оганесян, буденовец, воевавший в Первой конной.
Первое, что он приказал – это сменить шинель. Нас в училище одели в шинели, сшитые из английского сукна цвета хаки, потому что англичане знали, куда пойдет их сукно, таким образом, они помечали кого надо в первую очередь выбивать на поле. Со мной прибыли еще выпускники, они не сменили шинель, и погибли же в первом же бою.
Потом он прощупал что я из себя представляю и сказал: «Запомните корень, который пригодится в любом бою – разведка, охранение, связь».
Старшина Каблуков был, помощник командира взвода, он был под стать комэску. До войны он лет 20 прослужил в кавалерии и вот он мне и говорит: «У вас есть теоретическая подготовка, а у наших бойцов боевой опыт. Поэтому если вы что-то надумали отдать распоряжение, приказание, посоветуйтесь с солдатами». Я всю жизнь советовался с подчиненными, даже уже в зрелом возрасте.
Так вот на фронте и приходилось постигать военную науку. Что в училище в одно ухо влетало, в другое вылетало, тут приходилось вспоминать и проходить уже на практике.
От Сталинграда наш корпус прошел до Миуса, а это 600 километров. Личный состав устал, эскадроны понесли потери, базы снабжения не поспевали за наступающими войсками, поэтому не хватало боеприпасов, началась распутица. В результате, в марте 1943 года, нас вывели на переформирование.
В это время в кавалерии произошли изменения. Первоначально в кавалерийских дивизиях было 3 кавалерийских полка, а в 1943 году один полк сократили, а вместе него ввели танко-самоходный полк. Мой полк попал под расформирования, лошадей и личный состав передали другим полкам, а офицеров отправили в резерв. Так я попал в офицерский резерв фронта.
Служить в кавалерии было сложно – необходимо было заботиться о лошадях – покормить их, почистить. Бывало, когда возникали проблемы с фуражом, командир эскадрона смотрит, где свежей соломой до войны покрыт дом, дом раскрывают, бабки плачут, немцы шли не тронули, а здесь свои. Тяжело вспоминать. Если лошадь ранена, приходилось их пристрелить.
В резерве я пробыл три месяца. В июле 1943 года, когда шла Орловско-Курская битва, Юго-Западный фронт получил задание отвлечь часть сил противника от Воронежского, Брянского, Центрального фронтов.
33-й дивизии Назарова было приказано перейти в наступление, но она попали в окружение и понесла большие потери. Дивизии требовалось пополнение, в том числе командиры стрелковых и минометных взводов, и офицеры дивизии приехали в офицерский резерв за пополнением. К тому временем мне надоело сидеть в резерве и я постарался втиснуться, но помощник начальника офицерского полка резерва по учету переменного состава упирался, кавалеристов приказано в пехоту не направлять, их стали перебрасывать на Центральный фронт, в 4-й казачий корпус.
Но мне повезло. Зам командира полка по строевой части раньше был начальником кавалерийского резерва в Новочеркасске и он поддержал мою просьбу. Так я попал в пехоту. 91-й гвардейский стрелковый полк 33-й гвардейской стрелковой дивизии.
33-я дивизия была сформирована на базе 2-го формирования 3-го воздушно-десантного корпуса и сразу получила наименование гвардейской.
Когда я прибыл в полк, начальник штаба сразу спросил, что я окончил, где воевал. Я рассказал и меня назначили командиром взвода конной разведки полка. В основном конная разведка использовалась на марше при преследовании противника. Противник отходил очень быстро, когда он чувствовал, что ему уже тут не удержаться, он выставлял заслон, а сам отходил. Заслон открывал огонь из всех видов оружия, а потом на мотоцикл и ушел. Утром наши встают, а противника нет. Вот наша задачей и была – разведка на марше при преследовании противника, установить рубеж, где он зацепился, чтобы быть готовым.
Обычно как было – идет головная походная застава, обычно от полка в головную заставу батальон выделялся, а за батальоном идет полк. А впереди батальона идут конные разведчики – два разведчика перед батальоном, два разведчика справа, два разведчика слева, а с остальные следом за ними, на расстоянии зрительной связи.
Кроме дозора наш взвод выполнял функции связи с соседними полками, выделяли мы и охрану для штаба полка.
Во время форсирования Днепра разведчики нашей дивизии понесли большие потери. Сперва разведчиков переодели в гражданскую одежду, переправили через Днепр, чтобы они проникли в глубину обороны противника. Только переправили – на той стороне начали рваться гранаты, стрельба. Разведка погибла.
Отшлифовали план до деталей, выбрали объект для нападения. Задача – ворваться в землянку и взять языка. А в землянке же не один немец и было решено, сперва бросить гранату. А молодой парень к обыкновенной гранате привязал и противотанковую гранату, а там 200 грамм тротила, а, может, целый килограмм, и опустил в землянку. Два разведчика приготовились, как только взрыв, так они врываются туда, но не заметили, что рядом с этой дверцей стеклянное окошечко. Взрыв – осколки стекла, дерева… И вместо немца, притащили двух своих раненых.
А задача-то не снимается. «Языка» надо взять во чтобы то ни стало. На следующий день пошла другая группа в усиленном составе. Под командованием командира взвода пешей разведки, Ивана Николаевича Гусева. Оказалось, что там немцы произвели смену, прибыла новая часть из Франции.
Наши, вроде, учли все недостатки, вышли на исходную позицию. Вдруг сзади их послышались шаги. Разведчики притаились, кто залег, кто спрятался. Схватили одного немца, но не заметили, что второй немец шел по траншеи и он выскочил из траншеи, хотел ударить прикладом. Яков Карпович, впоследствии кавалер трех степеней Славы, уклонился. Удар был скользящим. Яков автоматом немца под дых, взяли и его. Стали отходить, но не учли одного. Хотя накануне предупреждали, взяли пулеметчика, который сменился со смены, на его месте дежурил другой пулеметчик. И вот этот пулеметчик открыл огонь из пулемета. Один разведчик был тяжело ранен.
На марше, в районе Оска, это на Украине, был случай. Головной дозор докладывает, что нам навстречу идет непонятная колонна. Я присмотрелся, шинели румынские, пилотки непонятно какие. А тут еще эту колонну два мессера обстреливать начали. Подъезжаем, навстречу выходит чешский подполковник и на чистейшем русском языке: «Господин лейтенант, я командир чешского батальона, наша дивизия несла охранные функции в районе… Мы бросили свое тяжелое оружие, артиллерию, потому что немцы выставили нас, как заградотряд, мы решили уйти. Предупредите свое командование». Я сразу отправил разведчиков с донесением. Для меня это была первая капитуляция противника.
Потом взвода конных разведок объединили в эскадрон при дивизии и поскольку я был единственным кавалеристом, то меня назначили командиром эскадрона.
В Крыму под Севастополем командир дивизии ставит мне задачу – давай эскадрон в тыл противника, полки никак не могли прорвать оборону, и комдив хотел, чтобы мы им вот так помогли. Начальник разведки говорит, товарищ генерал, ведь разведэскадрон 60 человек, это не корпус Доватора. Кто им тоже снабжение в тылу обеспечит? Отменили. Командира дивизии потом ранило и он ушел в госпиталь. А с ним ушла и партизанская идея.
Севастополь освобождало три армии – Отдельная приморская, 51-я и 2-я Гвардейская. Там много моряков было, особенно во 2-й Гвардейской. Они в вещмешках хранили бескозырки, тельняшки. И вот, перед входом в Севастополь, они одели свои штопаные, перештопанные тельняшки и вперед. Когда вошли в Севастополь – радости предела не было. Начался салют, стрельба. Появились баяны. Люди, все в слезах, обнимались.
Комендантская служба по радио объявила – прекратить огонь! Там 13-й танковый корпус еще вел бой, к ним на подмогу 46-й полк ночных бомбардировщиков, ночных ведьм, летел, а пролететь не может, наши зенитки бьют.
Потом нас перебросили в Литву. Там сплошного фронта не было, немцы на бронетранспортерах патрулировали дороги. Разведгруппа нашего 91-го полка и дивизионные разведчики встретились, кто-то доложил, что дороге прошли два немецких транспортера, решили устроить засаду. Распределили задания – первая группа первый бронетранспортер пропускает, второй бьет. А вторая группа бьет первый. Один транспортер подбили, а другой транспортер захватили.
- Спасибо, Иван Никитович, еще несколько вопросов. Как вы подбирали людей в разведвзвод?
- Чтобы физически крепкий, дюжий парень, раз. Чтобы психологическая выдержка у него была. Беседовал с ними – где бывал, воевал, немцев боишься или нет. Давай, поборемся.
- Как вы готовили разведчиков?
- Меня еще в училище учили, как тихо подкрадываться к противнику, как его снять, как что. Этому же я учил разведчиков. Кроме того, учил как вести наблюдения, а это целая система. Например, когда мы были в обороне на наблюдательном пункте проводится съемка местности. Смотришь в панораму, замечаешь, откуда стреляет пулемет, делаешь отметочку, откуда бьет артиллерия и т.д.
Надо сказать, что разведотделения были в каждом подразделении полка – в стрелковых батальонах, в артиллерии, у саперов, даже у химиков и то были разведчики. Все они наблюдали за передним краем и докладывали результаты своих наблюдений в штаб.
Я был начальником разведки полка, и все эти данные стекались ко мне, я их обобщал, писал разведдонесение и докладывал начальнику штаба или командиру полка.
- В поиски ходить приходилось?
- Нет. Конная разведка в поиск не ходила. В ней ребята были более смышленые, грамотные. С хорошей памятью, чтобы могли зафиксировать и доложить. Конным разведчикам приходилось общаться с командованием. Командир полка, начальник штаба. Шесть человек едут, охраняют командира полка. Подбирались люди не только по физическим данным, но чтобы еще соображали.
А когда я стал начальником разведки полка, то тоже в поиск не ходил – офицерам полковой разведки это запрещалось. Например, в Литве начальник разведки соседней дивизии, потерял ориентировку, на «виллисе» наскочил на немцев, так пришлось эту дивизию снимать с фронта.
-Получается вы только готовили выходы?
-Да. Планирование. Надо же было согласовать с поддерживающими средствами, и чтобы стрелковые подразделения знали, что шла разведка, артиллерия, выработаны сигналы вызова огня. В Литве, например, разведчики ходили через боевые порядки 1-го батальона. Заместителем командира батальона по политчасти был Элизар Абрамович. Это мой друг. Я всегда получал информацию о противника от него. Он лучше командира знал, что там творится, знал слабые места, потому что он и в обороне, и в наступлении, в телогрейке с автоматом, с солдатами непосредственно. Он был три раза ранен, три или четыре ордена получил. Я когда попал в госпиталь, мне сообщили, что он погиб и я очень переживал.
А потом я потерял связь с полком, дивизию расформировали, кого куда. Когда началась ветеранская работа меня нашел фельдшер нашего полка. Сообщил другим. И вдруг я получаю из Ялты письмо от Элизара.
- Насколько, я понимаю, разведчики отличались в своем поведении от обычной пехоты. Как управлять такой, скажем, бандой?
- В строгости. Не хочешь быть в разведке, пойдешь в пехоту.
А так я не кричал, не наказывал, общался. У меня характер спокойный. Хочешь, служи, не хочешь, делаю выводы. Завтра же тебя в разведке не будет. А что это значит, если идет наступление, то через три дня, тебя не будет. Это все понимали.
- Уголовников в разведке много было?
- Были. Был Николай Шуканов, сибиряк. Он на охоте то ли умышленно, то ли случайно, застрелил и ему дали 10 лет заключения. Заключение заменили фронтом. Это был бесстрашный разведчик, стал помощником командира взвода разведки. Отчаянный парень, смекалистый.
- По национальному составу?
- Разные были. Был переводчиком еврей – преподаватель немецкого языка Минского государственного университета. Ходил с нами в боевое охранение. Мы то по-немецки знали «Хенде хох» и все, а он мог подслушать. Был Николай Орлов, сибиряк. Я его подбирал в разведку, спросил, немцев не боишься? Он говорит, что вы, товарищ лейтенант, я с отцом на тигра ходил? Он был сигнальщиком на крейсере «Червона Украина», который немцы затопили у пристани в Севастополе, участвовал в обороне Севастополя, много рассказывал. Всегда имел три противотанковые гранаты. Ему старшина говорит, ремень у тебя не выдержит. Он говорит, позаимствую ремень у немцев, он покрепче. Старшина: «Я тебя накажу за нарушение формы». «Наказывай. А гранаты дай».»Ты же можешь взлететь на воздух от такого арсенала». «Какая разница от двух взлетать или от одной?» «Взлетишь к чертям». «Меня черти не примут, я крещеный». Получал гранаты.
- Бывали случаи трусости среди разведчиков? Обнаружен, обстрелян, отошел.
- Еще четвертое «О» – обманули. Обычно, если разведка уходила на задание и возвращалась ни с чем, дело доходило почти до начальника особого отдела. Он начинал допрашивать, попробуй, докажи. А доказать-то очень трудно. Встретили они, допустим, проволочное заграждение под током, швырнули гранату, вот и обнаружили. Особист даже внедрил в взвод пешей разведки своего информатора, но там командир взвода был лейтенант Осипенко, и он первым делом этого Василия назначил старшим группы. Поставил ему задачу, взять «языка». И все. Василий полез с группой, «языка» не взял. Но не доложил. Задание не выполнил, не доложил, значит, засланный казачок. Потом притерся. Ему говорят, Василий, пойми, можно, конечно, попытаться положить ребят. Но зачем напрасные жертвы?
- Вас как пехоту использовали?
- Нет. Разведчиков в бой не пускали. Командир полка держал как свой резерв. Перед наступлением разведчики распределялись по батальонам. Взвод конной разведки был с ротой автоматчиков в резерве командира полка. Мало ли чего. А разведчики действовали со своей задачей, захватить языка или документы. Начальник штаба говорил, даже какая-то бумажка попадется вам, тащите. Потому что наши познания в немецком языке – хенде хох, а там может быть, важная информация.
- А языков вообще трудно добыть было?
- Во время обороны взять в плен немца трудно.
Вот в Литве здесь установлен немецких сигнальщик, который через определенное время запускает ракеты, разведчики тихонечко заползают, берут. На следующий день другой немец выпускает ракеты. Его снова берут. А так трудно было.
Как-то дивизионным разведчикам была поставлена задача, во что бы то ни стало взять «языка». Они три дня на расстоянии примерно метров 40 от немецких траншей лежали в картофельном поле. Заметили, как немец оборудует окопы. Договорились с артиллеристами, 45-ка открывает огонь по этому окопчику. Разведчики в это время бегом, хватают и волоком к нам.
- В разведке должно было быть много трофеев. Действительно так было?
- Было. Немца доставят, а у каждого немца были безопасная бритва и часы. Часы, между прочим, у них были плохие.
В Севастополе большие трофеи взяли – продовольственные, винные склады. Когда взяли Каховку там захватили винные заводы, делали виноградное вино. Там сразу интендантская служба прибрала, но все равно, если кому-то из разведчиков надо вина, он обязательно принесет. Он пару гранат брал, притворялся немножко выпившим и шел к часовому. Налей ведро, не дашь, я тебя взорву. Было и такое. Ребята были сообразительные.
- Как относились к немцам?
- Если брали пленного, то к нему относились, как к солдату. Никаких таких репрессивных мер, чтобы морду набить. За это наказывали. Если кто-то проявлял такие вещи, наказывали. Велась работа, с пленными обращаться гуманно. Была солдатская солидарность. Об этой солдатской солидарности отец рассказывал, как еще в империалистическую войну братались с немцами. Днем стреляют друг в друга, а вечером идем сахар на махорку менять.
В районе Днепра было, часов в 7-8 утра, немец подводит лошадей поить, а через какое-то время наш солдат. Ни одного выстрела ни с нашей стороны, ни со стороны немцев.
В Литве был колодец, к которому ходили и наши воду брать и немцы. Никаких выстрелов. Допустим, убьют немца, и наши же потом без воды останутся. Такая была солдатская солидарность.
Под Севастополем брали пленных только во время боя. По 5-10 человек. А так – никак, лазили – бесполезно. И вдруг с первого батальона докладывают, что на нашем участке рядовой привел двух немцев. Начинают разбираться, а это наш рядовой из среднеазиатских республик. Он спустился с высотки к реке Бельбек, набрать воды. Набрал полкотелка воды и пошел. Прошел свой передний край и очутился в обороне немцев, а там оборонялся батальон политически неблагонадежных. Они схватили, и заперли в блиндажике. Вечером говорят, веди нас туда. Он подходит к своим, стой, кто идет! «Свои». Доставили перебежчиков на командный пункт. Допросили их. Раз батальон политически неблагонадежных, тут все ясно. Один снимает свою гимнастерку, у него на одной стороне наколка Ленина, на другой Маркса. «Почему вы не сдаетесь в плен»? «Нас предупредили, если мы будем сдаваться в плен, наших близких ждет репрессия». «Почему сейчас сдались?» «Наши близкие погибли, никакого не осталось».
- В Пруссии с мирным населением как?
- В Пруссии тоже был строгий, категорический приказ, с мирным населением обращаться лояльно. Был у нас старшина-артиллерист с Кубани, так у него немцы всю семью сожгли. И вот, когда ворвались в Восточную Пруссию, ему там попалась старуха, которая не успела эвакуироваться, он ее застрелил. Его под суд. Простили только потому, что он сделал все это в состоянии аффекта, но строго предупредили.
| Интервью и лит.обработка: | А. Драбкин, Н. Аничкин |
