Родился я 8-го февраля 1926 года в Башкирии. Была такая деревенька Гумбетово в Федоровском районе. Мама рожала много раз, но несколько детей умерли еще в младенчестве, и нас осталось четверо: сестра Феня, я, Катя да Ефим.
Семья была крестьянская, и до того как началась коллективизация, жили мы крепко. О том как нас раскулачивали можно целую книгу написать, но я не хочу об этом вспоминать… Когда отобрали и землю и скот, отец категорически отказался вступать в колхоз и мы переехали в Стерлитамак. Вначале отец работал плотником на лесозаводе, а потом стал рубщиком мяса в «Базаркоме».
Как вы узнали о начале войны?
Были летние каникулы, и мы с друзьями на лодке доплыли по Белой до самого Белорецка. И лишь когда вернулись назад, мать мне сказала. Но я даже не удивился, ничего. Нам-то пацанам чего?
Осенью как обычно пошли в школу, я в 14-й учился, но где-то в октябре к нам пришли из ремесленного училища при станкостроительном заводе имени «Ленина», только что эвакуированного из Одессы. Стали агитировать поступать к ним, и я сразу вызвался: «Я хочу!» А парень я был хулиганистый, верховодил нашими пацанами, и за мной еще ребят десять подались. Нас всех зачислили и направили в 5-й цех.
Сперва работал шабровщиком, станины шабровал, но вскоре меня перевели слесарем-сборщиком. Но и моторы скоростей я недолго собирал, потому что уже в декабре что ли, нас собрали в отдельную команду и отправили в деревню Куганак – возить дрова, чтобы топить цеха. Выдали салазки на лыжах, с которыми мы ходили километра за четыре-пять. Там в лесу уже стояли заготовленные дрова, а мы их просто грузили на салазки, и везли назад. По полкуба вдвоем перетаскивали на полустанок в Куганаке и складывали там в поленницы. Каждый день так делали по три-четыре ходки. Всю зиму собирали, а потом подогнали пять пульманов, нагрузили и отвезли на завод.
Немного поработали на заводе, но угля почти не было, кузницу топить нечем, поэтому опять собрали всю нашу группу и отправили в Караганду - уголь грузить. Двадцать человек нас было, а старшим назначили одессита по фамилии Вассерман. И летом 42-го мы там проработали несколько месяцев. Там этого угля были целые горы. Вагон подгоняли к ленточному транспортеру, а мы по два человека совковыми лопатами с двух сторон закидывали. Если не ошибаюсь, за смену нагружали один вагон. Но работали тяжело, а кормежки почти никакой, баланда одна… Нам всем выдали постельные принадлежности: одеяло, подушка, матрац, простыни, так мы их сразу обменяли на еду. Но через какое-то время меня сам мастер отвел в сторонку и говорит: «Ребята, бегите домой, не то все здесь подохнете!» И мы все разбежались…
Как я добрался до Челябинска, даже не помню. По-моему, еще все вместе. А вот оттуда уже кто как мог. А я там на вокзале сошелся с местными воришками. Туда-сюда, познакомились: «Ну, как там жизнь в Стерлитамаке?» - «Жить можно». И один из них дал мне ключ. Я на остановке дверь вагона открою, мои ребята нырк туда, попрячемся, кто, где, пока поезд не двинется, а там уже разбирались. Вот так добрались до Уфы, а оттуда до Стерлитамака уже легко. Правда, тогда я чуть не погиб. Ехал на крыше вагона, трубу обнял и уснул. А проснулся оттого, что меня крепко тряхануло, еще бы чуть-чуть и точно бы скатился…
![]() |
Страничка из красноармейской книжки |
Мы тогда жили за Ашкадаром и помню, приехал домой утром, тут как раз и соседка пришла. Стою на пороге, и слышу через дверь, как она спрашивает родителей: «А как там Толик?» Тут я дверь открываю, мать с соседкой чуть в обморок не упали…
Из Караганды-то мы все вернулись, но на завод решили не возвращаться, потому что фактически сбежали оттуда, да еще и продали казенное белье. Но нас стали вылавливать и многих из наших тогда посадили. По шесть месяцев давали… А к нам домой раз пришли, другой, но всякий раз я успевал спрятаться. Отец в то время уже работал завхозом в одном из госпиталей, и я там у него среди раненых скрывался. Но сколько так можно было бегать? И в один момент я сказал отцу: «Лучше в армию пойду, чем в тюрьму!» Отец через начальника госпиталя вышел на людей в военкомате, мне выписали повестку, и помню, что на 23-е февраля оказался в Тоцких лагерях.
Вначале я попал в Алкино, это под Уфой. Там находился большой пересыльный пункт, и постоянно приезжали за солдатами «покупатели». Помню, приходил набирать один моряк, а мне очень хотелось во флот, но не взяли. А попал я в учебный разведывательно-артиллерийский полк, и в этом 6-м УРАПе пробыл месяца три, наверное. Ох и натерпелись мы там… И голодали, и мерзли, я даже палец на ноге отморозил. Ботинки-то выдали тесноватые, вот и отморозил…
А голодали так, что я даже шинель у командира полка стащил. Как-то послали нас двоих к нему на квартиру ремонтировать свет. На стуле висела шинель, и когда уходили, я ее прихватил и поменял у бабки из ближней деревни на двадцать пирожков. Два дня их ел, но меня, конечно, быстро вычислили и посадили на пятнадцать суток на гауптвахту. Хорошо еще, что дали простого ареста, а то по строгому баланду таскали только через день…
Какое-то время отсидел, и тут ребят с нашей батареи поставили в караул. В один день они пришли ко мне и говорят: «Толя, там пришел какой-то капитан, набирает на фронт!» Я упросил старшину, он меня отпустил, и пошел и вместе со всеми встал в строй. Все училище там выстроили. А капитан со списком ходил вдоль строя, смотрел и указывал: «Этого! Этого! Этого!» А я же почти все пятнадцать суток уже отсидел, меня шатает от ветра… Он дошел до меня, развернулся и пошел. Я сразу расстроился, эх, опять не взяли, опять голодать… Но капитан прошел немного, вернулся и показал на меня: «И этого!»
И всех кого он отобрал, перевезли в Гороховецкие лагеря, где находилась четыреста какая-то разведшкола, и там нас очень интенсивно тренировали месяца три. Учились ползать, маскироваться, часовых снимать. Карты изучали, ориентиры, хорошо учили, по-настоящему. Если в Тоцких было больше теории, то здесь уже больше практики. Правда, кормили там тоже паршиво. Опять эта ненавистная баланда, в которой плавает кусочек картошки и одна лапшичка… Поэтому бывали случаи, что ребята умирали от голода… Мне два раза родители прислали по 300 рублей, но разве это поможет? Стыдно признаться, но даже по помойкам шастал…
![]() |
Белоклоков А.Е. (1942 г.) |
Наконец погрузили в эшелоны и отправили на фронт. Привезли в Оршу, расположились в больших землянках. Там, кстати, произошел забавный случай. Как-то к нам туда с проверкой приехал какой-то высокий чин, чуть ли не маршал. Высокий такой. А я как раз дежурным был, на улице подметал, и когда увидел их группу, то побежал вниз, думал, хоть предупрежу напарника. Но не успел. Они зашли, а он как раз лазил под нарами и выметал мусор, только ноги торчали. Тут как раз все это офицерье заходит, один из них пинает его за ногу: «Чего там делаешь?» А он оттуда: «Да вот, мусор выметаю, какой-то х.. должен приехать… Все накидали, а я убирай!» - «А ну-ка вылазь!» Он высунулся и сразу все понял… Но ничего ему не сделали, сам маршал сказал: «Ничего, всяко бывает! И еще хуже случается».
В какую часть вы попали?
Весь наш выпуск включили в состав 112-го ОРАД - отдельный разведывательный артиллерийский дивизион.
Какими были задачи дивизиона, его состав, структура?
В дивизионе было по одной батарее 152-мм и 122-мм орудий, но главной нашей задачей была разведка. Мы должны были обнаруживать цели для нашей артиллерии и определять их координаты. Поэтому в штате и топоразведчики были, и фоторазведчики. Их возили над передовой на «кукурузниках», а они снимали. Если не ошибаюсь, дивизион подчинялся штабу 6-го Артиллерийского Корпуса РВК, который постоянно перебрасывали на самые нужные направления по всему 1-му Белорусскому Фронту. Командовал дивизионом майор Фролкин. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому майор Фролкин Павел Григорьевич 1905 г.р. был награжден орденом «Александра Невского»: «Командир 112-го Отдельного разведывательного артиллерийского дивизиона майор Фролкин проявил себя всесторонне развитым офицером. В боях на плацдарме на реке Одер и в боях за Берлин, выполняя под его командованием задачи по разведке огневых средств противника, дивизион разведал координаты 89 артиллерийских и минометных батарей, и 46 отдельных орудий, из которых 73 батареи и 9 отдельных орудий были подавлены огнем нашей артиллерии. Тем самым 112-й ОРАД содействовал нашим наступающим частям в успешном проведении операции по взятию города Берлин»).
А меня назначили старшим звукометристом при 1-й батарее. Мы занимались тем, что на звукопостах с помощью специального оборудования засекали позиции немецких артиллерийских батарей. Но дело в том, что у нас во взводе разведки организовали две группы «лазутчиков» и старшим одной из них назначили меня. Поэтому в основном я был в «лазутчиках». Время от времени ходили в тыл к немцам, приходилось и «языков» таскать.
Если можно, об этом поподробнее.
Бывало, придет начальник разведки дивизиона: «Старшой, нужен язык!» А если он повторит: «Нужен особый язык!», значит все, нужно непременно офицера тащить. Но вначале к немцам не лазили, потому что наступали хорошо, а «языки» нужны только в обороне. А как только линия обороны стабилизируется, вот тут уже начинали лазить. Почти всегда мы ходили нашей группой. Пятеро нас было. Во-первых, наша радистка – Яннина по фамилии Корпусь что ли. Но мы ее Ольгой звали, это был ее позывной. Она отлично знала немецкий язык и вообще была на редкость боевая девчонка. Белоруска или латышка, она после войны в Минске жила на улице Ленина дом 87 или 89. Как-то раз я поехал к ней в гости. Назвал таксисту адрес, смотрю, а он так с опаской покосился на меня. Оказывается, это был ведомственный дом КГБ. Ее муж был каким-то офицером, но погиб в авиакатастрофе, когда летел с делегацией в Чехословакию.
«Мышоноком» мы звали парня по фамилии Минуллин что ли. Деревенский парень откуда-то из-под Казани. Маленький, но невероятно шустрый. Чуть ли не в ногах у часовых ползал, и те его не замечали. Бывало, кинжалом ранит немца, свалит, тут и мы наваливаемся, хватаем и тащим его. После войны он ко мне раза три в гости приезжал.
«Следопытом» мы прозвали сибиряка Колесникова, потому что он был потомственный охотник из Забайкалья и умел совершенно бесшумно ходить. Всегда пускали его вперед, а сами шли чуть позади. А хохла Гришу Хлопчука мы прозвали «верблюдом». Потому что он хоть и был такой же молодой, как и все мы, но был такой здоровенный парень, что мог таскать на себе «языков».
![]() |
С товарищами на границе с Германией |
А разве немцы сами не шли?
Обычно ведь как? Придушишь немца, и пока он не очухался, его пер на себе верблюд. А как очухается, уже, конечно, сам.
А у вас самого было какое-то прозвище?
Меня после одного случая прозвали «Пан». Уже где-то за Брестом мы форсировали какую-то речушку. А по ту сторону находилась польская деревня и мне приказали разведать, что там. Вдвоем с Матюхиным пошли туда. Переправились, полазили там, нашли одного мужика, вроде все тихо. Захожу в сарай, а там стоит серый жеребец, мощный такой жеребчина. И карета. Но я же не деревенский, обращаться с лошадьми не умел, попросил напарника: «Запряги, давай!» А сам нашел там польскую шляпу, у нее торчали кистики такие, вроде как перышко. В общем, надел шляпу, натянул какой-то мундир, сел в эту коляску, а Матюхин на козлы. Так к своим и приехали. А ребята как увидели нас стали кричать: «Пан приехал! Пан приехал!», вот отсюда и пошло.
Расскажите, пожалуйста, о том, как вам пришлось ходить в поиски. Как их организовывали, как далеко ходили, насколько успешно?
Я вам сразу скажу. Еще до недавнего времени я все помнил, но вот в последние два года голова стала плохо работать и я многое забыл. Но если не ошибаюсь, всего на моем счету шестнадцать вылазок и все кроме одной успешные. Лишь однажды нам не удалось притащить «языка».
Давайте тогда начнем с этого неудачного поиска.
Мы же всегда ходили на задания нашей группой, а тут по какой-то причине не получилось. Набрал четверых ребят, пошли, взяли «языка», но уже на обратном пути, немцы нас обнаружили и открыли сильный минометный огонь. Но мы все-таки прорвались на нейтральную полосу и засели в глубокой воронке. Пятеро и немец с нами. Сидели-сидели и вот тут, я и сам до сих пор не понимаю, почему, почувствовал острое желание уйти. Говорю ребятам: «Все, хватит сидеть, пошли!» Но смотрю, никто даже не собирается идти. А меня что-то прямо тянет, прямо толкает, уйти из этой воронки. Все-таки выскочил, думал они побегут за мной. Пробежал метров пятнадцать-двадцать, оглянулся, никто за мной не бежит. Возвращаюсь, а там уже кровавая лужа и месиво: головы, руки, ноги - прямое попадание мины… В общем, вернулся я один, все рассказал, так и так получилось, тут наш начальник разведки, капитан, пистолет выхватывает и в крик: «Расстреляю!» Обошлось, но я потом чужих ребят с собой никогда не брал. Думал, всего один раз взял и сразу так попался… Невезучие какие-то…
А так обычно наши вылазки проходили по одному похожему сценарию. Разведчики-наблюдатели, которые постоянно находились на передовой, подбирали нам место для перехода. Помню, как-то они в стереотрубу заметили, что в одном месте немецкий офицер ходит в туалет в одно и то же время. И говорят мне со смехом: «Старшой, приведи нам того засранца. Он все время туда ходит, наверное, уже все там обосрал…» Пошли, подождали, он, как обычно пришел. Снял пистолет, сел, а тут мы сзади подходим: «Хенде Хох! Ауфштейн!» Привели, оказался майор.
В какое время переходили линию фронта?
Мы ходили только ночью. А как перейдем, сразу искали провода связи. Подключались к ним, Янина слушала, и уже потом решали в какую сторону идем. Или же, врываемся в переднюю линию, хватаешь первого попавшегося, придушишь немного и тащишь.
![]() |
Бойцы 112-го ОРАД в Германии |
Далеко ходили?
Когда как, но в основном старались уйти подальше. Особенно если непременно нужен офицер, то приходилось заходить дальше. В последнюю нашу вылазку именно так и получилось.
Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.
В январе 45-го мы стояли в обороне на Сандомирском плацдарме. Ходили там за «языками», все было. И за несколько дней до наступления приходит начальник разведки нашего дивизиона капитан Кочарыгин что ли, вызывает: «Ну, старшой, нужен язык! Нужен особый язык! Для штаба фронта!» Три раза он это повторил. А что я могу сказать: «Будет сделано!»
Высмотрели место для перехода, перешли, быстро нашли связь. Ольга подключилась к ним, подслушала: «Ой, тут штаб какой-то, потому что немаленький разговор!» Прошли по этой линии километров пять, смотрим, стоят четыре или пять отличных блиндажей. Сняли часовых, и мы с Ольгой ворвались в блиндаж. Дело уже под утро, а там два полковника не спят – склонились над картой. Чтобы шума не поднимать, я одного сразу ножом по горлу, а второго по черепку, кляп в рот, и потащили.
Обратно шли долго. Ведь зачастую в темноте провод потеряешь, опять ищешь его. Немцы, кстати, чтобы свои провода отличать, старались их как-то отмечать. Например, красные тряпочки наматывали или еще как-то. В общем, в ту же ночь мы не успели вернуться, поэтому целый день провели в лесу в двух кучах хвороста. Ребята в одной, а мы с Ольгой и немцем в другой. И только на следующую ночь вышли к своим. Помню, что это было на старый новый год.
А назад, кстати, линию фронта как переходили?
Всяко бывало. И тем же местом и другим, по ситуации смотрели. Прошли передовую, смотрим, земля трясется… Что такое думаем? Смотрим, а пехота уже рассредоточилась, а кругом танки, много танков. Тут какой-то полковник, видно командир полка, нас увидел: «О, мне как раз язычок нужен!» Говорю ему: «Товарищ полковник, если вам язык нужен, то сходите и возьмите!» Он сразу за пистолет и на меня: «Ты как разговариваешь?!» Я затвор передернул: «Товарищ полковник, у вас в пистолете семь патронов, а у меня семьдесят два! Мы «языка» тащим для штаба Фронта! Для самого Жукова!» Тут он сразу аж присел… - «Лучше дайте нам машину!» Поехали, и смотрим, а там орудия чуть ли не на каждом метре стоят. А стволы у них аж синие уже, но по пояс голые солдаты снаряды все подносят и подносят…
Приехали, а там даже не НП, а какая-то гора - блиндаж в двенадцать накатов, заваленный сверху камнями. Говорю часовому: «Ведем «языка» к Жукову!», а он не пускает. Тут вышел какой-то подполковник: «Давай, заводи!» Завели, расспросили, как что, начали допрашивать немца. Потом Жуков спрашивает меня: «Ты что, один за ним ходил?» - «Нет!» - «Заводите всех!» Ребята зашли и Жуков спрашивает: «Какие-то награды у нас есть?» Этот подполковник полазил в каком-то ящичке: «Нет, товарищ маршал, одна мелочь. Самое большое – «звездочка!» И нам всем пятерым вручили по ордену «Красной Звезды». Нас даже сфотографировали в этот момент, но, к сожалению, эта фотография куда-то у меня затерялась.
Приезжаем в свой дивизион, все рассказали, а Кочарыгин аж разъярился: «Почему приказ не выполняешь?!» Мол, почему «языка» привезли не к нему, а сразу к Жукову? Он же за это дело награды получал. - «Как не выполняю? Позвоните Жукову и спросите!» Ну, тут он маленько утихомирился, а то сразу «расстреляю»…
![]() |
122-мм орудие 112-го ОРАД на позиции у г.Альтдам (из личного архива) |
А вы не боялись, что вас за такое поведение могут отправить в «штрафную роту»?
Так мы же и сами были как штрафники, ничем не лучше.
А как началось наступление все время бои, бои, бои… Освобождали Варшаву, Лодзь, Коло, но особенно тяжелые бои шли в Познани. Там же была целая крепость. Орудия чуть ли не на пневматике выезжали из укрытий, обстреляют нас, а потом сразу обратно в укрытие. Долго так с ними возились бы, пока какой-то поляк из местных не подсказал: «Нужно прокопать от реки канал и пустить им туда воду!» Тогда мигом подняли все силы: войска, поляков, и где-то за сутки прокопали траншею метров на 300-400. Пустили туда воду и немцы сами вылезли… Уже после войны я как-то оказался в Польше и в том числе довелось побывать и в Познани. Побывал на экскурсии в этой крепости и поразился - там же целый подземный город… Из тех боев, в которых мне довелось участвовать, самые тяжелые были именно в Познани и в Берлине. На перекрестках стояли бетонированные доты, и из них немцы лупили из крупнокалиберных пулеметов и зениток. Пули и снаряды летали вокруг как пчелы… Именно там меня и ранило единственный раз.
Недалеко разорвался снаряд, и осколок попал мне в левую руку. Но я даже и не почувствовал сперва, пока мне кто-то не сказал: «А ты чего, старшой, весь в крови?» Фрида Марковна, наш врач, меня перевязала, наложила швы, но в санбат я не пошел, потому что дивизион пошел вперед, и я боялся, что не попаду в Берлин.
А в Берлине, помню, в одном месте застряли и мне говорят: «Старшой, дот мешает продвижению!» И мы втроем, но не с моей группы ребята, пошли. А пробирались как. У них же на весь квартал один дом, так мы во двор или по крышам, или межквартирные стены взрывали гранатами. Нашли в одном месте склад фаустпатронов, а нас ведь уже научили, как ими пользоваться, и прямо закидали ими этот дот…
А еще когда только пробирались к доту, в одном месте, смотрим, горит подвал. Пламя из него иногда прямо вырывается и водкой пахнет. Говорю ребятам: «Давайте залезем, посмотрим, что там!» Зашли, а там целый склад – стоят ящики с бутылками и большие деревянные чаны. И когда пошли обратно, решили зайти и набрать водки. Набрали бутылок десять, пришли обратно, и тут нас увидел начальник разведки. Сразу ко мне: «Откуда, гаденыш, столько водки приволок?!» - «Так там целый склад есть, можете сходить!» - «Ты давай не разговаривай, а принеси еще!» Взяли мешок, пошли туда, а там уже столпотворение: подводы понаехали, машины, а в самом подвале по колено водки разлито. Ведь солдатня как? Кран один, так он стрельнет в чан. Весь чан уже перестреляли… Но потом немцы засекли, что там много наших собралось, и как обстреляли из минометов… Все кинулись разворачиваться, крик, шум, ругань. Много наших там погибло…
![]() |
Немецкие пленные. (из личного архива) |
Где и как встретили Победу?
В Берлине. Помню, числа 2-го оказались в Рейхстаге. Почти из всех его окон висели флажки с белыми флагами, так я рубаху с себя снял, разорвал, и тоже наделал и повесил флажков на 2-м этаже. Потом начали по подвалам лазить. Смотрю, солдат несет коробку часов и всем раздает. Мне тоже дал. Хорошие часы, они у меня потом еще долго были.
В общем, полазили там, потом смотрю, ребята на стенах расписываются. А у меня был немецкий офицерский кортик, который я подобрал в каком-то доме. Отличная вещь, насквозь пронизывал… И этим кортиком я на стене вывел – «разведчик Белоклоков из Башкирии». И когда в 48-м году проездом из Ленинграда я опять оказался в Берлине, то пошел посмотреть на Рейхстаг, и видел свою надпись.
Как победу отметили?
В воздух палили все, страшная пальба… Но мне больше запомнилось другое. В июне в какой-то деревеньке под Берлином наше командование решило устроить гулянку для офицеров. Всех немцев эвакуировали, всю деревню оцепили, а наш взвод в числе других прислали для охраны. Легковушек с офицерами понаехало, наверное, штук пятьдесят. И ниже подполковника никого не было, да и то единицы. А остальные сплошь полковники да генералы. Окна в доме большие такие были, и мы с ребятами, конечно, посматривать в них.
Когда приехал Жуков, ему поднесли что-то вроде торта, сделанного в виде Кремля. Выпивал как все и совсем не чувствовалось, что он там командует. Но пробыл недолго, потом встал, ни с кем за руку не прощался и ушел. А все остальные ближе к полуночи уже подпили, и вся солдатня собралась под окнами, смотреть, как они гуляют. Помню, как какой-то генерал снял обувь, и вышел танцевать в носках…
Но вскоре какой-то полковник, который видимо там командовал, наказал официантам наскоро убраться и сам все закрыл. Но только все ушли, как кто-то прикладом разбил стекло, и вся солдатня полезла в окно, точь в точь как в фильме «Веселые ребята»… Бросились к столу. Кто жрать хотел, стали собирать еду, а я нашел какую-то кастрюлю, и ходил вдоль стола и сливал в нее водку. Литров десять, наверное, собрал. Потом пошли обратно через поле, и где останавливались, отпивали из этой кастрюли…
А вообще вы на фронте выпивали?
У нас многие выпивали и я в том числе. Тем более всем выдавали по сто граммов, а нам, разведчикам, сто пятьдесят. И продуктов нам больше выдавали, а когда в разведку шли, старшина нам всем наливал по фляге. А вернулись – отбирал. Но мы, конечно, редко возвращали. Так что у нас всегда было что выпить. В батарее было четыре девушки: две радистки, телефонистка и у фотографов, так чуть свободная минутка они сразу к нам, потому что знали, что у разведчиков всегда что-то есть: шоколад, спиртное. Напоишь их… И награды обмывали. В стакан с водкой мокнешь их три раза и вперед… Но после войны, конечно, строго стало и почти не пили.
![]() |
Брошенное немецкое орудие. (из личного архива) |
Какие, кстати, у вас боевые награды?
Ордена «Славы» 3-й степени, «Красной Звезды», медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией». (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому ефрейтор Белоклоков А.Е. был награжден медалью «За боевые заслуги»: «Ефрейтор Белоклоков показал себя смелым, мужественным бойцом. Звукопост тов.Белоклокова работает безотказно. Несколько раз под огнем противника восстанавливал связь.
Когда в районе Хохонруг противник произвел огневой налет и связь со 2-м звукопостом была выведена из строя, тов.Белоклоков под сильным обстрелом вышел на линию и восстановил связь, чем обеспечил работу батареи. При этом были засечены пять артиллерийских батарей противника, которые были подавлены огнем нашей артиллерии.
В гор.Берлин во время развертывания звукопоста противник произвел огневой налет по кварталу по которому должна проходить связь. Несмотря на обстрел тов.Белоклоков своевременно проложил связь» - прим.Н.Ч.)
Насколько справедливо награждали?
Да вроде справедливо. Но вот наш капитан с нами в поиски не ходил, а ордена получал исправно.
А вы почему, кстати, по всем армейским документам Антон?
Родители меня назвали Антоном, но когда демобилизовался, то здесь в Стерлитамаке подружился с одной девчонкой. Но ей мое имя не нравилось, казалось слишком простым, и через ее отца, а он был начальником городской милиции, я поменял себе имя в документах.
Как вы сами считаете, благодаря чему живым остались?
А черт его знает… Это меня бабушка, наверное, отмолила. Она у нас прожила 106 лет, была очень набожная, и когда я приехал в отпуск, сказала мне: «Толенька, я за тебя так молюсь, так молюсь! Все время перед иконами стою, лишь бы ты остался жив…» А когда я на фронт уходил, она мне крестик с собой дала, и я его все время носил. Командиры попрекали, конечно, но почти все деревенские и крестики носили, и иконки в мешочках. Ведь когда под бомбежками или под пулями сидишь, только и бормочешь «Господи, Господи…» Вроде как особо и не веришь, а чуть прижмет, сразу «Господи, помоги!»
Но вы можете выделить самый явный случай, когда могли погибнуть?
Да, считай каждый день мог погибнуть, на передовой это легче легкого… Правда, я почему-то и не думал, что погибну. Была какая-то внутренняя уверенность, что останусь живым. Но взять, например, этот случай с воронкой. Я когда дома рассказал про него, как меня оттуда буквально кто-то вытолкнул, то бабуля мне так сказала: «Это твой ангел-хранитель тебя охранял!»
Или, например, такой эпизод. Как-то уже в Германии нас на недельку вывели на отдых. Расположились в каком-то доме, а для наших «студебеккеров» вырыли укрытия. Но ночью один из шоферов что-то проверял, зажег подфарник, а тут, откуда ни возьмись, налетели немецкие самолеты и бомб пять сбросили. Много ребят из дивизиона погибло, в одном доме вообще всех наших смешало, а я опять живой… А кому-то не так везло…
![]() |
Личный состав 112-го ОРАД |
Служил у нас, например, такой Юра Ревич. Москвич, отец у него был вроде как дирижер. Когда уезжали на фронт, то из Москвы приехала его мама и ехала с нами чуть ли не до самой Орши. И все наказывала капитану: «Если останется жив, все для тебя сделаем!» Но под конец войны Юра погиб… (По данным ОБД-Мемориал стрелок 311-й СДОС (112-й ОРАД) красноармеец Ревич Юрий Вениаминович 1926 г.р. погиб 16.03.1945 г. Извещение было отправлено на адрес отца: Москва, ул.Герцена, 13 кв.14. – прим.Н.Ч.)
А у вас на фронте не было такого ощущения, что мы воюем с неоправданно высокими потерями?
Как вам сказать… Все таки мы, русские Иваны, во многом дураки и очень часто шли напропалую. Многое по-дурацки делали… Как-то в Польше я видел последствия боя у деревни Миясо что ли. Так там стояло штук 15-20 наших подбитых танков… То ли командование виновато, то ли там место такое дурное. С одной стороны озеро, с другой сопка, поэтому их там зажали и пожгли…
А вам самому много немцев пришлось убить?
Сколько убил, не считал. Но только часовых я человек десять снял…
Хорошо известно, что застрелить, например, или зарезать это совсем не одно и то же.
Ножом, конечно, тяжелее убивать. Я же когда тому офицеру горло перерезал, то голова совсем отвалилась… Но это поначалу еще брезговали, а потом уже настолько привычные стали. Конечно, жалко было погибших, очень жалко, особенно если кто-то из знакомых погибал на твоих глазах. Но к смерти быстро привыкли, думали, сегодня его, а завтра меня… Ведь когда после боя столько трупов кругом валяются, то на них уже и внимания особого не обращаешь. Со мной даже был такой случай.
Как-то нам принесли поесть, и я стал смотреть, куда бы присесть. Смотрю, немец лежит, ноги поджал и руки вроде как-то так перед собой. Так я ему на коленки сел, котелок сунул в руки и сижу хлебаю… Но тут старшина проходил, как увидел, пнул меня, я в одну сторону, котелок в другую: «Совсем обнаглел, сидеть на мертвом человеке!» - «Так это же не человек, а фашист…»
Вы испытывали к немцам ненависть?
Не ко всем. Конечно, были среди них и злые и грубые, но многие относились к нам хорошо. Когда союзникам выделили зоны в Берлине, то они в ответ выделили нам зону за Эльбой, и мы оказались в городе Гера. Прекрасный городок, а я там вообще жил как туз. Познакомился с одной девчонкой, а она оказалась дочерью самого бургомистра города. Марта Бауэр ее звали. И пока жили там, все бегал к ней в самоволки. Так не поверите, ее отец и мать ко мне настолько хорошо относились, словно к родному сыну.
![]() |
Бойцы 112-го ОРАД |
Сейчас принято говорить, что наши войска в Германии чуть ли не поголовно занимались насилием и мародерством.
Такое было, но во время войны. И грабили и насиловали, там святых было мало... Да я и сам не святой… Бывало немца поймаешь, обыскиваешь: «Часы есть?» – «Найн! Найн!» Я так одного старика лет семидесяти даже избил. Нашел у него в носке золотые карманные часы. Стекла закрывались крышками, и какая-то надпись, видимо дороги ему были как память. Конечно, потом мне было стыдно. Отобрал и ладно, но зачем же бить старика? Но я разозлился, ведь соврал, что нет, и врезал ему прикладом раза два-три. Но в 49-м как-то ушли на обед, так кто-то стащил у меня эти часы и снял с кителя орден «Славы». Сколько не искали, но так и не нашли.
А так сколько всего там творилось… Но насиловали в основном не фронтовики, а тыловики. Ведь когда в Берлине начались бои, из него хлынула масса гражданских беженцев. Шли по дорогам со своими тележками набитыми барахлом и вот тут их тыловики ловили, грабили, а девушек насиловали. А фронтовикам просто некогда было этим заниматься. Ведь все время наступали, бои, бои, бои.
Но, конечно, ситуации бывали разные. Вот у нас, например, был один Лева из Ленинграда. Так он этих немцев бил беспощадно. Спрашиваю его: «Лева, ну зачем же ты так?!» - «Все мои в блокаду с голоду умерли, а я их что, жалеть буду?!» И разве его нельзя понять?..
Были у вас какие-то трофеи?
Пистолет был, парабеллум, кортик, много часов. Дома все пустые, зайдешь, хозяев нет, сбежали, но в доме все чистенько прибрано. А наши зайдут, начнут все колотить, посуду швырять. Я все ругался на них, не мог понять, для чего это делают. Помню, зашли в один дом, тут один из наших из автомата тррррр по буфету… Спрашиваю: «Ванька, какого хера?» - «Так вчера кто-то среди посуды двое часов нашел». Так что когда ходили по домам, первое что искали это часы. В какой-то момент у меня их штук сорок набралось. Бывало, отдыхать сядем, я их из сумки вывалю, и как дурак сижу, любуюсь, как они тикают. А что вы хотите, мы же и не видели их… Наши грамотные ребята, москвичи или ленинградцы подсказывали – эти хорошие, а эти можно сразу выбросить. Помню, нашей врачихе - Фриде Марковне подарил из своей коллекции женские золотые часики.
А дяде я прислал опасную бритву, так она оказалась просто исключительного качества. Он ею лет двадцать потом брился, пока она не сточилась совсем. Говорил, что совсем не чувствуешь как бреет. А когда демобилизовался, какие-то вещи, даже велосипед с собой привез.
И посылки домой посылал. Помню, прислал родителям какие-то костюмы, ботинки, даже шляпу–цилиндр. Такой знаете, который сожмешь, а потом стукнешь по нему, он откроется. И думал, где бы трость достать для полного комплекта. Думал, вот приеду домой, так наряжусь… Но родители все это барахло продали в наш театр.
![]() |
Белоклоков А.Е. |
Многие ветераны признаются, что некоторые офицеры слишком усердствовали в «трофейном вопросе».
Я не то, что видел, однажды нам пришлось грузить грузили целый самолет барахла для какой-то московской шишки. Там в основном хорошая мебель была. Но в этом вопросе не только командиры злоупотребляли.
На почте, например, эти крысы-почтовики постоянно придирались, то угол им не тот, то шов не такой как нужно, чтобы люди психовали, бросали, а они сразу подбирали…
Еще что было. За передовыми частями шли трофейщики, вот они собирали всякое добро. А с Украины гражданские привозили снаряды, а как ехать обратно, добра наберут по брошенным домам, до вокзала довозили, там в пустые вагоны кидали и домой. Но эти украинцы все подряд набирали. Даже поговорка такая была – «Где хохол прошел, там еврею делать нечего». Помню, в Польше что ли один такой хохол загрузил на повозку полные тюки, а тут налет. Во время бомбежки лошадей убило, все расшвыряло, так среди этого барахла оказалось все, вплоть до нестиранных трусов…
![]() |
Марта Бауэр |
А вообще, какое впечатление на вас произвела заграница?
В Германии, конечно, очень понравилось. Города красивые, чистые, аккуратные. И в Польше показалось неплохо, вот только народ ху.вый… Не любили поляки нас и были случаи, что убивали наших солдат. Даже после войны такое случалось. Я в Германии до 49-го года служил, сколько в самоволки бегали, показывали ребятам из призыва 28-го года, где какие магазины, где проститутки, и всегда все спокойно. Даже не слышали почти, чтобы такое было, а вот в Польше убивали…
Правда, в Германии был такой случай. Как-то мы попали в караул. Я как разводящий развел всех по постам, а сам, думаю, пойду-ка в сад наберу яблок. Взял плащ-палатку, пошел, смотрю, какого-то солдата человек двадцать немцев окружили с вилами, граблями и точно кончили бы его. Но я из автомата как очередь дал, все немцы сразу разбежались. А если бы оказался без оружия, то и меня бы точно убили…
А так, конечно, бросались в глаза чистота, достаток. Ведь до этого нас учили и внушали, что за границей везде нищета. А как зашли, то во всей Германии я нигде не видел дома покрытого соломой. Или жесть или черепица. А уровень культуры такой, что нам и сейчас до них как до неба…
Из Берлина нас вывели под Потсдам, в деревню Гельтоф что ли. Там на реке Хафель большое озеро чуть ли не на сто километров, и нас расположили в замке посреди этого озера, в котором раньше располагался немецкий госпиталь. Наше отделение приехало одним из первых, а там красота: чистейшая вода, рыбки разные плавают. Все чистенько, аккуратно, приятно посмотреть кругом, но как только там поселились наши… Мослы с кухни надо выносить на помойку, так нет же, стали бросать их прямо в окно… На окне висела сетка от мух, так ее порвали и прямо в озеро…
А какие туалеты были! Чуть ли не в мраморе, красивые умывальники, краны шикарные. А наши пришли, сразу все переломали, канализация забилась… Приехал ее чистить вроде как один из местных бауэров. И что вы думаете?! Оказался русский, сибиряк, который в 1-ю Мировую попал в плен и так и остался потом там жить. Так он нам сказал так: «… у немцев за столько лет ни разу не пришлось чистить канализацию, а как вы пришли через каждые две недели…» Так что в этом отношении мы были некультурные. Ну, о чем говорить, если когда мы вошли в Германию, то сам командир дивизиона учил нас как пользоваться унитазами. С ногами же залазили… А с другой стороны где нам было этому учиться?!
Даже такой пример. Немку на улице поймаешь: «Пошли!» Так она сначала лезет в сумочку, а там платочки, тряпочки, даже пузырек с водой. Не то, что наши Машки, подолом обтерлась и пошла…
С особистами приходилось общаться?
Они уже только после войны активизировались, а во время войны я их и не помню.
Почти все ветераны признаются, что им хоть раз пришлось присутствовать на показательных расстрелах.
Нет, показательных расстрелов я ни разу не видел. Но этот наш Олег Кочарыгин однажды застрелил одного солдата. За что не знаю, за дело, наверное. Потому что над тем солдатом был товарищеский суд. Он вроде кого-то из наших солдат застрелил, то ли еще что натворил…
Вообще наш капитан был вредный, но справедливый. Но бывало так с ним поругаемся, что я ему сам говорил: «Смотри, капитан…»
![]() |
Белоклоков А.Е. |
А на фронте конфликты между солдатами, драки, например, случались?
На передовой такого не помню, а вот после войны всякое случалось. А уж как мы дрались… Я же по своей дурости даже в Ленинград попал на учебу.
Вскоре после войны наш разведдивизион расформировали, и я попал в артиллерийскую часть. Но я-то в артиллерии не очень, поэтому меня назначили в расчет подносчиком снарядов. Там нами командовал какой-то лейтенант, и вот как-то на занятиях на полигоне мы должны были ползать по-пластунски. А мне это надо, я ведь пол Европы на животе прополз? В общем, крепко поскандалили с ним, и когда пришли в часть, он мне так сказал: «Вот ты, старшой, какую пользу Родине принес?!» Этот сопляк только прибыл с училища и меня такое спрашивать… У меня аж все вскипело внутри… Рядом висел противопожарный щит, так я в бешенстве к нему подпрыгнул, схватил кирку и плечо ему фактически сшиб напрочь… Его увезли в госпиталь, но он, наверное, калекой остался...
Меня, конечно, на гауптвахту и должны были судить. Но этот самый Кочарыгин узнал об этом и пришел за меня заступаться: «Его нельзя судить, он же у меня был первым разведчиком! Об их группе даже во фронтовой газете писали». А тут как раз набирали группу, чтобы направить на учебу в Ленинградское училище, и он добился, чтобы меня в нее включили.
Девяносто человек нас собрали и отправили в Кингисепп. В 1-ю школу АиР. Если не путаю, это расшифровывается как артиллериийско-инструментальная разведка. Помню, рядом с этой подготовительной школой стояла чайная, но денег у нас почти не было, так мы туда прямо с вещами ходили. Мы же из Германии все с вещами приехали. У кого чемодан, у кого два. А там в Ленинграде я познакомился с девчонкой, стал ездить к ней на свидания, и однажды произошла такая история.
Как обычно проводил ее, но на вокзале нарвался на патруль: «Ты чего не по форме одет?» А мы еще в Германии пошили себе новую форму, поэтому выглядел я отлично: китель, офицерский ремень, фуражка. Говорю им: «Так форма сейчас такая!» - «Нет, по уставу фуражка сержантскому составу не положена!» Взяли, и оторвали мне козырек… Я ее сразу выбросил и так добрался.
А потом в Кингисеппе как-то на берегу реки смотрю, двое купаются и среди них тот самый, что мне козырек рвал. Побежал к своим ребятам в казарму, а там у меня был друг, Вася, Шумилин что ли. Такой боевой парень, чуть ли не полный кавалер орденов «Славы». Я к нему: «Вася, там те ребята, что козырек мне рвали!» Он кого-то еще крикнул, пошли и как избили обоих…
![]() |
Благодарность |
Потом пошли в столовую, но не успели даже из нее выйти, как этой матросни прибежало человек пятнадцать-двадцать и тут уж у нас чуть ли не резня началась… Но наваляли им и погнали до самой казармы. Оказывается, у них у лесочка была какая-то школа.
Потом во второй раз они пришли еще больше народу. Но мы их заметили и приготовились к встрече. У нас же девяносто человек берлинцев: «Мы Берлин брали?» – «Брали!» - «Рейхстаг брали?» - «Брали!» - «Так неужто мы каких-то морячков не побьем?!» Такая драка началась, что дошло до стрельбы воздух из автоматов… Погнали их опять. Потом они сами к нам вышли: «Кто у вас старший? Давайте мириться!» В общем, начальник этого училища так сказал: «Нет, из вас не офицеры, а бандиты получатся! Так что езжайте-ка вы обратно к своему Жукову…» И человек сорок нас отправили обратно в Германию. В этом училище мы проучились год, а должны были два. Но я и не расстроился. У меня как раз чемодан уже опустел, поеду, думаю, опять чемоданы набивать…
Привезли нас в Потсдам, и там я встретил Федю - водителя нашего командира дивизиона. Он рассказывал, что у него и отец и мать работали шоферами в Кремле. Он меня как увидел: «Толь, а ты знаешь, ведь то дело на тебя еще не закрыто! До сих пор ищут!» А чего меня искать? Но тут меня опять этот Кочарыгин выручил. Он меня просто обменял в другую часть, от греха подальше… Так я попал в другую бригаду, в которой служил до демобилизации. Служил неплохо и про училище никогда не жалел.
В 1950 году демобилизовался и поехал домой. Но я ведь с этой Зоей из Ленинграда переписывался, и она меня спрашивала: «Ну что, куда поедешь, домой или ко мне?» И целый месяц голову ломал, но все-таки поехал домой. Во-первых, родителей семь лет не видел. Но главное, потому что я им был не ровня. У нее ведь отец был генерал. И, несмотря на то, что очень нравилась мне, но я понимал, что «в чужие сани не садись»… Из-за этого только. Ведь даже в мелочах проявлялось: в трамвае не так сел, не в ту руку вилку взял, а что вы хотите, если я до этого только деревянной ложкой ел… Одно слово, солдат есть солдат… И я понимал, что не мое там место и не поехал к ней… Так что вы думаете? Она сама ко мне приехала: «Эх, Толя, дурак ты, дурак! Посмотри вокруг и подумай где и с кем тебе здесь предстоит жить!» У них ведь в Ленинграде трехкомнатная квартира была, домработница, а у нас в Стерлитамаке…
Ведь когда нас из училища отчислили, ее отец предлагал оставить меня при своем штабе. Даже офицерское звание обещал потом присвоить. Но куда мне в штаб с шестиклассным образованием… Вот сломать кому-то шею, пропороть живот это я умел, а в бумагах копаться я не любитель. Ведь когда из поиска приходили, нужно писать отчет, но я этого никогда не любил. Ну не мое это.
В общем, приехал домой, но тут что получилось. Еще в 48-м я приезжал домой в отпуск. Денег у меня набралось девятнадцать тысяч. Ведь я как старшина получал 150 рублей на книжку да на руки 300 марок. Приехал, и с ребятами, конечно, кутили. И однажды подпили и подрались с белебеевскими. И эти блатные воришки, которых я презирал, стали меня караулить. Помню, только пришел однажды в Клуб кожзавода, а мой друг – Ванька Аверьянов, медвежатник, они с отцом на медведей только с рогатиной ходили, меня предупредил: «Толя, они клуб окружили, тебя ищут! Беги отсюда!»
Понимаю, что через двери нельзя, пошел в будку к киномеханику. Он меня выпустил со своего входа, но подхожу к Стерле, смотрю из-под моста четверо вылазят. Разворачиваюсь бежать обратно в город, а мне навстречу трое… Тогда я вышел на середину моста, думал через четверых прорываться в родной Ашкадар. На меня вышел один с ножом, но это для меня было легко. Перехватил руку, схватил его в охапку и вместе с ним с моста в реку… А ведь октябрь месяц… Но во мне такая злоба вскипела, выхватил у него нож, и пыряю его прямо в воде… Потом оттолкнул его, подплыл под мост за сваю ухватился, думаю, они же меня сейчас камнями закидают… Выбрался на берег, а там стоял магазинчик и у него охранник с ружьем. Схватил его: «Патроны есть?» - «Два всего». Взял ружье, кинулся на мост, но там уже никого не было…
![]() |
Благодарность |
На мое счастье этот парень остался жив. А я дружил с Ленкой Колосовской – дочкой начальника городской милиции. Пошел к ней, объяснил ситуацию, она передала отцу и он мне посоветовал: «Будь осторожнее! Белебеевцы – серьезные ребята. А лучше всего - поезжай обратно в часть!»
Стали они меня везде выслеживать, но не трогали. Видимо до них дошло, что я из Германии привез «парабеллум», да еще капитан милиции меня поддерживает. Да и наши ашкадарские ребята считались боевыми. Тогда в Стерлитамаке самыми боевыми считались белебеевские, ашкадарские и особенно сайгачи, с Сайгановки то бишь. Когда из Ленинграда приезжали монтажники монтировать на заводе оборудование, у них с сайгановскими были просто страшнейшие драки. Ленинградцы монтажными цепями дрались, и однажды убили главного из сайгачей – Филю. Старики до сих пор вспоминают эту драку…
Мне оставалось еще недели две отпуска, но я боялся, не дай бог дом подожгут, поэтому решил, что от греха подальше, поеду. Родители, конечно, обиделись, но потом мне мать писала, что приходили какие-то ребята, спрашивали…
Поэтому когда я вернулся из армии, то они меня сразу стали преследовать. Все, думаю, хватит бродить, нужно за голову браться. 18-го февраля поступил на завод учеником турбиниста и проработал там 44 года. У меня всего одна запись в трудовой. После выхода на пенсию еще двенадцать лет там проработал, а окончательно ушел с должности старший машинист паровых турбин.
В двух браках родил троих сыновей, есть трое внуков.
Какое у вас сейчас отношение к Сталину?
Положительное, и мне очень не нравится, что сейчас его везде хают. Почему его во всех грехах обвиняют, если он так страну поднял?! С его именем в бой шли. Как крикнут: «За Родину! За Сталина!», так после этого как побежишь и бьешь, как не знаю, что…
Наш русский народ нужно в кулаке держать. И пока он держал, и дисциплина была, и успехи. А сейчас что? Россия разваливается, а им Сталин во всем виноват… А без Сталина мы бы не победили! При нем железная дисциплина была, сказано - сделано.
При слове война что вспоминается?
Разное, но чаще, конечно, все эти наши вылазки. Но вы знаете, сейчас вспоминаю, и самому не верится, неужели это я ходил в тыл к немцам?! Ведь мало когда на три километра ходили, обычно на пять, на десять. За хорошим «языком» далеко приходилось ходить. И сам не понимаю, как это нам так ловко удавалось…
Вот, например, лично мне на «Соде» довелось пускать самую первую турбину. Помню, стою за пусковым штурвалом и ноги трясутся ходуном… Думаю, что ж такое, ведь на фронте никогда такого не было, а тут всего прямо трясет… Но я не считаю, что хлебнул больше других. Вот матушка-пехота, так та хлебала по полной… С одной стороны в разведке и страшно и сложно, но в пехоте еще страшнее…
Интервью и лит.обработка: | Н. Чобану |