Я родилась 5 марта 1934 г. в селе Туак (ныне Рыбачье) Алуштинского района Крымской АССР. Родители мои были крестьяне-середняки, я хорошо помню, как мой отец всегда говорил: "Меня бедняком не надо писать, я середняк!" Он работал в селе председателем "Сельпо", был грамотным, и по-арабски и по-русски писать умел. Хотя сам беспартийный, отец участвовал в Гражданской войне, служил в Красной Армии. Наступило лето 1941-го, мне было 7 лет, приготовили тетрадь и ручки, потому что я должна была идти в школу, и тут началась война. В первую же волну мобилизации отец ушел на войну, он напоследок мне так сказал: "Я вернусь обязательно, ты мне покажешь, как будешь писать в тетрадке". Поцеловал и ушел, на фронте он попал в Керчь в Акмонай, последнее его письмо мы оттуда читали, после никакого известия нет. После войны сестра писала, чтобы узнать, что случилось. Оказывается, он погиб на фронте.
Осенью 1941 г. пришли немцы. Хорошо помню, что немцы сразу взяли вилы и тыкали ими сено, искали спрятавшихся, нам было очень страшно, тем более нам говорили, немцы убивают мирных жителей, действительно время было очень страшное, мама одна осталась. В оккупации я работала вот так: у нас выращивали табак, и дети 11-12 лет сидели и складывали табак в ящики, потому что это дети могут делать. Его потом куда-то отправляли. Партизаны приходили по ночам в село, в семье по секрету давали им кушать. Оказывается, в нашем доме была стенка, за которой мой дядя, чтобы дети не видели, прятал людей из партизанских отрядов. И брат мой ходил с едой якобы в лес, носил партизанам кушать. Также помню, как стоявшие в селе румыны ходили по домам и просили кушать, они продавали за еду свое мыло, потому что их не кормили совсем.
В Рыбачье Советская Армия вернулась так - несколько человек несли флаг, все бежали туда-сюда, за флагом, дети, в том числе и я, с ними. Но перед этим я застала последних отступающих немцев, потому что я пошла по дороге в Приветное к школе, и там, где шла дорога, валялось очень много тетрадей общих, ручек, чернил фиолетовых и синих, брошенных немцами при отступлении. Я взяла себе несколько тетрадей, думала, что с ними в школу пойду. Но тут подъехала машина типа "виллис", там сидели немцы или румыны, один взял свой пистолет, как ударил вот так ручкой по моей груди, тетради упали, я начала плакать, он, наверное, хотел застрелить меня, но второй говорит, хотя я не понимала, но видимо, ругал второй ударившего. Говорил, что я маленькая и чего он делает. Я плакала-плакала, после собрала тетради и пришла домой.
- Не квартировались у Вас дома в период оккупации военные?
- Нет, а вот когда нас освободили, то у нас встал на постой (на нашем доме специальный крест поставили перед этим, что можно размещаться) азербайджанец Мухтар Ака, советский командир. У нас был двухэтажный бабушкин дом, он поселился на втором этаже, мы жили на первом. Он забрал эти тетради, и начал записывать чего-то, потом я плакала, сестра говорит, мол, не обижайся, и Мухтар Ака сказал: "Ты на меня не обижайся, тебе не нужны эти тетради, если надо будет, я потом дам!" Вот так он сказал. Оказывается, он писал, как будет нас высылать!
Как раз перед депортацией наша мама ушла в Алушту, для нас еду поискать у родственников. Ночью в 4.00 18 мая автоматами начали стучать в дверь, кричали "Откройте!" Мы открыли, нам говорят: "Вы все поедете в депортацию". Нас пятеро детей, мамы нет, всех жителей деревни солдаты с автоматами собрали в место, где выращивалась рассада, все пришли туда без вещей, никто не успел ничего взял. Но тут пришлось ночевать на этом месте, все плачут, кричат, бараны и коровы тоже ревут и блеют. Такой страшный момент, я его никак забыть не могу. И тут в семье, где отец воевал, родился мальчик, солдаты всех отогнали от них, но я до сих пор помню тот пронзительный голос родившегося мальчика (он умер в поезде, его выбросили из вагона). Потом, когда стало понятно, что мы будем ночевать в рассаднике, моя сестра так говорит: "Мы все равно будем ночевать, иди домой как самая маленькая, тебя не заметят, принеси что можешь, чтобы мы не на земле ночевали". Я пришла домой, через колючую проволоку перелезла, я оттуда понесла еле-еле "киис" (шерстяной ковер), тогда ко мне подошел один русский солдат, кто он не знаю, взял пряничек, сказал: "Не плачь, не плачь!" Дал мне этот пряничек, я до сих пор, когда пряник кушаю, его поминаю. После взял мой "киис" и перебросил через проволоку. Мы там ночевали, потом приехало много машин, мы видели, как они шли по дороге через Приветливое, нас начали грузить, и тут солдаты уже по-другому себя вели, если кто и бросал чего из вещей, то они обратно из кузовов выбрасывали, ничего грузить не давали. А честно говоря, у мамы было золото: браслет, медальон, я его не нашла дома, потому что солдаты уже забрали. Я видела их там, как раз ковырялись в домах, они меня из села и выгнали. Посадили всех на машины, в кузовах битком набиты люди, кушать нет, кто-то плачет, а меня тошнило сильно в поездке. Привезли нас на железнодорожный вокзал, посадили в товарный вагон для скота, ни окна, ни двери нет, туалета нет, пить тоже не дали.
Всю дорогу мы сидели в закрытом вагоне, двери открывали только на пять минут на станциях. В пути Милек Кхартана из рыбачьегоумер, он был очень старым. Имине и Зарфе Кхартана просили воды, а рядом брат его сидел и говорил: "Возле озера положат, там напьешься!" Еду нам на станциях давали, но в капусте черви были, они в г. Саратове в первый раз еды дали, к счастью, немного хлеба давали. Многие умирали, в нашем вагоне три человека: двое Кхартана и тот родившийся мальчик. Везли нас 22 суток, привезли в Ферганскую область Узбекистана, на ст.Масальск Молотовского района. Там был только гравий, ничего нет больше, там раньшев древние времена, оказывается, море было. Посадили всех на арбу с большми колесами и повезли. Прямо обидно, отцов забрали воевать, потом 17-18 летних в Трудармию, остались одни 14 и 15-тилетние подростки.
- Что произошло с Вашей мамой?
- Мама была в Алуште, она ночевала перед депортацией у родственников, 18 мая ее брат сказал, чтобы она шла домой, а он найдет нас, потом мама приедет. Мама хотела к семье пойти, но ее не слушали, сказали, что дети уже там, ругали ее сильно, бросили в машину, потом поезд в Узбекистан, попала мама в Беговат в степь, у нее была одна сумочка и платье. Шесть месяцев нас искала. Нас же несовершеннолетних поселили в семьи к узбекам, потом пришли в детдом нас забрать, уже записывали, но моя сестра сказала: "Я их в детдом не отдам, сколько есть, будут у меня. Когда отец уходил в армию, он сказал, что я отвечаю за детей". И она в детдом никого не отдала, мы в какой-то узбекский дом поселились, жили там голодные и холодные. Но и узбеки жили тогда очень бедно.
Затем понемногу начали выдавать норму питания, но все равно под одеялом все умирали. Сестра говорит: "Идите хоть в какую-то школу, пусть любой язык, но главное учиться!" Мама нас нашла по комендатуре, это был для семьи самый большой праздник. Я сразу пошла в 4-й класс, так как буквы знала, язык изучала, закончила семь классов.
Поступила в учительский техникум в Коканде. И когда училась, в 16 лет надо уже вставать на спецучет, на подпись ходить, иначе не пускают домой. Мне надо идти домой 7 км, и вот я однажды поехала домой пешком, разрешения не давали, так что я без спросу пошла. Разрешения надо ждать до каникул, и на всех учащихся давали одно разрешение по району, живи, как хочешь, никому не интересно, как ты справляешься без помощи родителей. Моя подруга Джемиле Ибрагимова поехала через центральную дорогу домой в Курган, ее поймали и говорят: "Где разрешение?" Она не знала чего сказать, и тогда заявила: "У нас было одно разрешение, его забрала Челохаева!" Они пришли в комнату, где я жила ночью. Это были Салиев и Рустамов, узбеки из КГБ, начали спрашивать соседок: "Где Челохаева?" Тогда мои русские подружки сказали: "Она в кино пошла". Те после кино опять приходят, тогда подружки заявляют, мол, я с кавалером (хотя мы тогда и не знали, что такое кавалер) ночую. На следующий день утром снова приходят, меня нет. Меня тем временем предупредили, побежала за дорогу, в 3 км от Коканда была МТС, куда сестра ездили за 7 км и там работала статисткой. Пришла к сестре, и директор этой МТС говорит: "Я тебя понял (оказывается, он услышал, о чем мы говорили с сестрой), держи телефонный номер, скажи там, что это номер Назара Аки, а ты каждую субботу к нам приезжаешь и работаешь как горничная". Т.е. я границу не перешла. Приехала домой, пришел Салиев, забрал меня в КГБ. Там сидит нас четверо, он спрашивает: "Ибрагимова, где разрешение?" Молчит. Тогда ко мне: "Челохаева, где разрешение?" Я в ответ: "Я никуда не поехала, хотите, звоните". Уточнили, Ибрагимова осталась виновата, ее посадили на пять суток, а меня отпустили. Шесть суток прошло, Кузнецов был главным комендантом, я к нему пошла: "Товарищ комендант, Ибрагимова шестые сутки сидит". Я была шустрая и напористая, он позвонил куда-то, и я пошла на ул. К. Маркса, 5 в милицейский отдел. Оказалось, что Ибрагимова еще голодовку держала, когда она вышла ко мне, я ее не узнала: бледная, голодная и холодная. Начала опять меня виноватой делать, но я говорю: "Я не виновата и ты не виновата, время такое!"
Так что был такой скандал. Мы проучились 4 года, приехали работать, и тут снова спецучет, я пошла в комендатуру расписаться, поэтому опоздала на урок, тоже ругают, а мне стыдно сказать, что меня даже хоть я и учительница, все равно подпись требуют. Тогда узбек, мой однокурсник, поддержал меня, сказал: "Что вы к ней пристали, ну, положение с ними такое". Вышли мы из этого положения в 1954 г. Тогда дали разрешение на свободное передвижение, мой будущий муж приехал в мою семью, мы с ним были односельчане, отцы друзьями были. Меня он сразу засватал, мы поехали к нему и начали жить. С этого дня мы были свободны. Но есть такая пословица: "Живи на своей Родине как нищий, чем на чужбине как царь". Я работала сорок лет учителем в узбекской школе, но все время хотела вернуться в Крым.
Несколько раз мы приезжали по путевке в Крым, но не селились. Но вот настало время, когда все татары начали возвращаться на родину, это была целая история, митинги, митинги и снова митинги, я тоже там участвовала, и писала, и выступала на митингах. Однажды в Крыму 40 тысяч человек было на митинге, я как грамотная, школьный учитель, выступала. После митинга мы отдохнули, осмотрелись, и тут моя подружка из Алушты Валя пишет: "Рая, приезжай сюда, здесь дают земельные участки, быстрее, а то много потеряешь". Послала я свою невестку, они стояли в пикете, в итоге им дали участки. Два племянника жили в Зуе, прописались кое-как в 1970 г. Последняя дочка закончила университет. Приехала я с мужем в Крым 20 сентября 1994 года. В депортации вышли замуж три дочки, в Крыму делали свадьбу младшей, отдали замуж. Последним дедушка приехал, но после свадьбы обратно поехал, потому что дом там оставили, он вернулся сюда через 8 месяцев и мы окончательно поселились в Крыму.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
