Зовут меня Подобаева Евгения Антоновна. Родилась я в 1930 году. В Германию я попала в возрасте 13 лет. Немцы к нам пришли через три часа, как началась война.
В местечко нас всех собрали, и положили на бок, и началась стрельба. Снаряды перелетали прямо через нас. С одной стороны огонь вели советские войска, а с другой немцы. Так мы пробыли там до ночи. В квартире у нас остался младший брат, когда нас забирали, он спал, и его не взяли с собой. Он проснулся уже в момент артобстрела, кругом все горело, слышны были звуки стрельбы. Он так и метался по квартире, не зная, что ему делать. К ночи мы вернулись к себе домой.
В местечко вошли немцы. Это были эсэсовцы. Они издевались над людьми, особенно над взрослыми девушками. Моя покойная мама вырабатывала кожи, делала овчину на сапоги. У нас было очень много соли. Всю соль у нас полицаи забрали. На поля были завезены удобрения, все местечко было огорожено колючей проволокой, на которую развесили банки из под тушенки, чтобы было слышно если кто-то попытается перелезть через проволоку. Но мы все равно пролезали под колючей проволокой, брали удобрения и складывали их в бочки и заливали водой, а когда отстоится грязь сливали, а остальную воду использовали в пищу вместо соли. И так мы питались.
Расскажите как попали в Германию.
В 1944 году, в то время только начинала цвести картошка, нас с сестрой и ее подругой захватили и увезли на станцию. На станции стоял эшелон из семи вагонов, все вагоны были заполнены девочками и мальчиками примерно нашего возраста.
Сестра моя хорошо знала немецкий язык и разговорилась с одним немцем, который сказал, что 12-13 летних подростков повезут на станцию переливания крови, а оттуда живыми никто не возвращается. Сказал ей также, что когда нас поведут в баню в городе Луненец, там будут записывать, сколько кому лет, нужно сказать, что всем нам уже исполнилось четырнадцать лет. После бани нас стали записывать, и сестра сказала, что мне четырнадцать лет. Давали немцы нам рабочие книжки, я из нее вырвала зачем то фотографию и впоследствии долго из-за этого не могла получить статус узника.
После бани стали детей отбирать от родителей. Тех, кому было 12 или 13 лет всех забирали на станцию переливания крови. Нас увезли до реки Висла, это на территории Польши. Там был взорван мост, во всяком случае, такой слух прошел по вагонам. И нас грузили потом в грузовые машины. В этих машинах были решетки на окнах. Немцы с собаками сопровождали нас. Везли очень долго, несколько дней и ночей, и привезли какой-то город в Западной Германии.
Когда нас привезли, пришел полицай и стал выбирать хозяевам рабочих. Он забрал мою сестру Ольгу и ее подругу, ее тоже звали Ольгой. Я очень долго ждала, никто за мной не пришел, я уже думала, что меня так и оставят, ведь я была очень маленького роста и худощавая. Одежда уже порвалась, волосы свалялись, и вид у меня был очень неприглядный, но потом пришел полицай и меня забрал. И вместе с моей сестрой меня привезли в деревню Гиродцких к помещику Майеру.
Меня заселили в комнату, я там была одна, а сестру мою поселили к другим работникам. У Майера еще до нас было шестеро работников. Есть мне ничего не давали. Рядом рос большой грецкий орех, он постоянно осыпался, и я по утрам собирала эти орехи в корзинку и этим питалась. Так прошло две или три недели. Работы мне не давали, я все время сидела у окна и от безделья считала, сколько у него коров и лошадей. До сих пор помню, что у него было двадцать семь коров, двадцать семь телят, восемь лошадей, еще были быки и домашняя птица в большом количестве.
Расскажите, что было после того как вы покинули дом Майера.
Приехал из деревни Бульстерин сын моей хозяйки. Посадил меня на велосипед, на заднее сиденье и поехали. Приехали лес с одной стороны, а сдругой поляна. Я с велосипеда соскочила и смотрю: вся поляна укрыта зайцами, а с другой стороны косули. Сын хозяйки поехал дальше. Потом видимо стал в гору подыматься, и почувствовал, что подъем дается ему очень легко и обернулся, увидел меня и подошел. Говорил по - немецки, что в России зверей отстреливают, а в Германии нет, потому животные человека и не боятся.
Приехали к дому, он меня оставил в палисаднике сидеть, а сам поехал за матерью. Пока он ездил за матерью, из соседнего дома пришла девушка Маришка. Она также была работницей, а по национальности украинка. Пришла и говорит "Вчера в дом через дорогу привезли девочку очень хорошенькую. Хозяйка намыла ее и отравила."
Хозяйка привела меня в кухню (я была очень голодной) и боялась на нее даже оглянуться. Думаю если начну вертеться, то она еще может подумать, будто бы я у нее что-нибудь украла. Потом ее долго не было. Когда снова пришла то принесла мне платье, сорочку, носки, в общем, всю необходимую одежду. Налила ванну воды, а мою одежду сожгла. Когда меня намыла, то накрыла стол: там было все - сало, молоко, хлеб, сыр. И говорит мне: ешь, а я не ела - боялась, что она меня отравит, потому что намыла, как ту предыдущую девушку. Такая мысль мне не давала покоя, но я очень хотела есть.
Расскажите о работе в том доме.
В тот же день пошли мы в поле. Там работники вилами ворочали сено. Хозяин показал мне как нужно работать. Работники подкидывали и переворачивали сено очень быстро, а как ни ткну, так все в землю. Я встала и плачу. Пришел хозяин и говорит "О медле, медле". Я немецкий язык уже немного знала - как немцы к нам пришли они сразу затавили нас свой язык изучать. И я помню, что в книге написано метхен, почему он меня так назвал?
После работы мы пришли домой, хозяйка приготовила еду и накрыла на стол. Заметила такой обычай у них: пока хозяин не нальет, то хозяйка не имеет права налить. Не знаю, во всей ли Германии существовал такой порядок или только там. У немцев была маленькая-маленькая поварешка, и вот такую мне только одну налили. Дали одну столовую ложку салата. Из яблок была у них сверена какая-то кашица, ее тоже мне дали только одну столовую ложку. Также дали полкусочка хлеба и грамм десять, не больше мяса. И все. Я это все съела и нисколько не наелась.
Хозяин ушел, хозяйка осталась и только тогда она мне предложила поесть. Принесли мне русско-немецкий словарь, чтобы я их могла понимать. Хозяйка мне говорит: у нее было семь сыновей и одна дочь. Из семи сыновей вернулся только один и то инвалидом - отморозил ногу. Он мне говорил "О, москау кальт, кальт. Шузе нихт, шнейдер шузе". Это значит, в Москве очень холодно и видишь, мне отрезали ногу.
После обеда снова в поле пошли. Работали еще часов, наверное, пять. Это время у них называлось фешпора. Это как у нас называется полдник. Пьют кофе с молоком и какой-то морс. Мне хозяйка оставляла кринку молока, поскольку я того морса не могла пить. А морс тот был из фруктов своего собственного сада - у них было триста деревьев, и они пили только тот морс. У хозяйки был очень большой зоб, она сказала "ты воды не пей, это от воды такой зоб вырос". Вода у них и правда была серого какого-то цвета и очень мутная, будто глинистая. Потом похоронка за похоронкой приходила к хозяйке и так у нее шесть сыновей погибло. Самого младшего звали Оугени, так они называли и меня, то есть получается если я Евгения, то он был Евгений. Они мне дали комнату, где я жила. Это и была комната того самого Евгения.
Расскажите как вы узнали об окончании войны.
Закончилась война пришел хозяйки сын. Он работал в городе за семь километров от дома. Когда пришел домой сразу включил приемник и настроил его на русскую волну. Мне говорит "Гитлер капут, нихт криг, нихт криг". Стало быть, закончилась война. Хозяин тот приемник сразу разбил - бросил его из всей силы, и тот разлетелся на части. Действительно, война закончилась. Освободили нас не американцы, освободили нас французы. Прошли танки, темно-красными плакатами были увешаны американские танки, а розовыми французы. Так освободили нас.
Собрали потом в лагеря в том же городе, в том же самом лагере содержались военнопленные солдаты. Пробыли мы там долго. Домой мы возвратились только на Покров день. Теперь только понимаю, что так долго нас продержали, чтобы собирать в группы - не по одному же человеку отправлять. Так я поздно вернулась домой. Вот такая моя история.
А что за жизнь была у вас в лагере.
Это был уже освобожденный лагерь, в нем находились советские солдаты, попавшие в плен. А у хозяина приходилось заниматься самой различной работой: чистила коров, мыла коров, но доить меня отговорила соседская девушка Маришка, говорила "только не соглашайся доить коров, у тебя пальчики коротенькие и ты не сможешь их доить". У хозяина было шесть коров. Я их не доила. Еще приходилось убираться в доме, кормить хозяйских кур и гусей. Свиней они кормили сами. Также возила молоко на молочную, как они говорили, хлеб пекла. Утром вставала в четыре часа, ставила тесто, ездила за мукой, зерно возила на мельницу в деревню Оштрах. Такая была моя работа.
Как к вам относились немецкие хозяева?
Не сказать, что отношение было уж совсем плохое. Но работали по двенадцать часов, а в свободное время хозяйка штопала гольфы и носки, а я ей помогала, потому что нам не разрешали никуда ходить, а если пойдем, то наказывали. Один раз не наказали, хозяйка уплатила за меня штраф. В тот раз я ходила к ее дочери, у которой уже был свой собственный ребенок, тоже девочка - внучка нашей хозяйки. Она умерла в одиннадцатилетнем возрасте от тифа.
А сейчас как относитесь к Германии?
А какое у меня может быть отношение, если немцы во время войны наших людей жгли. В деревню Белое, что в моих родных местах, четыреста человек согнали, закрыли в сарае и сожгли, даже за сорок километров крики были слышны. Издевались они как могли.
А были там партизаны?
В Германии партизан никаких не было. Партизаны были у нас в Белоруссии. Ночью нас придут и трясут партизаны, а днем полицаи требуют продукты. Полицаи забрали у нас всю посуду, даже занавески забрали, забрали полицаи и всю одежду.
| Интервью: Коновалова Лидия |
| Лит.обработка: Савицкий Алексей |
