6115
Гражданские

Романова Наталья Ивановна

- Я родилась в 1927 году в селе Калмыково-Миасс Щучанского района Челябинской области. Мой отец Иван Дмитриевич в своем селе занимался лошадьми: он был хороший специалист в этом деле. У него было три рабочих лошади, а одного породистого жеребчика он выращивал и возил на нижегородскую ярмарку. Там он мог хорошо продать жеребца, и на эти деньги покупал сельхозмашины. Мой отец был умный человек, который мог вырастит породистую лошадь. И все остальное он мог сам: строить, шить, выделывать шкуры, коптить мясо, разводить скот, обрабатывать поля. Вставали мы в 5 часов, ложились в 24. В деревне отец был зажиточным: и за то, что он был зажиточным, его репрессировали. В 1933 году встал вопрос о том, чтобы создать в селе колхоз. Никакой совершенно базы, - значит моего папу надо выселить: всё у него отобрать, а его с семьей выселить в далекую Сибирь. И моя семья была репрессирована в далекую Сибирь, вниз по Иртышу, на границу с Ханты-Майсинским округом: там болота и тайга без людского жилья. Со всей России туда очень многих привезли: большие семьи, по 7-8 детей. Много было со всей страны выселено. Ото всех мест были люди: с Кавказа, Украины… Кавказцы мороз плохо выдерживали, старались убегать, их ловили, сажали в карцер, - такие издевательства были в первые годы.

Сначала везли в телячьих вагонах до Ишима. По Иртышу нас привезли в устье сибирской реки. В Иртыш впадало много рек из тайги, эта река называлась Туй. Погрузили нас на баржи, и эти баржи сами же выселенные люди тащили до того места, где было указано, в то место тайги, где надо было жить. Тайга, болота, мошки, комары. Некоторых людей живьем заедали мошки и комары. Нас привезли в июле. Там было три поселка, а мы жили в поселке Комаринском. Урожай еще был в лесах: грибы, ягоды. Все это сумели собрать для зимы, чтобы чем-то кормиться, чтобы не умереть с голода. Народ ехал работящий. Они скорее стали строить землянки. Там мы зимовали. Но умерло много. У нас в семье умерло две девочки, потом умерла мама…

А.Д. - Что было на столе, когда вас выселили?

- То, что было в природе. В тех краях были старые деревни, которые заселяла еще Екатерина II: она давала большую помощь, чтобы они ехали и заселяли Сибирь, с них не брали никаких налогов. Деревни были сильные: дома были построены из лиственницы и кедра. Сейчас такого леса там нет, давно уже сплавлено за границу. В то время эти деревни жили богато. Через болота из них к нам могли приезжать только зимой, привозили кое-какие продукты. Кое-какие вещи у нас были с собой, родители на эти вещи что-то покупали и поддерживали немножко семью. Все променяли, конечно, в первый год.

А.Д. - Охотники были среди вас?

- Люди всяких профессий были. Народ был умный, трудолюбивый, умельцы. И все друг друга поддерживали, поэтому выжили. Люди всех специальностей были, специалисты во многих областях, - и кузнецы. Много было грамотных. "Надо построить школы, чтобы наши дети учились", - и построили семилетнюю школу. Среди репрессированных были учителя. Мы стали учиться. Я окончила 7 классов.

На второй год готовили землю. Ее надо было корчевать, - очень большой труд был в это вложен. Мама надорвалась и ушла в 45 лет, оставила нас с отцом одних. Отец был старше матери на 15 лет, и мы ему сказали: "Мы тебя любим, старуху приведешь, она и тебя и нас будет обижать. Мы лучше сами все будем делать". "Тогда ладно, сходите в школу, и будьте добры заниматься хозяйством". Я уже говорила, что на свои вещи родители приобрели у деревенских кое-что. Стали разводить хозяйство, друг друга выручали. Хозяйство начало работать. На третий год построили домики, не такие, как в старых деревнях, но все-таки из бревен. Крыли дранкой крыши. А потом, года через четыре, организовали колхоз. Он давал большой прибыток для государства: мы возили зерно в район, сдавали скот. Мы, дети, все работали. Нам давали норму 10 соток, и мы окучивали картофель. После школы все работали на полях: и летом и осенью. Денег не было, документов не было, мы были людьми "без права переписки". Все было на учете ОГПУ. Все назывались - "враги народа". А в 1941 году началась война.

А.Д. - Помните, как пришло сообщение, что началась война?

- У нас радио было проведено. Электричества не было, и сообщение было по радио.

А.Д. - Как восприняли в поселке это сообщение?

- Еще больше расстроились… Люди ждали что-то лучшее.

Сначала мужчин не брали, - тоже "враги народа". Но чувствовалось, что враг подошел к Москве. А в 1942 году реабилитация - и всех мужчин забрали на фронт. В первую очередь под Москву. Остались женщины, старики и дети, которые продолжали содержать хозяйство. Моему отцу было за 60, он не ходил на фронт. Но у меня было три брата, а у мужа было шесть братьев, и все пошли на фронт. Мужчин всех забрали, остались старики и дети. Мы продолжали работать, и выполняли всю работу взрослых. Зимой учились, а с весны и до поздней осени работали на полях, и много продукции поставляли фронту: хлеба, мяса, масло. Все отвозили на быках (лошадей тоже забрали) в район и отправляли на фронт. Мальчишки были с 1924, 1925 годов, их забрали на фронт в 1944 году. Из класса ни один не пришел, все погибли…

А.Д. - Как получали похоронки, помните?

- Да. Это было большое горе в семье. Все время с горем живем, да еще такое горе. "Враги народа" - все так считали. А наш народ зла не помнил, он знал, что идет защищать Родину. Многие из них были даже герои. У мужа шесть братьев ходило защищать отечество, - вернулось трое, все были ранены… Два моих брата на войне погибли, один без вести пропал, а один пришел на костылях. От него долго не было писем, и решили, что средний брат тоже погиб. А потом война закончилась, и пришло сообщение, что прибывает пароход с бойцами. Я тогда училась заочно в районе, получала педагогическое образование. Пошла встречать брата, смотрю: идет по трапу на двух костылях. У меня так сердце заныло! Он рассказал, что 16 суток были в окружении, нельзя было развести костра. Днем растает, на ночь замерзнет, - и так он получил ревматизм, не мог ходить без костылей. Жена его парила в муравейнике, в хвое. Потом он стал ходить с палочкой. Брат был грамотный, до высылки закончил 7 классов. Он был с юмором, заводной. В нашей семье все были такие: пели, танцевали. В поселке говорили: "Придут братья Ежовы, как начнут плясать, весь клуб дрожит!" Мама хорошо пела, отец…

Я училась хорошо, такая охота была учиться дальше. Мы, 6 человек девочек, решили дальше учиться. Родители все вместе сорганизовались, насушили нам по мешку сухарей, и мы отправились в район, за 70 км. Свободных лошадей нет, никаких подвод нет, пошли пешком. Там был колхозный дом, и в нём мы жили. По 400 грамм хлеба нам давали. Зимой из дома наморозят и привезут молока. В Сибири были морозы под 40 градусов, хотя лето там теплое. Молоко замерзло, потом его в блюдо, оно растает и мы пьем: вкус оно не теряет. Когда на природе замерзает, это вкуснее, - холодильников не было. Здесь мы окончили 8 классов; нам было по 15 лет. Потом снова в колхоз. Все лето работали с восхода солнцем до заката. Война продолжается, - мы ждали, когда она закончится, чтобы нам стало полегче.

Были такие машины "лобогрейки": когда собирали урожай, лошади везут, машины косят, а мы собираем, вяжем снопы и ставим. Молотили так: делали деревянный привод, лошади ходили, молотили. После войны купили какую-то машину, чтобы можно было туда закладывать снопы, молотить. Её привезли из района, потому что уже прошла реабилитация, колхоз был на учете. В 1942 году реабилитировали все поселки. Когда нам выдавали удостоверения, родителей наших уже не было, приходили родительские документы. В Омске находились родительские документы, и мне прислали их на всю семью, что все реабилитированы в 1942 году. Но документы все равно не давали, чтобы человек мог свободно уехать куда-то. Лишь потом, когда закончилась война, все уже могли ехать куда хотели.

Когда я закончила 9-й класс, закончился 1943 год, начался 1944 год. Приходит в класс заведующий РАЙОНО: фронтовик, раненый, вернулся с фронта без руки. Говорит: "Девочки, кто желает поехать по деревням, учить ребятишек?" Нас звали "переселенцы", нам терять нечего, мы так обрадовались, и согласились. Стали работать учителями малокомплектных начальных школ. Там учитель работает с двумя классами сразу. В деревне два учителя: заведующая и учитель. Заведующая уже имела законченное образование, и нас к ней присылали. Сама научишься, а потом учишь ребятишек. Школа была организована в свободных домах. Все делали сами. Мамы ребятишек навозят дров, мы с ребятами напилим, чтобы было тепло. Были ужасные условия. В таких ужасных условиях я проработала до окончания войны. В этой деревушке весной сгорела школа, но учебный год не закончился, и ребятишек перевели в другую деревню. Туда в другую школу, меня послали тоже, и там я работала с марта до мая, и одновременно учились в трехгодичном педучилище.

Это было старое, крепкое село, старинные жители. Нам носить было нечего, даже стыдно было. Было одно платье, у которого меняли воротнички. Правда, в конце войны стали появляться американские вещи: сарафанчик, кофточка. Сколько было радости! А носили холщовое белье, чулки. Мальчики были все изодраны. Ночами сами пряли. Лен растили (его было много), ткали. Родители все умели делать: прясть, ткать. Станок был привезен с собой. И в старых деревнях его давали на прокат, чтобы наткали полотна. Белили все лето, а красили его так: с лиственницы сдирали темно-красную кору, напарится - и получается такой красивый настой. Все выкрасим, и носили. Освещение было - лучина. Печи были сбиты из глины. Из печи шел дым в трубу. Лучина горит, а ты прядешь до 24.00. В таких тяжелых условиях пришлось работать! Керосинки появились уже после войны. В 1945 году закончилась война. Митинг был в селе, все плакали, даже не верилось! Пришел поздравлять начальник лагеря: недалеко был лагерь, где за большим забором из березы находились заключенные.

Меня перевели из этой школы, там мне больше места не было. Другой класс не набирается: мужиков столько лет дома не было, - детей нет. Меня направили в ссыльный поселок, и там я познакомилась со своим будущим мужем Сережей. Он ушел на фронт в 18 лет, шестым в семье. Он один остался в поселке такого возраста, и его бабушка говорила: "Хоть бы нам Сережку оставили!" В своем поселке он окончил 7 классов. У них учитель литературы, переселенец, окончил омский институт, ездил в лаптях, но ездил, учился. Столько знал, такой был хороший учитель! Мой муж писал красиво, грамотно, любил читать. А война-то все идет и идет, и в конце 1943 года его взяли в армию и увезли в Красноярский край. До железной дороги 300 км. Одних лаптей не хватит, и отец сплел ему еще одни лапти. Лошадь-то ему одну дали, но и пешком много пришлось идти. Вот так он ушел в армию. В Красноярском крае в городе Камске было училище, где готовили отдельный "Сталинский фронт". Было большое вредительство, и половина умерла там, еще до фронта. Сварят суп с рыбой, и кое-где плавает пшенка, все соленое- соленое. Съедят, и еще больше пить хотят! Учеба проходила на полях, где был посеян турнепс для животных. Муж рассказывал: "Оглядишься, не видит ли тебя командир, выдернешь, оботрешь и скорее-скорее съешь". А потом навострились, стали подглядывать, куда уходят их продукты. В туалет копченую колбасу навалят, а они сделали крючки из проволоки и доставали, в речке промывали и ели. В конце уже разоблачили виновных в этом, командование расстреляли, - и все изменилось. Стало хорошее питание, обмундирование. За 9 месяцев их вымуштровали, он стал старший сержант, автоматчик. Мой брат, тот который пропал без вести, учился с ним на пулеметчика. Через 9 месяцев их отправили на фронт. Одно письмо было: "Поехали на фронт", - и больше ни одной строчки. А когда Сережа уехал, уже был 1944 год, шло освобождение. Он был 1924 года рождения: из сотни только три человека пришло… Он освобождал Витебск. Их батальон очень долго стоял около Витебска, готовился к захвату. Всё таяло, воды было много, но они рыли траншеи. А немцы все-таки не в воде. Когда был бой, его ранило в коленку и в руку, которой он держал автомат, и оторвало часть пальцев. Фактически - почти в первом бою! Их отправили в Кольчугино в госпиталь, и после госпиталя в 1944 году он пришел в поселок. А в 1945 году в этот поселок меня послали работать, - и там мы с ним познакомились. Там была семилетняя школа, семь учительниц. Сережа пришёл с войны уже младшим лейтенантом, и работал военруком в этой школе. Я приехала молоденькая, боевая, и он в меня влюбился. Но мы не поженились, потому что я пока еще не закончила педучилище. Переселенцы стали возвращаться обратно домой, и я ему говорю: "Пока не закончу, никуда не поеду. Хочешь, жди меня". Они были выселены из Пермской области, а мы из Челябинской. В том поселке мы потом и поженились, - и прожили с мужем 60 лет. Трое детей у нас: два сына и дочь; 10 внуков и правнуков.

А.Д. - Что решил ваш отец?

- Мы переехали из поселка в старую деревню. Оттуда все переехали: там была тяжелая жизнь, от всего далеко, кругом болота. Не смотря на то, что много было вложено сил и трудов, - все стали разъезжаться. Мы уехали оттуда на Урал.

А.Д. - Помощь от власти была?

- Все сами мастерили. Все выменивали в старых деревнях, - так начиналось. Поначалу никто не помогал, - выкарабкивайтесь, как можете. А когда колхоз образовался, потом уже да. Когда началась война, стали уделять внимание: раз народ трудолюбивый, - давайте! Но в войну тоже никакой помощи не было. Пахали на быках, возили зерно. Получше стала организация после окончания войны. Но все равно всех тянуло на родину, в родные места.

А.Д. - Как ваш отец относился к советской власти?

- В его документах осталось, какие он имел доходы. В царскую государственную казну он платил 360 рублей, - а корова стоила 3 рубля. Вот какие деньги он платил как налог! А когда был НЭП, у него хозяйство ещё лучше было. Если бы НЭП сохранился, если бы Сталин его не разрушил, то страна была бы другая! Если бы высылки не было…

Когда выселили, - как скажешь о советской власти хорошо? Мы были дети, в это не вдавались. Но когда я стала взрослой, думаю: "Боже мой, как у моих родителей не разорвалось сердце, когда все отобрали, и выгнали с детьми неведомо куда?"

А.Д. - Вы были пионеркой, комсомолкой?

- Да. Я работала хорошо, у меня значок есть "Отличник народного просвещения".

А.Д. - Как ваш отец относился к этому?

- Хорошо. А в партию я не вступила, потому что уже осознавала, какую жизнь прожили мои родители. Я отработала учителем столько лет, вела все кружки: танцевальный, кукольный. Семье мало уделяла времени, все отдавала ребятишкам.

Интервью:А. Драбкин
Лит.обработка:С.Анисимов

Рекомендуем

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе

Впервые полная история войны в одном томе! Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества не осмыслить фрагментарно - лишь охватив единым взглядом. Эта книга ведущих военных историков впервые предоставляет такую возможность. Это не просто летопись боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а гр...

Воспоминания

Перед городом была поляна, которую прозвали «поляной смерти» и все, что было лесом, а сейчас стояли стволы изуродо­ванные и сломанные, тоже называли «лесом смерти». Это было справедливо. Сколько дорогих для нас людей полегло здесь? Это может сказать только земля, сколько она приняла. Траншеи, перемешанные трупами и могилами, а рядом рыли вторые траншеи. В этих первых кварталах пришлось отразить десятки контратак и особенно яростные 2 октября. В этом лесу меня солидно контузило, и я долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни вздохнуть, а при очередном рейсе в роты, где было задание уточнить нарытые ночью траншеи, и где, на какой точке у самого бруствера осколками снаряда задело левый глаз. Кровью залило лицо. Когда меня ввели в блиндаж НП, там посчитали, что я сильно ранен и стали звонить Борисову, который всегда наво­дил справки по телефону. Когда я почувствовал себя лучше, то попросил поменьше делать шума. Умылся, перевязали и вроде ничего. Один скандал, что очки мои куда-то отбросило, а искать их было бесполезно. Как бы ни было, я задание выполнил с помощью немецкого освещения. Плохо было возвращаться по лесу, так как темно, без очков, да с одним глазом. Но с помо­щью других доплелся.

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!