- М.С. Как для вас началась война?
- Нельзя сказать, что начало войны стало абсолютной неожиданностью. Хотя, конечно, разговоров о приближающемся нападении Германии почти не было, потому что за такие разговоры можно было попасть в тюрьму. Но всё-таки было ясно, что среди простых людей никто не верил в пакт Молотова-Риббентропа. Даже мы школьники. Ведь до пакта многие годы все газеты наши постоянно содержали антигерманские статьи, где доказывалось, что Германия - это чуть ли не главный враг Советского Союза, а тут вдруг друзьями стали - быть такого не может!
Плюс к тому в этот период как раз шла серия войн: события на Хасане, война в Финляндии, освобождение западных Украины и Белоруссии. Мы, простые люди, уже начали привыкать к постоянным военным конфликтам. О каждом военном конфликте народ оповещал, выступая по радио (телевизоров же ещё не было), Молотов Вячеслав Михайлович, тогдашний министр иностранных дел и одновременно заместитель председателя совета министров (председателем был сам Сталин). И вот у населения уже сложилось в привычку, что если по радио объявляют, дескать через несколько минут будет выступать Молотов, то жди очередного конфликта.
Надо заметить, что радио в те годы в городе было в каждом доме и его никогда не выключали. Да ещё на столбах висели репродукторы. Так что, куда б ты не пошёл, а информация вешалась лапшой на уши. И когда вдруг 22 июня утром без нескольких минут двенадцать вдруг прозвучало по радио мы все услышали, что предстоит выступление Молотова, у меня сразу ёкнуло сердце. Я понял, что напала Германия. Тогда я и другие мальчишки выбежали на улицу. Там стояли мощные динамики радио и уже собирался народ. Все, затаив дыхание, ждали, что скажет Молотов.
И вот, Молотов начал свою речь. Сказал что-то вроде: «Сегодня в четыре часа утра германская армия на протяжении всего фронта от Балтийского до Чёрного моря перешла границу и пошла в наступление…» И как раз было воскресенье, многие собирались за город. Тогда дач не было у людей, а в воскресенье все ехали за город с вещами, с гамаками. Вся толпа, двигавшаяся в сторону Колхозной площади, остановилась слушать Молотова. Сначала было полнейшее молчание. Буквально можно было услышать, как муха летит. И вдруг женский крик: «Какие мы идиоты, какие дураки! Что мы немцам только не пёрли! Я сама живу около вокзала, там же эшелон за эшелоном зерно шло в Германию. Мы их и одели, и обули, и накормили. Какие дураки, кого мы кормили…» - заплакаа.
Когда я пришёл в свой двор, там тоже плакали многие женщины, потому что у всех их были сыновья или призывного возраста, или уже в армии. Однако уже к вечеру жизнь продолжалась, как будто ничего не произошло. Даже некоторые за город поехали, но большинство осталось дома. В нашем дворе совсем неожиданно появились незнакомые молодые люди и стали нам говорить, что надо немедленно выкопать земляное защитное сооружение. Но они это объясняли не тем, что бомбёжка будет. (Да и мы сами не могли представить, что бомбёжка может быть, ведь Смоленск казался таким далёким от фронта.) Незнакомцы сказали просто, что возможны налёты немецких самолётов. Нашим придётся по ним стрелять. И от наших же зенитных снарядов осколки могут поразить мирных жителей города. Чтобы этого не произошло, нам надо было выкопать окоп типа блиндажа. Молодые люди объясняли, как это сделать. Но скажу по секрету, когда через два с половиной года я попал в армию и нас начали учить, как надо копать окопы, я вспомнил траншею в нашем дворе и пришёл к выводу, что она была годна только для братской могилы, больше не для чего.
Однако здесь я уже забегаю вперёд. А пока было ещё мирное для нас 22 июня. И только на следующий день немецкие самолёты стали летать над Смоленском…
- М.С. Какой была жизнь города в первые дни войны?
- Конечно, в эти дни в городе наблюдалось беспокойство, движение. Очень быстро появились прибалтийские машины, которые значительно отличались от наших. Прибалтика тогда была советской. Немцы занимали страны Прибалтики. И оттуда в нашем городе появились беженцы на этих машинах. На улицах Смоленска было полно незнакомых людей. Пошли слухи, что среди этих беженцев могут найтись немецкие шпионы, которые по ночам будут фонариками сигналы самолётам подавать. Поголовно всех проверяли. Началась самая настоящая шпиономания. За малейшие подозрения отправляли в тюрьму. ( Уже через несколько дней многих людей арестовывали во время бомбёжек, поскольку были подозрения, что они подают знаки немцам. А они скорее всего никаких знаков не подавали. Потом, когда немцы к нам пришли, всех этих людей из тюрьмы освободили.)
Также надо сказать, что 24-25 июня вверх по Большой Советской шла группа людей под охраной. Мне бросилось в глаза, что во-первых на них была военная форма какая-то не наша. Во-вторых советские солдаты, как известно, в то время стриглись под машинку два ноля, то есть бритоголовые. А эти с нормальной длины волосами, но очень измождённые, потные, под охраной. Потом я сообразил, что то были пленные. Таким образом, я могу отметить, что в первые дни войны, по видимому, были не только поражения, но и победы, потому что пленных вели не меньше как человек тридцать-сорок.
А вниз по Большой Советской шли бесконечные вереницы наших солдат. Следует заметить, что до войны форма советских солдат всегда была очень хорошо подогнанная, красивая. Лучше, чем сейчас. В походной форме мы своих солдат не видели, а тут идут все в гимнастёрках, в шинелях, со скатками. Все шли угрюмые вниз по Большой Советской к вокзалу.
Война приближалась к городу. На третий её день я на велосипеде ехал к своему другу по площади Смирнова, и вдруг совсем рядом раздалась стрельба. Люди ещё к этому не были привычны. Потому началась паника. Какие-то женщины зарыдали. Я скорее на велосипеде домой поехал, как будто дома спасение от всего. Потом мы узнали, что это немецкие самолёты пролетали, но они бомб не сбрасывали, а мы слышали стрельбу наших зениток.
Людей держали на работе до последнего дня. Например, моя мать работала в техникуме. Вроде, совсем не военная организация. И то они обязаны были каждый день к восьми утра приходить на работу и быть на ней до пяти вечера. Мать отпустили с работы только числа так двадцать седьмого для того, чтоб она куда-нибудь увезла меня из города, потому что скоро ожидался налёт на город фашистов. Мать тогда прибежала с работы очень расстроенная. Мы жили на улице, которая сейчас называется улицей Твардовского, а в ту пору это была улица Запольная. Улица эта была очень интересной. Через домики перейдёшь, и прямо сразу был ров и город кончался. Где сегодня Поповка, там были поля и деревни, как например Киселёвка. Люди, взяв всё самое необходимое, перешли через ров и двинулись к деревням.
Ночевали в этот день мы уже в Киселёвке. Ничего страшного в городе за ночь не произошло. А на другой день пришли мои двоюродные братья и мы отправились в деревню Наготь. В ночь с 27 по 28 июня, как я помню, начался налёт на Смоленск.
Немцы с самолётов сыпали, как из ведра, зажигательные бомбы. А мы были в районе Наготи. К нам, вроде бомбы не долетали. Но Смоленск мы видели. Когда стемнело, вышли и увидели над городом страшное зарево. Наше тогдашнее психологическое состояние, конечно, передать теперь трудно. Всё-таки смотреть на горящий родной город и знать, что там осталась мать, другие родственники. А над городом прожектора, вспышки зениток, ракеты немцы пускают с самолётов, чтоб осветить улицы.
Конечно, когда рассвело, мы чуть не бегом в Смоленск. Образовалась очень оживлённая дорога от Смоленска к Наготи и дальше. Кто шёл туда, кто шёл обратно. В пути садились отдыхать.
Я шёл с двоюродными братьями. Присели передохнуть на траве с краю дороги, а там уже отдыхал высокий пожилой мужчина, казавшийся нам глубоким стариков, ведь каждому из нас в те дни ещё не исполнилось и пятнадцати. Он стал с нами говорить, спросил, как мы смотрим на всё происходящее. Мы очень запальчиво сказали, мол, дураки немцы, что к нам полезли. Что эта Германия нам! У нас же всё-таки рабоче-крестьянская власть, революция была. Значит, у них же тоже сейчас в тылу забастовки, революции пойдут. Может, месяца три повоюем, и всё - чего там смотреть! Старик глубоко вздохнул и сказал, что победить мы, конечно, победим, но не так быстро всё делается, как говорится. Мол, на скорую победу не рассчитывайте, но победа будет. И вот году в 45-ом будут советские войска в Берлине. Мы сразу заинтересовались, почему он так думает. Говорит:
«Ну, то, что вы сказали о революции, это возможно только в России, а больше нигде революции не было и не будет. Германские рабочие и крестьяне все идут на нас с оружием. У них было большое преимущество. Они напали неожиданно. Сейчас наши откатятся, Смоленск могут сдать, даже, может, и Москву сдадут. Но всё равно ход войны переломится. На это я им кладу срок до конца года. До 42-го их остановят. 42-43-й наши будут раскачиваться, пока Сибирь подойдёт, ещё там что. К тому времени и у немцев не хватит сил дальше идти. Россия есть Россия. Партизанское движение будет, в каждой деревне им придётся гарнизон оставлять. В сорок четвёртом наши пойдут в наступление. Годик понадобится на то, чтобы всю российскую территорию обратно у немцев отбить, а в 45-м году как раз в Берлине будем!»
И получилось всё по его словам. Потом мы у него спросили, кто он такой. Он сказал, что ведёт историю в одном из техникумов. Отдохнув, мы пошли дальше. Больше я этого старика не встречал.
- М.С. Как фашисты взяли город?
Немцы уже были рядом с городом, а нам всё говорили, что они где-то очень далеко. В отдельных только местах прорвались. Где десант высадили, где что, и поэтому паника. В ночь на 15 июня мы ночевали в выкопанной нами яме, которая, как я уже говорил, годна была только для братской могилы и для многих ей и стала. А нас пронесло. Мы пошли спокойно спать и были уверены, что бои далеко. Ночью тоже особой стрельбы не слышно было. А утром уже немцы были в городе. Потом мы узнали, что немцы, когда проходили, каким-то образом в нашу яму не бросили гранату, а, вообще, они во все траншеи, подобные нашей, бросали гранаты. И очень много погибло людей.
Наши ещё долго держались на Стенной горе. Это где сейчас Ситники. Оттуда наши изредка, но обстреливали артиллерией. Один раз даже в парке Пионеров стояло много немцев, и в них хорошо попали. Много было убито. Вытаскивали их на матрасы, складывали рядышком тела, накрывали чем-то. Потом всё утихомирилось. Для мирных жителей началась обычная нелёгкая, голодная и страшная жизнь, какой она бывает в оккупированном городе.
Интервью: Лит. обработка: |
