- Бабушка, а сколько вас было детей в семье?
- Было тринадцать, четверо умерли. Врачи были, но слишком дорого было к ним обращаться. Выжили 5 сестёр, 3 брата и я.
- Хозяйство большое у вас было?
- Да, большое: четыре коровы, две лошади. Земли много было.
- А земля была своя или арендовали у пана?
- 14 гектаров было. Своя земля. Папа мой был богатый, но его родители умерли, и он остался сиротой. Так его родные дядьки хотели его отравить, чтобы землю забрать. Только один дядька его защитил, он сказал: «Вот, будешь пасти коров, принесут тебе покушать—ни у кого не бери и не ешь».
А маму мою моя баба выдала замуж в деревню, потому что тата (отец по-белорусски — прим.) был богатый, а мама городская, с Кобрина, у её родителей был магазин. Дочка была непокорная, хотела за польского офицера замуж, а родители не захотели, нашли ей мужа и отдали в деревню замуж. Хотела за польского офицера замуж, а оказалась в деревне, в Луцевичах (деревня в нескольких километрах от Кобрина — прим). Маму звали Даша, а папу — Максим Иванюк (Янюк?). Мамы фамилия—Шиманская.
- А вы до войны учились в школе?
- Да, два года.
- И на каком языке учились?
- На польском:
Ешчэ Польска не згинэла,
Кеды мы жыемы
Ешчэ вудка не скваснела
Кеды мы пиемы.
(смеётся)
(изменённый польский гимн: «Ещё Польша не погибла, Если мы живы. Ещё водка не скисла, Если мы пьём» — прим.)
Следили, чтобы говорили по-польски. Учителя поляки были. Школа в Буховичах была, туда ходили. Только мало ходили, опять война.
Туда собирали детей со всех окрестных деревень. Дисциплина была! «Дай лапу!»--дашь руку, и учительница ладонь как выгнет и как влепит линейкой! Печёт два дня!
- А как отдыхали при поляках?
- Работали так, что света не видели! В субботу, воскресенье праздник, все в церковь шли. А молодежь танцы устраивала, гуляли, всё.
- Жили дружно?
- Да. Хотя мама не хотела, когда ехала под венец. Её мать сказала: «Ты выйдешь (замуж) в деревню». Моей бабушке по материнской линии земля нравилась, она потом даже жила с моими родителями.
Дети рождались один за одним. Спали рядами, друг возле друга. Заходят партизаны: «Кто это? Чьи эти? Что это у вас такое?»… Бывает, зайдут и ничего не тронут. Если русский партизан, то «ничего брать не будем, ни в коем случае». А уже как наши, местные придут партизаны, белорусы эти... бандиты! Терпеть не могу! Он не спрашивает, ногой ребёнка откинет, всё берёт и пошёл! Ужас что было! Пострадали от этих партизан.
- С другой стороны, им же тоже в лесу что-то кушать надо было, одеваться?
- После войны, как война кончилась, на базаре (в Кобрине — прим.) была торговля, и мы со своим поженились, вышли что-то купить, ничего не было, кастрюли даже не было. Драки были! Люди узнавали свои вещи, скандалы были такие! Узнают свои вещи, хватают, тянут! Мы стояли, смотрели—ужас что делали!
- А чем вы занимались при поляках?
- На земле работали. При поляках хорошо было! Приезжали, смотрели, как ты обрабатываешь землю, внешний вид двора. Чтобы чисто было, чтобы всё побелено было. О, как они смотрели за этим!
- Мне бабушка рассказывала, что при поляках у них по улице ходил полицейский и смотрел: если какой-нибудь мусор валялся, то мог и прутом дать!
- Да, так и было! О, чистота была! Не дай бог, чтобы грязь была. При Польше порядок был будь здоров.
- Вы сами обрабатывали землю?
- Мы своими силами обрабатывали. Свои лошади были. Батраков не брали.
- А в военном городке польские военные стояли?
- Помню, мама набьёт масла, сыров наделает, всё, и вот запряжёт лошадь и везёт в военный городок. Выходят поляки, их жёны. Они никогда не торговались: сколько сказал—столько платили. А мой тата удивлялся, как пришли наши (Красная Армия — прим.). Помню, поехал батька в военный городок, а там уже Красная Армия, наши русские бабы: «Ой, дорого, сколько надо?» Отец говорит: «Почему при Польше поляки платили и не спрашивали? А вы торгуетесь, як тыя жыды (как те евреи — прим.)!»
- С поляками общались?
- Да, поляки белорусов не обижали.
- Евреев много было?
- Много. Но хорошо было с ними. Хорошие были евреи. Если пришёл в магазин, платье или что-то взять, не хватает денег, так еврей говорит: «Берите, потом деньги принесёте». По-нашему евреи говорили, а между собой—по своему. Хорошо относились.
Помню, когда уже евреев забирали… голова закружилась…. При немцах. Забирали евреев и отвезут их за город, и уже слышим пулемёты---та-та-та-та! В «Долине смерти» (поля на окраине Кобрина, где в 1942 году уничтожили евреев города — прим.) А нас с деревни в машину людей набирают и привозят в это гетто. А гетто было там, где базарчик наш (маленький базар в центре г. Кобрина — прим.). Вход был там, где сейчас вход на базарчик.
Завезли нас в гетто. За забор. Нас выгрузили и повёл нас по домам: пару сюда женщин, пару сюда. Чтобы вещи собирать и грузить на машину. Немцы и полицаи вели. Мы собирали, выгружали. Находили и мёртвых в кроватках, и детей мёртвых. Выносили вещи, возьмём—а там дитя лежит. А кто знает?! Может родители задушили или отравили детей… Всего, всего было…
Была ещё история: стояла еврейка, на руках держала ребёнка. Бабы наши заплакали, начали просить немцев, чтобы те опустили её с ребёнком. Немец рявкнул, никак не среагировал, её тоже увезли вместе с остальными. Вывезли за город—и та-та-та! Из пулемётов. Вот машина вернулась, вещи привезла: их же там раздевали догола, а вещи потом назад привозили. Выгружали вещи там, где обувной магазин сейчас, на углу, возле маленького рынка, сейчас там магазин электротоваров.
- А как местные отнеслись к тому, что немцы евреев убивали?
- Я знаю, что разные люди были. Кто радовался, кто горевал… Наплакались, нагоревались.
- Возвращаясь к Польше. Пришли большевики, успели до войны колхоз основать?
- Нет, до войны нет. На своей земле работали. Большевики из нашей деревни, из Луцевичей, две семьи вывезли. Забыла, по какой причине вывезли. Поляков две семьи в деревне было, но они сами выехали. Получается, вывезли две белорусские семьи.
- Как люди восприняли большевиков?
- «Мусюны (вруны — прим.) пришли!» Обманщики. Стали жить беднее. Стали обманывать только так! Моему отцу понравилось, когда после войны колхозы создавали: «Оо, для меня во как хорошо! Хочешь—иди в колхоз, хочешь—не иди! Хочешь—лежи!»
Батька много работал на земле. Колхозы сразу после войны создали. Забирали землю, лошадей. Оставили дом и сарай. Земля наша близко была, через несколько домов участок. Хорошая земля, плодородная. Лён, рожь сеяли.
Батька умер после войны, ему 72 года было. Мама тоже после войны умерла. Заехала я, а мама говорит: «Всё,буду умирать. Приснился дед (муж — прим.): «Ходи ко мне, будем жить, тут так хорошо, где я живу! Не бойся, тут хорошо, тут очень хорошо!» Так и случилось, умерла.
- А что помните про начало войны.
О, не дай бог. Помню, стою у окна—бомба падает перед окном. По деревне бомбит, летит самолёт, бомбы кидает. Воскресенье, помню. Собралась выйти погулять с девчатами. А мама пошла на базар, продавать поехала сыр, масло.
Окно выбило полностью, а я у окна стояла. Как меня не убило?! До сих пор помню. Осколки даже в печку врезались. Сестра вышла корову доить, вбежала в хату:
- Ты живая?
- Живая.
- По дороге (по старому шоссе Брест-Москва) большевики отступали?
Да, войск много шло. Был первый или второй день войны. Из военного городка через поле бежал человек. Босиком. Спросил у отца: «Как до шоссе добраться?» Отец показал, он поблагодарил, побежал дальше.
А при немцах евреи сидели по шоссе, камни били, дорожное покрытие ремонтировали. Батька говорит: «Лес рядом, убегайте, чего вы тут бьёте?» Говорят: «Не, никуда мы не уйдём. Будут убивать нас.» Некоторые убегали.
- В деревне полиция была?
- Была. Сосед через улицу, его забрали в полицию. Не вредный был, беды людям не делал. Да, где-то после войны его забирали, сидел. Мой брат тоже был в полиции. Тоже в Луцевичах. Молоденький был. Николай. Его забрали, а после войны осудили, он был в Караганде. Там он и женился, и сюда переехал с женой. Жена его живёт в Кобрине. Я из всех последняя осталась, из братьев и сестёр.
- А в деревне были люди в партизанах?
- Да, были. Через дорогу сосед в партизанах был. Уходили с семьями. Как-то наши деревенские устроили танцы в деревне. Пришли партизаны. Танцуют партизаны. Пришли и немцы. Танцуют партизаны, танцуют и немцы. А мы просили партизан, чтобы не трогали немцев: «Возьмёте одного немца — всю деревню выбьют!» То не убивали, спокойно разошлись.
- А соседние деревни немцы жгли?
- Жгли, много жгли! Каменку эту сожгли. А сестра моя жила рядом с Каменкой, в Стриях. Замуж туда вышла, жила на хуторе около Каменки. Как Каменку сгоняли и убивали… за то, что партизанам помогали. В тот раз хутор сестры не тронули. Я тогда у сестры была. А сестру эту Мотя звали, Матрона. А сестры мужык (муж — прим.) ещё был живой. Иваном его звали. Муж сестры был трудяга, работяга. Ещё утро раннее, все спят — а он воз жыта (ржи — прим.) в Луцевичах загрузил и везёт. Сосед у них был жадный очень, сосед пошёл в партизаны, затем пришёл с партизанами и увёл в лес, убил мужа сестры. Мол, немцам помогаешь. Завидовал. Повырезали ему на груди кресты, звезду. Было так, что сосед соседа убивал.
- Расскажите, как вас немецкие жандармы остановили.
- В Луцевичах через дорогу немцы строили аэродром. Обманный аэродром. Как наши самолёты прилетают, чтобы бомбили пустое место. Мы работали: носили бомбы в палатки, палатки стояли.
Шла в церковь с подружками, загнали нас в палатку. Мадьяры остановили. Завели к немцу. Ну, вроде как мы партизаны, идём в городок. «Куда вы идёте?» — говорит переводчик. Мы говорим: «Идём в церковь молиться богу. Исповедоваться, причащаться.» А жандарм немецкий: «Гут, кляйне, гут. Молитесь Богу, потому что война, а у меня трое киндеров. И я уже не вернусь домой. Останутся детки сиротами.» Вышел, как крикнул на мадьяр: «Пусть идут в церковь, пусть молятся! Не трогайте их.»
Ещё был случай: сестра Матрона как раз родила дочь Олю. Спали на полу, а сестра с ребёнком на кровати. Пришли партизаны: переворачивали детей, всё из-под нас забирали. А сестра под ребёнка подложила юбку, плессировку (юбка в складки — прим.) хорошую. То пришёл, скинул ребёнка, ударил ногой, да так, что тот под кровать закатился! Мы думали, что убил. А потом зашёл командир их, видно, русский, говорил не по-местному (из окруженцев — прим.) Как увидел это да как врезал тому местному! Вещи нам вернул.
Русские партизаны были нормальными, а некоторые наши белорусы—бандиты. Как я в горкоме убирала (после войны в Кобринском горкоме партии работала уборщицей — прим.), а Шадовская ведёт их на майские праздники,а я и говорю, со шваброй стою: «Валентина Ивановна! Был бы у меня автомат, я бы всех этих бандитов постреляла!» А она мне: «Максимовна! Что вы говорите! Это ж партизаны!» А я: «Это воры, бандиты, которые столько хороших, невинных людей убили!» Завела меня к себе в кабинет, расспросила, я рассказала.
На Германию на работы отправляли, то прятались от немцев. Помню, у нас клет (землянка — прим.) такой был, отец выбрал оттуда земли, посадил и сказал: «Сиди и не вылазь, пока я не приду!» Сестру одну угнали, Марией звали. У хозяина работала, коров доила. Хозяин не обижал. Вернулась после войны, нашла себе хлопца, родила ребёнка. Тоже возле Кобрина жили.
Немцы особо никого не трогали. Убивали тех, кто партизанам помогал. А ещё евреев. И тех, кто похож был на еврея. Моя сестра была похожа на еврейку, тёмненькая. То к ней подходили, мол, «юда». Мама объясняла: «Это моя дочка». Страху вынесли немало.
- А как освобождали, помните?
- Сильных боёв не было, быстро прошли. Помню, у нас бункер немецкий был в деревне, я иду от сестры Моти домой, со Стриев, а они собираются на машины, вещи носят:
- Ольга, поехали с нами на Германию! А то тут война будет!
- Не, я дома буду!
- Ну, гут, дома с маткой!
Помню, прятались мы в клуне. Грохот закончился, только мы оттуда все вылезли—бах, снаряд прямо в клуню! Видно, заметили, что клуне люди. Была куча картошки там — разнесло всю, перебило на нет.
- Кобрин не сгорел в войне?
- Нет, только военный городок горел. Дым и огонь в Луцевичах были видны.
- После войны вы вышли замуж и переселились в Кобрин?
- Да, поженились, будущий муж с фронта пришёл. Танкистом был. Его тётка, дядька, родители отсюда были. Они ещё давно, при царе выехали в Сибирь, его мать там вышла замуж, осталась. Они (будущий муж и др. дети — прим.) там родились. А родители вернулись сюда, в Лепесы. И мой будущий муж сюда после войны приехал, был у тётки, мы и поженились. Жили, мучились. Ходили по квартирам. Потом дали кусок земли, где дом сейчас стоит.
Помню, вышла на улицу, там колодец. И поляк Юрский подошёл к нему с конём, начал коня с ведра колодезного поить. Я говорю, что с ведра нельзя поить, своё ведро берите и поите! А он раскричался: «Вы вшыстке сидите на моей земи (земля по-польски — прим.)! И ещё выступаешь тут! Это вшыстко моя земя! Это вшыстко буде наше!» Мол, Польша сюда ещё вернётся. Умер в один день со своей женой.
- А в Луцевичах ваш дом ещё стоит?
- Да, стоит! Живёт племянник. Сестра умерла, племянник и живёт. Участок, сад хороший. Трудяга, хороший хлопец.
- А были ли польские партизаны?
- Нет, не было. Только наши. Не партизаны, а грабители. Потому что партизан воевал за освобождение, а эти!...
| Интервью и лит.обработка: | В. Зенькович |
