3819
Гражданские

Шалобанова Раида Яковлевна

Я родилась в 1936 году 18 сентября в городе Егорьевск в Подмосковье. Мама хотела меня назвать Раисой в честь святой, но отец записал Раидой.

Мое первое воспоминание из детства - детский сад во время войны.

У нас был воспитательница Варвара Антоновна. Высокая, со светлыми волосами с небольшой сединой. Мы проводили в детском саду большую часть времени. Было две смены - с шести утра до шести вечера, и с шести вечера до шести утра. Иногда мы оставались там спать, когда мама ночью работала. Время было такое.

Как-то за обедом мальчик Миша Емельянов решил на меня наябедничать воспитательнице. Я капусту не доела, а в военные годы все свои тарелки подчищали. Дома было голодно, а в детскому саду нас кормили хорошо. Всегда было первое и второе.

Детей всегда переодевали из домашней одежды. Во время войны было много вшей, поэтому нас одевали в специальные халатики и стригли налысо. Еще я вспоминаю, как мы пели, - «В бой за родину, в бой за Сталина, боевая честь нам дорога, кони сытые бьют копытами и идут в атаку на врага».

Егорьевск в ста километрах от Москвы. В начале войны над нами летали немецкие самолеты со страшным звуком, который я до сих пор помню, но не бомбили. Предполагаю, что это может быть связано с тем, что рядом с нашим домом стояла церковь. Возможно среди немцев были порядочные люди. При этом, окопы мы все равно рыли, боялись налетов. Мы жили в коммуналке, питались картошкой, которую выращивали во дворе и хлебом. Для него у нас были карточки - детям по 300 грамм, взрослым по 500. Всегда были довески. Выйдешь из магазина, а там всегда стоят дети и бабушки, просят их. Мне стало интересно, дадут ли мне. Я встала у входа и стала тоже просить. Дали.

Жизнь в войну сильно не изменилась. Соседи любили пить чай в самоваре. Кто-то вынесет его и кричит, - «самовар поспел». Мы все сбегались со своими чашками и сладостями. Все приносили пряники, печенье, хлеб.

До войны мама работала в газете «Деловые люди» и писала стихи, а летом 1941 года ей пришлось устроиться швеей. Она делала всем одежду и перешивала старую. Я запомнила, что она не старалась взять с людей много денег, жалела их. Когда ее спрашивали, сколько стоит работа, она всегда отвечала, - «сколько дашь». Еще она организовала с другими женщинами производство вязаных носков, которые отправляли на фронт.

Мой отец Шалобанов Яков Дмитриевич работал на станкостроительном заводе. Его призвали 18 августа 1941 года. Мы всей семьей пошли его провожать на поезд. От нас вокзал был довольно далеко. Нам пришлось идти через весь город, и поэтому я хорошо запомнила тот день. Я сидела у отца на руках, мама и брат шли рядом. Помню, что я держу огурец, доедаю его. Видимо, отец по дороге купил выпить и закусил. Помню, что он сел в поезд, а я уже сидела у мамы на руках. Вокруг была толпа провожающих, все кружилось. Я уже понимала, что он едет на войну, но, конечно, не воспринимала, что он идет на смерть. Мне тогда было 4 года и 8 месяцев.

Письмо с фронта было только одно, а потом приехал его сослуживец из госпиталя и рассказал о последнем бое моего отца, куда его погнали без оружия. Сказали, что его нужно добыт в бою. Отец погиб в августе 1942 года под Ржевом. Без папы начали жить.

Я запомнила его таким, как на фотографию. Он был высокий, глаза, как у меня. После его смерти соседка не могла на меня смотреть, все говорила, что сразу Яшу вспоминает. Уже посли войны с помощью моих любознательных детей мы нашли его место захоронения. Это братская могила. Там на табличке его имя.

Победу я хорошо помню. Я уже училась в школе в первом классе. Нас очень хорошо обеспечивали - давали каждый день кусок хлеба и ложку повидла, бесплатные учебники. Сталин все понимал и хорошо организовывал. Многие его критикуют, а я вспоминаю, и думаю, что он соображал, в каком мы были состоянии.

Дети, когда узнали, что случилась победа, начали носиться. Один мальчик так обрадовался, что свалился с парты и стукнулся головой о батарею. Его увезли на скорой. Это был тот самый Мишка Емельянов, которого возмутило, что я не доела капусту.

Интервью и лит.обработка: И. Поляков

Рекомендуем

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе

Впервые полная история войны в одном томе! Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества не осмыслить фрагментарно - лишь охватив единым взглядом. Эта книга ведущих военных историков впервые предоставляет такую возможность. Это не просто летопись боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а гр...

Мы дрались против "Тигров". "Главное - выбить у них танки"!"

"Ствол длинный, жизнь короткая", "Двойной оклад - тройная смерть", "Прощай, Родина!" - всё это фронтовые прозвища артиллеристов орудий калибра 45, 57 и 76 мм, на которых возлагалась смертельно опасная задача: жечь немецкие танки. Каждый бой, каждый подбитый панцер стоили большой крови, а победа в поединке с гитлеровскими танковыми асами требовала колоссальной выдержки, отваги и мастерства. И до самого конца войны Панцерваффе, в том числе и грозные "Тигры",...

Воспоминания

Перед городом была поляна, которую прозвали «поляной смерти» и все, что было лесом, а сейчас стояли стволы изуродо­ванные и сломанные, тоже называли «лесом смерти». Это было справедливо. Сколько дорогих для нас людей полегло здесь? Это может сказать только земля, сколько она приняла. Траншеи, перемешанные трупами и могилами, а рядом рыли вторые траншеи. В этих первых кварталах пришлось отразить десятки контратак и особенно яростные 2 октября. В этом лесу меня солидно контузило, и я долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни вздохнуть, а при очередном рейсе в роты, где было задание уточнить нарытые ночью траншеи, и где, на какой точке у самого бруствера осколками снаряда задело левый глаз. Кровью залило лицо. Когда меня ввели в блиндаж НП, там посчитали, что я сильно ранен и стали звонить Борисову, который всегда наво­дил справки по телефону. Когда я почувствовал себя лучше, то попросил поменьше делать шума. Умылся, перевязали и вроде ничего. Один скандал, что очки мои куда-то отбросило, а искать их было бесполезно. Как бы ни было, я задание выполнил с помощью немецкого освещения. Плохо было возвращаться по лесу, так как темно, без очков, да с одним глазом. Но с помо­щью других доплелся.

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!