Я родился 5 мая 1926 года в Сталинграде. А когда началась война, мы уже жили в совхозе «Сталинградский» Ольховского района Сталинградской области.
- Сколько вас, детей, было в семье?
- Вроде как двенадцать. Но в живых осталось трое – две сестры, старшая и младшая, и я.
Через наш совхоз шли полки на Сталинград для пополнения войск, шли они по столбовой дороге мимо нашего хутора, который назывался «Отделение №1». Столбовыми дорогами у нас назывались те дороги, вдоль которых стояли столбы с проводами для связи с центральной усадьбой совхоза. Причем шли эти полки только по ночам. А если их застигал день, то они сразу же рассыпались по полям, по оврагам, по камышам и командиры обязательно следили, чтобы никакого хождения не было. А с наступлением темноты они опять строились и шли на Сталинград.
- Откуда шли эти полки? Со стороны Дона или со стороны Камышина?
- Со стороны Камышина. А в один из дней смотрим, забежал домой и отец, который шел в одном из таких полков. Их тоже вели по этой дороге на Сталинград, а от дороги до нашего хутора всего километра два и ему удалось отпроситься на сутки. Отец ночь переночевал дома, а утром я его на «линейке», запряженной лошадкой, отвез почти прямо под Сталинград. Там уже были окопы, блиндажи. В одном из этих блиндажей я его оставил, а сам вернулся домой.
Когда потом шли бои в Сталинграде, мы выходили и смотрели на небо: все оно было красным от того, что Сталинград горел.
В январе сорок третьего года иду я по дороге домой, а мне навстречу идут девчата и говорят: «У вас там дома плач стоит. Пришла похоронка на отца».
- Кем был Ваш отец до войны?
- Мой отец, Тихон Иванович, 1894-го года рождения, воевал и в Первую Мировую и в Гражданскую. Дважды был ранен, был в плену у германцев. А перед самой войной он работал в совхозе простым рабочим.
- А мама кем работала?
- Мама - она не работала. У нее как-то были тяжелые роды, после которых она перенесла тяжелую операцию, поэтому после нее она нигде не работала, а все время дома была.
- Как Вы узнали о начале войны?
- У нас в хуторе не было ни радио, ни электричества, даже газеты к нам не приходили. К нам просто приехал верховой, а мы в это время работали в поле, и объявил нам, что началась война.
- Как изменилась жизнь в хуторе после начала войны?
- Хутор у нас был маленький и особых изменений мы не заметили. Вот только мужиков призывного возраста почти всех забрали в армию.
- Куда Вы ходили в школу?
- В школу мы ходили в центральную усадьбу совхоза за восемь километров. Когда нас возили, а когда и просто ходили пешком. Я отучился всего шесть классов и бросил учебу в школе. Вместо учебы я пошел работать, поскольку мы жили очень бедненько и семье было трудно. Коровы у нас не было, держали только одну птицу, и все.
- Кем Вы работали в совхозе?
- Да кем придется: и сеяли и на «лобогрейках» работали погонщиками. Техники было очень мало, поэтому чаще всего приходилось работать на лошадях и на верблюдах. На верблюдах даже больше всего приходилось, потому что лошадей мобилизовали в Красную Армию. Наша бригада находилась далеко от дома, поэтому во время сенокоса мы, как правило, оставались ночевать в бригаде. Но если была возможность, то отправлялись на верблюде верхом домой.
12 ноября 1943-го года я был призван в армию Ольховским райвоенкоматом. На тот момент мне еще не было восемнадцати лет, а было только семнадцать с половиной. Я уже не помню, то ли мы сами заявления писали, то ли такая обстановка уже была.
Отца к тому времени уже не было в живых, поэтому меня провожала только мать. Помню, подъехала ко мне домой бричка с центральной усадьбы совхоза, я сел в нее и повезли меня и еще троих в военкомат. Одет я был в фуфайку, в которую мать, взяв иголку с ниткой, зашила мне молитву, чтобы я прошел живым все трудности войны.
Приехали мы в Ольховку, прошли комиссию, и нас направили в Камышин, где находилась полковая школа сержантского состава кавалеристов. В этой школе за нами закрепили лошадок, и мы начали заниматься.
В то время в Камышине было очень много воинских частей, а в казармах, где жили мы, была только наша кавалерийская школа. Командирами отделений у нас были ребята-фронтовики, все пришли в школу после ранения. Через дорогу от нашей школы находилась столовая, куда нас водили.
- Как кормили в школе?
- Очень плохо. Мы шутя говорили о супе, который нам давали: «Крупина за крупиной бегает с дубиной». Никаких тарелок нам не давали, для еды использовали только котелок. Один котелок на два человека. Столы были длинные, сколоченные из неструганных досок.
- Чем занимались в училище? Чему вас обучали?
- Учили как обращаться с лошадью, как ездить на ней верхом. Часто водили на стрельбище. У нас были не винтовки, а кавалерийские карабины, потому что кавалеристу с длинной винтовкой было бы неудобно обращаться. У нас не было ни пушек, ни минометов, ни пулеметов – только стрелковая подготовка из карабинов и немножко из автоматов. Автоматы были с круглыми магазинами на семьдесят один патрон и «рогатки» на тридцать патронов.
- Кому полагались автоматы?
- Кому просто по списку хватило, тому и выдали автоматы. Поэтому в подразделении у кого были автоматы, а у кого карабины. В казарме стояли пирамиды, в них хранилось все наше оружие и на пирамиде у каждого карабина или автомата висела бирка с фамилией того, за кем закреплено это оружие. Когда устраивали тревогу, то каждый бежал к пирамиде и хватал свое оружие.
- Как происходила выдача курсантам лошадей?
- Да так же, по списку. Я не знаю, откуда были эти лошади, но их хватило каждому. А потом нам привезли лошадок-«монголок», из Монголии. Ох, мы с ними наплакались!
- Замена лошадей произошла еще в Камышине, или уже на фронте?
- Нет, еще в Камышине.
- Почему вы с ними «наплакались»? Чем они были плохи?
- Они были дикие, необъезженные. К ним сзади не подойдешь – брыкаются, а спереди – кусаются. Мы боялись этих «монголок», но еще сильнее боялись своего командира. Он кричал на нас, чтобы мы не убегали от своих лошадок, а занимались их чисткой. Они щетки боялись, а уж про скребок и вообще говорить нечего – чуть только дотронешься, сразу прыгать начинали, как сумасшедшие. Мы тогда все бросали и выскакивали наружу.
- Как же вы их потом усмирили?
- Когда освободили от немцев Воронежскую область, нашу кавалерийскую школу перевели из Камышина туда, в город Острогожск. Мы уже отправились на новое место без своих лошадок-«монголок».
- Куда дели лошадей?
- Да там, в Камышине их оставили. А уж куда их потом подевали, я не в курсе.
- С ними кто-то остался из вашей школы?
- Понятия не имею. Нас подняли, на поезд повели, в вагоны погрузили, и мы уехали.
- В Острогожске вы опять получили лошадей?
- Да, там нам выдали новых лошадок.
- Каких лошадей там дали?
- Вы знаете, там уже лошади были хорошими. Там и казармы были хорошие и конюшни при них тоже были отличными. Когда мы туда прибыли, в конюшнях уже стояли лошадки. А откуда они там взялись, Бог его знает.
- Во время подготовки в этой кавалерийской школе вас учили работе в конном строю, например, ходить в атаку? Занимались ли вы там джигитовкой?
- Нет, ничему такому нас там не обучали. Учили, в основном, ездить верхом и преодолевать небольшие препятствия. А как действовать чисто в боевой обстановке, этому не учили.
- Шашки вам выдали?
- Да, шашки у нас были. Нам их сразу выдали, как только мы прибыли в эту школу сержантского состава. Причем шашки были только у курсантов, а у старших офицеров были сабли.
Из Острогожска, отпраздновав первого мая 1944-го года, нам всем присвоили звание «сержант», а потом всю школу, посадили в эшелон, как тогда говорили «в телячьи вагоны», и куда-то повезли.
- Вас в эшелон погрузили вместе с лошадьми?
- Нет, без лошадей. Лошади опять остались в кавалерийской школе. Потом нас высадили, посадили на машины, опять куда-то повезли. Опять высадили нас, и мы пешочком пошли. Идем, и вдруг кричат нам: «Воздух!» Мы все забежали в лесок, самолеты немецкие над нами пролетели, слышим, где-то начали бомбить. Отбомбились и улетели обратно. С нашей стороны по этим самолетам не раздалось ни одного выстрела. Нас снова построили и повели вперед.
Привели нас к какой-то речке. Переправа через нее была разбита: вокруг валяются побитые лошади, разбитые брички, машины горят. Правда, людей уже никого не было – всех раненых и убитых уже убрали. Чтобы нам самим переправиться через речку, нам пришлось таскать бревна, доски, сбивать и связывать их чем попало: где веревками, где прутьями. И вот на таких вот плотах мы через речку и переправились.
На берегу нас уже встречали офицеры. Нас построили и повели по дороге прямо в лес, в котором уже находилось множество разных войск: стояли танки, встречались орудия. И кругом были лошади. В этом лесу стали распределять, кого куда направят: кого по эскадронам, кого в артиллерию. Если кто попадал в эскадрон, то ему полагались только лошадка, карабин и шашка. В эскадронах они все были простыми стрелками.
Я попал в батарею 82-миллиметровых минометов 65-го полка 32-й кавдивизии 3-го кавалерийского корпуса, в составе которой прошел до самого конца войны.
- Вы же до этого миномет не изучали, как Вас в минометчики угораздило попасть?
- Хоть я и был сержантом, но, когда попал в расчет, то стал там подносчиком мин. Мины переносились в железных ящиках, в каждом ящике по три мины. И вот я носил каждый раз по два таких ящика.
- В новом подразделении за Вами была закреплена лошадь?
- Сначала нет, потом уже, когда чуть-чуть освоился, закрепили, попозже.
Примерно через месяц после того, как я попал в расчет, я уже стал вторым номером. Как говорится, пошел на повышение. Второй номер – это тот, который бросает мину в ствол миномета. А еще через некоторое время я стал и первым номером расчета, то есть наводчиком. Там стоял прибор, по которому устанавливали, выше или ниже нужно наклонить ствол миномета, чтобы мины ложились дальше или ближе.
Когда я стал первым номером расчета, лошадь у меня забрали. Но привилегия наводчика была в том, что он всегда ездил на бричке вместе с ездовым. Весь расчет передвигался на своих лошадях, а наводчик, ездовой и миномет только на бричке. Для миномета на бричке были оборудованы специальные места, вырезанные в днище. В эти места укладывался ствол и привязывался к бричке ремнями. Двунога лафета тоже ложилась в специальные выемки и привязывалась. А позади брички закреплялась большая плита со шпорами, которыми она в землю упирается при выстреле.
Ездовыми были, как правило, пожилые солдаты. Можно даже смело назвать их старыми солдатами.
- Когда Вы попали в расчет, был период обучения работе с минометом?
- Нет, тут уже была боевая обстановка. Когда начинался обстрел, мы, молодежь, лезли в окопы к старикам. Они нас ругали: «Что вы лезете? Снаряд попадет в окоп и тут будет мясо! Идите по своим окопам!» Окоп для позиции рыли круглый, в середине него ставился миномет, а по кругу рылись индивидуальные окопы для расчета. Когда начинался обстрел, все должны были прятаться по окопам, а когда огонь прекращается, все выходят на площадку к миномету и ведут из него огонь. Командир расчета всегда был впереди, он давал команду: «Прибор такой-то, ширина такая-то, длина такая-то. Одной или тремя минами. Огонь!» А потом уже корректировал: левее, дальше или ближе. А я, согласно его командам, уже накручиваю прицел.
- Где находился тот лес, в котором вас распределяли по подразделениям?
- Точно не знаю, но где-то в Белоруссии. Там нас собирали для наступления на город Августов. Уже было несколько попыток наступления на этот город, но все они окончились неудачно, поскольку у немцев были пристреляны все дороги, а вокруг были болотистые места. По болотам на лошадях было трудно передвигаться, поэтому нас вскоре сняли и перебросили на другой участок фронта, а туда, на замену нам, пришла пехота. И, как нам потом сказали, пехота вскоре взяла Августов.
- Куда вас перевели из-под Августова?
- Нас бросили на освобождение Белоруссии. В белорусских лесах располагалось очень много войск. Ведь в тех краях воевало три Белорусских фронта и один Прибалтийский. Техники было собрано в лесах видимо-невидимо. Отойдешь в сторонку по нужде, смотришь, а там танки стоят. В другую сторону пойдешь – а там орудия стоят, «Катюши» стоят. В лесах также располагались огромные склады с боеприпасами: снарядами и патронами. Они были хорошо замаскированы: заброшены ветками и сеткой специальной.
Перед тем как наступление началось, наша артиллерия била целый час по немцам. Те, которых потом в плен брали, говорили, что такой артподготовки они раньше не видели, им хотелось в мышей превратиться, чтобы залезть в какую-нибудь щель, подальше от наших снарядов.
- Пленных немцев много брали в Белоруссии?
- Очень много. И всех их нужно было посадить в поезда, накормить и отправить в тыл.
- Вас не привлекали к охране пленных немцев?
- Нет, там этим пехота занималась, нас, кавалеристов, к этому делу не привлекали.
- Какие города в Белоруссии Вы освобождали?
- Запомнился город Лида. Там находился немецкий штаб. Для этого они выбрали хорошее здание, оборудовали его, повесили свое знамя и, по этой улице, пустили патрули. Жители города боялись ходить рядом с этим зданием.
Когда мы освободили город, то в этом же здании разместился уже наш штаб. Вместо немецкого повесили наш, красный, флаг и народ мимо этого здания шел уже смело.
- Штаб чего расположился в этом здании? Полка или дивизии?
- Я уже не вспомню сейчас. Наверное, все-таки, дивизии. Когда мы только вошли в город, нас в Лиде местные жители обнимали, целовали, кричали: «Наши пришли! Дорогие наши пришли!» В Лиде мы немного постояли и пошли дальше, освобождать землю от фашистов.
- Кто командовал вашим полком?
- Фамилию командира полка я сейчас не вспомню, а дивизией нашей командовал генерал-майор Калюжный. Он после войны даже приезжал ко мне, сюда, в эту квартиру. Когда я узнал, что он в Ростове-на-Дону, я написал ему письмо, написал: «Я помню Вас, как Вы нами командовали». Он ко мне приехал в Волгодонск, в сопровождении какого-то работника обкома. Мы с ними посидели, пообедали, поговорили и они уехали.
Калюжный, помню, во время войны всегда ходил в перчатках и в руках у него или плетка была, или гибкая лоза. Разговаривал он со всеми шутя, но если вдруг кто провинился, то он его этой плеткой обязательно стеганет. Я в своем письме вспомнил и его плетку. Он мне потом говорил: «Знаешь, как приятно было старому генералу получить такое интересное письмо!»
Вспомнил фамилию командира полка – Воликов! Правда, он стал командиром полка у нас чуть позже, сначала был Костенич Георгий Иванович, который погиб, кажется, под Гродно.
Был я однажды в санатории. К нам пришли военные с главврачом. Один из этих военных стал выступать, говорит: «Я командовал 65-м кавалерийским полком». Я ребятам, с которыми рядом сидел, говорю: «Дайте мне какую-нибудь бумажку, мне записку написать надо». Написал на обрывке какой-то газетки: «А я сержант того самого 65-го кавалерийского полка, минометчик». Передали эту записку в президиум, ее прочитала главврач и спрашивает: «Кто Анненков? Встаньте». Она говорит: «Просим Вас подняться сюда, в президиум». И вот мы с моим командиром полка на сцене встретились, обнялись. Он каждый день потом ходил ко мне, мы с ним гуляли по санаторию. И, когда я уезжал домой, он меня пришел провожать. Потом я у него даже дома в гостях бывал.
 |
Встреча В.Т. Анненкова с командиром 65 кавполка |
- Когда ваш миномет находился на боевой позиции, где находились лошади с бричкой?
- Как правило, или в лесистых местах или в ближайших оврагах и лощинах. Их обязательно отводили в сторону от позиции.
- Кто с ними оставался?
- Для таких случаев у нас был коновод. Примерно на каждого коновода приходилось по десять лошадок.
- Коновод назначался из состава минометного расчета?
- Нет, обычно он назначался из простых солдат эскадрона. Но бывало, что и нашим, из расчета, приходилось выполнять роль коновода.
- В чем заключалась задача коновода?
- Увести лошадей в укрытие и там позаботиться об их сохранности. А когда необходимо было подать лошадей и повозку, давался сигнал ракетой, и коновод доставлял лошадей под погрузку.
- Ракета – это один сигнал для всех коноводов?
- Да, для всех сразу подавался.
- Коноводы укрывались по отдельности или собирались в одном укрытии все вместе?
- Нет, там смотря кто как выберет место для укрытия.
- Разрешалось коноводам во время боя всех лошадей собирать в один табун?
- Да кто там будет проверять их? Увели, значит увели. А остальным надо боем заниматься.
- Во время обстрелов были случаи гибели лошадей в укрытии?
- Случаи всякие были, но гибли лошади, уведенные коноводами, редко. Особо такие случаи не запоминались.
- Сколько человек было в вашей минометной батарее?
- У нас было несколько батарей. В батарее было по четыре расчета, а в расчете семь человек, не помню уже.
- Кто был у Вас командиром миномета?
- Я из расчета особенно помню только сержанта Панчишкина, а вот остальных как-то не припомню уже. Панчишкин тоже сталинградец был. (Панчишкин Александр Леонидович, 1923 г.р., сержант, командир расчета 82-мм миномета. Награжден орденом Отечественной войны I степени (1944) и медалью «За отвагу» (1945) – прим. ред.) Перед самой Победой командиром расчета был такой Сорокин Иван. Он всю войну прошел и ни разу ранен не был. Но после войны, когда мы встречались в разных городах, его ни на одной встрече не было. Не знаю, куда он делся, как будто исчез куда-то.
 |
Анненков Владимир и Сорокин Иван |
- В расчете, кроме командира и Вас, были еще сержанты?
- Нет, все остальные у нас были рядовыми. Только командир был сержантом, да я. Но я случайно попал. Я миномет не изучал, не знал его устройства. К тому же командирами расчетов у нас были ребята уже опытные, обстрелянные, постарше нас.
- Какой возрастной состав был у вас в расчете?
- Разный, от двадцать третьего года до двадцать пятого.
- Вы – сталинградец, а откуда еще были в расчете бойцы?
- Ваня Зимакин был с Алтайского края. В основном у нас в полку были сталинградцы, ростовчане и краснодарцы. Но редко встречались ребята и из других областей.
- После боев в Белоруссии ваш полк вошел на территорию Польши. Как вас встретило местное население?
- Вы знаете, мы в Польше стояли вне населенных пунктов. Помню, мы разместились в лесу на небольшой горе, а внизу, в долине, стояли домики местных жителей. Общения особого у нас с ними не было.
- Почему?
- Да не помню уже. То ли нам не разрешали, то ли мы сами туда не ходили. Я не курил никогда, а нам, некурящим, давали дополнительный сахар. И я как-то познакомился с семьей, которая жила в самом крайнем домике. У этой семьи была детвора и я, помню, своим сахаром их угощал, а они меня иногда молоком угощали. Зайдешь к ним ненадолго, побалакаешь с ними немного, насколько можно было понять друг друга, и обратно к себе возвращаешься.
 |
С фронтовым другом, 1945 год, Германия |
- Расскажите, как Вы встречались на Эльбе с американцами.
- Когда к Эльбе подходили, нам было приказано выйти на линию Ленцен - Виттенберген. 2 мая мы подошли к стенам Виттенбергена, в городе в это время находилось большое скопление войск и вражеской техники из разбитых немецких частей. По данным разведки, в городе было сорок тысяч жителей и еще тридцать тысяч беженцев, в основном из Берлина. Командир нашего 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Осликовский принял решение через парламентеров договориться с командованием гарнизона о безоговорочной капитуляции и утром 3 мая 1945-го года город Виттенберген капитулировал.
Когда мы вышли к реке, там уже столько скопилось народу! Все пространство между Эльбой и дамбой, и вправо и влево от горизонта до горизонта, было заполнено гитлеровцами и гражданскими лицами. Солдаты, офицеры, женщины, подростки, полицейские – все они стояли такой плотной массой, как будто вся Германия туда сбежалась. Они хотели перейти на ту сторону, к американцам, но не успели – все лодки уже были на другой стороне реки. Видим, на том берегу американцы пытаются столкнуть в воду понтон, чтобы забрать немцев к себе, но, заметив нас, они это дело прекратили. Потом слышим, там шум и крик на берегу. Побежали наши ребята туда, а там оказывается, старухи тянут в воду детвору, чтобы их утопить и самим утопиться. Оказывается, им сказали, что русские придут и будут их вешать и расстреливать.
Но наши политработники довольно быстро организовали разъяснительную работу среди местного населения. Им объяснили, что никто их не тронет и вся эта шумиха и плач прекратились. Все военные, которые были в этой толпе, сразу сложили оружие в кучу, их построили и куда-то увели.
А гражданским сказали, что они могут быть свободны и могут возвращаться по домам. Но им не верилось сначала, а потом они маленькими группами стали расходиться. Причем они шли, а сами все время оглядывались назад, не будут ли русские им в спину стрелять.
В ночь перед встречей с американцами на нашем берегу была построена пристань, которую украсили коврами и цветами, а неподалеку построили трибуну, рядом с которой висело четыре флага: советский, американский, английский и французский. Не знаю, почему четыре флага, ведь там были только американские солдаты и мы.
Утром на двух понтонах прибыли американские гости: генералы и офицеры солдаты и сержанты, обменялись приветствиями, и их генералы взошли на трибуну вместе с нашими генералами. Мимо трибуны прошел парадным строем наш почетный караул. А потом один из американских генералов подарил нашему свой пистолет, а другой – свой американский автомат. Наши говорят: «Ну, а теперь мы вам подарим». И подарили их самому главному генералу бурку, кубанку и кавказский кинжал, красивый такой, с убранной ручкой, блестящий весь.
А потом подъехала тройка, для которой подобрали красивых лошадей, белых, с черными пятнами. В середине упряжки был конь высокий такой, здоровый, а по краям небольшие лошадки были. Для этих лошадок где-то даже колокольчики раздобыли и привязали к дуге над тем конем, что в середине был запряжен. А ездовым на этой упряжке был старик-сибиряк, усы у него до самых ушей топорщились. Посадили в эту тачанку генерала американского, ездовой тронулся с места. Конь красиво так пошел, большими шагами, а боковые лошадки головы повернули в разные стороны – это ездовой ими управлял вожжами. Как проехали круг, так американцы все заудивлялись, по-американски заговорили: «О! Хорошо! Красиво!»
Как только закончили катать американцев, один из них говорит нашему генералу: «Вы знаете, я много слышал, много читал о русских. Но то, что я увидел здесь, меня покорило, я просто восхищен! Какие дисциплинированные солдаты! Я ваши подарки обязательно отвезу своему сыну-офицеру».
А потом, после этой торжественной встречи, они пошли на гору, где стояли наши танки и самоходные орудия. Походили, посмотрели. Американцы соберутся у нашей техники человек по пять-шесть, что-то говорят друг другу, смеются. Один из американцев спрашивает у нашего генерала: «А где же наши танки?», он отвечает: «Какие ваши танки? Ваши танки – старье, на них мы пленных сопровождаем и обозы свои охраняем». Тут американцы перестали смеяться и просто ходили, хлопали наших по плечу.
Особенно их поразил тяжелый танк «ИС» - «Иосиф Сталин». Вот сейчас все говорят: «Т-34 самый лучший танк», но он был средним танком. И «ИС» - это сорокатонный мощный красавец. Я был на параде в Москве 9 мая 2000-го года, и там стояли три танка «ИС»: «ИС», «ИС-2» и «ИС-3». То есть после каждого выпуска этот танк модернизировали и усовершенствовали. Так вот, вокруг этого танка американцы ходили особенно долго, говорили между собой что-то, гладили танковую броню. После этой экскурсии наши союзники сели на свои понтоны и уехали к себе, на другой берег Эльбы.
 |
На Эльбе, нижний ряд слева Анненков В.Т., верхний ряд в центре Панчин К., верхний ряд справа Гайдамак К. |
- А как проходили встречи простых солдат?
- У солдат встречи проходили по-простому: мы тоже обменивались разными сувенирами – ножичками, например. Когда подарить американцу было нечего, отрывали пуговицы со своих шинелей и дарили их.
- Вы, например, что-нибудь выменяли у американских солдат?
- Нет. Мы тогда были еще молодыми, вели себя скромненько, стояли в сторонке, да помалкивали. А те ребята, которые постарше нас были, те побойчее оказались.
- Застолье было какое-нибудь в честь встречи советских и американских войск?
- Старшему офицерскому составу, вроде, устраивали застолье, а нам, простым солдатам, нет.
- Как выглядели американские солдаты?
- На них было обмундирование цвета хаки, куртки и шаровары, похожие на наш лыжный костюм. Обуты они были в ботинки на толстой кожаной подошве, на голове у них были каски с пятиконечной звездой. Большинство солдат – рослые парни с добрыми открытыми лицами, веселые, немного бесцеремонные.
- Как вели себя наши войска, когда вошли на территорию Германии? Что Вы, как свидетель, можете об этом рассказать?
- Вы знаете, когда мы вошли в первую немецкую деревню, в ней не было ни одного живого человека. Ходит скот, птица по дворам, а людей нет. Мы быстренько пробежали по домам, посмотрели и пошли дальше. В следующей деревне опять такая же картина.
В одной из деревень нам сказали, что в сарае прячутся немцы. Мы ребята молодые, пошли в этот сарай. Помню, ни автоматы с собой не взяли, ни вообще другого какого оружия. Зашли в сарай, там соломы было много сложено. Мы взяли вилы, потыкали в эту солому, никого не нашли и вернулись обратно в свою батарею.
Хочу сказать, что мы не трогали на своем пути ни одного немца и ни разу не было такого, чтобы нам приходилось кого-то защищать от своих собственных солдат.
Еще когда мы на границу вышли, Рокоссовский к нам приезжал и говорил: «Мы вышли на границу Советского Союза, впереди вражеская Германия. Там не будут вас встречать, не будут цветы вам дарить, поэтому ведите себя особенно. А с теми, кто будет держать против нас свое оружие, мы будем воевать». Ему задали вопрос: «А как нам вести себя там? Также, как немцы себя вели?» Рокоссовский отвечал: «Мы не фашисты, с мирным населением мы воевать не будем». И эти слова затем стали для нас словно законом.
А когда объявили, что война закончилась, мы даже немцам помогали. Неподалеку от того места, где мы стояли, располагалась небольшая фабрика, на которой местные жители красили брички. Так наши солдаты приходили к ним и говорили: «Давайте, мы вам будем помогать».
Возвращались мы домой, в Советский Союз, конным строем. Когда входили в немецкие населенные пункты, вперед выходил наш духовой оркестр и играл марши. Немцем очень много выходило на дорогу, смотреть на проходящие наши эскадроны. И при этом не было ни одного случая недружелюбного выпада со стороны немцев, они только смотрели, а некоторые даже махали нам руками.
- Командованием разрешалась солдатам отправлять домой посылки весом пять килограмм. Вы отправляли домой что-нибудь?
- Я две посылки отправил. У меня две сестры было, я для них отправил платья в одной посылке, а в другой для себя костюм подобрал и отправил, думал, что я демобилизуюсь скоро, так будет мне в чем ходить. В придачу к этому костюму отправил и туфли. Но мама потом мне написала, что все, что я прислал, они продали или поменяли на крупу и на муку. Так что мои гостинцы они проели.
- А не для отправки, для себя, что-нибудь брали? Бритвенные принадлежности, например.
- Я тогда еще не брился толком, поэтому мне бритвенные принадлежности ни к чему были, может ребята и брали для себя. А вот часы брали с удовольствием. У нас был коновод командира батареи, парень такой очень шустрый, он всегда мог все достать командиру – и выпить и закусить, везде он мотался. Так у него всегда было пять часов на руке, нацепил и ходил весь в часах, а потом менял их на что-нибудь.
А другой, к примеру, из нашего полка, к выводу нас из Германии, собрал целый чемодан швейных иголок. Говорил нам: «Вы что, это ж большие деньги!» Где он их во время войны берег, не знаю, но, когда мы были уже в Кронштадте, он это чемодан в кладовую сдал на хранение. В этих кладовых мы все до демобилизации хранили свои трофеи, которые из Германии привезли.
- На фронте кормили лучше, чем в учебных подразделениях?
- На фронте нас кормили хорошо. У нас норма довольствия была повышенная. Были, конечно, моменты, когда, например, кухню разбило и все - они не смогли нам вовремя обеспечить горячую пищу. Но в таких случаях обычно привозили консервы, сухари.
- Консервы наши или американские?
- Американские консервы были, «второй фронт» называли их. Командир обычно спрашивал когда, пообедали ли бойцы, то мы отвечали: «Товарищ командир, «второй фронт» мы уже съели!»
- А немецкими консервами питаться приходилось?
- Нет, мы с ребятами немецкую пищу старались избегать. Боялись, что немцы нас таким образом могут отравить. Даже когда в Германии заходили в дома, то колбасу там не брали никогда. А вот молоко брали!
- По нормам довольствия, кроме табака, который Вы отдавали, полагалось ли Вам спиртное?
- Это нам редко-редко когда давали! Во время боевых действий не выдавали, обычно давали, когда мы выходили из боев и какой-нибудь праздник выпадал. Помню, на 23 февраля выдали нам по сто грамм. И то, я тогда спиртного не пробовал даже, поэтому ребятам, которые рядом со мной сидели, разлил свою норму.
- В Камышине Вам выдали карабин. Впоследствии не поменяли его на автомат?
- Да, в Белоруссиии я сменил свой карабин на автомат.
- При передвижении кавалерийского полка обоз у него был конным или механизированным?
- На лошадях в повозках перевозились только седла и хомуты, а все остальное имущество - короба с фуражом, сено - перевозилось на машинах. Там имущества было много, это представляете, сколько лошадей с бричками нужно было, чтобы погрузить на них все имущество полка? А так машины были загружены под завязку. Как только полк прибыл туда, где должны располагаться - сразу отправляются бойцы в лес, рубят там бревна и сооружают из них коновязи, чтоб лошадей привязать было куда. А потом прибывают наши машины и начинают выдавать сено и овес. Когда овса не было, его заменяли ячменем, но это случалось очень редко.
- Кто занимался обеспечением конского состава фуражом?
- Для этого в полку был начальник обеспечения. А уж где он брал все, что нужно, мы даже и понятия не имели. Наше дело, чтобы привезли и выдали нам, что положено для лошадок.
- Кухня полевая была у вас одна на батарею?
- Я не знаю. Но каждый раз, когда мы ходили за пищей, то кухня была одна и та же.
- Как близко располагались друг от друга минометы батареи?
- Все зависело от окружающей обстановки. Всегда старались выбирать такие места, чтобы батарея была прикрыта чем-нибудь, например, лесом, зданием или оврагом. Вот, если за домом стоит миномет, то он может стрелять через дом. Если дом, например, высотой восемь метров, то в восьми метрах от дома и располагается миномет, ближе нельзя, потому что мина может его зацепить.
 |
Сержанты – фронтовые друзья, справа налево: Анненков, Портнов Михаил, Долматов, Тимченко, Сорокин |
- Были случаи, когда мина еще не вылетела, а в ствол уже опускали следующую мину?
- В нашей батарее случаев, когда мина взрывалась еще в стволе, не было. Были случаи, когда мина выскакивала из ствола и падала рядом на бруствер. При этом она не взрывалась, потому что боек не ударил по капсюлю. У мины снизу есть что-то типа патрона, а на нем маленький, с ноготок, капсюль. Мина падает в ствол, ударяется о боек капсюлем и летит из ствола. А когда ведется частая стрельба, ствол раскаляется, расширяется, воздуху в стволе становится много, и мина не доходит до бойка, а ее просто воздухом выбрасывает наружу.
- Как поступали с такими минами, ведь ее второй раз в миномете уже не используешь?
- Да выбрасывали подальше и все.
- Потери в минометных расчетах были?
- Ну, а как же.
- От чего были наибольшие потери?
- От артиллерийских обстрелов и бомбежек.
- Бомбили ваши позиции часто?
- Бомбили часто, но немецкие летчики всегда старались высмотреть, где стоят орудия побольше, танки или колонна машин, вот им и доставалось. Мы – это мелочь для них, по сравнению с колонной машин, которая везет боеприпасы.
- Приходилось ли ставить для стрельбы миномет прямо в чистом поле, без оборудования позиции?
- Да, приходилось. Но в таких случаях всегда приходилось выбирать места, чтобы земля была потверже, не взрыхленная, чтобы при стрельбе плита не уходила в землю. Потому что после каждого выстрела плита садится, если земля мягкая, и нужно ствол каждый раз обязательно выравнивать по новой, иначе мина не пойдет туда, куда надо. Но минометная опорная плита сделана умно, у нее снизу три или четыре острых сошняка расположены. И она, если села, то сидит в земле крепко за счет этих сошняков. Когда миномет располагаешь на позициях, то первой всегда ставишь плиту, примнешь ее в землю немного, а уже потом на плите устанавливаешь ствол. На стволе есть металлический шар, его вставляешь в гнездо на плите и поворачиваешь, чтобы он не выскочил.
- Позиции свои маскировали?
- Все зависело от обстановки. Когда была такая возможность, обязательно маскировали. А если нечем было, то и без маскировки оставляли.
- Зимой приходилось долбить мерзлую землю для того, чтобы оборудовать позицию для стрельбы?
- Долбили ее только в том случае, если вставали надолго, а если не на длительное время, то просто расчищали от снега место вокруг и все. Когда намечалось длительное стояние на позициях, то нас заранее об этом предупреждали, и мы начинали потихоньку копать землю.
- Зимой, для маскировки, стволы минометные в белый цвет красили?
- Нет, не красили, все они были у нас зелеными.
- Какой боекомплект расчет всегда возил с собой?
- В бричку помещалось примерно шесть деревянных ящиков, а в каждом ящике, по-моему, мин девять было, подзабыл уже. А потом уже из деревянного ящика мины перекладывались в железный и в нем подносились к миномету.
- На каком расстоянии от миномета находились ящики с минами во время ведения огня?
- Мне, как подносчику, далеко бегать за ними не приходилось. За один раз приносил две железные коробки с минами. Тут же, неподалеку от миномета раскладываешь поднесенные мины, а если была возможность, то сразу целый ящик их поближе к миномету, метра за два – три, подтаскивали. Так удобнее было: открыл его и сразу оттуда мины достаешь и передаешь.
- Минометчики полка носили пилотки или, как и все кавалеристы, кубанки?
- Кубанку мы носили и зимой и летом. Кубанки, практически, у всех в полку были. Только когда приходило пополнение и не всегда удавалось их обеспечить кубанками, тогда они ходили в пилотках. А уже когда выводили нас на отдых, тогда всех старались обеспечить кубанками.
- Каски во время боя носили?
- Мы, минометчики, касок не носили.
- Во что вы были одеты?
- У сержантов были кителя, а у солдат гимнастерки. У офицеров тоже были кителя, только другого покроя. Кроме того, у многих офицеров были «чапаевские» бурки.
- Шаровары какого цвета у вас были?
- Обыкновенного зеленого, они «бутылками» сделаны были.
- Лампасы на них были?
- Нет, без лампасов они были. Некогда, наверное, в тылу было на них лампасы нашивать.
- Зимой что носили?
- Шинели. Только они были специальные, кавалерийские, у них разрез был почти до самой задницы, чтобы в седле удобнее сидеть было. Как говорили на фронте: «Пехотинец ругается, когда срать садится, потому что под разрез на шинели маленький, а кавалерист ругается, когда спать ложится, потому что шинелью как не укроется, задница все равно голая».
Любили мы порой и с пехотой перебрасываться шутками - едешь по дороге, а мимо пехотные полки идут по своим маршрутам. Мы им: «Эй, пехота! Сто верст прошел, еще охота?», а они кричат нам: «Охота, охота! А вы, кавалеристы, почему не на спине спите, а на животе?»
- Полушубки вам не выдавали?
- Лично у нас, у минометчиков, полушубков не было – их выдавали только в эскадронах.
- Во что вы были обуты?
- Мы все в сапоги были обуты: у солдат они были яловые, у сержантов кожаные, а у офицеров хромовые.
- Шпоры Вам, как кавалеристу, полагались?
- Шпор не хватало, поэтому они очень редко встречались у солдат, в основном у офицеров они были. Из-за этого на ношение шпор солдатами никто внимания не обращал, даже в эскадронах. Были, конечно, ребята, которые любыми способами доставали себе шпоры, но большинство вынужденно обходилось и без них.
- Среди личного состава были те, кому довелось еще повоевать в Гражданскую войну или в Первую мировую?
- Нет, мне такие не встречались. У нас в основном молодежь была, только ездовые были пожилыми людьми, старичками, может они где-нибудь и воевали до этого.
- То есть боевой опыт вам никто не передавал?
- Нет, мы сами опыта набирались.
- В составе немецких частей был казачий кавалерийский корпус. Вам не доводилось сталкиваться с ним в бою?
- Нет, не доводилось. Помню только однажды, когда вывели нас на передышку, мимо проводили колонну пленных. Говорили, что это «власовцев» ведут. Но мы с ними дела не имели, а только со стороны смотрели на них. Их сопровождали другие солдаты и офицеры, не наши.
- Какие лошади были у вас в полку?
- Большинство все рыжие. Но одно время в полку не хватало рыжих, поэтому в минометную батарею подобрали серо-белых лошадок, а всех рыжих отправили по эскадронам. Когда проводился смотр, то этих лошадей боялись показывать Калюжному на глаза, не зная, что он на это скажет.
- Клички у лошадей были?
- Были. У меня на фронте Казбек был.
- Кто давал им эти клички?
- Да мы сами и давали. А потом делали бирки, где указывались клички лошадей. Так они с этим кличками и в документах потом указывались. А вот какие клички были у «монголок» в Камышине, и были ли они вообще, я даже и не вспомню сейчас.
- Как осуществлялся уход за лошадьми в полевых условиях?
- Когда совершали большие переходы, то, как только останавливаемся где-то, прежде всего необходимо было не поить лошадей, а снять с них седла и протереть хорошо, поскольку все они были потные и мокрые. Для этого у каждого кавалериста были щетки или «суконки», специальные суконные тряпки, которыми протирали лошадей. Если времени было не так уж много, то особо лошадей не чистили, но протирали обязательно. После чистки обязательно кормили лошадей, а уж только после кормежки их поили. И только после того как почистим, покормим, напоим лошадок, можно было самим что-нибудь поесть.
- Как в зимний период осуществлялось купание лошадей?
- Зимой мы их не купали. Ну, если только лошадь сильно испачкалась сама, то только зачищали хорошенько, чтобы на шкуре не оставалось остатков кала, и все.
- Кто контролировал, как осуществляется уход за лошадьми?
- Офицеры. А у нас в расчете всегда за этим следил сержант, командир расчета, потому что офицеры были только во взводе.
- А у вас как с гигиеной дела обстояли? Вши были?
- Нет, вшей у нас не было. Вши только у немцев были. Моя бабушка, с которой я живу, во время войны была в оккупации. Так она рассказывает, что когда к ним на постой немцы пришли, то снимали с себя мундиры, горстями собирали с них вшей и бросали в печь.
- Кроме эскадронов и вашей минометной батареи, какие еще были подразделения в полку?
- Артиллерийская батарея. Легкие орудия, которые в ней были, таскали три пары лошадей и у каждой пары было по одному ездовому. Были еще и тяжелые орудия, но их только машинами таскали. 120-миллиметровые минометы, к примеру, были очень тяжелыми, поэтому их, вместе с расчетами, возили на машинах.
Была еще, конечно, саперная рота. В ее задачу входила проверка дорог и мостов, чтобы те не были заминированными. А если была информация, что неподалеку могут проходить немецкие войска, то саперов выдвигали вперед и они производили минирование этих участков.
- Саперы тоже на лошадях были?
- Да. Кроме саперов были связисты. Ну, они-то везде были, и в полках и в ротах и в штабах.
- У вас на позиции, у командира батареи, была связь с командиром полка?
- Вы знаете, я этим делом не занимался, не мое это дело было. Но, по-видимому, связь все-таки была, потому что телефонный провод всегда прокладывался. Мы часто видели, как мимо нас таскали эти катушки.
- Как происходила на фронте замена лошадей?
- Для этого у нас был специальный ветеринарный батальон, который следил за состоянием конского состава. Если лошадь заболела или была легко ранена, то они занимались ее лечением, а, при необходимости, меняли ее на здоровую. Батальон этот был самостоятельным подразделением в полку.
- А если лошадь была тяжело ранена, как с ней поступали?
- Был такой случай. Обстреливали нас в лесу и одной лошади осколком насквозь пробило щеки и язык. Мы стоим, она подходит к нам, а у нее изо рта кровь течет струей. Кто-то сказал: «Пристрелить бы ее надо, чтобы не мучилась. Возьмите, из автомата ее пристрелите». Но никто так и не смог выстрелить в эту бедную лошадь. Мы отошли метров пять – шесть, а она опять к нам пришла, смотрит в глаза так печально, только что не скажет ничего. Минут десять она так стояла, потом кровью изошла и упала. До сих пор эта лошадь у меня перед глазами. И жалко ее и в то же время спасти ее не получится.
Поэтому, если у кого-то лошадь тяжело ранена была, то ее кто пристрелит, а кто оставлял, и она сама умирала.
- Лошадей, только что умерших от потери крови, оставляли лежать или разделывали на мясо для личного состава?
- Ну, это уже решала хозяйственная часть подразделения. Но мясо, конина, у нас всегда вареное было. Перед большими переходами наш командир батареи всегда делал осмотр и выкидывал мясо, которое у нас было, говоря, что мясо есть в ежедневном пайке, а больше нам и не надо. Мы тогда стали делать так: нарежем большие куски, наварим и складываем их в большой ящик из-под мин, который закрывался, а сверху поставим еще один ящик, на этот раз с минами.
Однажды переход был очень долгим и, во время одной из остановок на отдых, мы угостили своего командира вареным мясом. Он удивился: «А где вы его взяли?», а мы смеемся: «Да у нас там есть запас небольшой». После этого он перестал обращать внимание на то, что у нас было мясо и перестал его выбрасывать.
- Это было мясо именно тех, погибших, лошадей?
- Да, тех, которых пристреливали по необходимости. Поэтому оно всегда было хорошим, свежим.
- Легендарные тачанки в эскадронах использовались?
- Были у них пулеметные тачанки, да. Их в бою использовали, так же, как и в гражданскую: выскочат вперед, развернутся, из пулемета польют и в тыл обратно уходят.
- Когда Вы попали в кавалерию, Вам была выдана шашка. Когда Вы были в составе минометного расчета, шашка всегда была при себе?
- Ну как сказать. Она продолжала быть за мной закреплена, только я ее не носил постоянно, она у меня все время в бричке лежала.
- Если кто-то из солдат потеряет свое оружие, что ему грозило в данном случае?
- В период военных действий за это строго не судили: потерял оружие, значит дадут тебе другое. Да у нас в батарее и не было случаев утраты оружия.
- Во время нахождения на фронте проводились ли в полку какие-нибудь конные тренировки, занятия с лошадьми? Разумеется, не в то время, когда находились на передовой.
- Когда нас выводили из боев, то это считалось отдыхом и никаких занятий в это время не проводилось.
- Какой рейд вашего полка Вы считаете самым тяжелым?
- Рейдов тяжелых у нас не было, а вот такой случай вспомнился. В Германии мы активно наступали, прошли одну большую деревню и вошли в лес. Первые эскадроны остановились, мы минометчики, были немного позади, а за нами еще колонна из бричек, тачанок стояла на дороге в лесу. Слышим, позади нас стрельба, смотрим, лошади бегут. Командир говорит: «Ну-ка, сходите, посмотрите, что там». Мы трое только выскочили, а нам говорят: «Куда вы бежите? Там немецкие танки!»
Оказывается, в этой деревне за церковью стояли три немецких танка, наверное, не успели уйти. И, когда мы прошли деревню, решили прорваться к своим. На этих танках сверху еще солдаты сидели. Немцы пустили свои танки прямо по нашим бричкам, там такое творилось!
Вернувшись, мы сказали своему командиру, что там немецкие танки. Бросив свой миномет, мы втроем отбежали от него и укрылись в придорожной канаве, по которой вода уходит. Немцы подъехали, остановились неподалеку и стали стрелять из пушки по большим деревьям, чтобы осколки разлетались по округе и где кого убьет, а кого ранит. Мы лежим метрах в двадцати от танка и наблюдаем за немцами, не стреляем по ним. Один из немцев соскочил с танка, хватил наш миномет и потащил его на дорогу. Мы изо всех сил старались, чтобы немцы нас не заметили, как можно сильнее прятали головы в канаве. Постояв немного, немецкие танки прошли мимо нас. Какой-то офицер пробежал мимо нас, мы выскочили из своего укрытия и за ним, через дорогу, в другую сторону, где шел другой наш полк.
А немцы, которые сидели на танках, спрыгнули с них, побросали оружие, бегают, ловят наших лошадей и привязывают их к деревьям. Мы не стали по ним стрелять, так как они были безоружными – бросив свое оружие они дали нам понять, что сдаются в плен.
- А миномет ваш им тогда зачем был нужен?
- Миномет он бросил на дорогу и по нему прошел танк. Плите он, конечно, ничего не сделал, стволу тоже. Мы потом подошли, посмотрели – там только двунога была покорежена.
Вот такой случай был. Ушли танки через наши эскадроны. Дошли они к своим или нет, мы так и не узнали, нам никто ничего не сказал. И этот случай потом замолчали и нигде его не афишировали.
- Какова судьба тех немцев, которые на броне сидели и слезли с нее?
- Они же сдались, их потом в кучу собрали и отвели куда-то. А танки одни ушли, без десанта.
Этот случай я часто вспоминаю. Лежу, бывает и думаю: «Интересно, почему мы не стали стрелять? Ведь если бы мы открыли огонь, то они бы нас всех постреляли из пулеметов».
- Много народу погибло при прорыве этих танков?
- Много. Но приказали всем молчать, наверное, для того, чтобы командиров наших не наказали.
- Немцев, которые сдались в плен, не расстреляли?
- Я не знаю. Увели их и все.
- А были случаи расстрела пленных?
- Нет, у нас таких случаев не было. Был случай, когда немцев на краю леса окружили, они хотели прорваться, а их стали расстреливать из минометов. Они в другую сторону кинутся – а там тоже в них стреляют минометы. Так они пометались туда-сюда, а потом руки подняли и бегали среди разрывов мин с поднятыми руками. Но мы со своими минометами были далеко, только видели этот обстрел, не участвуя. Это другая какая-то часть их обстреливала, поэтому не знаю, чем там дело кончилось.
- Каково Ваше отношение к замполитам?
- К замполитам? Самое лучшее! Как говорится, самое уважительное. Замполиты всегда вместе с нами были во время войны, а после войны я и сам стал замполитом.
- А к «особистам» как относились?
- Дел с ними я особо не имел, но считалось, что там служат люди достойные и работать они умеют, хотя работу их мы и не видели.
- Ваше отношение к Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину?
- Наш корпус получил от него пятнадцать благодарностей за боевые действия. Бывало, что нам даже в окопы приносили газету, в которой был напечатан большой портрет Сталина и напечатан текст его благодарности, которую зачитывали всем солдатам и офицерам. Поэтому у меня лично к Иосифу Виссарионовичу никаких претензий нет.
- О какой газете идет речь?
- Своя газета выпускалась у нас. Кроме газеты много боевых листков приносили нам. Когда проходил бой, о тех солдатиках, которые наиболее отличились, выпускались боевые листки и сразу же эти листки доставлялись в окопы.
- Куда девали эти боевые листки после того, как их все прочли?
- Да кто куда. Кто просто бросал, а кто на курево пускал. Куда их еще было девать?
- Были ли воздействия на вас немецкой пропаганды? Например, листовки.
Был интересный случай, еще до призыва. Когда в Сталинград немец зашел, бросали они листки, на которых изображены были Сталин и Гитлер. Сталин играет на балалайке: «Последний нынешний денечек гуляю с вами я, друзья», а Гитлер играет на гармони, рот разинул и поет: «Широка страна моя родная!» А детвора бегала, собирала эти листовки и приговаривала: «Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!»
А когда разгромили немцев под Сталинградом, то наши стали им листовки забрасывать, да и в газетах печатались картинки, на которых Гитлер сидит на берегу Волги, одетый в женское платье, косыночка у него на голове и плачет. А внизу написано: «Я была у Волги-речки, любовалась на волну. Все полки мои в колечке и фельдмаршал мой в плену».
Хорошие у нас были листовки, такая мощная пропаганда была! Говорят, наши такие листовки бросали не только немцам в окопы, но и по их городам и селам разбрасывали, чтобы они прочитали про своего Гитлера.
- Если у кавалериста в бою погибала лошадь, куда он направлялся?
- Если убили лошадь и обстановка такая, что новой ему сразу не найти, то он ждал, когда придет пополнение конного состава. А если была возможность, то сразу его сажали на свободную лошадь. В нашу бричку, которая таскала миномет, запрягали тройку лошадей, в пулеметной тачанке тоже была запряжена тройка лошадей, а в артиллерии шесть лошадей. поэтому, при необходимости можно было оттуда взять лошадь. Если поблизости была какая-нибудь деревня, то можно было и там найти лошадку. Часто брали в деревнях лошадей, и у нас и в Германии.
- Знаменитых немецких лошадей – «тяжеловозов» использовали для перевозки орудий?
- Немецкие лошади были слишком крупными, они не годились ни в минометную батарею, ни в артиллерию. Они чуть пробегут, у них сразу «перебежка» и они задыхаться начинали. Вот наши «монголки» были отличными лошадьми – жилистые, выносливые.
- «Монголок» вам в часть присылали?
- Нет, уже на фронте «монголок» у нас не было.
- Были случаи, чтобы лошадей загоняли до смерти?
- Вот только немецких, тяжелых. А наших лошадок не загоняли.
- Как часто производилась чистка лошадей?
- Все зависело от обстановки, от того, какой переход. Если большой переход, то чистки были только во время длительных остановок для передышки. А если быстро передвигались, то чистить лошадей было некогда, главное, чтобы они отдохнули, и чтобы их напоили и накормили.
- Ветеринары регулярно приходили в подразделения для осмотра лошадей?
- Никогда не приходили. Вот только если с лошадью что-то случилось, только тогда шли к ветеринару. Обычно командир сам производил осмотры. Если у лошади была натерта спина, то считалось, что виноват плохой ездок и его наказывали: седло забирали в бричку, лошадку привязывали к борту брички и лошадка шла позади на поводу. А ездока заставляли, чтобы он шел рядом пешком или бегом. Потом командиров стали ругать и наказывать за то, что издеваются над личным составом и таких ездоков стали сажать на брички, чтобы пешком не шли.
- К вам приходило пополнение, большинство из которого вряд ли до этого имело дело с лошадьми. Их как-то в полку этому обучали?
- Большинство ребят приходило из тех, которые уже были ранены и имели фронтовой опыт службы в кавалерии. А если кто-то из других частей был, то, конечно же, приучали их потихоньку. А потом он и сам привыкнет, научится, обстановка ведь была такая, что надо было всему быстро учиться.
У нас в батарее были два брата, так они были ранены одним снарядом, вместе в госпитале лежали и потом опять вдвоем к нам в часть и вернулись. Я после войны с ними переписывался, так они и после демобилизации женились на двух сестрах. Они, эти братья, мусульманами были. Когда мы встречались с однополчанами в Харькове, там кормили нас бесплатно, ни за что мы не платили. Приходим в столовую, смотрю, один из этих братьев ест, а другой рядом сидит. Подхожу, спрашиваю: «В чем дело? Почему не ест твой брат?», а он отвечает: «Да тут второе со свинины, а он свинину не ест». Я поинтересовался, почему. А он говорит: «Я председатель сельского совета, я привык встречаться с людьми и свинину есть. А брат простым плотником работает, у него в семье свои порядки и свои законы». Я пошел к девчатам-поварам, объяснил ситуацию, и они быстро, через некоторое время, сделали ему блюдо по его вкусу.
- Как Вы узнали о Победе?
- Мы уже к тому времени встретились с американцами на Эльбе и стояли в какой-то деревне, не участвуя в боевых действиях. Утром девятого мая прибегает к нам один солдат и кричит, что все, война закончилась. Мы сначала не поняли: «Как закончилась?» - «Да так закончилась!» Мы из деревни выскочили и тут как началась стрельба! Стреляли изо всего, даже танки из пушек своих. А там уже всю эту радость какие-то кинооператоры бегали, снимали.
Потом нам сказали, что в крайних домах наши раненые лежат. Мы, в частности я и мои друзья, пошли, посидели с ними, поговорили. Рассказали им, что война закончилась.
- Как вы отмечали этот праздник?
- Я что-то не припомню, чтобы мы гуляли или выпивали по этому поводу. Вот немцы, те точно этому не радовались. Стрелять, конечно, мы на радостях стреляли. Вышли на улицу и, у кого что было, тот из того и стрелял. При этом кричали «Ура!» и подбрасывали вверх свои головные уборы.
- После Победы сколько еще простоял ваш полк в Германии?
- Я точно не помню. Месяц, может, полтора, не больше.
- Куда вас вывели?
- Объявили общее построение, собрался весь корпус. И своим конным строем мы отправились в сторону Польши. Там мы постояли некоторое время, а потом, опять своим ходом, пошли на Украину.
- После возвращения на родную землю, вы лошадей куда-то сдавали?
- Нет. Нас разместили в городе Изяслав, на Украине, так там были отличные конюшни. Там до войны стояла кавалерийская часть. И вокруг этих конюшен почти вкруговую располагались казармы. Казармы тоже были хорошие. Мы жили в этих казармах, а лошади наши были размещены по конюшням, и мы ходили туда, занимались ими, чистили их. Так продолжалось до тех пор, пока наших коней не раздали представителям колхозов и совхозов, которые приехали с документами для их получения. Мы были построены со своими лошадками, к нам подходили и забирали их у нас.
 |
Анненков В.Т., 1946 год, г. Изяслав |
- Жалко было расставаться?
- Конечно. И мы плакали и даже лошадки плакали. Они ведь понимали все и чувствовали, что что-то не то. Присутствие гражданских людей их пугало.
После того как всех лошадей у нас забрали, личный состав полка стали распределять кого куда. Я попал в Кронштадт, но не матросом, а в армейскую часть – 946-й караульный батальон.
- В каком звании Вы были?
- Я все так же сержантом был. Офицерские курсы я закончил позже, году, наверное, в пятьдесят втором и служил до 31 декабря 1955-го года. Из нашей части посылали людей на север, на Новую Землю, там менялись офицеры каждые шесть месяцев, и мне сказали, что в следующей партии и я отправлюсь туда на замену. У меня была язва желудка, а ребята рассказывали, что питаться там приходилось всухомятку. Поэтому я и еще пара человек отказались ехать туда. Начальник штаба был молодой, задавучий такой: «Не пойдешь – демобилизуем!» Я отвечаю: «Ну и демобилизовывайте, что я, без рук без ног, что ли?» Положили меня в госпиталь. Хороший такой в Кронштадте госпиталь Петра Первого, здание красивое, в лесу расположено. Обследовали меня там и признали, что болен. В истории болезни мне написали, что я «негоден в мирное время, ограниченно годен в годы войны, подлежит демобилизации».
После демобилизации я не захотел оставаться в Кронштадте, потому что у меня не было гражданского образования, и я решил уехать на юг, где жили мои родственники. Поработал я в различных совхозах, но из-за здоровья был вынужден перевестись в город Волгодонск, где возглавил партийную организацию речного порта, да так и остался тут.
 |
Анненков В.Т., 2017 год |
| Интервью и лит. обработка: | С. Ковалев |
