Top.Mail.Ru
24246
Кавалеристы

Климов Александр Митрофанович

Я родился в 1924 г., 24 апреля в деревни Ново-Ивановка, Симферопольский район. Отец у меня был донской казак, воевал у Деникина, в Крым попал вместе с Врангелем, за это его, когда все узнали, в 1932 г. исключили из колхоза. Мать моя - немка, девичья фамилия Моршель, и национальность матери мне приходилось скрывать всю войну. Только в 1983 г. я в первый раз указал в анкете, там был такой вопрос: "По какой причине родители попали за границу?" - что "по национальности". Так я всю жизнь скрывал это. В 1932-1933 гг. перенес голод, тогда весь Советский Союз голодал. Мы, пока отец жил, с ним ловили и били воробьев - это было наше мясо, ели воробьев. Мать у кого-то брала очистки с картофеля, промывала, жарила, и вот этим мы питались. В 1933 г. отец умер от бронхита, и мы остались: мать, Оля, Тамара и я. Ходили с мамой в лес и желуди собирали. Но все пережили, мамины родственники, немцы, нам помогли. Выжили мы, живы остались. В Ново-Ивановке я жил до 1941 г. В 1941 г. я, с неоконченными шестью классами, 16 марта поступил в школу железнодорожного отряда ФЗО (фабрично-заводское обучение) № 6 пос. Армянска. В ФЗО мы строили железную дорогу Армянск-Херсон. Там и застала меня война. Я как раз был дежурным по столовой, кто-то пришел и сказал: "Ребята, война, Севастополь бомбили!" Тут все расплакались, а я с матерью-то поругался, в отряд ФЗО по злости ушел. Что делать? Я подговариваю одного товарища, из соседней деревушки Бура, Сережу Маслякова, и мы с ним дезертировали из ФЗО со станции Каланчак Херсонской области. Боялись железнодорожной милиции, но удачно домой пришли, пять суток побыли, и вернулись в Армянск. Там видим - наши же вагоны, нашего отряда ФЗО стоят, с Каланчака притащили уже. Я говорю: "Сережа, что-то пахнет табаком", пошли мы в свой вагон, нам навстречу мастер идет: "Климов, Масляков, идите в штаб, возьмите на три дня отпуск и съездите домой". Ты понял? Берем еще на три дня, и я пообещал матери, что я вообще вернусь домой, ведь мы знали, что нас будут куда-то эвакуировать, я не хотел в эвакуацию. Но после моего возвращения в отряд наш состав ночью из Армянска был отправлен в эвакуацию. Когда в Джанкой прибыли, я решил сбежать. Вылез я из вагона на разведку, только отошел, а тут в пятнацати метрах стоит милиционер-железнодорожник, я смотрю, у всех вагонов стоят с обеих сторон. Ведь нас было 600 человек, до Джанкоя 250 умудрились дезертировать. Я же сбежать не смог. Снова хотел сбежать в Мелитополе, но ребята меня уже отговорили, и так я попал в г. Магнитогорск 18 августа 1941 г. В этот день из Крыма были депортированы немцы, в том числе и моя семья. Так их выслали на Кавказ, потом они вернулись в Новоивановку в 1942 г., когда уже немцы Кавказ захватили.

В эвакуации из г. Магнитогорска нас ведут в Башкирию, больше суток шли пешком, один раз в день нас военная кухня кормила. Нас загнали в Башкирию, в какую-то деревню. Война только началась, но очень серьезно наши войска отступали. Я "разбешака" был, без отца рос, подговорил своих вернуться в Крым, в г. Магнитогорск возвращаться нельзя, там могут поймать нас, тогда за побег год давали. Так мы всемером, новоивановские и бутовские, пошли на юг, чтобы выйти к железной дороге. Там 80 км по степи. Мы же молодые были, не понимали. Так шли, как вдруг идут три женщины, мы обрадовались, вроде родных встретили. Спрашиваем: "Русские здесь живут? Вы откуда?" Они отвечают: "Там еще километров шесть пройдете, станица уральских казаков Сыртинская будет". Станица находилась в Кизильском районе Челябинской области. Пошли дальше. Заходим в станицу, сразу пошли в правление колхоза "Красный Урал". Заходим туда, а на стене висит карта примерно 1,5 м. на 1 м., и флажками отмечены города, которые наши сдали уже. Так мы увидели, что Крым отрезан, теперь можно попасть домой только через Керчь. Вдруг заходит председатель, участник Гражданской войны, кавалерист. Спрашивает нас: "О, ребята, а вы откуда?" Мы отвечаем: "Заблудились, к вам зашли. А так в Крым идем". Председатель сразу: "Да Вы что, какой Крым? В Крым уже не попадете. На фронте дела плохие, не дойдете, сейчас сентябрь месяц, у нас на Урале уже зима". Председатель предложил нам остаться в колхозе. У него трактора были, много пшеницы на полях стояло, а убирать некому. Часть станичников, кто воевал с Колчаком, еще раньше "воронок" забрал, а тех, кто партизанил или красноармейцем был, не говоря уж про молодых, всех на фронт забрали. А хлеба стоят, я же с 12 лет в колхозе. Расселили нас, я попал к тете Паше. Мы согласились в станице остаться, отвезли нас в бригаду, и я проработал 10 месяцев: с сентября 1941 г. по 10 июля 1942 г., когда меня призвали в армию. В июне, перед призывом, вступил в комсомол.

Когда нас призывали, как раз объявили, что создается 25-й уральский казачий дивизион, мы начали подбирать себе лошадей. У меня уже конь был, седло было, а потом это дело поломали, и я попадаю в г. Челябинск в 25-й запасной лыжный полк. В августе месяце на лыжах не ходили? А я ходил, нам специальные дорожки из ржаной соломы сделали, как по снегу идешь. Гоняли там от темна до темна, готовили лыжный десант, с задачей запустить к немцам в тыл. Там я принял первую присягу, обычную, армейскую. Потом в конце сентября нескольких человек, в том числе и меня, выделили в отдельную группу и перебросили в г. Ялуторовск Омской области, в 13-ый учебный минометный полк, где нас учили на младших командиров. Это был не учебный полк, а настоящий концлагерь: вокруг территории 3-метровые бетонные стены с железными штакетниками, кормили очень плохо. Меня как-то сразу назначили командиром отделения, шеврон подцепили. Я шустрый был, быстро изучил матчасть и способы стрельбы из миномета, вот меня и сделали мл. сержантом. Там такой случай произошел. Как-то попал дежурным по роте, на одну роту одна землянка была, мы сами, солдаты, строили. У меня был друг там, Коля Николаев, болел сильно, подняться не мог, но температуры не было, в медсанчасть его не брали, думали, что притворяется. У нас командиром взвода был Морозов, отличный мужик, разрешил Николаеву отлежаться, мороз 40 градусов, многие из нас во время учебы обмораживались. Вдруг заявляется в землянку командир роты, монгол по национальности. Я доложил, что все нормально, только один красноармеец больной. Тот в крик: "Какой больной? А, тот, что кантуется", и к Коле: "Встать". Мой друг отвечает: "Я не могу встать, болею". Тогда командир за ноги его стягивает и начинает ногами бить. Я стоял-стоял - не выдержал, рядом пирамида была, винтовки со штыками. Я винтовку схватил и подбежал к ним: "Ты за что бьешь больного? Кто тебе дал такое право? В каком советском уставе сказано, что ты имеешь право избивать больного солдата?" А сам приставил штык ротному к груди, он аж белый стал как стенка. Потом я опомнился, винтовку опустил. Он пулей вылетел из землянки. Думаю: "Ну все, военный трибунал, со штыком идти на командира роты" И что ты думаешь? Он об этом инциденте никому не сказал, меня бы судили, но и ему точно досталось бы, его тоже на фронт отправили, они все в этом учебном полку больше всего боялись на фронт отправиться. Я сам потом об этом случае комиссару рассказал. Вот так было.

- А какие отношения у Вас были с комиссаром?

- У меня с комиссаром всегда были отличные отношения. Потому что я был художником, рисовать умел, стенгазету там, лозунги. Один раз большую картину нарисовал: новый дворец советов, который должны были строить, а над ним портрет Ленина В.И. Картину увидел полковой комиссар, она ему понравилась, но меня вызвал и спросил: "Есть ли у тебя разрешение рисовать Ленина В.И. и других вождей?", я говорю, - "Какое разрешение? Нет, конечно", комиссар ответил: "Жаль, конечно, но картину придется снять, а то вдруг ты что-то неправильно нарисовал". Тогда я сказал: "Товарищ комиссар! Все будет сделано, Ленин будет не мной нарисован" Я перебрал кучу газет, вырезал лицо, все закрасил, затушевал, так что получилось, что Ленин не мной нарисован. Так что отношения были у меня с комиссаром отличные. Вот я комиссару про случай с ротным и рассказал. Ротный мне трое суток гауптвахты дал, якобы за то, что я шинель потерял, а ее сержанты ротного украли. Но я на гауптвахту с легкой душой шел, значит, дальше дело не пошло. Отсидел я, когда вернулся, шинель и буденовка моя на месте висели. Так эта история и закончилась. Но с ротным мы врагами стали, пообещали, что если вместе на фронт попадем, то или я его пристрелю, или он меня. А через какое-то время нас уже готовились отправлять.

- Сколько обучение длилось?

- Положено 6 месяцев, но нас учили только четыре, после экзаменов я получил все то же звание мл. сержанта, хотя должны были сержанта присвоить. Это ротный постарался.

- Какие экзамены Вы сдавали?

- Знание устава, остальные по оружию: миномет, пулемет, автоматы, винтовки. Что изучали, по тому и экзамены сдавали.

- Во время обучения чаще были практические занятия или больше теории давали?

- На полигон ходили часто, каждый день, но стреляли мало. Я учился на 50-мм миномете, мы очень мало стреляли. В основном загонят в лес, команда "К бою!", снег начинаешь раскидывать, а мороз градусов 35-40. Зарылся в снег и примерзаешь там, не дай Бог. Нас взводный спасал, Морозов, он нашел баню в лесу, и когда сильные морозы были, по команде "К бою!" мы бежали в баню, и он там проводил теоретические занятия. Так нас гоняли весь день, пообедаешь, и снова в лес. Когда морозы стали поменьше, он нас тоже гонял, специальные окопы для минометов учились рыть в снегу. Когда в поле выгоняли, там окопы рыли с удовольствием. Можно было рапс найти, он длинный как морковка, мы его отогревали и ели, кормили-то нас очень плохо.

- Всегда плохо кормили во время обучения?

- У нас считался "Ворошиловский паек", но, видно, воровали много. Так что этот учебный лагерь был для меня концлагерем.

В общем, после сдачи экзаменов нас отделили от остальных и отправили в г. Молотов, сейчас г. Пермь, в Бершицкие лагеря. Когда нас, младших командиров, привели в эти лагеря, приехал командир полка: две красивые лошади, на нем белый полушубок и розвальни у него белые. Как барон сидел. Мы таких командиров еще не видели. Он поднялся в санях: "Старшина!" Тот подбегает, - "Товарищ полковник, младший комсостав построен!" Полковник как зарычит: "Слушай, старшина, ты где этих оборванцев собрал, по подвалам, что ли? Немедленно убрать, а завтра, чтобы здесь стояли младшие командиры". Мы действительно грязные стояли, не помню даже, чтобы в учебном лагере мы мылись, так нас прямо в баню. Мылись долго, после бани выдают обмундирование новое, с иголочки, теплые бушлаты, шапки-ушанки, две пары теплого белья. В лагере даже белья теплого не выдавали. Месяц потом отъедались, рядового состава не было, только командирский и младший комсостав. Офицеры каждый день пьянствовали. Затем, в январе, прибыли добровольцы, которых направляли под Сталинград. Мне в отделение достались двенадцать кавказцев из Иркутска и Магадана, они там сидели по 10 лет за убийство, но не бандитское, а по кровной мести. Кормить стали хуже, макуху, траву такую, для приварки собирали мои кавказцы. Их в Сталинград отправили, а нас никого не пустили, только четыре младших командира их сопровождали. Еще к нам прибыли моряки тихоокеанского флота. Они уже отслужили по пять-семь лет, их почему-то без офицеров прислали, так с ними мог разговаривать только командир полка, всех остальных посылали: "Закрой дверь с той стороны!" Отличные ребята были. Что запомнилось: когда их переобмундировывали, они долго отказывались форму менять, пока им не доказали, что в черной форме на снегу немцы будут их как куропаток расстреливать. Матросы сдались, но оставили себе тельняшки и бескозырки. Нас, младших командиров, снова не пустили, хотя мы все на фронт рвались. Нас человек 160 было, решили опять возвратить всех в г. Ялуторовск, учиться на старшин. Ну, мы по примеру моряков бунтовать начали, перестали подчиняться командирам взводов, рот. Потом, уже в мае, в Ялуторовске, когда нас собрали, все уже были уверены, что нас бросят на фронт. Командир полка уже новый был, Герой Советского Союза, и командиры в г. Ялуторовске были уже новые, фронтовики. По фамилиям вызывали, спрашивали каждого: "Учиться будешь?" Я ответил: "Нет, я уже тут учился, разжалуйте в рядовые и отправьте на фронт" Из всей роты только человек 10 остались учиться дальше. Привели в расположение, построили, праздничный обед организовали. Подошел командир полка: "А вы знаете, куда мы всех вас, разгильдяев, отправляем?" Мы отвечаем хором: "Никак нет!" "Мы решили отправить вас в воздушно-десантные войска, там такие разгильдяи нужны". А я и самолета в глаза не видел.

Направили нас под Москву, в г. Ступино, там проходило формирование 17-ой гвардейской воздушно-десантной бригады особого назначения. Бригада находилась напрямую в подчинении Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина. Он держал нас для обороны Москвы, как последнюю защиту. Я попал во второй батальон, шестая рота, минометный взвод 50-мм минометов. Меня назначили помощником командира взвода. Начал поступать рядовой состав, в основном 1925 г. рождения, все с десятью классами образования, а у меня неоконченные шесть классов. Как закончилось формирование, меня "кинули через лычку" - присвоили звание ст. сержанта. В десанте я прослужил год и два месяца: с июня 1943 г. по август 1944 г.

Враков Василий и Климов Александр. 1943

- Как проходило обучение в десанте?

- У меня десять прыжков, четыре с учебного аэростата, шесть с десантного самолета "Дуглас". Постоянно боевые стрельбы, учения, кормили на убой. Гоняли так, что постоянно соль на спине была. Строго учили. Нас немцы называли "сталинские бандиты", задачи нам ставили такие: выброски в тыл, либо "языка" взять, причем брали не ниже майора, либо по тылам пройтись, склады и составы подорвать. Еще у нас был особый, десантный, закон: в плен не попадать. Если товарищ ранен, без сознания, и не можем к партизанам переправить, нужно его застрелить. Так вот и были мы "бандитами Сталина". У нас даже особая присяга была, десантная, на коленях каждый отдельно принимал перед знаменем бригады.

- Какое отношение было к Сталину, как к вождю страны?

- Ты что! У нас всех портрет Сталина был, я в тетрадь себе вклеил. Нас после орловско-курской операции в леса, в тыл к немцам забросили, полторы недели в тылу у немцев провели, столько шороху наделали, в плен никого не брали. У нас ведь отличное оружие было.

- А как был вооружен десант?

- Как только нас формировать начали, в основном винтовки выдали, ППШ были. Потом выдали настоящие финки и десантный "кирзак" - на него все можно было повесить, кроме противогаза. Застегивались лямки, пояс - и на тебе все висит: и вещмешок, и толовые шашки. Выдали новые автоматы ППС, маленькие, удобные такие, компактные, с откидным прикладом. Минометы тоже с собой брали, но ими не пользовались, на случай, если бы обороняться пришлось, носили.

- Трофейным оружием не пользовались?

- Нет, в моем взводе никто не брал, нас свое оружие устраивало. Тем более, что старались не шуметь, часовых тихо снимали. Потом места скопления немцев, склады их забрасывали гранатами и толовыми шашками, вагоны взрывали. Нам, по приказу Сталина, нельзя было вступать в затяжные бои. За сутки могли 60-70 км пройти. Наша цель была - побольше шороху, чтобы небо горело. А потом ночью перешли через передовую, небольшими группами, кто как мог прорывался. У меня во взводе никто не погиб и ранен тоже не был. Старались так задания выполнять, чтобы поменьше было потерь.

- Какое было настроение в войсках, сохранялась уверенность, что мы все равно победим?

- Капитально уверены были, даже когда наши части отступали. Все равно знали, что победим. После разгрома немцев под Москвой в нашей армии и у нас, я в станице еще был, дух поднялся очень сильно. Зимушка-зима нам очень помогла.

- Как отношения с особистами были?

- Мы с ними никаких дел не имели, у нас вои дела были, у них свои, мы не пересекались.

- Какое у Вас было впечатление от первого боя?

- Да как на маневрах, у нас учения постоянно, приближенные к боевым. Тут только немцы были.

- Сколько раз Вас забрасывали в тыл немцам?

- Один раз, сразу после орловско-курской битвы, а так нас старались беречь, мы же последний рубеж обороны были. В той операции, в середине августа, нас ночью выбросили на самолете "Дугласе", по-нашему Ли-2. Не знаю, сколько нас выбросили, всю бригаду или только батальон, нам ведь такие сведения не положено было знать. Забросили куда-то в вяземский район, там мы, как я говорил, полторы недели провели. Мой взвод действовал в составе своей шестой роты. Сначала станции, на которой эшелоны немецкие подорвали с помощью толовых шашек, у нас у каждого такие шашки были, гранаты-то послабее будут, а шашка рванет так рванет. Сталинские бандиты! Потом в леса ушли. Мы как лисицы действовали - тихо-тихо, чтобы не слышал никто, только взрывы потом все видели. Мы как партизаны были, также вели себя - больше шороху по тылам. После станции склад боеприпасов в каком-то селе еще рванули, но тут уже немцы сильно насели и мы к своим прорываться стали. Уходили тоже ротой, подошли к передовой тихо, немцы ведь и ночью стрелять любили, особенно из пулеметов, ракеты постоянно пускали. Мы где-то часа в два-три подобрались к траншеям, по пути часовых снимали. Через немецкие траншеи перемахнули, а наши уже знали, что мы идем, даже разведку нам навстречу, в нейтральную полосу, высылали. Там как-то командиры связывались, я не знаю как. Вообще у десантников основная задача была взять "языков" большого ранга, для того наши десантники штабы громили. Но я в таких операциях не участвовал.

- Потери в ходе операции были?

- Были, конечно, у нас в батальоне в боях человек трех убило, пять-шесть ранило.

- Какое снаряжение сохраняли, а от какого старались избавиться?

- Противогаз выбрасывали, они нам мешали, особенно в бою.

Затем, после орловско-курской операции, нас учить продолжали, много гоняли. Потом, в начале 1944 г. у нас забрали финки, сдали мы "кирзаки" и получили стандартные вещмешки. Мы поняли, что нас превращают в пехоту. Вообще в г. Ступино я, вместе с нашей бригадой, стоял год и два месяца. Мы как последний резерв Ставки были. Вдруг меня вызывают в штаб батальона, доверили товарищу гвардии сержанту Климову А.М., мне то есть, возить продукты для всей бригады. Хорошую характеристику мне дали. Это был конец июля. Взял я одно из своих отделений, поселился по документам на квартиру. Дали мне "студебеккер". Начал продукты получать, как вдруг в одной из поездок у меня так живот ухватило, что горело все огнем. Я даже вечером за стол не сел, пролежал всю ночь и утром, без сопровождения, придурок, пошел в гражданскую больницу, думал подорвался, когда рис носил. Оказалось - аппендицит, отвезли в военный госпиталь, из него Кремль было видно. Я на операцию не давался, думал само пройдет, но врачи уговорили, и, слава Богу, а то неделю бы прожил и умер. На пятый день, как мне операцию сделали, моя бригада ушла, так я потерял десантников. Потом узнал, что их переформировали в 355-ый стрелковый полк 38-го гвардейского воздушно-десантного корпуса, воевали мои товарищи в Австрии, брали Вену, закончили войну в Чехии. Встретил я их только после войны.

А. Климов сидит справа

- Когда Вас из госпиталя выписали?

- Выписали в первых числах сентября 1944 г. в выздоравливающий батальон. Послали меня на комиссию, оттуда отправили в 206-ой запасной стрелковый полк. Выдали новое обмундирование, только я лычки не сделал, по форме рядовым был. Пока в запасной полк везли, в Минске ЧП случилось. Если б меня поймали, попал бы в штрафбат. Что произошло? Когда в Минск приехали, он же весь был разрушен. Пришли двое ребят, рассказали, что недалеко от вокзала сохранилась немецкая квартира, там барахла немецкого осталось много. Пошли мы, больше двадцати человек, я у старшины вещмешок взял, свой ему оставил. Мы в квартире много всего нашли, а оказалось, что квартиру отдали железнодорожнику, он домой вернулся, там все обворовано. Поднял на ноги комендатуру, энкавэдешники сразу догадались, что это мы на квартире похозяйничали. Стали нас брать, а я вещмешок в сторожевой будке спрятал. Подождал, пока все ушли, и решил за вещами вернуться. Все проверил вокруг - никого нет. Взял я вещмешок, и тут два товарища: "Пройдемте с нами". До сих пор не пойму, где они сидели?! Взяли меня, я в отказ - вещмешок не мой, моя фамилия Климов, а тут другая фамилия. Вернулись мы за старшиной, они его взяли, а я дернул, думал, как там старшина, отмажется или нет. Старшина, как его в комендатуру привели, крик поднял, что это был не он, остальные подтвердили, что не старшина, а я на квартире был. Меня снова начали искать, но уже ищи ветра в поле. В грузовом вагоне спрятался, с эшелоном дальше поехал, на станции Барановичи сбежал с одним парнем в кавалерию. а на соседнем составе кавалеристы ехали, они нас спрятали под шинелями. Я с их командиром договорился, как кавалеристов выгрузили, мы с ними в штаб пошли. Вышел полковник, друга моего в 5-ю кавалерийскую дивизию определил, а меня направил в 121-ый червоноказачий полк 32-ой Смоленской краснознаменной ордена Суворова II степени кавалерийской дивизии им. Червонного казачества. Там нас, пополнение, командир полка Потемкин встретил. Он с ходу ко мне подходит: "Какое звание?" Я ответил: "Рядовой, товарищ майор!" Он в ответ: "Что ты мне! Командир первого эскадрона, ко мне! Возьмешь его и поставишь командиром отделения в сабельном взводе!" Мне это и надо было, мечта ведь была - рубать немцев шашкой, по-чапаевски! Эскадрон стоял в г. Гродно, когда я прибыл в расположение, командир противотанкового взвода лейтенант Ахмедов и его помкомвзвода Оводков уговорили меня служить с ними. Тут я догадался, наконец, показал им свои фотографии, когда в десанте служил. Вернули мне звание ст. сержанта, красноармейскую книжку выдали. В гродненской операции мы наступали левее Гродно, утром, в конном строю должны были форсировать р. Неман. Во время переправы рядом с лошадьми плыли, я как на берег выбрался, в сапоги столько воды набралось, я потом только понял, что и сапоги тоже надо снимать. Как переправились, узнали, что немцы отступают. Команда: "По коням!" И мы в атаку пошли, так первый раз в жизни я попал в кавалерийскую атаку. Я своего первого немца не зарубал, он бежал как сумасшедший, а я на секунду замешкался, и рубанул по каске. Он упал, у меня клинок вывернулся, так локоть потом две недели болел. Пошел бы клинок влево - отрубил бы ногу своему коню. Вот такую дурь устроил. Следующего уже догнал, придержал коня и с перегибом отрубил ему голову, кровь хлынула. Третьего уже рубанул по плечу. Потом уже научился рубить, всего за войну я зарубил человек, наверное, двенадцать. Там же, на войне, не запоминаешь. Я и этих-то двух потому запомнил, что они у меня первые были.

После гродненской операции мы вошли в Польшу. Там, в августовских лесах наша дивизия попала в окружение. Много лошадей у нас побили. Мы в первую очередь лошадей спасали. Нас в этих лесах минометным огнем накрыло. Так мы шашками рубили деревья и делали накаты, чтобы укрыться от осколков. Копали траншеи и накаты делали для лошадей. Кто так сделал - спас лошадей, а многих, особенно у артиллеристов и пулеметчиков, побило. Еще такой случай был в августовских лесах был. Как-то ночью, дождь сильный шел, собрались мы в блиндаже, помкомвзвода и сержанты, истории всякие травили. Вдруг слышим: кто-то по траншее идет. Кто-то из ребят закричал: "Стой! Кто идет?" Тишина. Он снова кричит, кто идет. Не отвечают, слышим, драпают. Мы огонь открыли, потом утром, когда уже светлее стало, остались следы немецких ботинок. Мы, конечно, шум подняли, доложили. Наши на следующую ночь тоже засаду устроили, и эту разведку взяли. В ней немцы были и власовцы, двадцать два человека в группе этой было. Потом мы вырвались из окружения и нас вывели в тыл на переформирование. Затем нас отправили на августовский канал. Там в обороне против нас стояли власовцы. Жуть была. Как узнали, что с власовцами дело имеем? Наша разведка долго "языка" взять не могла, так мы мурыжились-мурыжились, решили провести разведку боем. Наш 65-ый полк, который слева от нас стоял, утром, часа в четыре, после мощной артподготовки, форсировал канал и набрал "языков", много солдат противника побили. Так мы узнали, что с власовцами бьемся. Потом нас пехота сменила.

- Как воевали власовцы?

- Они воевали насмерть. Им же в плен нельзя было сдаваться, их сразу на передовой расстреливали. Часто власовцы сами стрелялись.

После августовского канала нас перебросили в Литву, 360 км маршем прошли. Из Литвы нас снова перебросили в Восточную Пруссию. И вот мы перешли советскую границу, гордые, полковой оркестр играл гимн Советского Союза. Там, в Пруссии я впервые увидел то, что называют "цивилизацией". Деревня немецкая: дома все под красным кирпичом, черепица красная, кругом каменные дороги, а по бокам - асфальтированные тротуары. В деревне! В каждом дворе стоит колонка. Курятник, свинарник - там чистота, у нас у некоторых людей дома нет такой чистоты, как у них была в курятнике. Двор тоже заасфальтирован, в доме - идеальная чистота. У каждой коровы - поилка, у нас потом также делать стойла стали, из Германии технологию привезли. Мы скакунов в той деревне похватали. Там я и думал - вот где надо учиться, как жить на белом свете. Тогда нельзя было об этом говорить, мы молчали. Технику "закаток" овощей мы оттуда привезли, мы же в деревне до войны все солили в бочках деревянных, а у немцев все закатано по банкам. Как зашел в подвал, чего там только нет. Только нас комиссары предупредили - немцы при отступлении в закатках шприцом пробивали крышечку и запускали яд. Мы как проверяли: перевернешь банку, потряс - если крышечка мокрая, об стенку разбивали. В деревне этой мы постояли немного, концерт к нам приехал, песни пели, мне особенно такие слова запомнились: "Милая, вспомни меня. Отчизна, помни меня. За тебя и край родной я иду завтра в бой:" Так красиво одна певица ее пела! В час ночи тревога, аллюр два креста, прошли 25 км к г. Гольдаб. И вот наша дивизия этот город брала. Когда немцы узнали об опасности, они всех призвали на защиту: от 16 до 70 лет. Наша пехота была разгромлена, мы-то должны были в прорыв войти, по тылам пройтись. А тут нам пришлось пехоту спасать, мы в пешем строю вместе с 5-й кавалерийской дивизией две линии обороны прорвали, страшная резня была, в плен никого не брали. А третья линия обороны через балку проходила. Там мы встали. Дожди поперли, у немцев позиции на высоте по балке. У нас на противоположном крае. А в низине три дома стояло, покрытые железом. Я решил пойти за железом, чтобы нам в блиндаже крышу сделать, а то из-за дождей пол мокрый был постоянно. Отошел от траншеи 30-40 метров. Потом думаю: "Какой же я дурак! Вдруг там немецкая разведка сидит!" Пошел назад. Когда до нашей траншеи оставалось метров пятнадцать, услышал, на той стороне пушка выстрелила, слышу шуршание, т.е. снаряд уже падает. Когда свист слышишь, значит, перелет, снаряд еще летит, а шуршание - уже достиг высшей точки и падает. Я оглянулся: укрыться негде, только в полутора метрах выбоина какая-то. Я делаю "ласточку", наш десантный прыжок, и падаю плашмя. Только упал, и снаряд точно в то место где я стоял, ударил. Ребята увидели, как снаряд разорвался, но не видели, как я прыгнул. Меня всего засыпало, я ничего не слышу. Землю скинул, бегом в траншею, мне что-то говорят, я ничего не слышу. В госпиталь отправляли, но я отказался. Уши потом сам, дедовским способом, пробил. После Гольдаба мы ушли в лес и вернули нас в ту же деревню. Оттуда пошли в Польшу.

В Польше дошли до Ржанского плацдарма, где готовился прорыв в Восточную Пруссию уже с южного направления. 14 января 1945 г. начался прорыв, пехота прорвала три линии обороны. Мы вместе с танками готовились войти в прорыв, чтобы тылы громить. Пехота три линии обороны прорвали, а там оказалась еще и четвертая. Нам пришел приказ ее прорвать. Ночью, пошли вслед за танками. Оборону прорвали, много фрицев порубили и вышли, как мы называли, "на простор", во вражеские тылы. 22 января приняли участие во взятии г. Алленштейн. Там как получилось? Немцы создали сильный укрепрайон. Все подходы с юга и с востока были заминированы. А северо-запад они не прикрыли. Так кавалерийские части обошли и ворвались в город без единого выстрела с северо-запада. А наша кавалерийская дивизия тем временем создавала видимость наступления перед позициями немцев. Потом, под утро, когда наши в город ворвались, немцы начали драпать, бросали позиции и уходили. Так мы, почти без боя, вошли в г. Алленштейн. У немцев в каждой квартире по полтора-два мешка сахара стояло. Я в кубанку сахара набрал, на коня навьючил. Дальше пошел в сарай, думал зерна достать. Возвращаюсь, и в это время впереди меня рвется снаряд. Правду сказать, я его почти не услышал. Меня сбивает с ног, я три шага сделал и упал - мне щиколотку повредило. Один казак подскочил и притащил к моим товарищам. Пять дней в госпиталь не хотел идти, на бричке меня возили, боль была страшная и все сильнее становилась. Тогда меня отправили в дивизионный госпиталь, уже оттуда я попал в Польшу, в г. Псашниш, госпиталь № 2727. Там я лежал до 16 марта. Выписывать меня не хотели, но я поднял скандал и меня, с группой человек в сорок, направили во все тот же 206-ой запасной полк. Как шли? Я на бричках в основном передвигался - там ведь частная собственность была, поляки по дорогам туда-сюда ездят. Я к ним подходил, поляки сразу: "Пшеско, пшеско!" и довозили до деревни. На четвертый день смотрю - легкий броневик пролетает. На нем эмблема была - подкова, эмблема нашей 32-ой кавалерийской дивизии. Я чуть с ума не сошел от радости, как второй подъехал, я прямо на дорогу вышел, броневик остановился. "Вы 32-я?", - спрашиваю: "Да", - "А я 121-й!" Они поняли сразу, я попросил их меня с собой забрать. Договорились, что они меня из церкви заберут ночью, в городе, где наша группа остановилась. Взяли меня с собой, так и доехал к своим. Как получилось? Я насморк подхватил, решил на ночь в копне согреться. Просыпаюсь - а никого уже нет, оказалось, что они остановились возле штаба 121-ого кавалерийского полка в г. Штольтмюнде. Но мне ничего не сказали. Я думаю, куда же теперь идти? Тут смотрю - идет казак в новой форме: темный мундир, из немецкой ткани шили, кубанка. Подхожу к нему, узнал все и пошел в свой первый эскадрон. Они стояли в большом здании. Как меня товарищи-казаки встретили! Обнимались долго, ведь редко кто после ранения так, в свою часть, возвращался. Тут из-за угла вылетает Ахмедов, потащил меня на второй этаж. А там сидит тридцать немок и шьют как раз новую казачью форму. Они с меня мерку снял, пока мы всю ночь пьянствовали, утром форма была уже готова. Старую хотел старшине отдать, но Ахмедов сказал ее в каморку выбросить.

Климов А. (справа) и Гашута Николай (слева).

Польша июнь 1945 г. Тищево

- Тогда ввели традиционную казачью форму?

- Я не знаю, какая форма была в Гражданскую войну у казаков Прямакова, мы же "прямаковцами" считались, червонными казаками. У нас была кубанка, мундир, брюки. Форма коричневого цвета была.

Стояли мы в г. Штольтмюнде, пока 9 апреля не был взят Кенигсберг. Наша задача была не дать немцам высадить десант в тыл наших войск. У нас артиллерия была, не дали фрицам высадится. И уже 15 числа нас сменила пехота Прибалтийского фронта. Мы пошли на р. Одер, там шли страшные бои. Пока мы готовились к переправе, немцы забросили нам листовки: "Солдаты! Не ходите через Одер, потому что будете идти по своим трупам!" Многие у нас, в том числе и я, думали, что ждет нас впереди что-то очень страшное, ведь уже у Берлина, немцы его будут оборонять так, как мы Москву отбивали. Так вот, перед нами было два русла Одера, между ними - озера. Пехота оборону прорвала, саперы подготовили нам дорогу, и по ней мы с танкистами переходили. Дорогу подготовили в районе г. Штеттин. Это было что-то страшное! Мы действительно пошли по трупам, только по немецким, а не нашим трупам. Их артиллерия накрыла на первой линии, и как они отходили - человек 50-60, так кучей и лежали. Артиллерия сплошным потоком била, настигала немцев у переправ. Когда мы перешли за р. Одер, там уже пехота наша прошла, много было немецких сгоревших повозок, бронетранспортеров. Так мы вышли "на простор", весь день шли, только вечером встретились с немцами. Мы же были в казачьей форме, а у немцев "власовцы", кубанские казаки, были точно также одеты. Вот они, видно, и приняли нас за "власовцев". На дороге в деревню какую-то нам встретилась механизированная немецкая часть. К нам подлетела легковая машина немецкая, тут звездочки наши разглядели, два немецких старших офицера из нее вылетели и начали пешком убегать. Мы ошарашенные стоим, немецкий шофер тем временем развернулся, подобрал своих офицеров и уезжает. Тут только Ахмедов проснулся: "Взвод, за мной!" И мы пошли, там я впервые на скаку выстрелил - по машине бил. Вылетаем за поворот: а там стоит чехословацкая машина и бронетранспортер, из машины немцы бегут. Саган, боец моего отделения, вперед вырвался, я ему кричу: "Саган! Бронетранспортер!" Он увидел, коня осадил, сделал "свечку" и давай драпать назад. Я смотрю, фриц выскочил из машины и полез на бронетранспортер. Ну, думаю, сейчас весь взвод положит, а у меня в карабине осталось три патрона. Я по нему выстрелил, вообще неплохо стрелял, но там поджилки затряслись, сдал я как-то. Он падает, я перезарядил, фриц снова встает. Я опять стреляю навскидку, надо прицелиться, а я растерялся. Мы такие бронетранспортеры называли "душегубка": пулеметы на них стреляли разрывными пулями, если попадет даже в плечо, все разрывает. Снова он упал, снова поднимается. В третий раз выстрелил, немец опять падает. Нервы меня начали подводить, карабин упустил, перед землей едва поймал, левая нога из стремя выскочила, повод потерял. Паника! Развернулся, а взвод уже драпает, Саган впереди всех. А немец все-таки залез и стреляет. Я к коню пригнулся, думаю, вот-вот достанет спину. Пули трассирующие, одна между ушей коня прошла. Тут вспомнил, что конь у меня работает от коленок, так и пошел зигзагом, скрывался за деревьями, что по обочине росли. Вдруг вижу: какие-то придурки выкатили две 57-мм пушки на дорогу. Пулеметчик меня бросил, начал по ним стрелять. Я мимо пролетаю, у пушек щиты горят, пули же разрывные. Тут уже наша зенитка на четырех колесах, мы такие "тявкало" называли, открыла по немцам огонь. Оказывается, там за поворотом целая механизированная колонна немцев отступала. Смотрю, мне танк "ИС-2" идет навстречу, я мимо него пролетаю, залетел в сарай неподалеку. Нервы никак не могут успокоиться, с коня спрыгнул, и в сено. Конь рядом падает, думаю: "Ранили коня". Оказалось, он увидел, что я упал, и он вслед за мной лег. Конь ведь как человек, он все понимает. Потом уже мой взвод к сараю тому подтянулся.

Еще такой случай был. Подошли мы к какой-то деревне, впереди немцы бегут, как вдруг из деревни по нам танк стрелять начал. Я вижу, немец какой-то к деревне бежит, захотелось мне его с карабина снять. Я с лошади соскочил, на колено встал, я с колена стрелял хорошо, и раза три выстрелили, немец упал. Я прямо на трассе встал, она из булыжников была, как немец упал, сзади меня рвется снаряд и в ногу камнем, видно, врубило. Я во весь рост подскочил, Ахмедов меня сбивает, я на дорогу падаю. Говорю Ахмедову: "Вот, гад, не повезло, опять ранило!" Кровь-то по ляжке течет. Он посмотрел, вроде нет ни дырки, ни пробоины на шинели, Откинул полу шинели, брюки тоже целые. А кровь бежит. Оказывается, это камень когда попал, от удара кожа разорвалась. Такое на войне тоже бывает. Ничего, похромал, затянулось все.

Пошли мы дальше по тылам. Были небольшие бои, в ходе которых 29 апреля погибает наш эскадронный баянист, от Сталинграда шел, и погиб прямо перед концом войны. Как было? Мы шли рядом с лесом. Справа была деревня, из нее немцы из всех стволов открыли по нам огонь. Я же еще прихрамывал, нога не выздоровела, болела. Я за камнями спрятался, сверху шрапнель сыпется. Лежу и думаю: "Что я лег! Пока лежу, коня-то убьют". Я вскакиваю, коня под уздцы, и в лес. Только на поляну вышел, впереди рвется снаряд, конь делает "свечку", я кое-как прыгнул в седло, и дальше в лес поскакал. Так вот, за этими камнями, где я прятался, лег наш баянист, коновод командира эскадрона. И на этих камнях он и погиб. Весь эскадрон по нему горевал. Его лошади всю грудину пулей разорвало. Хотели пристрелить, я не дал, сказал Ахмедову, что выхожу. Подлечил кобыленку эту, когда по воду ее водил, командир эскадрона мимо ехал, она учуяла коня нашего эскадронного и заржала, стала вырываться. Командир услышал ржание, увидел ее, и заплакал. Мне благодарность вынес. Кобылу своему новому коноводу отдал.

Так прошел апрель, 2 мая мы подошли к г. Вюртембергу, хотели его брать нахрапом, без артподготовки, в конном строю. А город был окружен дамбой метра 2,5 высотой. Когда разливалась Эльба, дамба защищала город от наводнения. И только с западной стороны была прогалина, вроде как ворота. Наш полк должен был первым брать этот город. Мы только сунулись, а немцы, как оказалось, заняли оборону по этой дамбе. Дали они нам прикурить, мы быстро отступили в лес. Всю ночь сидели в седлах, меняли позицию, чтобы нас артиллерия не накрыла. Ночью же наша разведка пошла, ее немцы засекли и обстреляли, одного ранило. Потом немцы выслали машину за парламентерами, наши представители, два офицера, уехали в город, переговорили с комендантом. Потом приехали обратно наши офицеры уже с комендантом города, и все пошли к командиру 32-ой дивизии Калюжному. Поговорил с комендантом наш комдив, вывел его на возвышенность, показал, сколько стоит вокруг города нашей артиллерии и qot;катюш". Калюжный немцу сказал: "Мы готовы стереть твой город с лица земли, но нам жалко немецкий народ. За что простые люди пострадают? Поэтому, думай, комендант, как лучше. Решай, а то утром начнем артподготовку в 9.00" Договорились, что комендант к 9.00 выведет из города весь гарнизон к воротам в дамбе для сдачи в плен. Ночью к городу подошли янки, и комендант вместе со всеми нацистами, фашистами, всеми, кто нас боялся, сдался американцам. Потом этот комендант был заместителем натовского начальника. Мы в 9.00 немцев не дождались. Нашему первому эскадрону была дана команда идти в город. Входим в город - ни одного выстрела, тихо. Немного прошли, вышли к перекрестку. Смотрим: с одной стороны идут наши, гражданские, кого на работу угнали в Германию, с транспарантами: "Да здравствует Красная армия и товарищ Сталин!" и т.д. Когда написали?! Ночью, наверное. Коней целуют, нам ноги целуют, сапоги. Тянут с лошадей. С другой стороны выходит колонна наших военнопленных тоже с транспарантами. Вот такая встреча произошла в Вюртемберге. За нами все части пошли. Мы вышли на западную часть Вюртемберга. Из нашего эскадрона в город пришло человек 85, так только в нашем первом эскадроне в Германии человек 125 погибли, нас пополняли постоянно. Вышли на Эльбу, там встретились с американцами и англичанами. Так 3 мая мы закончили свою войну.

- Как прошла встреча с западными союзниками?

- Отлично, особенно с американцами. Англичане были какие-то самолюбивые, а американцы ребята такие, обнимают, целуют. Виски, закуски было валом. Я же не курил, так мне полные карманы жевательной резинки и шоколадок натолкали.

- Как часто Вы ходили в кавалерийские атаки? Какие эпизоды Вам запомнились?

- В атаки ходили регулярно, они ведь внезапно получались. Какая тактика была? Вышли мы "на простор", идем походным маршем по тылам. Шли эскадронами. Вдруг немцы по нам огонь открывают, тогда наши командиры оставляют перед ними заслон, чаще всего один взвод, они ведут активный огневой бой, будто вся часть с немцами бьется. Тем временем конная разведка ищет пути обхода, потом мы в конном строю врубаемся немцам во фланг или с тыла заходим. А там уже как Бог даст.

- Какова была экипировка кавалериста в противотанковом взводе?

- Ну, первым делом конь, шашка, пистолет, ПТР, кавалерийский карабин.

- Какой возраст был у кавалеристов в Вашем эскадроне?

- Разный, но большинство были 1925, 1926 гг. рождения. Были 1924 года. Пожилых и "стариков", кто долго служил, было мало.

- Противотанковым ружьем пользовались?

- Конечно, в основном по пулеметам стрелял, один раз машину поджег. В обороне, в августовских лесах, ночью охотился за пулеметами. Немцы очень любили ночью стрелять, а пули трассирующие, сразу видно, где пулемет. Хоть на пулеметах пламегаситель был, но огонек все равно немного видно. Сижу час, может больше, постепенно подвожу мушку, когда нормально поймаю в прорезь, выстрелю, - и больше пулемет не стреляет. В берлинской операции, как "на простор" вышли, я ПТР почти не пользовался. Там в основном в кавалерийские атаки, на рубку ходили.

- Сколько занимал времени уход за лошадью?

- Каждый день в 6.00 подъем и прямо на конюшню. Целый час драишь лошадь. Потом повел на водопой, дал овес или сена. К 9.00 идешь на завтрак. К нам на проверку в нашу дивизию Рокоссовский и Буденный приезжали. Буденного я не видел, а Рокоссовский мне за отличный вид лошади и экипировки благодарность через эскадронного передал. А в боевой обстановке, там вместе с конем спишь.

- Как обстояло дело с поставками фуража?

- Регулярно доставляли. Кроме того, специально в каждом взводе бричка была с овсом - это НЗ. У каждого кавалериста на седле две торбы с овсом, тоже НЗ. Только по команде можно было трогать. Но бывало, в наступлении особенно, жили на подножном корму.

- Трофейных лошадей доводилось использовать?

- У меня было две трофейных лошади. После госпиталя я своего Ваську потерял, дали трофейную. Сначала был Монгол, кавказская лошадка, но она пегая была, у меня ее забрали - по масти не подходила. У нас в эскадронах все лошади по масти были: вороные, гнедые, серые, белые. А на тачанках так, у нас в эскадроне четыре тачанки было, там на одной тачанке вороные, на другой пегие.

- Как в части, религия была распространена?

- Было, молились. У меня второй номер по ПТР креститься любил. Когда мы под сильный огонь попадали, всегда крестился. Он был из Западной Украины, без подготовки к нам в часть попал. Я ему как-то сказал: "Ну что ты молишься? Если судьба твоя живым остаться - останешься, а нет - погибнешь". Мать моя была лютеранкой, я как-то не молился, хотя верю, что у меня ангел-хранитель был, он меня и спас.

-Какое было отношение к пленным немцам?

- К немцам нормальное отношение, в штаб привели группу пленных, НКВД забирало. Мы пленных не трогали.

- Были ли на национальной почве разногласия?

- Ни в коем случае, там мы все были родные братья. Были у нас башкиры, казахи, удмурты, но никаких противоречий не было. По национальности никогда не называли. За это дело морду могли набить.

- Что самым страшным было на фронте?

- Страшно сразу было. Кланялся каждой пуле, каждому осколку. А когда понял, что кланяться бесполезно, то, что свистит, мимо пролетает, а твоя пуля, что попадет - ее ты не услышишь.

В г. Вюртемберге мы недолго стояли, Рокоссовский выпросил у Сталина наш корпус для защиты поляков от бандеровцев, целые деревни поляков вырезали. Так мы снова в Польшу пошли, вот когда возвращались, поляки нас отлично встречали, не хуже как на парадах. Когда пришли в Люблинский район, мой полк и мою дивизию расформировали. С бандеровцами наши 5-я и 6-я дивизии сражались. Меня отправили в 25-ый кавалерийский дивизион, он готовился для войны с Японией. Нас должны были уже отправлять, но 3 сентября мы узнали, что японцы сдались. Наш дивизион расформировали, и оттуда меня уже вернули в 206-ой запасной полк. Только на третий раз я туда попал, там две моих красноармейские книжки лежали. Полк стоял в г. Бреслау, меня в штаб полка вызвали, сказали формировать взвод для вывозки трофеев из Германии. Я занялся этим, но тут комиссия приехала, и я, дурак, до сих пор жалею, пошел на комиссию и демобилизовался. Приехал в свою Ново-Ивановку, увидел дом сожженный. Ни кола, ни двора. Родственники по матери все были высланы. Так началась моя гражданская жизнь, но это уже другая история.

Интервью и лит.обработка:Ю. Трифонов

Наградные листы

Рекомендуем

История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе

Впервые полная история войны в одном томе! Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества не осмыслить фрагментарно - лишь охватив единым взглядом. Эта книга ведущих военных историков впервые предоставляет такую возможность. Это не просто летопись боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а гр...

Великая Отечественная война 1941-1945 гг.

Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества нельзя осмыслить фрагментарно - только лишь охватив единым взглядом. Эта книга предоставляет такую возможность. Это не просто хроника боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а грандиозная панорама, позволяющая разглядеть Великую Отечественную во...

22 июня 1941 г. А было ли внезапное нападение?

Уникальная книжная коллекция "Память Победы. Люди, события, битвы", приуроченная к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, адресована молодому поколению и всем интересующимся славным прошлым нашей страны. Выпуски серии рассказывают о знаменитых полководцах, крупнейших сражениях и различных фактах и явлениях Великой Отечественной войны. В доступной и занимательной форме рассказывается о сложнейшем и героическом периоде в истории нашей страны. Уникальные фотографии, рисунки и инфо...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!