Я родился 17 февраля 1923-го года в с. Любовка Краскутского района Харьковской области Украинской ССР. Родители мои были крестьянами-бедняками, затем вступили в колхоз, в котором мой отец стал трудиться счетоводом. Когда и другие работы выполнял, смотря по обстановке. Мать также работала в колхозе, в семье у меня было две сестры и двое братьев. Окончил я в Любовке семь классов, после чего поступил в Краснокутскую среднюю школу. Там завершил в 1940-м году десять классов и поступил в Харьковский педагогический институт, успешно сдал экзамены. Но в сентябре 1939-го года состоялся освободительный поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию, уже надвигалась война, и мне знающие люди сказали: «Чего ты пойдешь в институт? Что он тебе дает? Лучше получи специальность, а там видно будет!» А при этом Харьковском институте были созданы годичные курсы преподавателей 5-7-х классов. На них можно было поучиться и получить специальность, а затем пойти на военную службу. Еще когда мы учились в десятом классе, к нам приходили различные командиры, и ориентировали всех к поступлению в самые различные военные училища. Представители каких только воинских учебных заведений нас не посетили, приглашали и в Киевское военно-медицинское училище, и в Харьковское военно-авиационное училище летнабов и штурманов, и в военно-пехотное училище в Астрахани.
Так что перешел на эти годичные курсы с несколькими одноклассниками, занимался на специальности «учитель 5-7-х классов истории и географии». Только сдал экзамены и окончил эти курсы, и тут 22 июня 1941-го года началась Великая Отечественная война. Вызывают нас в Ленинский райвоенкомат г. Харькова. Было это примерно 20 июля 1941-го года. там говорят, что пришел приказ – отобрать пять физически крепких здоровых ребят, и направить в Севастополь, в военно-морское артиллерийское училище береговой обороны имени Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Украины. Приехал сюда, начал сдавать экзамены, несмотря на начало войны, был, кстати, конкурс, после чего 24 июля 1941-го года меня сразу же зачислили курсантом-первокурсником. Училище размещалось в Лазаревских казармах, где ныне находится Черноморский филиал Московского государственного университета имени Михаила Васильевича Ломоносова. В это время в училище остались только 600 первокурсников, 200 второкурсников, и одна рота командиров ускоренных курсов, которые окончили высшие учебные заведения и их готовили всего несколько месяцев. Мы занимались по 8-10 часов в день. Кроме того, несли службы по охране важных военных объектов в Севастополе, в том числе командного пункта Черноморского флота, расположенного в Южной бухте в подземелье. Стоял я два раза при входе в бетонные казематы этого подземного пункта, однажды даже довелось охранять вход в кабинет командующего флотом вице-адмирала Филиппа Сергеевича Октябрьского. Пару раз находился на посту в редакции флотской газеты «Красный Черноморец», расположенной на ул. Ленина. Помимо несения охраны, мы также строили оборонительные сооружения вокруг города, копали окопы, рыли противотанковый ров. Причем пешком ходили с Корабельной стороны в район нынешней площади Восставших, где тогда заканчивался город. Перед нами находилось ровное место, и только здания Севастопольского высшего военно-морского училища, которые начали строиться в 1937-м году, виднелись между Стрелецкой и Песочной бухтами. По ночам ходили в патрульную службу по городу. Севастополь был тогда небольшим городом, как нам говорили, в нем проживало 114 тысяч жителей. Наша задача заключалась в том, чтобы четко соблюдать все правила светомаскировки – если увидим где огонь в квартире, тут же стрелять, ведь каждую ночь немцы налетали на Севастополь. И должен сказать, какая дисциплина была у севастопольцев – весь город пребывал в темноте, никто не зажигал огни. Это я запомнил на всю жизнь.
Учились мы день и ночь, и, что еще характерно, у нас было подземное бомбоубежище, где мы прятались во время бомбежек. Немцы налетали практически каждую ночь, только объявят тревогу, пока мы спустимся вниз, уже отбой. Поднялись наверх – снова тревога. Иногда мы всю ночь туда-сюда ходили. А днем надо заниматься, после чего идти работать. Короче говоря, напряженный график. А большинству было по восемнадцать лет, причем многие совсем недавно достигли совершеннолетия.
До войны в Севастополе находилось помимо нашего еще два училища – Севастопольское зенитно-артиллерийское училище Красной Армии и высшее военно-морское училище. Оба они были эвакуированы с началом Великой Отечественной войны. Наше же оставили в качестве боевого охранения для Севастополя.
Проучился я с июля по конец октября 1941-го года. В это время немцы прорвали оборону наших войск на Перекопе и начали быстро двигаться вглубь Крыма. Отдельная Приморская Армия, эвакуированная из Одессы, первое время помогла остановить продвижение врага, но не смогла удержать занятые позиции и стала поспешно отступать к Севастополю.
Немцы бросили вперед моторизированную бригаду Циглера, которая направилась на Бахчисарай, а части Отдельной Приморской армии стали отступать через Ялту, так что проход на Севастополь был открыт. 29 октября 1941-го года у нас был ужин, мы ни к чему экстраординарному не готовились, и тут объявили боевую тревогу. Мы не успели даже поесть, как побежали одевать снаряжение. Построились, состоялся митинг, на котором объявили, что мы в качестве усиленного курсантского морского батальона идем на фронт. Выступил перед нами начальник училища капитан второго ранга Петр Лукьянович Карандасов, участвовавший в гражданской войне в Испании, мы его очень уважали, как умного и грамотного командира. После него с балкончика на втором этаже выступил комиссар училища Борис Ефимович Вольфсон. Каждый курсант в то время уже имел личную винтовку Мосина образца 1891 года, еще дореволюционную, с длинным стволом. У каждого из нас имелось 120 патронов, причем многие по примеру чапаевцев одели себе на грудь перекрещенные ленты. Остальные патроны находились в сумках. У каждого имелось по две гранаты РГД-33. Мы ходили в хромовых сапогах и бушлатах, ведь было уже довольно холодно. На голове черная бескозырка. А в вещевом мешке лежала шинель, рабочие сапоги и теплое белье. Кроме того, мое отделение тащило бутылки с зажигательной смесью.
Дальше на фронт. Погрузили нас на баржу, переправляют на Северную сторону, выходим на берег и дальше топаем пешком. В училище машин не было, нам их для трех 76,2-мм орудий и училищных минометов откуда-то прислали, а Карандасов со своим помощником сели на штатный мотоцикл и поехали по дороге через Сапун-гору, но наши мотоциклисты в условиях соблюдения светомаскировки свалились где-то в яму, и оказались вместо передовой в санчасти училища.
Так что на фронт нас повел заместитель начальника училища по учебной части полковник Василий Андреевич Костышин. Шли мы всю ночь, груз тащили на себе, так что усталость есть усталость. Темно, ничего не видно, так что дорогу под ногами с трудом разглядишь. Встретились на Мекензиевых горах с машинами, которые везли орудия и минометы, и пешком потопали к Бахчисараю. По дороге немецкие самолеты нас несколько раз обстреливали, мы разбегались, потом собирались обратно в колонну и снова шли. Прошли свыше 36 километров. Прибыли утром на две высоты в 4 километрах юго-западнее Бахчисарая, расположились вдоль реки Кача. Пришел приказ занять оборону и не пропустить врага к Севастпоолю. Я был в первой роте, состоявшей из 120 курсантов, которой командовал капитан Компаниец, молодцеватый командир, военкомом у нас являлся старший политрук Голубь. Две роты, в том числе и наша, заняли оборону на первой линии. Я был во втором взводе, Григоренко нами командовал, погибший на второй день ожесточенных боев с немцами. На полях перед нами рожь уже была скошена и к Бахчисараю шла одна степь. Трудно пришлось при рытье окопов, потому что на десять человек у нас была одна саперная лопатка. А штыком, как приказали, в каменистом грунте много не выкопаешь. Мы не смогли зарыться, только чуть-чуть какие-то ямки сделали, но при этом считалось, что мы заняли оборону.
В первый же день увидели, как немцы из передовых частей, захвативших Бахчисарай, начали загонять пасущихся коров в город. В небе над нами появился вражеский самолет-разведчик, а затем налетели пикировщики и истребители. Обстрел был сильный, а мы готовились к отражению атаки противника. Тем временем по дороге мимо наших позиций отступали другие части, солдаты бежали на Севастополь, проходили раненные, шла даже какая-то часть, состоявшая из милиционеров, большинство устало топало пешком. Картина была не самая приятная.
После обеда появилось шесть самоходных орудий, и под их прикрытием пехота противника. Немцы не стали близко подходить, ведь наши окопы из-за черных бушлатов было хорошо видно, так что противник нас легко разглядел. Осень уже, все посохло, мы как маяк для врага были. Немцы открыли сильный артиллерийский огонь. Наши винтовки до них не доставали. Вскоре от осколков пошли в нашей роте потери. И так в каждом подразделении.
И тут открыла огонь наша 76,2-мм батарея, потом ударила одна из батарей береговой обороны, и пыл у противника сразу же пропал. После этого немцы отступили к Бахчисараю. Вечером к нам приезжает на машине контр-адмирал Гавриил Васильевич Жуков, обошел позиции батальона, и говорит: «Ребята, командование надеется на вас. Только вы сможете защитить Севастополь! Не дадим немцу с ходу ворваться в город!» И мы, пацаны, пообещали держать оборону.
1-3 ноября были сильные бои, немецкая пехота наступала, они подходили прямо к окопам, и мы бились с ними врукопашную. На моих глазах курсант Мальцев, единственный оставшийся в живых из своего отделения, подпустил к себе поближе немцев, которые хотели взять его в плен, требовали сдаться, подорвал себя окружавших его врагов гранатой. Там погибло семь немцев, тела которых мы сосчитали после боя. Такой же подвиг совершил Широчин. На второй день боя, не отходя от пулемета, погиб Григоренко. Не было у нас курсантов, которые боялись врага, что ни бой – то подвиг. Все сражались самоотверженно и мужественно. Немцы были опытные и сильные вояки, хорошо вооруженные, нахальные и наглые. Этим они четко спекулировали, шли на тебя так, как будто все могут. Не считались ни с кем, атаковали нахальнейшим образом. Кстати, из самоходных орудий, которые на нас наступали, нам ни одно не удалось подбить, я только видел, как они отступали дважды, когда наши орудия открывали огонь. А вот чтобы подбили, этого я не видел. Когда они подходили ближе, то курсанты начинали бросать бутылки с зажигательной смесью, и вражеские самоходки отступали.
Во время боев начались перебои с питанием. В первый день продовольствие должны были подвезти из училища на машине. Но автомобиль почему-то не доехал, а на второй день его не пустило оцепление, мол, там бои идут, не проехать. И только на третий день привезли нам питание. Хорошо помню, как в окопы принесли кашу в канистрах и водку. Многие, в том числе и я, спиртное еще даже и не пробовали.
Тем временем к Севастополю подошла Приморская армия, и в ночь на 4 ноября 1941-го года нам пришел приказ о том, чтобы отходить к городским оборонительным рубежам. Мы отошли вечером и в итоге закрепились на рубеже Мекензиевых гор, где размещались части морской пехоты. Там уже собрались внушительные силы. До 18 ноября 1941-го года мы там находились, после чего поступил приказ часть курсантов снять с позиций для продолжения учебы, в основном сняли раненых и контуженых, и один взвод здоровых ребят для сопровождения матчасти, в это число и я попал. Мы помогали проводить эвакуацию оборудования и материальных ценностей училища в Баку, где были сосредоточены многие военно-морские училища. Здесь долго не пробыли, передислоцировались в г. Ленкорань на границе с Ираном. Только 14 февраля 1942-го года по решению вышестоящего командования три курсантские роты, остававшиеся в Севастополе, были сняты с занимаемых позиций в районе Мекензиевых гор и направлены на Кавказ, в г. Ленкорань, для продолжения учебы.
В августе 1942-го года в связи с тяжелой обстановкой, сложившейся в районе г. Орджоникидзе, сводный отряд курсантов училища, участников обороны Севастополя, и курсантов уже Ленкоранского набора, влился в состав 34-й отдельной морской стрелковой бригады, куда вошли курсанты нескольких военно-морских училищ, в том числе и эвакуированных из Ленинграда. Я в это время продолжал учиться, нас осталось в одной роте всего 78 человек. Окончил училище в июле 1943-го года. Присвоили мне звание лейтенанта, и началось распределение выпускников по всем флотам. Я попал на Тихоокеанский флот, по прибытию начал служить в бухте Преображения Японского моря на 130-мм береговой батарее командиром огневого взвода. Мы находились на мысе Столбовой, охраняли пути к бухте Находка. В это время в 1944-м году вышел приказ Наркома Военно-морского флота СССР о том, чтобы срочно всех артиллеристов, имеющих опыт боевых действий, направить на курсы в Ленинград для подготовки офицеров для участия в приеме кораблей, которые по ленд-лизу должны были передать американцы. И вот мы прибыли на эти специальные курсы офицерского состава ВМФ, по окончании которых нам оформили документы для того, чтобы за границу ехать, но сначала надо было доехать до Владивостока, а поезд тогда из Москвы шел 14 суток, к счастью, на каждой станции всех кормили по талончикам. И только мы прибыли, выяснилось, что офицеров с кораблей сняли и послали в Америку, ведь корабли надо было принимать в срочном порядке. А нас вместо убывших назначили на корабли, и так я попал на крейсер «Калинин». 9 мая 1945-го года находился на крейсере, когда объявили о победе над Германией, все ощутили большую радость, там уже не до ужина было, друг друга обнимали и целовали, конец войне. Накануне войны с Японией, наш «Калинин» стоял в гарантийном ремонте на заводе № 202. Оперативные планы не предусматривали его боевое использование. Хотел бы отметить, что в целом война с Японией была не такая жестокая, как с немцами, хотя японцы тоже были упорными вояками, и сопротивлялись нашим войскам. После войны продолжил службу на крейсере «Калинин», был награжден альбомом как лучший командир батареи.
- Что было самым страшным на фронте?
- Что у нас нет ни танков, ни мощной артиллерии, а мы сидим в окопе с одной винтовкой. Даже автомат был только у одного командира роты. Ведь что такое винтовка, пока прицелишься, пока выстрелишь, пока передернешь затвор, целое дело. Мы были плохо вооружены по сравнению с наступающим врагом. Это сильно беспокоило.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
