Анисимов Владимир Тимофеевич

Я, Анисимов Владимир Тимофеевич, родился 4 августа 1922 года, в семье служащих, в Москве, в Глазовском переулке на Арбате. Это между Смоленской площадью и проспектом Калинина. Сейчас как он называется, я не знаю.

Отец мой стал сиротой, когда ему было десять месяцев. В это время на Волге бушевала холера. Повальный мор захватил и маленькое село Пичкассы Спасского уезда Казанской губернии. Соседи, обычные крестьяне, которые выжили в этой суровой стихии, приютили маленького Тимофея. Приемные родители воспитали его, дали образование. Отец долго не знал, что он приемыш. И я не знал, что мои дедушка и бабушка не родные. Только перед моим уходом в армию, мама рассказала мне нашу родословную.

Отец был способный юноша, окончил городское училище, получил диплом учителя-воспитателя, домашнего учителя математики и это во многом определило его жизнь. Восемнадцатилетний юноша стал воспитателем в Казанском приюте для малолетних сирот. Как он рассказывал, работа была интересная. Позже его перевели в Рукавишенский приют в Москву. Там ему приходилось заниматься с беспризорниками, почти его ровесниками. В кинокартине «Путевка в жизнь» показана жизнь беспризорников после революции, но он работал еще до Первой Мировой войны с такими же ребятами.

Когда началась война, он вольноопределяющимся ушел в армию. К 1916 году стало не хватать офицеров, и его послали в школу прапорщиков. Он ее окончил как раз к февральской революция.

В это время было революционное брожение, много партий возникло. Он примкнул к большевикам. Не вступил в партию, он был «сочувствующим». У советской власти не хватало военных кадров, и он возглавил отряд особого назначения в городе Москве, но недолго пробыл на этом посту. Надо было восстанавливать систему народного образования, вспомнили, что он учитель и назначили его заведующим Хамовническим отделом народного образования Москвы. В этой должности он проработал несколько лет. В 1923 году отца перевели заведующим уездного отдела народного образования в Волоколамске, потом он работал в профсоюзных органах года три. Потом его вызвали опять в Москву и определили в систему Госбанка. Он работал в этой системе до 1960 года.

Перед войной мы некоторое время жили в Киеве, отца туда направили заместителем управляющего областной кнторы Госбанка. В Киеве я окончил десять классов 40-й средней школы на бульваре Шевченко.

- Каково было Ваше отношение к Финской войне? Мы опрашивали ветеранов, их отношение странное: вроде как не с финнами воевали, а с белыми - с белофиннами.

В основном отношение было такое: раз воюем, значит, они наши враги. Но были и другие настроения. У меня лично сомнений не возникало. Я с товарищем пошел в военкомат проситься добровольцем на ту войну. Но нам не было даже семнадцати, и, конечно, нас не взяли. Сказали: «Ждите своей очереди». И я оказался лишь свидетелем событий.

- Как Вы попали в авиацию?

Я был комсомольцем, меня вызвали в райком комсомола и сказали:

- Товарищ Анисимов, Вы знаете, какая сейчас международная обстановка? Она очень напряженная, фашистская Германия, милитаристские настроения буржуазных стран… и т.д., и т.п.

Это сейчас говорят, что мы вроде ничего не знали. В то время, в 1940 году, мы прекрасно знали, кто наши враги...

Направили в военкомат. Короче, предложили поступать в училище. В ответ я сказал, что хотел бы в танковые войска. Дело в том, что мы только что посмотрели картину «Трактористы», в которой снимались такие мастера кино как Андреев, Крючков, Олейников и другие. И мне захотелось стать танкистом. Но военком строго сказал:

- Вы же комсомолец! Вы должны быть дисциплинированным!

Ну, я ответил:

- Хорошо! Есть!

Сразу после окончания школы в августе 1940 года я по комсомольской путевке поехал в город Харьков, в авиационное училище стрелков-бомбардиров.

Как раз перед этим появился приказ наркома обороны Тимошенко, который гласил, что всех выпускников авиационных училищ, независимо от специальности оставлять в армии после окончания училища на четыре года…

- Знаменитый приказ: перевод на казарменное положение, и выпускать не лейтенантами, а сержантами…

Там много чего было… Как говорится: "серпом по некоторому месту"… Мы, конечно, были разочарованы, ну а что делать. А тут и война началась.

- Ветераны нам рассказывали, что при приеме в училище, в штурманы отбирали самых образованных, кто лучше сдал экзамены по математике, по русскому…

У меня иначе было: я сразу был направлен в штурманское училище.

- Мы слышали от штурмана Героя Советского Союза Евдокимова, что они подтрунивали над летчиками: «Кто такой летчик? Летчик - это извозчик, который возит штурмана на работу»…

Шутки такие и у нас были. Еще мы летчикам говорили: «Ничего, что Вы черной кости, зато мы голубой крови»...

- Много ли человек отсеяла мандатная комиссия?

И медицинская, и мандатная комиссия были уже в училище. Отсеивали обе, но немного. Все же в военкомате предварительный отбор был, совсем негодных еще там забраковали.

Мы сильно волновались. Хотели попасть в авиацию. Раз уж приехали, то неудобно будет обратно возвращаться ни с чем. И я волновался, у меня даже поднялся пульс. Врач посмотрел:

- А что у Вас такой пульс учащенный?

Я говорю:

- Наверное, я волнуюсь.

Он так добродушно посмеялся, и дал добро…

В августе 1940 года нас зачислили в училище, но до 1 декабря дали отпуск. Посачковали дома, распрощались с родными и вернулись в Харьков. И тут вдруг обнаружили, что в нашем отделении одного нет. Из Вологодской области было три человека, приехало только два (одного до сих пор помню - Сосинов Миша), а третьего потеряли. Начали выяснять, в чем дело. Оказывается, его в Москве за то, что он нецензурно выругался в трамвае, посадили в тюрьму на год. Выпустили только в июле 1941 года, когда уже началась война. Видимо, преступление списали, но в училище не приняли, отправили его в роту охраны...

Хочу вам один эпизод рассказать. Сразу после зачисления в училище мы пришли в учебно-летный отдел. Я открыл ящик, смотрю, а там нарисован мужской член… Раскрашенный, со всеми подробностями. И подпись: «Снят с вооружения на четыре года»… Чисто армейская шутка. Ну, хохотали мы… Но откуда нам было знать, что как там было написано, так и получится…

Выдали нам сапоги, шинель солдатскую и буденовку. Вот на фотографии курсанты Харьковского военно-авиационного училища. Мы страшно гордились петлицами с крылышками…

Муштровали нас здорово. Дисциплину требовали.

- По Вашему мнению, эта муштра нужна была?

Наверно, нужна. Она подтягивала… И мы чувствовали это. Но муштра есть муштра, со всеми вытекающими…

21 января 1941 года, в день смерти Владимира Ильича Ленина нас привели к присяге, и мы стали полноправными бойцами. В этот же день нам воткнули под лопатку по огромному шприцу - прививки от всяких болезней: от столбняка, от брюшного тифа, и еще от чего-то. Больно было и вот такие шишки на спине выскочили, два дня все лежали.

В это же время нам ввели новый режим питания: один день в неделю «сухой» - все только из концентратов. Утром - несладкий чай, сухая гречневая каша, кусок черного хлеба. В обед - суп из концентратов, и на ужин - концентрат. Вообще питания не хватало, есть хотелось, и мы в военторг бегали.

- А сколько Вы получали курсантом?

Точно не помню, восемь рублей пятьдесят копеек, что-то около этого. В военторге мы колбаски покупали, булочки… А папиросы нам выдавали. Я уже не помню какие. А во время войны нам выдавали табак или махорку. Помню такой случай, оин ра на пачке обнаружили надпись: «Смерть немецким оккупантам». Пачка большая - мы обрадовались. Пошли в туалет курить. Первый, кто закурил, вдохнул, не смог выдохнуть. У него спазмы получились. Побледнел и упал. Мы его стали откачивать. Откачали… Такой ядреный табачище был!

«Курс молодого бойца» параллельно проходил с занятиями в учебно-летном отделе. Нас стали учить навигации стрельбе из пулемета, штурманскому делу и бомбардировочному, тактике и аэрофоторазведке, и другой военной науке.

- Была ли подготовка достаточна?

Мне сказать трудно, была ли она достаточной. Была программа, в училище специально разработанная…

- Читая документы времен войны, часто натыкаешься на одно и то же: штурмана «блудят», летят непонятно куда, группы рассеиваются. Штурмана полков не знают своих обязанностей. В чем дело? В первоначальной подготовке или это специфика боевой обстановки?

Я думаю, что огрехи первоначальной подготовки были. Но и техника была не совершенная. У нас не только радиолокаторов не было в то время, но даже радиополукомпаса в училище не было. Мы как учились: «тик-тик, так-так» - азбуке Морзе. Но на фронте штурмана были очень опытные, а за подготовкой следил штурман полка Гвардии майор Труновский. Вот в училище был случай - там на ТБ-3 вокруг Харькова часа два летал инструктор, пока ориентировку не восстановил.

- А на какой технике в училище Вы начали…

Мы начали с «Р-5» и «Р-Z», но они ничем, с точки зрения штурмана, друг от друга не отличаются. Летчик впереди сидит, курсант сзади. Самолетного переговорного устройства на этих самолетах не было, переговаривались по трубе. Вот такая была техника.

Потом немножко полетали на «Р-10» - это моноплан Харьковского производства, чем-то на «Су-2» похож… Стеклянный фонарь. Мы садились в него уже с почтением… Даже на «ТБ-3» немножечко мне довелось полетать, групповой полет на связь и на штурманскую подготовку.

Недостатки программы обучения видимо были. А инструктора у нас хорошие были, умели преподавать. У них был талант преподавать. Я с удовольствием вспоминаю старшего лейтенанта Могутова, который штурманскую подготовку преподавал. Старшего лейтенанта Примака, который вел тактику. Это был интереснейший человек. Вот он объясняет с украинским акцентом:

- Вот вы летите на задание, и вдруг видите, летят чотыре фриця, и все воны мошенники с большой дороги…

- Именно так говорил: «фрицы летят»?

Да, «чотыре фриця» и «мошенники». С ним не скучно было…

А Могутов так объяснял, что такое общая и детальная ориентировка.

- Вы входите в городской сад, и начинаете выискивать даму. Это, - общая ориентировка. И вдруг видите, идут хорошенькие девицы. Начинаете, к ним приглядываться. Это уже детальная...

- Как Вы узнали о войне?

Был хороший июньский день. Не было никакой тревоги. Из репродукторов в 12 часов дня мы узнали о том, что началась война. Как «снег на голову».

Недалеко, километрах в пяти от нас находился Харьковский тракторный завод. Через несколько дней его уже стали бомбить. А мы прятались в кукурузе.

- И Вы лично наблюдали, как бомбили?

Видел. Это были не массированные налеты, а небольшие группы, по численности в пределах эскадрильи.

Училища немцы не бомбили. Мы продолжали летать. В это время как раз первые парашютные прыжки совершили.

- Когда Вы начали летать?

Как только приняли присягу. Первый полет ознакомительный был, в конце января. На «Р-5» кабина открытая, только козырек... Поэтому выдали маску меховую для того, чтобы не было обморожения.

Когда взлетели, мне стало страшно. Я ведь никогда не летал! И хотя я был пристегнут ремнями, думал: «Вот, сейчас он перевернется и я выпаду». И, наверное, минут десять я по сути дела не видел ничего, а только боялся упасть. Потом освоился…

С маршрутом я предварительно ознакомился. У нас планшет был, карта. Летчик говорит:

- Вот здесь идем - Изюм, там станция… А вот Староверовка. Сейчас мы поворачиваем. Запомнил?

Я говорю:

- Запомнил: самые высокие деревья в Староверовке…

По треугольнику мы совершили первый вылет.

Я бы не сказал, что часто летали. В неделю - раз, наверное. Полеты были одиночные.

- Сколько часов Вы налетали до войны?

Каждый полет у нас был минут тридцать, в среднем. Летали мы и на бомбометание. Цели бомбили цементными бомбами. На связь летали на «ТБ-3»… Всего, наверное, получилось часов двадцать, двадцать пять, не меньше.

Я помню прилет Василия Сталина к нам в училище. Он тогда был инспектором, старшим лейтенантом. Это было перед 1 мая 1941 года. Мы убирали территорию, и тут появился начальник штаба училища полковник Лышенко. Ходит, ждет чего-то… Кто-то потихонечку сказал, что прилетает сын Сталина.

Он прилетел на «И-16». Сел на борт самолета и закуривает. Я подумал: «Нарушение дисциплины - курит на борту. Что же это такое? Неужели все летчики так делают? Нас, курсантов дрессируют, а летчики…».

Начальник штаба засеменил к самолету. И говорит:

- Кто Вам разрешил курить на борту самолета?

А тот в ответ пренебрежительно:

- Товарищ полковник, а начальник училища где?

Начальник штаба смекнул, что это и есть тот человек, которого ждут:

- Начальник училища ждет Вас!

И они пошли к начальнику училища полковнику Белоконю. Эту сцену я на всю жизнь запомнил…

В июне, сразу после начала войны, меня назначили командиром отделения. С моим предшественником Апальковым непонятное случилось - он исчез. Пропал, и все… Меня назначили командиром отделения. Я в этой должности, в звании младший сержант, находился до конца учебы. Летное курсантское отделение - двадцать пять человек. Все штурмана…

Эвакуация была неожиданной. В августе 1941 года нам объявили:

- Готовьтесь, нас будут отправлять в Сибирь.

Всем, у кого обувь сносилась, выдали ботинки с обмотками, хотя до этого носили сапоги. Курсанты роптали, но, естественно, только между собой.

- Интересный момент: морские летчики носили ботинки и страшно оскорблялись, когда их переобували в сапоги.

Так у них клеши были. А попробуй в галифе в ботинках ходить!

Эвакуация проходила организованно. По отделениям. У каждого мешок - знаменитый «Сидор». Выдали сухой паек: несколько банок сгущенного молока, хлеб, масло, колбасу, и отвезли на вокзал. Посадили в пассажирский поезд. Вагоны плацкартные, у каждого своя полка была. Уже в поезде нам сказали, что едем в Красноярск…

- А технику перегоняли или отдали в летные части?

Во всяком случае, все инструктора с нами поехали. Мы ехали недолго, дней пять. Поезд шел очень хорошо, по северной ветке: через Вологду, Пермь, Свердловск, Омск… Прибыли на место, на окраину Красноярска, километрах в пяти. На другом берегу Енисея были какие-то промышленные предприятия. Начали с того, что помылись в бане. Показали нам нашу казарму. Там уже были подготовлены и заправлены и койки…

- С началом войны у Вас было удивление, что страна оказалась к ней не готова, не появилось упаднического настроения?

У нас было настроение страшной обиды на то, что мы, как нам тогда казалось, не успеем на войну. И недоумение, почему, несмотря на то, что мы песни пели: «Если завтра война, если завтра в поход…», наши войска все уходят и уходят. Такая страшная обида, раздраженность была. Хотелось быстрее попасть на фронт, чтобы ситуацию изменить - казалось, что только нас там для последнего усилия не хватает…

- Каково Ваше личное отношение в тот момент к партии и правительству?

Мы были молодые и верили в то, что партия и правительство делает все, чтобы мы жили хорошо. Мы были патриотами.

- А сейчас Ваше мнение?

Немножечко двоякое... Там были разные люди. Но в целом, я и сейчас с уважением отношусь…

- Когда появились летчики-инструкторы с боевым стажем?

Вначале их не было. В 1943 году несколько фронтовых летчиков прибыло, но не в наш отряд.

- Интенсивность полетов, примерно раз в неделю, сохранилась? Бензина хватало?

По-моему, немножко пореже. А бензина хватало…

- Трудности в ориентировке были, ведь вокруг тайга?

Там не только тайга. И курсанты, во всяком случае, во время полетов по маршруту, не блудили. Возможно, свою роль сыграло то, что маршруты были стандартные.

- Какой общий налет у Вас был в училище?

Думаю, что где-то больше сотни часов.

- Ваше мнение, с нынешней точки зрения, этого было достаточно?

Мало. Прежде всего, нужно было больше учиться бомбометанию. Была только отечественная техника и только старая: «Р-5», «Р-Z», «СБ». Даже на «ДБ-3ф» немножко полетали. Новой техники не было.

- Какой самолет понравился Вам, как штурману, больше других?

«СБ». Нос большой, просторно сидишь, все видно... А «ДБ-3» машина тяжеловатая и тесноватая.

- В «ДБ-3» была особенность: у штурмана были откидные педали, ручка для управления самолетом и он мог в случае необходимости подменить пилота. А на «Пе-2», чтобы подменить пилота, штурману надо было сесть на его место.

Да. И в нашем полку несколько таких случаев было. По-моему, чем больше знать и уметь, тем лучше. Мало ли что в воздухе случится?

- А Вы сами управляли самолетом?

Только «По-2». Но в училище пилотировать нас не учили.

- Когда Вы закончили училище?

В октябре 1943 года нас выпускали младшими лейтенантами. Я направление получил в запасной полк, находившийся в Казани. Номер полка выскочил из головы. По-моему, ЗАП-3, но черт его знает. У меня в биографии написано. Добирался туда на пассажирском поезде очень быстро. Получил проездные документы, доехал до Свердловска, пересел, и доехал до Казани.

- Чем Вы занимались в ЗАПе?

Формально там формировали экипажи. На фронт приехали уже экипажем. Вот, скажем, летчик - Родин, штурман - Пашка Горынин, стрелка-радиста фамилию забыл. И я в этой группе оказался, как говорят, «до кучи»…

Подготовка была очень небольшая. По сути, в ЗАПе мы ничем не занимались. В карты играли… Я так и не понял, почему я там аж до января проболтался.

- За Вами «покупатели» приехали, или Вас направили в конкретный полк?

Поехали по направлению. Нашу группу, человек восемь или девять, отправили в Череповец. Ехали, конечно, с приключениями, потому что с каждым что-нибудь случилось… Доехали до Канаша, и я отстал от поезда. Меня ребята попросили сбегать за чечевичной похлебкой. Я взял пару котелков и пошел. А пока стоял в очереди, поезд ушел.

Я к коменданту. Там сидит старшина с усами, лет уже, наверное, под пятьдесят. Я ему сказал, что отстал от поезда, что у меня на руках лишь расчетная книжка, а остальные документы находятся у старшего группы. Попросил помочь.

- Знаешь, сынок, иди на третий этаж на вокзал, сиди там и никому на глаза не показывайся, а то в штрафной батальон за дезертирство попадешь. Поезд - завтра утром.

Прямо сказал. Я его совету последовал… Но просидел, к счастью, только до вечера, потому что дали дополнительный поезд и я поехал. Добрался до Москвы, пожил в студенческом общежитии у одноклассницы, поступившей на факультет иностранных языков Московского университета, под столом ночевал. Девчонок в комнате четыре было, и они меня подкармливали, делясь своим студенческим пайком.

Потом встретился со своими, и поехали мы, опять-таки с приключениями, до Череповца, там переночевали. На следующий день нас направили в Ленинград.

- По "Дороге жизни" добирались, или по новому железнодорожному пути?

По новому пути. Ночь ехали, утром приехали на Финляндский вокзал.

- Вас не обстреливали по дороге?

Нет. Это было 26 или 27 января. Как раз в это время гремели залпы салюта по снятию блокады…

Приехали и пошли на Дворцовую площадь, в штаб 13-й воздушной армии. Доложили о прибытии. Старенький майор начал с нами разбираться. Летчика Колю Новикова направил в 58-й полк, меня и других штурманов - в 34-й гвардейский к Колокольцеву…

Мы получили документы и опять - на Финляндский вокзал. Сели на поезд… Он такой старенький оказался, такой дребезжащий, едва не рассыпался…

Наш полк стоял около Всеволожска, на аэродроме Углово. Приехали в часть, зашли в штаб. Начальник строевого отдела, капитан, его звали Александр Сергеевич, а фамилию я забыл, распределил нас по эскадрильям. Я попал к майору Ивану Сиренко, который впоследствии стал Героем Советского Союза.

- Вы попали в гвардейский полк. А когда Вы сами стали гвардейцем?

Не сразу гвардейцем стал, надо было полетать. До гвардии я сделал с десяток вылетов.

- В чей экипаж Вас зачислили, не помните?

Попал я к Косте Тюряеву, и два первых боевых полета сделал сразу по прибытию, но в качестве стрелка-радиста.

- Это же расточительно, штурмана, на обучение которого потрачены деньги и время, посылать стрелком-радистом?

Дело в том, что в это время не хватало именно стрелков-радистов. Кто погиб, кто был ранен, другой заболел. А нужно было летать в южную часть Гатчинского района, в Сиверскую и в Вырицу. Нам так и сказали:

- Зачем нам штурмана? Лучше б стрелков прислали…

- Это добровольное желание было - стрелком летать?

Добровольно-принудительное, так как было вызвано и необходимостью. Нам, конечно, было обидно. Но с другой стороны, мы же уже воюем…

Погода тогда была исключительно скверная. Облачность порядка семьсот, шестьсот метров… Командир эскадрильи, майор Серенко так объяснил нам:

- Ну, орлы-соколы, мы получили срочное задание. Немцы думают, раз погоды нет, то мы не будем летать, и будут беспечны, потеряют бдительность. А мы их и накроем.

И мы их накрыли по дороге между Вырицей и Сиверской…

А через несколько дней меня перевели в экипаж Дмитрия Куликова и отправили за новыми самолетами в Казань, парашюты взяли с собой. Поехало, по-моему, четыре экипажа. В каждом штурман, пилот, радист и еще техник.

А штурман Александр Фадеев так и погиб стрелком-радистом… У него прозвище было Афоня еще, но он обижался, и просил называть Сашей.

- Какое у Вас было вооружение, когда Вы стрелком-радистом летали?

У меня сбоку был ШКАС, и пулемет Березина в люке. А у штурмана пулемет Березина на турели.

- Мы сталкивались с описаниями случаев, когда стрелок-радист стрелял по атакующему истребителю прямо через шайбу и при этом повреждал ее. Это реально?

У нас таких случаев не было. Но в горячке боя такое могло и быть.

- Где и на какой матчасти Вы получили стрелковую подготовку?

В училище стреляли из пулемета ШКАС по конусам. Это очень скорострельный пулемет, чуть нажмешь, и сразу - почти вся лента. И у него рассеивание большое.

А с УБ познакомился уже в полку. В свободное время, когда были перерывы в операциях, начальник воздушно-стрелковой службы и техник эскадрильи по вооружению Кубрак проводили с нами занятия по разборке и сборке пулемета. Они серьезно к этим занятиям относились, а мы инод отлынивали… Легкомысленный народ мы были…

- Когда Вы перегнали самолет с завода, то на нем начали летать на задания?

Его отобрали. Я четыре раза перегонял самолеты. Несколько дней в полку побудешь и опять - на завод. Наконец, уже в мае месяце нас привлекли к боевой работе, самолет дали, но старый. Мы же молодые были, неопытные, и летчик, и штурман - младшие лейтенанты…

Распоряжался самолетами командир эскадрильи или заместитель командира полка по летной части. А может быть и сам командир полка, я точно не знаю.

- О Колокольцеве мы слышали двоякое мнение. С одной стороны - высококлассный летчик. Штурмана его любили: четко курс выдерживал… Но с другой стороны говорят, что летал он мало.

Колокольцева я хорошо знал. Мы, естественно, не дружили, когда он был командиром полка, подполковником, а я - рядовым штурманом. Я с ним тогда всего раза три разговаривал… Мы после войны подружились. Он стал председателем совета ветеранов дивизии, а я - секретарем. У меня много его писем сохранилось, лежат до сих пор. Я и на семидесятилетии был у него в гостях, и на его похоронах. Летчик он был хороший. Он еще и на Халхин-Голе воевал. Это был очень эрудированный человек. Внешне он казался педантом, но таким не был. Он тогда всегда немножко исподлобья смотрел на людей… И страх появлялся. Да-да, страх… Его боялись.

А летал он хорошо, и не мало. И как раз 26 июля, вот когда меня сбили, он лично вел полк. Тогда полетели два полка: 58-й и 34-й. Пятьдесят четыре самолета вылетало...

- Нам часто доводилось слышать, что командование полков мало летало. Ну, а про замполитов, я вообще молчу.

Командир полка мог вылетать только по указанию или с разрешения комдива. Замполиты, по-моему, не летали. У нас замполитом был одно время майор Иван Сиренко, и он при этом летал. Его сбили в январе 1944 над Чудским озером. Чудом остался жив. Стрелок-радист притащил его раненного на парашюте. Потом у него был перерыв в полетах. Вернулся к полетам, получил звание Героя Советского Союза. После него комэском стал Гвардии майор Перлик.

Комиссаром был и майор Бурашников, который погиб, и здесь, в Сиверской, похоронен. Он был летчиком и заместителем командира полка у Колокольцева. И разбился здесь, при посадке на аэродром. (По данным ОБД "Мемориал" Майор Бурашников Иван Порфирьевич и капитан Мошков Алексей Николаевич погибли в авиакатастрофе при перегоне самолета в Сиверскую 14.02.1944 года в условиях резкого изменения погоды. Похоронены на кладбище д. Козино Сиверский р-н) В справке ошибка. Я его лично хоронил в деревне Межно на сельском кладбище. В.Т.А.

- У многих ветеранов мнение о замполитах нелестное…

Я вам скажу, почему о них не благоприятные отзывы. Во-первых, о тех замполитах, которые не летали. А у летчиков к тем, кто не летает, снисходительное, немножко пренебрежительное отношение.

Во-вторых, приведу характерный пример. Стоим мы со штурманом звена Колей Савиным рядышком, а это был очень суеверный человек, в приметы всякие верил и ордена с внутренней стороны гимнастерки прикреплял и носил. Как только вынесут полковое знамя, он говорит:

- Тьфу, твою мать, опять хоругвю понесли. Опять кого-нибудь собьют.

- Этот пример к замполитам какое отношение имеет?

Они специфики нашей работы не понимали. Замполиты командовали, речи произносили, мораль читали - вроде как им виднее… А мы вынуждены были это терпеливо слушать…

А ведь кроме комиссаров, были еще парторг, комсорг. Если бы был только один, а то трое их было. Перебор. К комсоргу полка отношение было просто пренебрежительное. На него смотрели как на мальчика на побегушках.

- А можно было без них обойтись?

Наверное, можно было. А их воспитательные функции передать командирам.

Но с другой стороны, они информировали нас, рассказывали о вестях с фронта и т. д. Самодеятельностью занимались - это их обязанность была. У нас, правда, еще и начальник клуба был вдобавок…

- И все же, сейчас с высоты прожитых лет: комиссары нужны были или можно было обойтись без них?

Я еще уточнил бы, на каком этапе. Я думаю, что вначале они сыграли очень важную роль. А под конец войны, когда все устроилось, они изжили сами себя. Ну, во всяком случае, их роль значительно снизилась.

- Ваше мнение: от кого в первую очередь зависит обстановка в полку?

Конечно, от командира. У нас он грозный был мужик, ух какой серьезный. Он только исподлобья посмотрит и не только рядового, но и командира эскадрильи в дрожь кидало. Летчики боевые его уважали просто и боялись.

- Бывали ли в полку во время войны случаи нервных срывов?

Я что-то не помню такого.

- После замполитов мы обычно переходим к разговору об особистах...

Уж мне-то пришлось с ними встречаться, потому что я побывал в плену.

Произошло это так. 26 июля 1944 года мы бомбили в Эстонии железнодорожную станцию Тапа. Все пятьдесят четыре самолета отбомбились хорошо. Бомбили по ведущему. На обратном пути летели большим клином. Наше звено было самое крайнее. «Фокке-Вульфы» нас перехватили.

Как только наша машина стала гореть, летчик бросил самолет и экипаж и выпрыгнул. Струсил и бросил, а я еще отстреливался. Вижу: трассы по нам летят, по-моему, четыре и я тоже в ответ стреляю.

А стрелок-радист у меня был, можно сказать, еще птенец - Женя Нестеров. Он буквально накануне окончил авиашколу в звании младшего лейтенанта. Его к нам назначили начальником связи эскадрильи. Он всего несколько дней в полку пробыл. С нашим экипажем его послали на первый боевой вылет. Погиб он, видимо. Голоса его не было слышно, а я ему кричал. Летчика я в плену встретил, а стрелок так и пропал…

Рядом идущий самолет тоже загорелся и второй… Все звено наше сбили - три самолета.

Думаю: «Как мне выбраться-то? Если сейчас дерну за кольцо, то зацеплюсь за что-нибудь: или за пулемет, или за кресло…» Какая сила меня оттуда вытянула, я не знаю. И я повис…

Высота была около четырех тысяч метров. Подо мной какая-то железнодорожная станция, думаю: «Как бы туда не попасть? Там же немцы». К счастью, опустился где-то метрах в четырехстах. Бросил парашют и бегом в лес. Бежал, бежал по дремучему лесу, остановился отдышаться, прислушался, никто за мной не гонится…

На четвертые сутки на хутор забрел. Хозяева перепугались страшно. А у меня вид был такой затрапезный, грязный весь… Дали мне бутылку молока, кусок хлеба и масла. Потом еще долго шел по эстонской территории, избегал в населенных пунктах появляться. Шел так, чтобы не попасть немцам на глаза. Без еды и почти без воды. Потому что из болота пить невозможно, а речушки попадались редко. На одиннадцатые сутки стал переходить ночью линию фронта и меня немцы подстрелили по бедрам. Я упал…

В немецком госпитале мне перевязали ноги, и двое суток меня возили по Эстонии, привозили и на станцию Тапа, которую мы бомбили, хотели уточнить, кто меня сбил, зенитка или истребитель, вроде как трофей делили. Я их запутал, сказал, что меня сначала зенитки подстрелили, а потом истребители добили…

Потом меня отправили в концлагерь под Ригу. Там было много раненых летчиков… Немцы меня несколько раз допрашивали. Оказалось, что каким-то образом они обо мне многое знали…

- В немецком плену кто-нибудь «скурвился» - предатели были?

Среди пленных таких не было. Дважды приходили к нам власовцы с надписью на рукаве «РОА» - «русская освободительная армия», предлагали перейти на их сторону… Вербовали, но никто не дал согласия. Они вербовали как-то странно, без энтузиазма, и к нашему отказу относились подозрительно спокойно. Произошел интересный случай. Рядом со мной, через две кровати, лежал летчик-мйр. Лежал неподвижно. Потом оказалось, он симулировал. Когда его сбили, он, вроде как, получил очень сильную травму. Немецкий врач его осматривал… Днем этот майор не подавал признаков жизни, а ночью я услышал как он с моим соседом шушукается. И вдруг этот майор исчез. Как, куда делся? Я связываю это с тем, что накануне приходили из «РОА» и, наверное, помогли ему бежать. Потому, что сразу же немцы с собаками пришли… Начали искать, расспрашивать…

- Вы не можете кого-нибудь вспомнить с кем Вы в плену были?

Помню хорошо:

Володя Дорофеев - на «Ла-5» летал. (Дорофеев Владимир Спиридонович, мл. лейтенант 63 ГвИАП. Попал в плен 05.04.44. После проверки 03.03.1945 вернулся в часть. И.Ж.)

Петька Ионов тоже истребитель, летал на «Яках». Его портрет я видел в газете «Сталинский Сокол» за 47 или 48 год. (Версия: возможно это Ионов Петр Васильевич, ст. Лейтенант 296 ИАП. 17.02.1942 не вернулся с боевого задания, либо Ионов Петр Петрович мл.лейтенант 927 ИАП, не вернулся из боевого задания из

района Валга (Латвия) 5.9.1944(Более вероятно.))

У них были лица обожженные. Потом я с ними вместе проходил проверку в Подольском лагере. Петька родом из Москвы, жил рядом с Новодевичьим монастырем…

Коротко про те несколько месяцев плена рассказать не получится. Но вопрос был об особистах…

Когда наши к Риге подходили, нас немцы бросили. Я к тому времени уже ковылял с палочкой и ушел на встречу к нашим.

Когда к нашим вышли, меня направили в 101-й ХППГ. (хирургический передвижной полевой госпиталь). Там посмотрели, перевязали… Уже там впервые меня особист пригласил к себе. Подробно расспрашивал: каким образом, где и как, и так далее. Я ему все рассказал, потом второй раз, третий. Раза четыре я у него побывал. Потом он младшему лейтенанту из пехоты приказал:

- Возьмите младшего лейтенанта Анисимова с собой, пусть вместе с вами строит дорогу.

И я с ними поехал. Они должны были гать замостить из бревен. Несколько дней я там пробыл. Но на работы не посылали - толку от меня тогда еще мало было, еле ходил. Я еду готовил.

Потом меня отправили на сборный пункт. Собралась большая группа бывших пленных, нас довели до железнодорожной станции и отправили в Москву, поместили в Подольский лагерь. Это было в октябре 1944 года.

- Сколько времени заняла проверка в Подольском лагере?

Больше месяца.

Там была обстановка очень простая. Конечно, были и часовые, и колючая проволока, и все такое…

- А какие-нибудь несанкционированные воздействия, пытки?

Какие пытки… Это все россказни… Обычное казарменное положение.

Там и самодеятельность была. Там я впервые услышал такие песни как «Застольную Волховского фронта». «В лесу прифронтовом». Парень один, Валька, хорошо пел… «Застольная» мне врезалась в память…

Вот одежда у нас была не солдатская, а самая разнообразная. На мне был комбинезон и фуфайка, которую мне перед самым вылетом техник дал:

- Ты на высоте промерзнешь в хлопчатобумажном комбинезончике. Возьми-ка мою фуфайку.

Так я в его фуфайке и провел всю, так сказать, лагерную жизнь.

В лагере не только мужики, там и женщины были. С одной я подружился. Я простудился, сильно кашлял, а она где-то таблетки «Кодеин» достала и вылечила меня от этого кашля.

Вызывали на собеседование несколько раз. Пожилой майор меня расспрашивал о людях, с которыми я у немцев в плену встречался. Какой врач мне операцию делал? Были ли предатели? Все что знал, я рассказывал. А сразу же после Нового Года он вызвал меня и сказал:

- Товарищ Анисимов…

1-й ряд штурман полка Труновский, КАП Колокольцев, КАЭ-1 ГСС Глинский. 2-й ряд КАЭ-2 Перлик, инженер полка Тельнов, НШ АП Суслин, КАЭ-4 ГСС Золин (Лишен звания в августе 45 года за уголовное преступление).

- А до этого обращался «гражданин»?

Нет, все время называл «младший лейтенант» или «товарищ».

- …Спецпроверку Вы прошли и направляетесь в действующую армию. Но сначала в Люберцы, - на сборный пункт, там Вас экипируют, выдадут документы, а пока вот - только справочка. Вы там ее предъявите.

Пожал руку, распростился. В Люберцах нас помыли в бане, выдали обмундирование хорошего английского сукна, брюки и гимнастерку, и шинель, и шапку зимнюю.

Уже на другой день я пришел в штаб ВВС Московского военного округа. Там женщина сидела, майор, лет, наверное, сорока. Я доложил:

- Гвардии младший лейтенант Анисимов явился.

Она посмотрела мои документы:

- Отправляю тебя в разведывательный полк. Здесь в Московском военном округе.

Я говорю:

- Товарищ майор, раз такая со мной случилась история, мне нужно, так сказать, оправдаться, реабилитировать себя в глазах боевых товарищей. Я очень прошу, направьте меня в Ленинградский округ.

- Но Ваша дивизия находится уже где-то в Прибалтике. Ну, ладно…

И направила меня в Ленинград. Я прихожу в штаб и попадаю опять к тому майору, который меня год назад в полк определил. Он говорит:

- Голубчик, Ваш Колокольцев сейчас в Каунасе. Может быть, здесь где-нибудь я тебя определю.

Я опять просить начал…

Он посмотрел на меня, на документы мои, вызвал своего писаря:

- Выпиши ему документы проездные, пускай через Москву едет туда.

Приехал я в свою часть 21 января 1945 года. Это день памяти Ленина был. В части началось торжественное траурное собрание. Я заглянул в дверь, замполит выступает и мне неудобно заходить. Когда он кончил и сел, я потихоньку вошел, высматривая моих ребят. Я им писал из спецпроверки, где я нахожусь. И тут:

- Володька! Ура!

Какой тут траур по Ленину… Усадили за стол… Как мне дали кружку спирта - помню, а как я его выпил - не помню и как я дошел до кровати - не помню.

На другой день приглашает меня наш полковой особист - старший лейтенант Синельщиков. Обстановка такая: темная комната (а день был светлый), занавески, лампа направлена на меня так, что я его не вижу. И начал меня допрашивать с пристрастием. Получалось, что я чуть ли не виноват в том, что не погиб… Я ему все рассказываю. А он ко мне с недоверием каким-то. Позвал доктора, приказал осмотреть мои пулевые ранения. Доктор снимает с меня штаны и говорит:

- Так, сзади стреляли… Все правильно.

Я спрашиваю:

- Что правильно?

Я действительно не знал, что значит «правильно». А ведь я как раз повернулся, когда в меня стреляли…

Особист, наверно, запросы относительно меня сделал. А я тут же заболел очень сильно. Думали, что у меня тиф, поместили в тифозный госпиталь. Оказалось, что не тиф, а очень сильная простуда и нервный срыв. Недели полторы пролежал в этом госпитале. Вернулся в полк. И тут, наконец, меня зачислили в экипаж летчика Зенкина Васи. И мы с ним начали летать.

- А нужны ли они были полковые особисты? Вот Вас уже проверили получше, чем он мог?

Ни к чему они были в полках. Мы ведь все прошли через мандатную комиссию, закончили училище. Может быть эта должность и нужна была повыше, для того что бы бороться со шпионами. Но в нашем полку, ну какие шпионы могли быть?

Ну, был один самострел у нас и то по неосторожности. Механик, в ногу себе выстрелил, когда чистил пистолет. Ну, его и потаскали… А так - столько здоровых мужиков всю войну ни черта не делало…

- А охраной аэродрома кто занимался? Может быть этим особисты занимались?

Охраной аэродрома занимались мы сами, наши девчонки нас охраняли, тулуп накинут на себя, винтовку в руки и…

- Скажите про Ваше отношение к девчонкам, которые служили в полку?

У нас были платонические отношения. У нас к девчонкам относились, по-братски, как говорится.

- Когда у Вас был первый вылет после плена?

Первый вылетбл в марте на бомбардировку позиций перед Кенигсбергом. Потом летали на Пиллау…

- Вас в полку не было полгода. За это время молодежи много в полк пришло?

Август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь и январь… - ровно полгода. Я бы не сказал, что очень много. В это время потери были небольшие. И когда воевали на Карельском перешейке, потери тоже были небольшие. Вот в Прибалтике потери были заметные. Там посерьезней - немцы стали воевать против нас. И потом в Восточной Пруссии потери были небольшие.

- У них мало было зенитных средств? Чем объясняются небольшие потери?

Зенитных средств у них было очень много. Они обороняли Кенигсберг здорово.

Но, во-первых, зима довольно-таки облачная была, и летных дней было мало. Во-вторых, у немцев стало хуже с истребительной авиацией. Нас редко встречали немецкие истребители. Потери над Пиллау были в основном от зенитного огня. Кстати, тогда осколком очень тяжело ранило летчика Шишова, и штурман взял штурвал, привел самолет и посадил самолет.

- Получается, что основные потери были все-таки от истребителей?

Да, от истребителей. В особенности зимой 1944 года, когда летали на Эстонию, на аэродром Тарту. Мы шутили тогда: «в Тартарары». ( Тарту - Тартарары). Летали туда с неуверенностью, что вернемся.

- Вернемся к вылету, в котором Вас сбили. Тогда прикрытие истребительное было?

Было. Я сейчас не помню, кто прикрывал. На Лавочкиных, по-моему, не то 27-й полк, не то 25-й полк.

- Особенностей окраски тех немецких истребителей не помните?

Деталей я не помню, но помню, что они были серого цвета.

- В том вылете, сколько всего наших самолетов было сбито?

У нас - три самолета и в 58-м полку - шесть самолетов.

- А разбор этого полета проводился с истребителями?

Как я мог быть в курсе, я же сам не вернулся… А потом прошло больше полугода… Но если вы хотите узнать подробнее об этом вылете, то почитайте книгу «Старорусцы».

- Разборки с истребителями на вашей памяти бывали?

Я думаю что были… Но мы с истребителями на земле не встречались, поскольку стояли на разных аэродромах. И разборки если и были, то на высшем уровне. Но претензий было достаточно.

- Вы слышали, что истребителей наказывали за потери?

Слышали. До нас доводили очень строгие приказы. Снимали с должностей, понижали в звании.

- А в штрафбат отправляли? Расстреливали?

Я про такое не слышал.

- Нам ветеран-истребитель говорил, что им легче было прикрывать именно женский бомбардировочный полк. И объяснял:

- Они шли плотной группой, отбомбились, развернулись, ведущая скорость придержала, компактно собрались и пошли домой. А мужики, как растянутся: кто в лес, кто по дрова. Ведущий дал полный газ и оторвался, а истребители прикрытия мечутся.

- Насколько с Вашей точки зрения правдиво рассказывал?

Что женский полк воевал, я услышал только после войны. Ну что сказать, от ведущего многое зависит. Бывали такие случаи. Мой командир иногда бывало выскочит, а потом собирает группу… А вот в эскадрилье майора Клочко этого не было. Это был летчик высокого класса - Николай Антонович Клочко - Герой Советского Союза.

- Какими были ваши основные цели?

Неоднократно нашими основными целями были железнодорожные станции и передний край противника. Вот, например, на Карельском перешейке, когда я впервые в качестве штурмана вступил в бой. Это было недалеко от Левашово, не долетая Левашово минуты две. Бомбили линию обороны, окопы.

- А бомбили с пикирования или с горизонта?

С пологого пикирования. Высота была в этот день очень небольшая, где-то не более тысячи метров, потому что облачность была.

- Самое крутое пикирование на «Пе-2», насколько я знаю, было семьдесят градусов.

Да. Но под таким углом только на тренировочных полетах. На боевых под семьдесят градусов не пикировали. Где-то градусов под тридцать- двадцать пять. С высоты трех-трех с половиной.

- А бомбы замедленного действия использовали?

Да, при пикировании замедление на несколько секунд.

- А бомбили в пикировании звеньями, строем или по одному самолету?

Как правило, когда пологое пикирование, то мы входили в пикирование звеном, но доводилось и одному бомбить.

- Вы кассетные боеприпасы использовали?

Использовали. Зажигательные бомбы, мелкие осколочные бомбы, я сейчас не помню названий. «ПТАБы» тоже были. Эти, противотанковые.

Мне лично с «ПТАБами» не приходилось. По рассказам я могу сказать, что их бросали по площади. Засеивали подозрительный район.

- А как подтверждалось уничтожение какой-то цели?

Фотоаппарат АФА-13 стоял на каждом самолете и каждый фотографировал свой результат. Специальных самолетов для фотоконтроля никогда не выделяли. Ни разу.

- Получается так, что Вы сбросили бомбы, делаете разворот и проходите и фотографируете, так что ли?

Да нет, мы фотографируем в момент сбрасывания бомбы. У фотоаппарата захват-то большой.

- Результаты бомбометаний кто обрабатывал? Как это происходило?

У нас начальником аэрофотослужбы был старший лейтенант Синьков, потом он капитаном стал. Как только мы прилетали, сразу у всех забирал фотоаппараты и проявлял все пленки, и делал снимки. Быстро, где-то наверное, через полчаса, минут через сорок.

Для нас было важно, что на пленке видно, чтобы нам засчитали боевой вылет. Потому что если на пленке нет результата, то вылет не засчитывают.

- А после возвращения обсуждение вылета были?

Да, конечно. Прилетели, приземлились и идем или на КП, или тут же у самолета с командиром эскадрильи.

- Фронтовых фотографий мало - это потому, что Вам запрещали фотографировать?

Дело проще: у нас фотоаппаратов ни у кого не было. А те фотографии, которые есть, делал Саша Синьков, а начальство на это, по-моему, «закрывало глаза».

- Я много просмотрел снимков, но, как правило, все что видно, это дым, ну в лучшем случае - пылевое облако.

Да нет, как правило, снимки подтверждали результат. Ну, станцию бомбишь или передний край, видно же эти самые окопы. А раз в окопы попали, то там кто-то сидел, так вот.

- Когда немцы привозили Вас на станцию Тапу, которую Вы бомбили, Вам удалось посмотреть, что Вы там натворили?

То, что я увидел, мне понравилось. Поработали мы здорово. Очень много зданий привокзальных было разрушено. И рельсы скрутило в штопор… Чувствовалось, что здесь бомбы упали.

В книге Рыбалко этот эпизод описывается. И там сказано, сколько чего было уничтожено…

Немцы народ аккуратный и они быстро делают, и все же на восстановление путей десять суток ушло.

- Как на Ваш взгляд у немцев и финнов была организована ПВО? И как работали истребители? Ваше мнение о врагах, как о профессионалах?

О финнах я могу сказать пренебрежительно. У них авиация была слабенькая и значительно уступала нашей. Кстати, в июне или в начале июля 1944 года мой стрелок-радист сбил «Брюстер», окраска у него была странная - красноватого цвета, оранжево-красноватого…

- А почему Вы считаете, что это был именно «Брюстер»?

Почему? Потому что мы знали, что это «Брюстер». Нам и показывали, и рассказывали планшеты с силуэтами самолетов противника были. Завалили его в районе, южнее Выборга где-то вот здесь. Между Выборгом и западной части Ленинградской области. Поближе к заливу. Бой был северо-западнее большого озера Имала-ярви.

- По каким признакам Вы решили, что он сбит?

Дым пошел сероватый, и самолет стал беспорядочно падать.

- Вот то, что он оранжевый был, очень странно… А не мог ли он на фоне солнца показаться Вам оранжевым? По финским источникам у них таких не было…

Не оранжевый, а какой-то светло-оранжевый… Возможно, розоватый. Я видел цвет. И стрелок-радист Паша Грязнев тоже.

Мы не обсуждали, почему он оранжевого цвета. Потому что, что тут обсуждать, если видели, что он такой...

- Бывали ли у полка случаи невыполнения боевой задачи: не дошли до цели, или отбомбились не туда? По своим ударили?

Я что-то не припомню. Мы по своим не ударяли, это точно. Но я слышал, что из какого-то бомбардировочного полка обоз разбомбили близ Выборга, где-то на дороге. Какие меры последовали? Я не в курсе. Но, скорее всего, наказали очень сурово. Нас собрали, рассказали случай, и просили быть повнимательней при бомбометаниях.

- Расскажите о подготовке к боевому вылету.

Объявляли за несколько часов, могло быть и за час. Все зависит от того, как боевой приказ получит командир полка…

- Приказ приходил по заявкам наземников?

Я затрудняюсь на этот вопрос ответить. Я был рядовым и тогда не знал, как это происходило. Потом узнали, как это делается. Где-то возникла тревожная обстановка или готовилось наше наступление. Из штаба армии поступал приказ в штаб дивизии. Заявка шла от командующего фронтом или от командующего армии, которая на этом участке дислоцировалась.

Командир дивизии ставил задачу перед командиром полка. Проходило несколько часов. Иногда заявка была срочной. Я в своей книге назвал летчика Никушкина Василия Николаевича. Он рассказывал, что они сидели в столовой, обедали, и вдруг пришел посыльный из штаба полка. Очень срочная заявка была на разведку. Они сразу же сели в машину и в штаб полка. Командир полка поставил им задачу, и уже через полчаса или минут сорок экипаж взлетел и пошел на боевое задание.

- Насколько детально ставилась задача? Мы беседовали с летчиком-штурмовиком и он очень эмоционально выражал недовольство в адрес наземных войск, приводил пример их заявок: «Там на опушке леса между двух осин стоит береза. Надо разбомбить пулемет, который стоит чуть позади, в трех метрах от нее». Наземники совершенно не представляли, что видит летчик на скорости 400 километров в час с 3000 метров…

Штурмовики ходили низко, если есть карта крупного масштаба, то можно и березку разглядеть. А у нас по-другому задачу ставили. Мы же в основном группой летали и бомбили по ведущему. У нас одиночные бомбометания редко применялось.

Командир эскадрильи собирал нас перед вылетом и говорил:

- Ребята, полетим туда-то, нам поставлена задача: нанести бомбовый удар по такому-то объекту. Полетит звено Самофалова, разъясняю задачу…

Командир ставил задачу, штурман собирал летный состав и говорил, куда полетим. Мы сначала выходим на такой-то пункт, затем туда-то. Тут у нас будет начало боевого курса, каждый штурман обязательно прокладывал себе маршрут. А рассказы что только ведущий цель знал - бред и брехня.

- Наверняка зоны действия истребителей Вы не знали. А зоны сосредоточения зенитные средств учитывали при прокладке маршрута, обходили или прямо через них?

Все зависело от того, насколько была изучена обстановка. Естественно прокладывали маршрут по безопасному пути, поэтому летели не напрямую.

И в зависимости от разведданных о расположении зенитных средств и аэродромов противника, штурмана и командиры прокладывали маршрут по наиболее безопасному, с их точки зрения, пути.

- Немецкие посты ВНОС принимались во внимание? Или не было известно, где они находятся?

Мы как-то просто не задумывались об этом, видимо не всегда были разведданные. Мне так кажется, что эти посты игнорировались.

- Боевой курс сколько времени занимал?

Это зависит от расстояния, от цели, от интенсивности противозенитной обороны и наличия истребителей противника. Минуты полторы, вот так вот.

- Это укладывается в разброс, который нам указывали другие ветераны-бомбардировщики: от пяти минут до тридцати секунд…

Я говорю в среднем - минуты полторы. Ну, может быть минуту, полторы, две, три.

- Каково стандартное и максимальное бомбовое вооружение. И какие эти виды боеприпасов Вы возили?

В люках ФАБ-100, ФАБ-50, и подвешивали двухсот пятидесяти килограммовые, и даже пятисотки… Всего «Пе-2» мог поднять до тонны боеприпасов. Но наши машины были старенькие и максимальная нагрузка была до восьмисот килограмм.

На некоторых самолетах, в основном у командиров эскадрильи и у командира полка, стояли еще и «РСы». Да, еще у разведчиков. Но им категорически запрещали расходовать боеприпасы. Разведданные любой ценой должны были быть получены командованием.

- У Вас имелась стандартная бомбовая загрузка или бомбы грузили на каждую цель индивидуально?

На каждую цель - свои. Если это живая сила противника, то применялись в основном осколочные бомбы в кассетах. Они были небольшого калибра по пятьдесят килограмм…

- В 1941 году был издан приказ о том, чтобы самолеты на боевое задание вылетали полностью гружеными, и мне ветераны говорили, что этот приказ имел отрицательные последствия. А как Вы к этому относитесь?

Я не слышал про такой приказ. У нас в полку грузили в зависимости от того, какая цель, вывозили даже пятисот килограммовые бомбы - это когда бомбили линию Маннергейма.

- В этом случае использовалась задержка подрыва?

Конечно. В зависимости, опять-таки, от того, какая цель, какая высота сброса. С большой высоты никакой задержки не нужно было ставить.

Самая низкая высота была семьсот-восемьсот метров, и в этом случае нужны были обязательно взрыватели замедленного действия, порядка тридцати секунд…

- А кто давал приказ, какие бомбы использовать?

Командир и штурман полка, в основном эти лица или командир эскадрильи давал задание и на тип бомб, и на наряд самолетов, на выполнение боевой задачи. Опять-таки, в зависимости от цели и от бомбовой нагрузки. И не все самолеты, например, могли тысячу двести килограмм брать.

- А разве тысячу двести пешки брали?

Брали. Но это перегруз был даже для новой машины… А в основном - восемьсот килограмм.

- Бомбы разного калибра на разных самолетах применялись? То есть, допустим, идет один самолет с сотками, другой с пятидесятками, третий - мелкие осколочные?

Я думаю, такого не было. Если бомбили по живой силе, то все с осколочными бомбами шли в люках, и фугаски на внешней подвеске. Но на всех машинах боезапас был одинаков…

- Штурман самолета знал, какие бомбы Вам подвешены?

Ну а как же. К тому же мы сами эти бомбы помогали подвешивать, оружейницы в основном девчонки были.

- Если Вы считали, что в данном случае бомбы другого типа более эффективны, Вы могли предложить поменять загрузку?

Рядовые это не делали. Приказ командира закон для подчиненного. Решение принято и никаких советов, рекомендаций, никаких возражений не должно быть, иначе тут же одернут и поставят на место.

- Сколько Вы всего боевых вылетов сделали за войну? И после возвращения из плена?

За всю войну - тридцать четыре. На двадцать шестом вылете наш самолет сбили. После плена я участвовал еще в девяти вылетах. В марте меня допустили до полетов. Но тогда нелетная оода была, развезло аэродромы…

- «Пе-2» создавался как истребитель, был переделан в бомбардировщик. Примерно в то же время создавался немецкий «Ме-110». Они и внешне похожи. «Ме-110» нес бомбовую нагрузку примерно равную «Пе-2» и даже несколько больше имел более мощное вооружение. На Ваш взгляд, «Пе-2» - как бомбардировщик, был достаточно эффективен?

Вопрос интересный. То, что «Пе-2» вначале был истребителем, я узнал только после войны. В 1947 году нашу эскадрилью послали на съемки кинокартины «Сталинградская битва». Мы три месяца участвовали в съемках. Посадили нас на аэродром Гумрак, нарисовали на «Пешках» кресты и фашистские знаки. Мы летали, изображая «Ме-110». Я это к тому, что они действительно похожи.

По мнению иностранных авиационных экспертов, «Пе-2» был один из лучших бомбардировщиков Второй мировой войны… Подхожу к ответу.

Через Красноярск, где базировалось наше училище, перегоняли «Пешки». Из Белого - это в Иркутске, где был один из заводов, выпускающий эти самолеты. И на наших глазах произошло очень много не только аварий, но даже катастроф. Были случаи, когда самолеты сгорали прямо при посадке на аэродром. Это нас пугало, и мы думали, как бы не попасть на «Пешку». Лучше на «СБ», на «ДБ-3», в крайнем случае, на «По-2», но только не на «Пешку». Но когда я попал в полк, то мое мнение совершенно изменилось. Наши летчики летали хорошо. По сути дела за все время у нас не было ни катастроф, ни аварий.

- Чем же объясняются те катастрофы и аварии? Неподготовленностью экипажа или заводским браком?

Скорее всего, неподготовленностью экипажа. Ведь осваивать эту машину только начали.

«Пе-2» был достаточно эффективен. На мой взгляд - это хорошая машина.

- Тот же «СБ», он гораздо больше бомб нес, гораздо удобнее был в пилотировании?

Но у «Пе-2» большая скорость, он более маневренный бомбардировщик, пикирующий…

- А Вы говорите, что Вы не пикировали.

Мы пикировали, но пикирование было пологое, и под шестьдесят градусов пикировали, но это были только отдельные случаи.

Неподалеку от Гатчины экипажем майора Гречишкина был совершен подвиг. Они таранили крупнокалиберную батарею, которая обстреливала Ленинград. Их подбили при крутом пикировании - они вошли в него для того, чтобы прицелиться более точно.

Летчик и штурман удостоены звания Герой Советского Союза. На Гатчинском мемориальном кладбище есть два бюста. Стрелок-радист в последний момент выпрыгнул, попал в плен, выжил, был награжден орденом Отечественной войны.

- Оборонительное вооружение на «Пешке» следовало бы усиливать?

По-моему, следовало это сделать. Для штурмана хватало, а вот стрелку нужно было что-то придумать. Потому что ШКАС пулемет слишком ненадежный, его приходилось перебрасывать с одного борта на другой.

- А патронов сколько у Вас было?

Патроны - ящик, сколько там, не помню сейчас, если честно. Маловато, естественно, потому, что иногда приходилось отстреливаться долго…

- Вам часто приходилось отбивать атаки?

Не часто. Раза три-четыре, наверное. А 26 июля отбивались неудачно и нас сбили...

- Когда Вас атаковал немецкий истребитель, когда Вы начинали по нему стрелять, как определяли момент?

Они нападали неожиданно и всегда со стороны солнца. Нужно было в оба глядеть. Ну, когда они заходят в заднюю полусферу… Когда пора отстреливаться, по наитию чувствуешь…

- Суханов Михаил Андреевич рассказывал, что немец, когда атаковал, напоминал слаломиста. Он маневрирует, маневрирует, и если замер, то это значит, что целится и сейчас будет стрелять. Вот и в этот момент по нему ответный огонь начинали…

Ну, у него такое представление было. А мы начинали стрелять как только он подходит… А замер он или не замер, тут уже не обращаешь внимания, начинаешь стрелять для того, чтобы хоть отпугнуть его... Он же тоже боится.

И я никогда не думал: стреляю на отсечение или на поражение, его нужно хотя бы отпугнуть. Но в прицел-то смотришь и по трассе тоже смотришь, куда пули летят. Летчик в это время начинает маневрировать. Противник тоже видит трассу… Жить и ему хочется…

- На кого истребители нападали в первую очередь: на ведущего или били кого попало?

Да мне кажется, на кого попало.

- Оборона группы строилась по принципу самозащиты или по принципу - все отбиваем атаку вместе?

Вот у нас в полку все мы отбивали атаку вместе.

- А на земле это как-нибудь проигрывалось, как отбивать атаку истребителей?

Это проигрывалось, но не перед каждым вылетом… В часы наземной подготовки, когда нет полетов, погода нелетная стоит…

В таких случаях созывают штурман - штурманов, начальник связи своих стрелков радистов, командир - летчиков. И они проигрывают различные варианты совместных действий в зависимости от того, какое может быть задание.

- Учебные стрельбы проводили, тренировки по стрельбе по наземным целям?

Нет, у нас этого не было. Стрелковая подготовка проводилась только в училище, в полку - лишь теоретически.

- Вы лично видели, что бы Вы в кого-нибудь попали из атакующих Вас истребителей?

Нет, не видел, только стрелял, никого не сбивал… Истребители вообще, как правило, к нам боялись близко подходить. Трассу видно и атакующий, как только ее увидит, сразу сворачивает. Я бы не сказал, что «Пешка» была уж очень уязвимой.

Когда нас много летит, и когда все стреляют, истребители не подходят. Они старались как-то вывернуться, откуда-то неожиданно появиться, стрельнуть и сразу скрыться.

- Вы применяли «АГ-2» или «АГ-10» - авиационную гранату?

Не на всех экипажах и только в последнее время. Мне не приходилось применять, и у нас в эскадрильи авиагранат не было, но про них слышали. Я знаю, что в 58-м полку ее применяли и, судя, по книге «Старорусцы», эффективно. Этот полк первым начал и серьезно занимался пикированием, а у нас только с пологого пикирования. По сути, с планирования бомбили.

- И насколько это средство было эффективно?

Это было в 1944 году зимой, когда на Тарту летали. Я, правда, тогда еще не участвовал и знаю только по рассказам. Нормально получалось, во всяком случае, отпугивали немцев.

- А бывали ли случаи, что бы «Пешки», группа «Пешек» на скорости могла оторваться от истребителей?

Я не помню такого случая. Все-таки истребители были более скоростными чем «Пешка». Хотя теоретически у нас скорость за пятьсот была, и можно было со снижением уйти, но группу разрывать-то тоже не охота.

- Пользовались ли летчики бортовым вооружением по наземным целям или по воздушным? У Вас же два «УБ» вроде стояло? Или «УБ» и ШКАС?

Пользовались. Воздушные цели не обстреливали, а наземные приходилось. Когда летали на аэродром, то с небольшой сравнительно высоты давали очередь… До кучи…

- Герой Советского Союза Евдокимов летал на «Бостонах». Он рассказал, что эффективность бомбардировок немецких аэродромов была не высока. И он это связывал с тем, что немцы хорошо маскировали и аэродромы, и технику на них. И еще с тем, что бомбили с относительно больших высот, а низко летать не давала зенитная артиллерия. Насклко, по Вашему мнению, оправдано мнение?

Мне кажется, что для «Бостонов», это может быть и правильное наблюдение. Но вот приведу такой пример. 7 ноября 1941 года немцы готовили массированный налет на Ленинград.

Полку Сандалова, вооруженному «Пешками», была поставлена задача - упредить этот налет и нанести бомбовый удар по аэродрому в Сиверской. А немцы его не ожидали и понесли очень большие потери. Фотоконтроль показал, что около сорока самолетов, по-моему, было уничтожено. Немцы не ожидали, их врасплох застали.

Сандалов потом стал генерал-майором, Героем Советского Союза. О нем у маршала авиации Новикова много написано.

Другой пример: 1945 год. Нашему полку поставили задачу - разбомбить аэродром Нойтиф в Восточной Пруссии, вывести летное поле из строя.

Удар был исключительно точный. Многие самолеты на земле были повреждены. Но главное - эта взлетная полоса была искорежена. Попали прямо в центр ВПП.

Кстати этот вылет, по сути дела, поставил точку в представлении Ролина Николая Михайловича к званию Героя Советского Союза. У него было много боевых вылетов, за сто пятьдесят боевых вылетов на «Пе-2» давали звание Герой Советского Союза.

Что касается «Бостона», мне он не понравился… Кстати, «Бостоны» перегонщики в Красноярске тоже били часто. То есть, видно, что дело не в качестве материальной части. Видимо, летчики такие были и обстановка…

- Вы занимали немецкие аэродромы при наступлении? А свалки битых немецких самолетов видели? Есть много фотографий, на которых видны по краям аэродрома битые самолеты…

Нет, я таких свалок самолетов не видел… Возможно немцы разбирали их, увозили на переплавку и т. д. Немцы аккуратный народ…

А это, может быть, истребители фотографировали, они же первые садились на захваченные аэродромы, а мы - самые последние, в километрах сорока, пятидесяти от линии фронта базировались.

- Известно, что немцы при отступлении оставляли много мин-ловушек. На аэродромах минировали здания, взлетную полосу, рулежку. Много народу погибло. Вы с этим сталкивались?

Нас предупреждали об этом. Заместители командиров по политчасти говорили о бдительности, в том числе, и о том, что могут быть такие вещи. Но мне лично не приходилось сталкиваться, опять-таки, видимо потому, что на этих аэродромах уже кто-то предварительно побывал. Мы садились уже на обжитые аэродромы.

- В какой цвет у Вас красились самолеты?

Зимой - в белый цвет, но это была не краска, а что-то легко смываемое, а летом - в зеленый цвет с желтоватыми пятнами, по-моему, с плавным переходом. Но в основном был просто однотонный - зеленый цвет.

В последнее время некоторые самолеты стали приходить с завода зеленого цвета с переливами.

- А были «Пешки» серого цвета или с серым камуфляжем?

Камуфляжа не было, а серые, по-моему, были. В основном «Пешки» были зеленого цвета, темно-зеленого или светло-зеленого. Видимо для того, чтобы, когда на аэродроме они стоят, их было меньше заметно. Камуфляж был на очень незначительном количестве самолетов.

- В воздухе камуфляж эффективен?

Я затрудняюсь сказать, насколько он был действенным… Я в то время об этом не думал… Ну, замечали иногда, особенно в хмурую погоду, перед самой посадкой самолет буквально сливается с окружающей средой, но дело не в камуфляже, а просто такая окраска. А на высоте такого не замечали, самолеты все равно были видны.

- На самолетах рисовали что-нибудь или надписи делали?

Были. У нас на самолетах эскадрильи майора Клочко была надпись: «Ленинград». С левой стороны был изображен «Петр на коне», с другой - «Ленин на броневике». Разрисовали тогда потому, что эскадрилью подарили рабочие Ленинграда. Они приехали, нарисовали все это на девяти самолетах, которые уже пригнали в часть, в торжественной обстановке.

- Элементы быстрого опознавания какие-нибудь были? Ну чтобы кинул взгляд и сразу опознал, что это свой самолет? Полоска на хвосте или кок винта в свой цвет покрашен?

Коки у нас в каждой эскадрилье были разные. В 1-й эскадрилье - красный, у нас во 2-й эскадрилье - голубые, у 3-й эскадрильи - желтые.

- А номера самолетов?

У всех - белого цвета, на килях, на руле поворота. Никаких правил присвоения номеров самолетам не было.

- Много ли брака было у новых самолетов?

Это лучше техника спрашивать… В основном хорошие самолеты получали. Но были, конечно, какие-то недостатки. Это на любой матчасти, даже в автомобиле есть.

- Ваше отношение к техникам?

У нас были дружеские отношения с техническим составом и в более теплых отношениях с ними были штурмана. А летчики над ними иногда и подшучивали. Хорошие ребята у нас были техники, заботливые. Мы были молодые, а им уже всем было лет по тридцать-тридцать пять. Они уже многие типы самолета опробовали. Вот Баталов, например, он с 1932 года был в авиации, мы его так и звали Батя. Потому, что он особенно внимательный был, всегда подскажет, всегда добрым словом приободрит.

- А бывали случаи, чтобы по вине техника или оружейника происходило что-то с самолетом?

Были. По мелочи было, конечно. За них, бывало, и взыскания накладывали.

- А с пистолетами за техниками не гонялись?

Нет, не бегали. Но мне рассказывал Володя Дорофеев, который послужил в полку Сталина, что тот гонялся за техником с пистолетом. Вы, наверное, слышали про это, поэтому и спрашиваете?

- Нет, я от штурмовика слышал, что по вине техника все вооружение не сработало: и бомбы не сбросились, и ракеты не сработали. Электропитание на всем вооружении у него отключилось, поэтому он с пистолетом гонялся за технарем.

Ну нет, могли только свое возмущение выразить. Отказы отдельных приборов по вине техников бывали, но в тоже время наши техники за одну ночь в зимних условиях могли заменить двигатель, поставить другой.

- Судя по рукописи вашей книги, Вам крупно не повезло с самолетом. Как минимум два раза на «честном слове» возвращались. Разбор полета с техником был?

Мы по рации известили о неисправности, о том, что отбомбились по другой цели на линии фронта и идем на посадку. По возвращению причинами занялся в первую очередь не командир полка, а инженер эскадрильи Василий Степанович Чертополохов сам лично лазил в этот самолет вместе с техником. Ну, что с мотористов взять, у нас девочки в основном мотористки были. Ну, окончили ШМАС младшими авиаспециалистами и не очень разбирались в технике.

- А Вам было обидно, что до основной цели не дошли?

Конечно, дело чести - найти цель и отбомбиться. Нужно выполнить задачу и вернуться пустым… А возвратиться, не выполнив задания… И как на тебя будут смотреть? Мы по финским траншеям ударили и, вроде как, блиндаж разрушили. Потом - это еще один выполненный боевой вылет. А вдруг до ста пятидесяти вылетов доживу, и мне дадут звание Героя? А вдруг...

- Вы пришли, доложили командиру и что дальше?

Колокольцев строгий был мужик. Сначала:

- В чем дело?

Летчик доложил, что двигатель грелся очень здорово, и пришлось, по сути дела, на одном моторе возвращаться. Двигатель действительно грелся, температура поднялась, и опасно было идти дальше. Нужно было возвращаться. А если еще второй задымится, тогда нужно будет садиться на вынужденную посадку на чужой территории. Это не выход. Вот поэтому летчик принял такое решение - возвратились. О чем и доложил командиру полка. Командир полка выслушал:

- Хорошо, разберемся. Можете быть свободным.

В другом случае, после того как отбомбились по Выборгу, сели на вынужденную. И вот, когда мы возвратились оттуда, доложили, что на самолете пропала рация. Это ЧП - лучше пусть пулемет пропадет, чем рация. Тогда он не то чтобы накричал, но строго потребовал от нас.

- Почему вы сели на вынужденную? Там же аэродром Иммалан-Ярви был неподалеку. Надо было возвратиться на этот аэродром. Плохо поступили. Можете идти.

- У Вас подряд произошло два случая вынужденной посадки и в обоих - техника подвела?

В первом-то случае - не техника. Осколок попал, перебил бензосистему, горючее вытекло. Не знаю, почему не загорелся самолет, странно, как говорится, Господь сохранил.

Техники осмотрели самолет, особых повреждений не было: винты погнуты, поцарапан фюзеляж… Они доложили, что матчасть исправна, разобрали самолет, привезли его на аэродром, здесь его заново собрали.

А заместитель командира дивизии по летной работе майор Глотов после разбора полетов, ситуацию оценил иначе, чем Колокольцев:

- Вот летчик молодец, очень грамотный, посадил машину, - и т. д.

- А что служило критерием к списанию поврежденного самолета?

Очень сильные повреждения. Бывало, что даже осколок зенитного снаряда разворотит так, что не отремонтировать… Но такие случаи, мне кажется, редко были - раза два на моей памяти, но критерия я не знаю.

- Меня просили задать Вам вопрос: что Вам известно о похоронах Перегудова и Гречишкина немцами у памятника «Павлу I»?

Я в своей книге рассказал это. Когда я пришел в полк, то мне стало известно, как этот подвиг был совершен. О том, как самолеты нашей эскадрильи разбомбили батарею дальнобойной артиллерии. Девушки, кстати, мне первыми рассказали. Когда мы стояли на аэродроме Сиверская, пришла телеграмма из штаба о том, что Перегудову и Гречишкину присвоили звание Героя Советского Союза посмертно. И командование полка по этому случаю поехало в штаб дивизии в Гатчину, там было какое-то торжественное мероприятие. Когда кончилась война, мы опять попали на аэродром в Сиверской.

После войны слух прошел, что кто-то встретил Гречишкина в поезде. Тогда некоторые возвращались из плена. И в полку появился слух о том, что Гречишкин не погиб, а выпрыгнул, и его немцы в плен взяли…

Заместитель Гречишкина Шелудков, который принял командование, описал в книге, как они погибли.

Я про то, что немцы их похоронили достоверно не знаю… Но года три или четыре тому назад, мы вместе с вдовой командира дивизии проезжали мимо дворца.

Во время войны она работала в секретном отделе штаба дивизии, очень симпатичная женщина была. После войны она вышла замуж за командира дивизии, недавно умерла, буквально в прошлом году. Так вот, она рассказала о том, что когда осматривала памятник «Павлу I» увидела могилу, а на ней написано было «Peregudow».

Ну что добавить… Перегудов Валера, сын Героя, у нас в Гатчине живет, преподает физкультуру…

- А известны случаи, чтобы наши немецких летчиков с почестями хоронили?

Мне не приходилось встречаться с подобным.

- А к живым немцам какое Ваше отношение было?

Это был враг, естественно.

- Врага можно ненавидеть, можно бояться, можно презирать.

Вы знаете, была песня «Священная война»:

Гнилой фашисткой нечисти

Загоним пулю в лоб.

Отродью человечества

Сколотим крепкий гроб.

И было сделано все для того, чтобы мы их ненавидели, самими немцами это было сделано. У нас в полку многие были с Украины и у них оставались семьи, родные и близкие на Украине. После освобождения выяснялось, что у того расстреляли близких, у кого-то повесили, у этого сожгли… Это все становилось известно в полку.

- Они и здесь тоже о себе недобрую славу оставили… В той же Гатчине был концлагерь. И все-таки как Вы к ним относились? Просто ненавидели или все-таки уважали врага?

Ну, за что мы могли уважать их? За то, что они в нас стреляют?

Естественно мы относились к ним как к врагам, и уважения не было к ним. А к немецкому народу у меня всегда было уважение. Я всегда чтил и Гете, и Гейне, и выдающихся ученых немецких, и немцев антифашистов…

Ну, а если немец попал какой-нибудь задрипанный в плен, мне кажется, он мог вызвать и жалость… Потому что мы люди сентиментальные, побежденного врага не всегда готовы добить…

Я, например, себе этого не позволил сделать и мне кажется, что многие не позволили бы этого тоже.

- А такое отношение было: «Вот в Германию придем, мы им гадам дадим за то, что они у нас творили».

Некоторые говорили так, те, кто очень сильно пострадал. «Зуб за зуб, кровь за кровь».

- Когда Вы базировались в советской Прибалтике какие отношения были с местными?

В Каунасе был такой случай. Я возвращался из Ленинграда в Каунас. Вагон был полон веселым народом и девчата тоже были. И одна девочка, очень симпатичная литовка, обратила на меня внимание. Мы с ней вместе пели песни, потом я рассказывал эпизоды из своей жизни. Когда прибыли вечером в Каунас, она вдруг говорит:

- Володя, ты не выходи из своей части вечером потому, что у нас здесь стреляют по ночам, убивают офицеров.

Вот это я запомнил, но это была Литва, а не Эстония. Что касается эстонцев, то, судя по разговорам, они не слишком дружелюбно относились к нашим солдатам.

- Когда Вы в Прибалтике базировались, с «зелеными братьями» сталкивались?

Я в это время в другом месте был, но по рассказам моих однополчан, у них столкновений не было.

- Сейчас стали звучать претензии Красной армии за то, что "трофейничали"…

Что значит "трофейничали"? Ну, привез я в качестве трофея - рога маленькие, да пепельницу с надписью «Ортельсбург»

- Одно дело рога, другое дело картину из музея унести…

Про картины не слышали. Наш аэродром был в нескольких километрах от города Ортельсбург, теперь он в Польше и я не знаю, как он называется. Мы в этот город совершили экскурсию, просто посмотреть. Разбитый город был, без жителей. В Восточной Пруссии населенные пункты совершенно пустые были. Население полностью ушло… Зашли в дом, там эти рога висели. Очень красивые, видимо от лани, я их взял… Коля Ролин разбитый велосипед нашел, потом отремонтировал и на рыбалку ездил. Бывала нелетная погода, а рядом озеро. Сделал удочки и ловил рыбу, а рыбы было очень много…

- А приемники, аккордеоны?

Нет, аккордеонов не было. Ну, возьмут стрелки-радисты какой-нибудь перочинный нож, в основном они ходили, молодежь. Летчики считали, что это, вроде как зазорно, как-то не солидно. А стрелки, хотя всего на год-полтора моложе нас, но они же - салаги…

Так что касается трофеев, то по мелочам, конечно, что-то брали и брали только бесхозное.

- А гранатами рыбу не глушили?

Нет, у нас такого не было. А в соседнем полку использовали толовые шашки. После войны в 1946 году, когда мы стояли в Черняховске, был печальный случай. Там в многочисленных каналах было много рыбы. Мы ходили, ловили удочкой. Вот однажды сидим, ловим рыбу, подходит генерал Шевченко, командир, по-моему, штурмовой дивизии. В сторонку отошел и толовую шашку зажег, не успел ее бросить, а она взорвалась и кисть руки ему оторвало. Он стоит, матюгается вовсю. Мы подбежали, стали его перевязывать, потом на машине отвезли его в город. Я запомнил фамилию - генерал Шевченко. Этот эпизод прямо перед глазами стоит.

- Вы помните песню про четырех Иванов?

Да:

Летчик был Иван Иваныч,

Штурман был Иван Степаныч,

Стрелок радист Иван Фомич

Техник был Иван Ильич…

И далее:

Водку пил Иван Иваныч,

Пил коньяк Иван Степаныч,

Пил вино Иван Фомич,

Спирт «шасси» - Иван Ильич.

- Были еще куплеты?

Я только три слышал. Песня еще в войну появилась.

- А так и говорили, что спирт «шасси»?

Спирт «шасси». Делали его потихоньку техники. Брали баллончик кислородный со змеевичком, наливали туда эту тормозную жидкость, паяльную лампу приспосабливали и гнали… Спирт был сладковатого вкуса и припахивал немножко, то ли резиной, то ли еще чем-то. Но пили…

- Вы тоже употребляли спирт «шасси»?

Да, было…

- Приносила ли пользу выдача сто грамм водки после боевых вылетов или вред от этого был?

Мне было все равно. Я, например, сто грамм с неохотой употреблял в то время. Да и водка, которую выдавали, была почему-то с неприятным привкусом, каким-то скипидаром или бензином отдавала.

- 34-й гвардейский полк был, наверно, один из самых результативных бомбардировочных полков, во всяком случае, на Ленинградском-то направлении…

Двадцать один Герой Советского Союза в полку!

- Вам известно как уничтожили Толмачевский мост? Я слышал три описания бомбежки этого моста и они расходятся в деталях. Сходятся только на одном, что Глинский разбомбил.

Первый вариант: бомбили группой с пикирования, среди них был экипаж Глинского. Второй: это была групповая операция, но часть самолетов наносила отвлекающий удар по мосту с высоты. Глинский с горизонтали сбросил бомбы подкравшись на 150 метрах… И третий вариант: он летал один, воспользовался тем, что силуэт «Пе-2» похож на «Ме-110», сбросил бомбы и смылся, пока те раздумывали…

Да. Сергей Николаевич разбомбил мост специальными бомбами с крючками на парашюте.

Второй вариант наиболее правдоподобен. И на самом деле так и было. Когда я был редактором газеты «Гатчинская правда», мы с моим сотрудником Любецким Ипполитом Григорьевичем, который и сейчас жив. Побеседовали с Глинским здесь в Сиверской, в доме отдыха «Лесной».

Мы его пригласили туда, в этот дом отдыха. Он денька два пожил. Мы с ним беседовали о многом. Его ведь тоже сбили и он тоже попал в плен, но потом бежал из железнодорожного вагона. Попал к партизанам. Партизанил, потом его вывезли. Колокольцева, кстати, он очень любил и ценил как летчика. В конце войны ему присвоили звание Героя Советского Союза. Выпили, пока разговаривали, наверное, бутылки две водки, записали его рассказ.

Мне и Николай Теренков - Герой Советского Союза тоже рассказывал, как готовили эту операцию, заинтересовался ею маршал Говоров, вот и решили…

- Я слышал версию, что конструкцию этих бомб придумал какой-то штурман, возможно, Теренков?

Во всяком случае не в полковых условиях их делали. Наверное, их сделали по приказу Говорова, но идея была Теренкова. Ее потом внедрили. По-моему, это достоверно.

- Вы можете охарактеризовать некоторых однополчан, к примеру, Кованева?

Прекрасный человек. В первую очередь, командир замечательный, руководитель коллектива и летчик великолепный… Это человек с большой буквы. Он очень много вылетов сделал. На многих типах самолетов летал. Так что я могу только его с самой лучшей стороны охарактеризовать. Кстати, он приезжал в 583-ю школу города Ленинграда, года три тому назад, уже в возрасте девяносто трех лет.

Приехал самостоятельно, у меня фотография осталась с этой встречи. Это последняя с ним встреча была. И в канун шестидесятилетия победы, он скончался на девяносто четвертом году жизни.

- Про Теренкова можете что-нибудь добавить?

Когда подъезжаешь к Сиверской, там есть овраг. Когда проезжаю мимо этого оврага поездом, вижу его и так меня смех разбирает, вспоминаю как пулемет раздолбали.

Пошли мы пристреливать пулемет, Теренков руководил. На склоне оврага поставили мишень, на треноге поставили пулемет, трубку вставили прицельную. Зарядили, он подошел, нажал на гашетку, пулемет вдребезги, трубка улетела… Забыли вытащить трубку!

Ни кого к счастью не поранило, но пришлось отчитываться за этот пулемет. Как-то его списали потом.

- А про Глинского?

Я уже говорил о Сергее Николаевиче. Это был человек культурный, интеллигентный, высокообразованный. А умер, когда ему было чуть за пятьдесят лет. Кстати, когда его хоронили на Северном кладбище, приехал его учитель, рассказывал о нем на могиле, много говорил хороших слов.

- Я слышал, что Глинский предпочитал бомбить с горизонта, а Клочко Николай Антонович - Герой Советского Союза, летал на пикирование. Вы не знаете с чем это связано?

Глинский тоже был очень храбрый летчик. Может быть, задачи разные ставили. Может быть он был уверен, что горизонтальный полет лучше, что его штурман лучше рассчитает, как с горизонтального полета разбомбить.

Он потом заменил Колокольцева на посту командира полка.

- Вы не знаете, за что в 1948 году Глинского судили?

Я вообще об этом в первый раз слышу… Нам не сообщали, он не рассказывал…

- А сам Колокольцев не был Героем?

Нет, он не был Героем.

- У Вас в полку командир не «тормозил» представления на Героя других летчиков, знаете так: «Пока мне не дадут, никто не получит»?

У нас в 34-м полку такого не было, а вот в 58-м полку, как я слышал, это было. И даже Рыбалко в своей книге написал о том, что такой подход со стороны командира полка был. Майор Аниськин по-моему… У нескольких летчиков число вылетов превысило и сто шестьдесят, а представления на Героя он им не оформил.

- То есть, не всегда летчик, отлетавший более ста пятидесяти вылетов, получал звание Героя?

Конечно, не всегда. В нашем полку майор Перлик сделал сто шестьдесят вылетов… Но у него что-то, где-то… Короче, где-то он «прокололся.»

- А Маркуца? Вроде когда его сбили, он в окружении команду собрал чуть ли не два полка… И они активно воевали, обозы, базы тыловые у немцев громили очень активно.

Да, было дело. Легендарная личность. Но я его лично не знал. Все что знал, я написал в книге.

(Старший лейтенант Маркуца Павел Андреевич погиб в авиакатастрофе 22.11.1941года. Звание Героя Советского Союза присвоено 22.07.1941).

У нас еще был Герой Советского Союза Петр Золин, с ним трагедия произошла. Его осудили за преступление.

После войны мы прибыли в Сиверскую. А на следующий день сюда же прилетел из Москвы бывший командир эскадрильи капитан Золин. Со своим штурманом Николаем Ковалевым они здорово выпили за встречу и пошли прогуляться по Сиверской, дошли до моста, который Вы сегодня переезжали. В то время здесь была широкая река и на лодке каталась молодежь - парень и две девушки. Капитан Золин заметил катающихся и подзывает:

- Ну-ка подплывайте сюда! Парень, слезай, мы поедем с девчонками кататься.

Парень опешил и начал объяснять:

- Да что вы товарищи!…

Золин вытаскивает пистолет и начинает беспорядочно стрелять, и убил девушку. Его тут же повязали. А буквально через два или три дня состоялось открытое заседание военного трибунала. Весь наш полк присутствовал. И приговорили - расстрелять, лишить звания Героя и прочее... Но в то время высшей мерой наказания за уголовные дела было - десять лет лишения свободы, вот десятью годами расстрел и заменили. Его направили на строительство Ижорского завода. Он проработал лет пять, показал себя во всех отношениях хорошо и его досрочно освободили. Он остался работать сталеваром на этом заводе. Вновь показал себя с самой лучшей стороны. По-моему, даже трудовой орден со временем заслужил. Но в полк к нам на встречу приезжал без орденов, без боевых наград. Эта часть приговора, похоже, в силе осталась.

Этот дикий случай нас просто потряс… И ведь из хорошей семьи, родители были учителя, интеллигенты. Сам интеллигентный и вдруг вот такое... Безобразный такой случай. Наверное, в первый раз рассказываю…

Пьянки, хулиганки - такие вещи в военное время и послевоенное время часто встречались. Во время войны потому, что ждали смерти каждый день. А после войны, потому что выжили и гуляли еще страшней, чем во время войны. Какая-то распущенность была.

Мы любили шутить: «Порядок кончается там, где начинаются ВВС». Но у нас порядок был и дисциплина. У нас был хороший состав. И командир строгий был, он нас в узде держал.

Я был в то время адъютантом эскадрильи и мне приходилось штабную работу вести…

- А кстати, это летающая должность или нет?

Я был летающий штурман. Требование к адъютанту эскадрильи было одно: он обязательно должен быть офицером. И если адъютант был прислан, скажем, из наземных войск, и такие адъютанты были, естественно, он не летал. Был у нас адъютантом и бывший летчик-истребитель, он руку потерял. Он тоже уже не летал. Помню, что Петей его звали, а фамилию не помню.

- Мы общались с одним адъютантом эскадрильи штурмовиков, который утверждал, что у него пятьдесят боевых вылетов в качестве стрелка.

Ну и что такого. И мне, штурману, пришлось стрелком полетать.

- Как Вы узнали, что война окончена? Было ли какое-то ожидание, что она вот-вот кончится?

До нас политработники сводки доводили, что уже в Берлине наши войска. И ожидание, что вот-вот она должна кончиться, конечно, было.

Мы в это время спали. Это было где-то, наверное, часов шесть утра, вбегает командир, кричит:

- Победа! Война окончилась! Вставайте!

В коридор выбежал и в потолок стрелял. Ну, тут, естественно все вскочили, сначала от неожиданности, еще не поняли в чем дело. Потом выбежали на улицу и все стали тоже стрелять из пистолетов. Все патроны расстреляли, кричали:

- Ура!

И так далее. Возникло что-то наподобие стихийного митинга такого. Ну в общем, ликование было - остались живы.

Но еще несколько дней были боевые вылеты. Я в них не принимал участие... В лесах прятались остатки дивизии власовцев. Многие из них не сдавались, боялись кары. Их окружили и для того, чтобы не было потерь, решили их бомбить и вынудить сдаться. Полку была поставлена задача - нанести бомбовый удар по этому лесу. Несколько вылетов сделали.

Примечания

По данным ОБД "Мемориал"

1. 26.3.1944 не вернулся с БЗ экипаж: мл. лейтенанты летчик Кузнецов Павел Федорович, штурман экипажа Рогов Константин Александрович и Фадеев Афанасий Александрович (штурман в качестве стрелка радиста)

2. Состав экипажа,в котором Анисимов В.Т, вылетал 26.7.1944 на бомбежку ст.Тапа и был сбит.

Летчик мл.лейтенант Куликов Дмитрий Георгиевич, (вывезен в Германию, вернулся из плена, болел туберкулезом, списан с летной работы)

Штурман мл.лейтенант Анисимов Владимир Тимофеевич, (в октябре 1944 освобожден нашими войсками в р-не Риги, после госпиталя и проверки успел вернуться в полк, летал на БЗ)

Стрелок-радист, нач. связи эскадрильи мл.лейтенант Найденов Емельян Иванович (попал без вести)