- Родился в 1923 г. 1 января в селе Успенко Павлодарской области.
Родители – крестьяне. Рано умерли. Так случилось, что почему-то в один год. В 1932 г. я очень смутно их представляю. Это голод, наверное. А нас – двое детей – как-то выжили. Потом попали в детдом. У меня был старший брат, 12-13 лет, немножко нас содержал. Как ему это удалось?!
В детском доме я окончил 10 классов. Потом переехал в Алма-Ату в педагогическое училище. Там готовили учителей начальной школы. А тут началась война.
- Как Вы об этом узнали?
- Я тогда был на каникулах. Напали немцы – было выступление Молотова. Что такое война, мы понимали: там убивают. Нехорошее дело. Через три дня я говорю брату: раз они нас убивают – мы им тоже дадим такой же ответ. Простое было понимание. Здесь, в тылу – всё время сборы, митинги. Мы тоже ходили.
- Русским – свободно владели?
- Я всё-таки в основном воспитывался в детдоме. Там были и русские, и казахи. Потом, когда учился в педучилище – в основном, всё было на русском языке. Я всегда более-менее владел им.
На третий день войны моего старшего брата мобилизуют в армию. Мне – только 17 лет, 18-й. Я говорю:
- Хочу с тобой вместе!
- Нет, нельзя, тебе нет 18-ти лет!
Два раза попытался – не получилось. Его отправили.
Потом приехал в Павлодар, дальше учиться, и снова пошёл теребить горвоенкомат:
- Отправляйте меня на фронт!
В ноябре 1941 г. меня призвали и направили в Алма-Ату.
- Что самым сложным было в армии, когда только-только призвали?
- Я пошёл добровольно, проходил курсы, потом – 101-я бригада. В основном – первое время было учение, подготовка. Я старался и был самым первым отличником. Тогда винтовки у нас были – так её затвор я за 18 секунд разбирал-собирал. Занимал первое место.
Мне ещё даже не исполнилось 18-ти лет – направили на курсы политработников. Учился 2 месяца, и потом отправили в часть. Казахская национальная 101-я бригада, которая формировалась в г. Актюбинске: обучение, всё… И там я стал рядовым. Потом – командиром отделения взвода боепитания, сержантом. Попал в миномётный дивизион, 120 мм. В отдел снабжения. Мы доставляли мины батареям: первая, вторая... Они же – на позициях, откуда не отойдёшь. Возили на повозках.
- Со склада бригады?
- Он был недалеко сзади: в 5-10 км. Повозки были обыкновенные, деревенские. На двух лошадях. Наши коневоды там были. Потом и командиры иногда на лошадях ездили, машин ещё не было. У нас всё перевозилось на лошадях. Мне личного коня не полагалось.
На эту повозку можно было нагрузить 8-10 мин, не больше. Они весили по 16 кг.
- Пока воевали – какое было настроение?
- Большие бои, а, когда много потерь – это сказывалось на настрое. Но все думали, что выстоять всё-таки надо. Ржевский выступ… мы даже точно не знали, какой он. Всё время носом в землю.
- У Вас был медальон?
- У некоторых был, у некоторых нет. Многие казахи были религиозны. Говорят – зачем? Если умру – то зачем-то это должно быть. Многие писали, некоторые нет. В этом и трагедия. Сейчас многое нельзя восстановить.
- Вы свой – заполнили?
- Не помню.
- Какой был национальный состав?
- 87-88% – казахи из числа молодых добровольцев.
Тогда формировалось две бригады. 100-я бригада в Алма-Ате, 101-я в Актюбинске. Потом проходили обучение, готовились к отправке на фронт. И к нам приехал Климент Ефремович Ворошилов. Проводил большое учение, вроде всё хорошо. Потом собрал, немного похвалил нас по результатам… стоял на полуторке, я как-то оказался перед ним. Он говорит:
- Я приехал по поручению Иосифа Виссарионовича Сталина. Передаю его пожелания и наш наказ: как ваши предки отстояли свою Родину от джунгарских завоевателей – вы тоже так же воюйте и отстаивайте свою Родину!
Мы все:
- Ура! Ура!
И в октябре 1942 г. выехали на фронт. Уже 20 ноября вступили в бой. На периметре фронта… там – так называемый «Ржевский выступ». Кажется, эта операция называлась «Марс».
- Как кормили?
- Неплохо – на формировке. Но иногда бывали перебои. И снабжали тоже так же, с перебоями. А так – кормили ничего.
Вообще, Ржев, Тверская область – это болота. Даже окоп копаешь – там вода. Первое время – было очень плохо, тем более – бои. Погибали на глазах знакомые. А потом – ко всему привыкаешь. Даже проходил через трупы своих…
- В Вашем отделении – были потери?
- Конечно. Мы попадали под авиаобстрелы.
- В бригаде было 87-88% казахов. На каком языке общались?
- В основном на русском. Все командиры были русские. Полковник Яковленко, начальник штаба. В миномётном дивизионе был Бринберг. Они были с высшим образованием, знали, как заниматься артподготовкой. А несколько ниже – это уже был казах. Такого не было у нас – «давай говори на казахском!» Мы все говорили на русском. Там были и русские, которые тоже жили в Казахстане.
Так получилось, что обе бригады начали воевать подо Ржевом в один день. И были очень большие бои. За 25 или 30 дней мы потеряли более 95% штыков. И потом через 2 месяца нас вывели.
Тогда в нашей бригаде, 101-й, было более 5 тысяч человек. А когда выводили на переформировку на станцию Селижарово под Осташковым – нас осталось 480. И такое же положение было в 100-й бригаде, наверное.
Дальше – нас на запад! И мы с боями вышли на Белоруссию.
- Вас пополнили?
- Конечно. Пополнение – было из разных мест. Национальной бригады уже почти не было. Поэтому они нас и расформировали, и передали 47-й Невельской дивизии и в 90-ю дивизию. Нас здесь пополнили опять.
И мы вступили в Белоруссию, первый город – Россоны, Витебской области. И вот опять такие большие бои. Нас опять здесь потрепало. И после этого нас опять расформировали.
После войны я узнал, что сейчас в г. Россоны установили памятник погибшим воинам именно 101-й бригады. Там есть музей, я с ними переписываюсь.
К этому времени я – уже офицер, лейтенант. Ещё в 101-й бригаде я был комсоргом артдивизиона 76 мм. А здесь уже стал комсоргом стрелкового батальона. Это освобождённая должность.
- Когда Вы стали комсоргом стрелкового батальона?
- В 1943 г. меня направили на трёхмесячные курсы политсостава. Окончил – и после этого мне присвоили звание лейтенанта, и я стал комсоргом артбатальона 76-мм артиллерийского дивизиона.
- В чём заключалась работа комсорга?
- Готовили к боям. И потом подняться – и в бой первым идти. Но это было в пехоте. А в артиллерии – только выпускали боевые листки, проводили собрания, чтобы хорошо люди готовились, без промаха били…
После Россон с 47-й дивизией я принимал участие в освобождении города Полоцка. Это уже летом 1944 г.: Полоцк, а дальше – дошли до Прибалтики.
|
|
|
1944 г., фронт |
|
И здесь в марте 1945 г. однажды меня вызывают в политотдел дивизии. Говорят:
- Мы вас направляем в органы контрразведки СМЕРШ.
Я говорю:
- Я же политработник, я с комсомольцами!
- Нет, партия сказала – и всё. Завтра с вещмешком сюда.
И вот на второй день с вещмешком я оказался в органах контрразведки СМЕРШ. За 15-20 дней рассказали, как надо работать.
Сразу попал в Ригу. К этому времени уже её освободили. Стали прибывать военнопленные. Мы начали проводить фильтрацию: выяснять, как они попали в плен, определять их судьбы. Ведь были и те, которые сотрудничали с военной разведкой Германии – Абвером. Они тоже готовили своих разведчиков, но всё это мы знали.
Вышли на одного латыша: Лакентас такой… он именно сотрудничал с Абвером. И встал вопрос, как его найти. По некоторым данным, он проживал где-то у сестры на хуторе. Этот хутор установили. Сестра – живёт там, а живёт ли он – так и не поняли. Встал вопрос, кого направить.
Там уже тогда было известно: латыши к русским не совсем благожелательны. Вот мы, офицеры – три-четыре человека – подходим к магазину. Там продавец или продавщица с ними не разговаривает: только со мной. Я как бы был уже переводчиком между ними. Наш начальник отдела, подполковник Ластовка и его заместитель, майор Мишин, говорят:
- При такой обстановке – наверное, тебе придётся. Тебе будет больше доверия: ты среднеазиатской национальности.
Ну, раз надо… Подготовили немного, как отставшего от своей части. Ждали, когда какая-нибудь часть окажется в этом районе. А то как же? Скажут: никого не было – и вдруг я «отстал»? Всё это было разработано. И я туда направился.
- Как солдат?
- Как отставший от части солдат. Это было якобы связано с тем, что наша часть здесь стояла, и я поехал в другое место, как снабженец, а там с одной девушкой закрутился. Потом мы поехали в ещё одно место к её родственникам. А в это время, оказывается, наша часть уехала – и я отстал. Вот такая легенда.
- А война ещё идёт?
- Да. Это в конце апреля. Дошёл до хутора. Там маленькая речка: метра два. Видно, что здесь есть переход, и, видимо, где-то есть и мост. Но я же не знал. Хотел перейти – как-то спотыкнулся, упал, чёрт возьми, в воду! Пока стал выходить – откуда ни возьмись, собаки: прямо не выпускают из речки меня. Окружили. Но – ничего, как-то выбрался…
Подхожу к соседнему дому весь мокрый. В окно посмотрели – не хотят разговаривать. Второй, третий, четвёртый дом… в четвёртом вышел мальчик лет 12-15, он немного говорил по-русски, остальные – нет. Они были очень гостеприимны. Дали мне какой-то халат:
- Посушитесь.
Я переночевал, позавтракал. И потом говорят:
- Здесь есть один, больше знающий русский язык. Вас к нему сведём.
И – надо ж случиться, что он был тот, кого я искал?! Лакентас! Причём он тоже меня принял. Говорит хорошо, сочувствовал мне. Говорит – надо быстрее куда-то добираться, а то могут вас судить, как дезертира. Я: «Закрутился, сам виноват в этом деле». Он говорит:
- Давайте догоняйте!
- Нет, надо мне немного отдохнуть. Себя привести в порядок.
- Ладно.
Там женщина – и годика два маленькая девочка. Смотрю – эта девочка не имеет такой близости к этому мужчине. Я подумал: это – сестра, это – её дочь. Мои догадки оправдались. Потом стали разговаривать. Он что-то делал во дворе, я стал помогать. Он был парикмахером. Я говорю:
- Могли бы меня постричь?
- Да.
Он квалифицированно постриг. Я понял, что это точно он. Потом дальше пошёл разговор. Он кое-что рассказал. У меня особенно не стояло задачи узнать глубоко, чем он там занимался. Главное – это именно он. Через два дня я уже точно это понял. Он рассказал, что – да, сотрудничал с немцами. И сам советовал: давайте, быстрее догоняйте свою войсковую часть. Он меня проводил. Я поехал. А через 10 дней его арестовали.
- У Вас сложное для русского уха имя. Как Вас звали на фронте?
- Иногда – просто «комсорг», а так – по имени. В 47-й дивизии в 1-м батальоне из офицеров я был единственным казахом.
В одном из боёв утром остановились у речки. Командир батальона Колчанов, бывший пограничник, меня приглашает – и говорит:
- Комсорг, здесь очень тихо. Это что-то предвещает. Вы идите туда, возьмите 15-20 человек автоматчиков и следите за речкой, пока мы будем завтракать.
Вот какой он дальновидный! 15 или даже 20 человек в кустах разместились – и наблюдаем. Не прошло 20-30 минут – идёт четыре танка, за ними пехота, и – на нас. Мы их встретили. Но один танк всё-таки прошёл. Остальные развернулись обратно – и пехота за ними. Здесь – наши артиллеристы всё сразу заметили – и первый танк подбили.
А мы – те, которые сидели в засаде – за ними, за отступившими! Там был населённый пункт. Они, оказывается, за ним прятались. В перестрелке кое-кого уложили, конечно. Я оказался на правой стороне, почему-то почти в окружении четырёх немцев. Они хотели меня убить – но тогда у меня были и пистолет, и автомат. И я уложил всех четырёх.
- Нашли укрытие – и оттуда?
- Да. Если бы не это – меня бы не было. Всех – из автомата. Тут другие услышали – и успели подойти. Тогда я получил первый орден: Боевого Красного Знамени. Это наш первый советский орден.
В одном из боёв – тоже в большом лесном массиве – бомбардировка: тяжело ранили командира батальона, Колчанова. Мы пошли взять хутор, но тогда не смогли. Как только дошли до него – у нас убили начальника штаба, Лосева. И через некоторое время ранило зам. командира, Самойлова. Мы вернулись. Нет никого командиров уже. Парторг батальона Ручкин – уже старый, больной человек, он не мог вести в атаку. И мне пришлось взять командование батальоном на 10-12 дней. Еле-еле отправили Колчанова, Самойлова. И всё-таки этот хутор мы взяли!
Тогда меня наградили орденом Красной Звезды. Вообще за весь фронт – у меня «Красная Звезда» и «Красное Знамя», а медалей нет. Ну, уже после войны – юбилейные медали и «Отечественная война II-й степени».
Самойлова – нашёл после победы. Те, кто остался в живых – мы собирались на встречу. Он приехал из Читы. До сих пор переписываемся. И ещё один сослуживец живёт в Киеве.
- Вы в это время кем были?
- Уже лейтенант. Через два или три месяца дали. На фронте – это быстро, если есть хорошие показатели. Продвигали хорошо.
- За что лично Вы воевали?
- За Родину. У нас клич, особенно у пехотинцев: если какой-то бой – всегда надо кричать «За Родину, за Сталина!» Этому обязательно учили, особенно молодых: если будет туго – это вдохновляло. Они не думали, что могут убить: надо выполнить задание.
- Какое к Вам было отношение? Вам давали почувствовать, что Вы – другой национальности?
- У нас этого не было.
- Перебежчики – были?
- В 101-й бригаде один только ушёл. Может быть, он заблудился – мы не знаем. Сомневаемся, что нарочно. А в других частях мы о таком слышали.
- Какое у Вас было отношение к немцам?
- Как к врагам. Ненависть именно. Когда шли – видели опустошённые населённые пункты, всё разрушено. Особенно под Москвой большие разрушения. Слышали, как они издевались. Нам об этом говорили. Политработники внушали: на то он и враг, и если ты не убьёшь – он убьёт.
- Ранены – были?
- Нет.
- Вши?
- Не помню, чтобы были. Нас парили. Дезинфицировали.
- Какое было личное оружие?
- Когда командир отделения – автомат. Когда офицер – имел и автомат, и наш пистолет ТТ. Некоторые имели немецкие пистолеты. Но боеприпасы кончатся – где возьмёшь? Автоматы у нас – хорошие. Когда уложил тех четверых – целовал свой ППШ.
- Трофеи – брали?
- Когда освобождали – много было. Но у нас такого не было, чтобы наживаться... Часы – брали. Мелкое такое, полезное – брали. А хозяйственники наши – хорошо брали.
Когда поехал в Ленинград – хозяйственник говорит: «Возьми баян!» Думаю – брать или нет? Потом взял, ладно. Приехал в Ленинград. В общежитии когда находились – один, такой смышлёный:
- А что баян будет здесь? Давайте вынесем на базар!
Вынесли, продали за большие деньги. Иногда ходили с ним вдвоём в ресторан.
- Водочное довольствие – получали?
- 100 грамм – давали.
- Вы – пили?
- Перед тем, как идти в бой, 100-150 грамм надо пить для настроения. Но не кушать никогда! Перед боем – надо быть голодным: если даже пуля попадёт – ты останешься жив. А если ты накушаешься – это уже наверняка уйдёшь на тот свет.
У меня было две фляги в двух местах, потому что я не курил, хотя офицерам давали курево. Там тоже были непьющие, и они всегда мне наливали. Две фляги с водкой носил, угощал других. 100-150 грамм – обязательно! Особенно – перед боем.
- Доппаёк – получали?
- Иногда. С 1945-го года. Но у нас и так всего хватало.
- Когда Вы попали в СМЕРШ – он был какого подчинения?
- Отдел контрразведки СМЕРШ 6-й Гвардейской армии. Армейский СМЕРШ. Это как раз 47-я дивизия была в составе 6-й Гвардейской армии. При каждой дивизии есть отдел контрразведки, а в полку есть его представители.
Уже после войны меня направили в Ленинградскую школу контрразведки СМЕРШ. Я там два года учился. Потом меня хотели так и оставить в Ленинграде. Я говорю:
- А может, давайте, я поеду на родину, наверное?
Потому что к этому времени уже старший брат пропал без вести, а там у него была девочка… вдовой осталась. Мне ей надо было помогать. Я и вернулся. И стал работать в органах КГБ до самого ухода на пенсию.
- Как Вы узнали о победе?
- 9 мая, уже в Риге. У нас был целый отдел контрразведки – и мы сразу узнали: ведь заграницу по радио слушали. Радовались:
- Ура, урррааа!!!
Давали салют из своего личного оружия…
|
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит. обработка: | А. Рыков |
