Кулиш Георгий Михайлович

Родился я в 1925 году в Краснодаре. 24-го декабря. Кстати, проживаю, в этом же доме.

Неужели в том же самом?

Ну, не совсем так. По тому же адресу. Дом, в котором я родился, разбомбили в войну, другой уже теперь стоит, но на том же месте.

Помните, как началась война?

В школе я увлекся радиотехникой, мы собирали свои приемники, и с их помощью слушали выступление наших руководителей. Так и узнали о нападении Германии. В нашей 41-й школе, она на Энгельса находится, здесь неподалеку, сразу же все окна заклеели бумагой. Знаете, крест-накрест. А уж какой грохот стоял, когда бомбили…Краснодар сильно бомбили, но еще сильнее бомбили после освобождения. А когда Красная Армия отступала, по нашей улице, она широкая, лупили из зенитных орудий по танкам. И один снаряд даже попал в наш двор. В сливовое дерево возле калитки. Его, конечно, в цепки разнесло, но нас не задело. Мы же с отцом загодя вырыли щель, там и пережидали обстрелы и бомбежки. Это нас и спасло. Потом уже оккупация началась.

Со старшими сестрами: Людмилой (1921 г.) и Ольгой (1923 г.), 1928 г.

Помните, как немцев в первый раз увидели?

Они ехали с запада. Запыленные, это же начало августа, (Краснодар был оккупирован 9-го августа 1942 года – прим.С.Г.) со всей техникой. Как раз по нашей улице шли. Это сейчас она заасфальтирована, и трамвай ходит, а тогда обычная пыльная дорога.

Как жили в оккупации, чем кормились?

Отец мой был уже пожилой, и его по возрасту в армию не призвали. Он без работы долго не сидел, и вскоре устроился в артель «Молот», которая располагалась на углу улиц Седина и Северной. Вообще, он много кем в своей жизни работал. В свое время он был кузнецом, и до революции он со своими братьями делал фаэтоны. Кузница его располагалась на нынешней улице Калинина, и он там с двумя или тремя помощниками работал. Но еще году в 1931-32-м ее пришлось закрыть. В то время как раз в разгаре была борьба с частниками, и все мелкие предприятия подлежали закрытию. И вот теперь ему довелось поработать уже на механическом молоте. Раньше-то по старинке как было – на наковальню один подкладывает, а другой уже орудует молотом. В этой же артели работал электрический молот, только успевай.

Затем отец пошел на учительские курсы. Он же математику не только любил, но и хорошо знал, и впоследствии преподавал ее в школе. Хотя, поначалу ему пришлось поработать учителем труда, а преподавать математику он стал чуть позже, уже в 19-й школе. Она на тот момент находилась на улице Шаумяна, которая сейчас называется Рашпилевская. Я хорошо помню, как вошел в класс, а отец на доске что-то пишет. Врезался в память именно этот эпизод…

В оккупацию же отец держал мехкузницу. В ней он делал сапожный инструмент для натяжки женской обуви. Поэтому в основном, нашими клиентами были армяне, которые слыли большими спецами по модельной обуви. Вот так мы и жили в оккупации. Папа делал инструмент, а мы продавали его на Сенном рынке. Это тот, что сейчас Колхозный рынок. Один раз даже попали там под облаву...

Ну, так вот. Окружили немцы всю территорию базара и давай шерстить. А это был угол нынешних улиц Буденного, Шаумяна и Рашпилевской. И вместе с немцами там оказались еще и казаки. Но если наши кубанские всегда ходили в красных бушлатах, а эти вдруг наряжены в синие. Люди говорили, что они из Ростова приехали, и служили у немцев. Так вот, пропускали одних налево, других – направо, и мы с отцом попали туда, где стояли машины. Некоторых сразу погрузили и куда-то увезли, а нас построили в колонну, как на первомайскую демонстрацию, и под конвоем куда-то погнали. Прямо по нашей главной улице – Красной.

Чувствую, дело плохо, и надо что-то предпринимать. Отец-то уже в возрасте, ему на тот момент было 52 года, а мне уже 16 – в самый раз для немцев. Вот, значит, гонят нас по Красной, а мы в колонне идем вместе с отцом. Слева наперерез с винтовкой немец и полицай. Причем колонну тройной конвой гнал – немцы, казаки и полицаи. Ну что тут прикажешь делать? Идем уже по Рабфаковской улице, потом она называлась Коммунистическая, а сейчас Гимназическая. Там вы видели зеленое такое здание? И тут колонну неожиданно разрывает поток машин. Смотрю, а тут киоск табачный на углу стоит. И как только наша колонна остановилась, я подошел к этому самому киоску и голову сунул туда, вроде как покупатель. Когда колонна прошла, вытащил голову из окошечка… Не знаю, купил что-нибудь или нет, не помню уже. И к берегу Кубани рванул. В общем, смылся я. Пришел домой, а где-то часа в три и отец вернулся: «Я старый, меня отпустили». А многих молодых так и угнали. Куда, даже не знаю. Но что мне больше всего не понравилось, так это участие в этом деле казаков. Они же вроде бы свои, да? А служили немцам… И вот с тех времен отношусь к казакам с недоверием, на всю жизнь осадок остался… Ничего не поделаешь, это факт. Не исключаю, что это были не кубанские казаки. Я же говорю, кубанцы носили красные бушлаты, а это – синие.

А насколько опасно жилось в оккупации? То есть немцы зверствовали, не зверствовали, грабили, не грабили?

И грабили, и собаку у меня застрелили.Зашел, значит, немец к нам во двор, а собака есть собака. На чужого человека, сам знаешь, как реагирует. Хорошая была собака… Ну, мы там покричали, покричали, он и ушел.

А на постой к вам немцы становились?

Нет, обошлось. Теперь насчет зверств со стороны гитлеровцев. На Сенном базаре на столбах висели повешенные партизаны. Причем, голые висели… На улицах, которые сейчас называются Московская и Солнечная, тоже висели... Там курганчик был, долгое время стоял памятник погибшим жителям Краснодара, которых убивали в душегубках. Ну, когда строили завод, он еще стоял. А как трамвайное кольцо сделали, ничего не осталось… Многих вешали в те годы. Говорили, что партизаны. Из наших, краснодарских там был такой Геннадий, я уж забыл его фамилию. На кладбище до сих пор могилы сыновей председателя краевого совета стоят. Забыл фамилию уже, память малость изменяет.

А на базареинструмент за деньги продавали или меняли на еду?

Нет, только за деньги. Причем, что интересно, и наши рубли ходили, и оккупационные марки.

И какие из них ценились выше?

Этого я уже не помню. Да и не было особой разницы, чем расплачиваться. Плюс к этому, у нас огород был свой. Он находился за городом к западу. Сеяли там кукурузу, кабачки, прочее, этим и жили. Не голодали, в этом отношении было более-менее нормально. Вот в 33-м мы голодали по-настоящему… Ходили тогда пухлые и желтые одновременно. Желтые оттого, что кабачками питались да тыквой. Так что опухли тогда с голоду, но к счастью вся семья выжила. И родители, и мы трое.

Вернемся, к военным годам. Вы помните день освобождения?

Краснодар освободили 12-го февраля 1943 года. Пару дней дома сидели, никуда не высовывались. Боялись, чтобы немцы не угнали. А уже два дня спустя меня вызвали повесткой в военкомат. Помню, мать пошила мне телогрейку. Что интересно, она оказалась довольно длинной, сейчас таких уже не шьют. Нынешние куцые какие-то, а та была почти ниже колена. В ней даже спать можно было. Вот в ней я и пошел в военкомат.

Прибыли мы на сборный пункт, он тогда называли «селекцентром». Сейчас в этом здании, кстати, располагается Сельхозинститут. Разместили на чердаке трехэтажного здания, там мы и спали. У всех сумки с какой-то едой. А 20-го что ли февраля мы получили свое первое назначение - 235-й армейский запасной полк. В полк пришлось идти пешком, и добрались до места аккурат ко Дню Красной Армии – 23 февраля. Обмундирования еще не выдали, все ходили в гражданской одежде. Кормили тоже не ахти как – какую-ту похлебку давали все время, хорошо у каждого в вещмешке оставался свой харч. Ну, и пошли занятия с утра и до самого вечера.

Кто-то из знакомых с вами туда попал?

Ну, конечно. Из нашей школы я не один там оказался. Из одноклассников, правда, никого не было, а из параллельных классов помню ребят: Поливаров, Иван Матюшин... А Поливаров такой шустрый был жучок. Мы на занятия ходим, ползаем, а он все время уклонялся. Чуть что, он где-то там занят. Потом еще помню, в ларьке сигареты продавал, в общем, шустрый такой. (На сайте http://www.podvignaroda.ru есть наградной лист, по которому заместитель командира 4-й батареи 1651-го АЗАП младший сержант Поливаров Владимир Николаевич 1924 г.р. уроженец г.Краснодара был награжден медалью «За отвагу» - прим.С.Г.)

И вот, значит, после этого курса молодого бойца нас опять в Краснодар отсылают, и уже в городе стали распределять по подразделениям. Так я попал в зенитную батарею. Видимо потому, что я был высоким, меня определили курсовым на 37-миллиметровую зенитку. Смотришь на самолет и крутишь зенитку по направлению его движения. Не горизонтальная наводка, а именно курс. Ночевали все в том же селекцентре, а днем изучали матчасть. Там на батарее были и штатные пушки и учебные. И однажды днем случился налет. Командир батареи нам и говорит: «А ну, ребятки, давайте попробуем по настоящим целям поработать. Хорош тренироваться!» Ну и попробовали. Всю обойму израсходовали. Успешно или не очень, трудно сказать, но меня в тот момент малость контузило. Я же на высоте находился. В госпиталь меня отправлять не стали, через пару-тройку дней отошел сам, отлежавшись на чердаке. Вот таким оказалось мое боевое крещение.

Когда наступил март, потеплело уже, вот тут наше подразделение посадили в теплушки и отправили. А куда нас везут, мы и понятия не имели. Все выяснилось, когда добрались до Миллерово, что в Ростовской области. Станция Глубокое. По дороге бомбили несколько раз, как-то даже загнали эшелон в тупик, потому что все пути оказались разбиты. К тому времени, мы все еще ходили в своей гражданской одежде. И запомнилось, что в тот момент как раз вышел приказ о введении в Красной Армии погон.

Как к этому люди отнеслись?

Абсолютно спокойно. Оказалось нас привезли в 223-ю дивизию. Она вся была истрепанная в предыдущих боях и ее вывели на отдых и пополнение. Кстати, это была азербайджанская дивизия. (223-я стрелковая дивизия была сформирована в октябре 1941 года в Азербайджане, и в феврале 1942 года была преобразована в азербайджанскую национальную дивизию, поэтому в ходе войны пополнялась большим количеством азербайджанцев - https://ru.wikipedia.org ) А там, много народу всякого, и ходят «покупатели». Один из них меня спрашивает: «Сколько классов кончил?» – «Девять». – «Ага, в артиллерию». Вот так я попал в батарею 120-мм минометов. Отличные минометы, до сих пор с успехом используются, но тяжеленные. Ствол весит 100 килограммов, плита – 90, а лафет – 70. Расчет - пять человек. А меня назначили заряжающим, вернее на азимут, у меня ручка азимута была. Сейчас при стрельбе почему-то отскакивают и прячутся, а мы так не делали. По ушам бьет, конечно, нехило, но ничего страшного, привыкли.

В эту полковую артиллерию попали сразу несколько моих знакомых по Краснодару: Костя Коцоев, Иван Матюшин, Сашка Резец. Костя вообще со мной в одной батарее служил. А Сашка Резец попал в батарею «сорокопяток». (По данным ОБД-Мемориал стрелок 223-й стрелковой дивизии красноармеец Резец Александр Тихонович 1925 г.р. погиб в бою 9.12.43 и похоронен в центре села Треповка Кировоградской области – прим.С.Г.) Был еще такой Андрей Шульга, он на Тубеева где-то жил, так он попал в батарею 76-мм орудий.

Стали, значит, изучать минометы. Все же я девять классов окончил, и военную подготовку проходил еще в школе. Топографию немного изучали, стрельбы проводили в тире, так что с подготовкой у меня был порядок.

Значит, был у нас командир батареи старший лейтенантГирко. Какой же пижон! Любил гарцевать на коне в серых яблоках. Портупея тут у него, значит, три кубаря, буденовка, сумка полевая, в общем, весь из себя такой блатной. Матерился на всех так... (На сайте http://www.podvignaroda.ru есть наградной лист, по которому командир батареи 120-мм минометов 1037-полка 223-й дивизии старший лейтенант Гирко Александр Васильевич был награжден орденом «Красной Звезды». А на сайте ОБД-Мемориал есть данные, что помошник начальника артиллерии 223-й дивизии капитан Гирко А.В. 1918 г.р. погиб в бою 19.03.45 – прим.С.Г.) Далее шел командир взвода, ведь в батарее два взвода по три миномета. Все на конной тяге. Минометы разбирали, и в обычных подводах перевозили. Лафет, ствол отсоединили, а опорную плиту весом в центнер вдвоем приходилось поднимать. Так вот, скобу откинул, отцепил лафет, наклонил ствол на подводу и поехали дальше. И мины – по две штуки в ящике. Осколочно-фугасные весили по 16 килограммов, а фугасные – 22.

Идем дальше. Когда командир взвода Зыков увидел, что я более-менее грамотный, карту могу читать, знаю обозначения там и прочее, то началменя все чаще и чаще вытаскивать на наблюдательный пункт. Поначалу даже попросил прикрепить меня к взводному, чтобы я ему во всем помогал. Вехи там расставлял, по которым велась корректировка огня и прочее. В общем, уже вроде как квалифицированный кадр. И вот там началась у нас уже самая что ни на есть подготовка к боям. А там же эти солончаки донецкие, холмы, летом жара. И вот утром подъем, зарядка, завтрак и на учения. Этот миномет таскаем, меняем одну позицию, другую, третью… Уже лето наступило, так нам помимо изучения матчасти стали еще и марши устраивать по этой жаре. Тяжело было…

Хорошо помню, как дивизии вручали знамя Верховного Совета СССР. Там рядом поле находилось, на котором три полка легко размещались. Там же, кстати, перед всем строем и дезертиров расстреливали…

Если можно,расскажите об этом.

Однажды нам устроили марш-бросок. 70 километров надо было за сутки пройти с полной выкладкой по этой жаре. Ну, нам-то полегче, минометы же на подвозках везем. Да еще можно за подводу держаться рукой, а это большое облегчение. Да и не такая тяжелая была у нас выкладка. Лопата, карабин, противогаз – все. А каково со станковым пулеметом? Один на плечи эту тележку, другой - ствол. Или же ПТР. Пусть и по двое, но все же тащить такую дуру… А дивизия тогда получила большое пополнение с освобожденных районов Украины, и ребята из Средней Азии – таджики, узбеки, а были и грузины, и армяне. По-русски они практически не говорили, а их же всех надо обучить матчасти.

И вот отправили нас на марш. Жара жуткая. А у многих узбеков были свои бритвы. Они брили себе головы и лишь чубчик оставляли. И вот на марше один бедолага такой, он нес пулемет, не выдержал. И ударил себя бритвой по шее. Его перехватили, не дали перерезать артерию. Спасли, но дело сразу же передали в трибунал, который приговорил этого парня к расстрелу. И вот там же, на том же плацу, где выстраивались все три полка: 1037-й, 1039-й и 1041-й, зачитали приговор трибунала и тут же расстреляли троих. Первым был этот неудавшийся самоубийца. Второй – дезертир, а за что порешили третьего, уже и не помню. Им еще пришлось перед расстрелом рыть себе могилы… Вот такие дела творились…

На это же поле, кстати, немецкие самолеты сбрасывали листовки антисоветские. Но контрразведчики из СМЕРША строго пресекали, чтобы люди не читали. Там же у них целая система работала. Вербовали эти ребята прямо в лоб. Вызывают и ставят задачу – следи, докладывай!

У вас такие были в батарее?

Ну, а как же? Естественно были.Старшина наш, в частности. Он и меня сагитировал, подключил к этому делу. Потом как-то вызвал: «Чего не докладываешь?» Я и отвечаю: «А чего докладывать? Нечего докладывать». - «Ну ладно, иди». Но эта работа действительно была необходима, и я ничего плохого в этом не видел.

Наконец в конце августа грузят нас в эшелон… Нет, ошибаюсь. Пешком пришлось нам идти до самого Харькова. Там под Харьковом мой первый бой и состоялся. Там очень много людей полегло... Не исключаю, что чуть ли не половина. Этот бой потом хорошо описал в своей книге командир 1041-го полка.

Это был уже где-то конец августа. Зеленое поле… Точнее, мне оно показалось зеленым. Танки разбитые, горелые стоят... Наша батарея вела огонь с ходу. Где-то остановимся, развернемся и тут же открываем огонь. И вот, значит, в одном месте развернулись, и открыли огонь. Помню, как-то ночью вели беглый огонь, тут уже без всякой команды, только успевай кидать. А как рассвело, смотрим, а в бруствере мина торчит. Наполовину воткнулась и не взорвалась… А что получилось? Там же дождик прошел, и видать на ней подмок заряд. Знаешь, на мину вешают мешочки с порохом? Вешают в зависимости на какое расстояние нужно стрелять. И видать, заряд на ней отсырел, вот она и плюхнулась. Так мы ее аккуратно, как ребеночка, вытащили и шашкой подорвали. Только и всего.

В этих боях я в основном был связным у командира батареи, поскольку уже знал стрельбы, наводил команды и так далее. Когда подбирали место для огневых позиций, комбат всякий раз брал меня с собой: «Собирайся, Кулиш, пошли. Доложи Зыкову, что я тебя забрал». Вот так и воевал, пока меня не ранило. В тот момент шли очень сильные бои – мы стремились перерезать железную дорогу между Харьковом и Лозовой. И вот идешь, а навстречу с передовой раненые бредут. Замотанные-перемотанные, кто без руки, кто с чем, стонут, но сами идут. Раз уж первую помощь оказали, значит, ходи, топай…

Потом, когда немцев отбили, пошли потихоньку на запад. Помню, в Краснограде вышли на берег речки, а там сплошная волна небольшая, и как дохлая рыба, в ней немцы валяются... Переправились по понтонному мосту и отправились дальше. Там такая пасека есть - Пасека Охочее, и вот там произошел такой случай.

Наша батарея вела артподготовку из лесочка. Лес сосновый, вроде бы немножко закрытый. Земля, помню, песчаная, копалась легко. Установили свои минометы и начали куда-то за реку стрелять, там пехота как раз работала. Только вечером прекратили. А я был как раз на батарее, и тут с НП звонит комбат: «Давай, Кулиш, сматывайте удочки на новую позицию». Я отсоединил телефон на батарее и пошел.Вышел из лесочка, подхожу ближе к какому-то мостику, прошел через него. Куда провод тянется - туда и шел. А там смотрю, «Ванюши» - немецкие шестиствольные минометы, уже впереди. А до этого, перед уходом, я на батарее слышал, как старший доложил комбату, что вот так и так, десяти ящиков мин нам не поднять. Довезти их довезли, а поднять не можем. Что с ними делать? Комбат и отвечает: «Да, пустите их в расход, чтобы не бросать!» Когда я уходил, уже начинало темнеть, а пока дошел, уже сумерки сгустились. И когда я, сматывая телефонный кабель, уже подходил к НП, «Ванюши» заработали. Ну что, прихожу на НП, а там мне говорят: «Оставляй это все здесь, и возвращайся на батарею. Побудешь пока там». Иду обратно, прихожу, а батарея вся разбита… 17 человек побито... Везде воронки, люди на куски разорваны… Там в основном узбеки были. Помню одного из них, хороший такой парень – Углубек. Высокий, здоровый, сильный… И что же получилось? Батарея начала отстреливать эти мины уже в сумерках, и немцы по вспышкам без труда засекли ее и накрыли ответным огнем. А все из-за чего? Я считаю, комбат такой был… слишком лихой. Ему все позволено было. Он, наверное, и не подумал даже к чему это может привести. Вот так по вине комбата восемь или девять человек погибли ни за что. Там же ребят и похоронили. Вот такая печальная история...

Идем дальше. Потом мы продвигались к Днепру, и вышли к нему в районе Аулы – это большой поселок на правом берегу. Только расположились в лесу, как нам сказали, что придется форсировать Днепр. А как его форсировать? На чем?! Но разве командование это волнует? Только и услышали в ответ: «Ищите средства!» понятно, что понтонщиков ждать смысла нет. Начали думать, искать, и нашли там три или четыре лодки-плоскодонки. Какие-то лодки еще у пехоты поотбирали. Но они же все не очень грузоподъемные, так я лично лично шесть раз туда-сюда отплавал – то лафет, то ствол перевозили. И естественно, всякий раз нас обстреливали. Хорошо, когда снаряд падает в воду. Брызги, волна немножко покачает, но осколков нет, они все в глубине. Это нас и выручало. Вот так на подножных средствах форсировали Днепр, переправили орудия, и стали поднимать их в поселок. Вот так и осваивали плацдарм.

Ну, значит, в последний раз уже подошел катер какой-то с прицепом, с понтоном с одним отсеком. Там еще подвода стала, одна, вторая, и эта перевозка должна была быть последней. И еще туда загрузили несколько ящиков с минами. Штук десять, наверное. Только отчалили от берега, на это место - бах! Снаряд попал прямо в то место, где грузились. Но мы уже отошли метров двадцать, и никто, к счастью, не пострадал. Переплыли, минометы уже установлены непосредственно в Аулах, и комбат меня потащил с собой на НП всего полка. Находился он в подвальчике возле дома, на возвышенности, и оттуда внизу видна была железная дорога. Но только на следующий день мы углядели, что там курсирует немецкий бронепоезд и косит нашу пехоту. Выходит из-за холма и начинает шмалять… Приносят командира 1-го батальона, забыл уже его фамилию. Капитан, голова перевязана. Говорит: «В ротах осталось по семь человек…» А нам в бинокль все видно, место ведь открытое. Видим, что пехота залегла. У нас в артиллерии тоже потерь хватало, но, конечно, не как в пехоте… Пехота, скажу я вам, это вообще пушечное мясо… Ну, где для нее столько людей набрать? Бывало такое, что объявляли тотальную мобилизацию – забирали солдат со всех подразделений полка. Винтовку или автомат на шею и в бой. А что еще делать? И у нас на батарее забирали людей. Вот им не повезло… Но меня не отдавали, я там уже был как бы...

Важный?

Можно сказать и так, хотя обычный солдат. Никакого звания военного не имел, просто девять классов и всеобуч прошел в школе, это и помогло. Вот так мы воевали в Аулах. (Некоторые подробности о тяжелейших боях за Аулы можно почерпнуть из наградного листа на командира 1041-го полка Бондаренко Ивана Антоновича, по которому он был награжден орденом «Суворова» 3-й степени: «Приняв 15.9.43 временное командование полком, майор Бондаренко в короткое время сумел сплотить и резко поднять боеспособность полка.

В ночь на 1.10.43 полк форсировал Днепр и начал борьбу за захват и удержание Ауловского плацдарма. На узкой прибрежной полосе в 500 метров полк выдержал яростные контратаки и, измотав противника, 3.10.43 стремительным ударом очистил северо-западную окраину с.Аулы и продвинувшись вперед на 5-6 километров, тем самым помог форсировать Днепр другим частям дивизии. При этом один батальон пока вышел на железную дорогу, и перерезал движение немцев по важнейшей магистрали Днепродзержинск – Пятихатки.

В период 4-11 октября немцы, подтянув свежую дивизию, многократно переходили в контратаки, которые поддерживали огнем два бронепоезда и танковый полк. В иные дни 1041-й полк отбивал до 12 контратак превосходящих сил противника, но железная дорога была удержана. В течение 15 дней тов.Бондаренко непрерывно находился на НП, управлял боем, в наиболее критические моменты трижды отправлялся в боевые порядки, личным примером увлекая бойцов в атаку» - прим.С.Г.

Остается только добавить, что в июне 1944 года командир 1041-го стрелкового полка был удостоен звания Героя Советского Союза (посмертно). «... В ночь с 23-го на 24.03.44 часть полковых подразделений переправилась через Южный Буг и захватила плацдарм на его правом берегу. 26.03.44 во время контратаки немцев, в критический момент боя майор Бондаренко поднял своих бойцов в штыковую атаку. Получив ранение, он не покинул поля боя и погиб как герой...» - https://ru.wikipedia.org )

Далее пошли на Пятихатки, и к зиме добрались до Кировоградской области. Всю зиму простояли в обороне на хуторе Сотницкий. Есть там такой, а районный центр вроде назывался Верблюжка. Наверное, его переименовали позднее, потому что сколько я потом по картам ни искал, даже по Гуглу, нет нигде этой Верблюжки. Не нашел. Надо бы еще раз внимательно все изучить, может, что-то я пропустил. Так вот, в этом хуторе Сотницком мы просидели половину ноября, декабрь и январь. Кормили вшей… Огневые находились за холмом, а на нашей стороне балка, где располагались кухни да бочки-вошебойки. Поперек этой балки шла возвышенность, там еще стог сена стоял. На хуторе огороды, а подвалы с овощами оказались на нейтральной зоне. Жили в землянках, топили их ящиками из-под мин. А наблюдательный пункт располагался навершине холма. Вот там комсорга полка, секретаря комсомольской организации, ранило в голову.Он, кстати, кубанцем был, адыгеец. Бергезов – фамилия. Так вот, одолевали нас вши… А как с ними бороться? Шинель снимешь, там же складка на спине, вот там их уйма. Но хорошо помогали бутылки с зажигательной смесью. Этой смесью намажешь, а там же фосфор, и вши все дохнут.

А на воздухе смесь не воспламенялась?

Нет, все нормально. В снегу шинель вывалял и идешь спасть. Заснул, потом что такое? Опять горелым воняет? Как запах горелой шерсти чувствуешь так опять на снег. Протер и снова в землянку.

А запах отчего? Шинель от смеси гореть начинает?

Именно так. Температура повышается, и чувствуешь запах горелый. Но зато вшей истребляло капитально.

Кормили как?

Более-менее. Шрапнель, тушенка, сахару в день давали ложку по отделениям. А где-то в январе, в начале февраля немцы пошли в наступление на нашем участке. Сначала мы вели огонь по ним, а потом команда с наблюдательного пункта приходит – изменение дистанции. Было два километра, а стало меньше километра. Что случилось? Потом оказалось, что мы вели заградогонь. Т.е. позади наших, чтобы пехота залегла. И, знаете, помогло. Но это единственный такой случай.

И потом, значит, уже в конце февраля пошли в наступление по распутице. Это уже в Кировоградской области. Как-то я находился при начальнике артиллерии полка, Отколенко его фамилия. (Старший лейтенант Отколенко Борис Васильевич 1920 г.р. – начальник артиллерии 1037-го стрелкового полка – прим.С.Г.) И вдруг появляется наш комбат вместе с Бурлаченко -комбатом 76-мм орудий. И забирает меня с собой: «Пошли, будем менять огневую позицию!» В эту ночь шли тяжелые бои, а пехота стояла перед селом Котовка. Пришли вчетвером в эту Котовку с вечера. Выбрали позицию, потом решили в одной хате заночевать. Печку растопили, а мы же все промокшие, ноги мокрые, жмемся к ней. - «А ты, – говорит комбат, – сиди, охраняй!» Ну, сижу мокрый с карабином у печки, греюсь, а они на печке. К утру, ближе к пяти, они проснулись, и комбат мне говорит: «Давай, иди на батарею. Сюда и приведешь!»Причем ни бумажки никакой не дал, вообще ничего. Устно отдал распоряжение. Ну, понятно, все свои, чего там бюрократию разводить. А это, наверное, километра полтора. И я пошел один. Иду через овраги, через окопы, дорогу я помнил, тем более уже рассвело. А мне из окопов кричат: «Тыкуда идешь?Давай в окопы!» То есть пехота меня не выпускает: «Чего ты идешь туда в тыл?» Насилу убедил их, что я не бегу с линии фронта: «Артиллерист я! Иду на батарею».

Пошел дальше, и что я увидел… Там же с вечера шли тяжелые бои. Вот так посадка, так посадка и как у нас на Кубани тоже квадраты – снег лежит. Думаю: «Что такое? Вспахано, что ли?» Подхожу ближе, а это все поле уложено трупами красноармейцев… Буквально шагу ни сделать... У нас в 1-м батальоне был такой пожилой, мы его «дедок» называли. Рыжий красивый мужчина, с бородкой. Смотрю, он лежит возле пулемета бедолага…Обошел я его стороной и пошел дальше. Но представь, все поле оказалось просто усеяно нашей пехотой… Там, может, и немцы лежали, я уж не стал всматриваться. Вот такая картина...

Пришел на батарею, доложил лейтенанту Детову, он за старшего оставался: «Так и так, пора сниматься». Он спрашивает: «А как там дорога?» - «Сплошная грязь». - «Обстреливается?» - «Только с самолетов, а так вроде ничего. Я покажу, куда идти. Комбат приказал быстрее сняться и перейти».

Ну, пока собирались, тут уже и сам комбат пришел. Не дождался. Начал ругаться, мол, почему так поздно, нужно было раньше!» Когда пришли на новое место, остановились в лесочке. Комбат зовет: «Кулиш, пошли размещать батарею». Я втыкаю колышки, и тут снаряд... Упал, кровь течет, думаю, все… Подбежали два елдаша. Елдаш – это по-азербайджански «товарищ». Эти ребята втащили меня в какой-то погреб. Тут уже безопасно, обстрела нет. Обмотку сняли, посмотрели, что у меня: «Вай-вай-вай-вай…» Перевязали, даже еще чего-то налили успокаивающего, и я уснул.

Когда проснулся, смотрю, лежу в погребе, здесь пакля, здесь буряки лежат. Лежу и думаю: «Найдут меня здесь или нет? Сам-то я уже не вылезу отсюда…» Нашли меня где-то часа в три, уже к концу дня шло. Погрузили на повозку и повезли. По дороге еще подсадили майора с перевязанной головой. Я лежал, а он сидел впереди, и стонал, бедолага, всю дорогу. Хотя руки-ноги целые, только голова перевязана. По этой грязи лошади еле тянут, распутица же страшная, и тут налетели мессершмитты. И уже вижу – бомбы пошли… Что делать? Я здоровую ногу перекинул через борт телеги, свалился и упал на землю. Пролетели, лошади куда-то сбежали, да и майора этого не видно, а я здесь. За мной окоп артиллерийский, где стояло орудие. Ящики там, а на дне окопа вода. Вскочил в этот окоп, но рану же мочить нельзя. На одной ноге на ящик присел, вторую держу на весу. Они второй раз зашли, третий... На бруствер бомба упала, землей закинуло... Ну, надо как-то оттуда выбираться. Переполз к дороге, тут как раз ехала какая-то телега с раненым. Руку поднял, и меня заметили и подобрали.

Часа в два добрались до полевого госпиталя. На стол положили, и два здоровых мужика сверху навалились. С лампой керосиновой стоят, рядом второй операционный стол – женщина лежит, ее оперируют. Смотрю, как грудь ей, там ее раз, два и в урну… Куски мяса летели туда-сюда. Правда, сразу же бинт просовывают, чистят. Ну, думаю, сейчас меня будут резать...

Без наркоза, без ничего?

Конечно. Уже только после этого морфий дали.

Кричали?

Даже не помню. Хотя помню, что орал, когда мне в начале ногу вытягивали. Я же вот так вот поджатый лежал все время. Помню, что медсанбат располагался в обычной украинской хате. С одной стороны - комната, с другой - вторая. Операционная – четыре лампы и два стола. Там печка стояла, на полу солома. После операции я уже с морфием. Рядом без ноги лежал пожилой красноармеец. Стонал, кричал, но к утру, когда я проснулся, он уже сам уснул, не выдержал. Вот такая история - первая часть. Ну, а вторая началась уже после госпиталя.

А в каком госпитале вы лежали?

В течение месяца я лежал по разным медсанбатам, потом привезли на какую-то захолустную станцию. Положили на солому. И вот там я. представь, почти месяц на этой соломе провел. Кормили, правда, перевязки делали, но очень редко. 31-го марта, помню, выполз на крылечко подышать… В общем, месяц почти я там гнил… Наконец, пришла летучка, погрузили, и в Днепропетровск. Уже в нормальный госпиталь. Он в 21-й школе находился, возле стадиона. Все чистенько, сестры, врачи, артисты приезжали, как в рай попал… Лечащий врач – маленькая такая евреечка, внимательно следила за мной, и я быстро пошел на выздоровление. На 1-е мая уже ходил с палочкой, как вот сейчас. По улице и даже в кино выздоравливающие ходили в халатах и белых носках. Ну вот, считай апрель, май я там лежал, а уже в июне меня отправили в ГЛР (госпиталь легкораненых). Выдали бэушную одежду без погон. Физзарядка, туда-сюда, в общем, готовили нас к возвращению в строй. И уже в июле эшелоном отправился в Молдавию, в Тирасполь. Там меня зачислили в 217-й отдельный моторизованный инженерный батальон44-й Отдельной Инженерной Моторизированной Бригады Резерва Главного Командования.

И чем эта бригада занималась?

Постройкой мостов. Не понтонных, стационарных. Дальше, это секретные электрические сети. Электрическую сеть разбрасывали и подключали ток машиной. Еще в наши обязанности входило причалы строить, обеспечивать разминирование, минирование и прочее и прочее. Я там был в основном рядовым минером, но приходилось и переправы строить. На Тисе, по-моему, и на Дунае. Помню, строили причал, чтобы понтоны под 60-тонные танки прямо к нему подходили. Лес рядом был, так привлекали венгров и лес рубить и сваи стругать. А техники такой как сейчас не было, так мы 25-метровые сваи забивали деревянной бабкой с подмостков.

И сколько времени требовалось, чтобы забить такую сваю?

Часа полтора. Бить же нужно по три-четыре. И вот таких нужно три–четыре «самолета», так мы их называли. Помню, на Тисе чуть выше нас по течению переправу понтонную строили. Забиваем свои сваи и слышим – бомбят. Потом смотрим, посредине реки плывут наши в шинелях, еле-еле бултыхаются. А что мы можем сделать? Река широкая, быстрая, и как тут спасать? Ни лодки, ничего у нас под рукой. Сам поплывешь, точно утонешь. Вот такое зрелище… Человек плывет, наверное, шинель набухла, и что-то он так бултыхается, а ты не в состоянии ему ничем помочь…

Тиса же, вроде, не особенно глубокая река?

Глубокая. Потому и строили такие причалы. И не только на Тисе, но и на Мораве. А поскольку я хорошо разбирался в топографических картах, меня часто посылали в инженерную разведку дорог. Помню, на юге Югославии посадили в полуторку пару офицеров, меня, еще двух человек и отправили по маршруту в сторону Греции. Мы должны были наносить на карту мосты, измерять, записывать и прочее. Югославы хорошо к нам относились. Частенько предупреждали, что в тех или иных местах можно нарваться на банды четников.

А как румыны встречали?

Румыны ничего еще, терпимо. Мадьяры хуже. Город Секешфехервар нам пришлось брать шесть раз! И вот значит, стоим мы между озером Веревце и Балатоном - попали в окружение. Поскольку еще снег лежал, нам понадобились белые маскхалаты. Пришлось заставить мадьяр, чтобы они нам из простыней пошили белые накидки. Сделали. И как чуть стемнело, мы сумели проскочить, и вышли из окружения. Так что венгров в качестве рабочей силы мы не раз использовали. В частности, для строительства переправ, особенно на Мораве. Настоящие же бои начались под Будапештом. Как раз лед пошел по Дунаю и понтонный мост просто снесло. Помню, пока мост еще стоял, командующий инженерными войсками 3-го Украинского Фронта генерал-полковник Леонтий Котляр верхом на лошади самолично подгонял быков палкой. И вот к Новому году мы окружили Будапешт и вышли на границу с Чехословакией. Только забыл уже, у какого венгерского города это случилось.

В общем, с наступлением новогодней ночи вышли мы к Дунаю и начали окапываться. Потом немец нас так прижал, что мы еле-еле ушли. Хорошо, у нас был «Студебеккер», который возил мины. Вот на нем по бездорожью со снегом выскочили и вернулись в исходное положение. Есть такая станция Бичке южнее Будапешта. У нас слух прошел, что 93-я дивизия попала там в окружение, так что надо будет нашим пехотинцам ее освобождать. Пришлось теперь заниматься минированием. Ночью загрузили полный «Студебеккер» и несколько ЗИСов противотанковыми минами. Лотки из досок сделали соответствующие. Допустим, идет бой танковый, и нужно быстро заминировать. Машина идет потихоньку, тянет за собой по земле лоток с крючками, и с нее на лоток мины сползают. Противопехотную мину вставил в качестве детонатора, закрыл. И даже не закапывая, а простов два–три ряда через каждые пять-шесть метров. Вот такие заградительные поля делали. Не станут же танкисты вылезать и мины убирать, они будут жарить вперед. Но это когда нужно срочно перекрыть. (Выдержка из наградного листа на командира взвода 217-го ОМИБ Чередник Ф.Д. 1913 г.р.: «В период боев с 12-го по 26.01.45 в районе Секешфехервар – Чала младший лейтенант Чередник проявил мужество и отвагу. В ночь 14.01.45 во время установки противотанкового минного поля, благодаря его умелому руководству, всего за 3 часа взвод установил 498 противотанковых мин. Всего его взводом установлено 1 250 мин …» - прим.С.Г.)

А так вокруг Будапешта минировали по ночам. Помню, заехали в пригород Будафок, там дачи с садами и очень много виноградников. В тамошних подвалах очень много вина оказалось. (Будафок – южно-будайский пригород Будапешта. Является «сердцем» венгерского виноделия – прим.С.Г.) Доходило до того, что его вместо воды заливали в радиатор. Потом в канистры сливали, и оно хоть керосином пахло, бензином, но ничего, согревало. Вот там минировать пришлось много, там же танковые эсэсовские дивизии крепко ударили, и была реальная опасность прорыва немцев.

А мины какие? Наши, в деревянных коробках?

Да, деревянные.А немецкиебыли круглые и железные. Их мы почти не использовали - боялись. Использовали только если наших не хватало. Помню, как-то нашли на правом берегу Дуная большой немецкий склад. Здорово он нас тогда выручил. Там бочки с толом, с тротилом, железные такие, кумулятивные снаряды от «ванюш». Вот они хороши были в изготовлении противотанковых мин. Ставишь, туда насыпаешь пороху, противопехотную мину сверху, и все прекрасно замаскировано. У них же взрыв направленный и гусеницы сразу сносит. Был у нас такой инженер - капитан Кафери. Специалист в этом деле, и он эту идею использовал. (Выдержка из наградного листа, по которому командир роты 217-го ОМИБ старший лейтенант Кафери Владимир Павлович 1918 г.р. был награжден орденом «Отечественной войны»: «… Когда в районе н.п. Алгуттанки 110-й Танковой Бригады вынуждены были приостановить преследование противника вследствие взорванного моста через реку, тов.Кафери быстро нашел объезд, оборудовал его за полтора часа и пропустил 48 танков. … На северной окраине н.п.Чобди ротой тов.Кафери под жесточайшим огнем противника, было установлено минное поле, которое приостановило танковую атаку немцев. По дороге между Чобди и Бичке его ротой было установлено 750 противотанковых мин, на которых подорвалось два немецких танка…» - прим.С.Г.)

Когда же немец отступал из Будапешта, все дороги минировали следующим образом – выкапывали вдоль асфальтовой дороги ямку, туда бочку. Заложил бикфордов шнур, пошел дальше. А там такая воронка получалась – на полдороги… И так в шахматном порядке. Танк после этого точно не пройдет.

А камнеметы делали?

Нет, у нас такого не было. Помню, минировали по винограднику. Набрали немецких снарядов для дальнобойных орудий. На том складе их и бочек с толом навалом оказалось. Каждый 150-мм снаряд лежал в отдельном ящике. Открываем его крышку, высыпаем туда тротил и толуол, потом кладем противопехотную мину, то есть с нарушением техники безопасности, конечно, и все это дело закрываем и маскируем. А у нас один мужик был в роте по фамилии Донской. Пожилой, его после войны самого первого демобилизовали. И вот, значит, он минировал эти снаряды. И как-то под одну крышку попала лоза виноградная. Она же везде растет по этим дачам в Будафоке. Он не стал наклоняться, а сидя на ящике ногой пихнул крышку. Крышка туда, а потом обратно – хлоп и по пехотной мине... Та взорвалась, но снаряд не сдетонировал. Мужика только щепками забросало, и не более того. Повезло, конечно… Или вот еще случай.

Когда началась Ясско-Кишиневская операция, взяли Бендеры и переправились через Днестр. Я в это время уже служил в инженерной бригаде, но еще ходил с палочкой, хромал, и меня на минирование не брали. Оставался в роте, но чем занимался, уже не помню. На задание выходили обычно ночью – с трех часов до рассвета. Там такая излучина Днестра, и вот там предстояло было минировать. Вот там, после госпиталя, я уже ощутил, что тактика у нас как-то изменилась. Если раньше был фронт, то теперь прорыв. Как только перешли Днестр, то пошли, пошли, как можно скорее, Старались как можно больше войск и техники продвинуть через это отверстие, а далее они уже сами разберутся. Вот такая тактика стала применяться. И когда пошли в наступление, нас, саперов, использовали следующим образом – по пять человек на Т-34 и вперед. Главное сесть там, где башмаков нет, уж очень они по рукам лупили. И желательно, чтобы дальше чтобы от трубы, горячая она.

Так вот в этой Ясско-Кишиневской, значит, три танка. По четыре человека на каждом, чуть там что, танкист останавливает: «Ребята, проверьте!» Помню, в одном месте остановились перед кукурузным полем. Пришлось его проверять на предмет наличия мин.Щупы у нас имелись. А миноискатели тогда считались роскошью. В общем, идем по кукурузе, поначалу ничего такого нет. Вдруг окопчик, и из него фриц поднимается, офицер. Прямо передо мной вот так вот. Но я его сразу раз, обыскал, оружие у него забрал. Маленький такой пистолетик. Долго я его потом носил в заднем кармане, но потом кому-то подарил. Нельзя было его держать, я же не офицер.

Идем дальше, и таким же образом набрали человек пятнадцать. И что с ними делать? Ведь у нас приказ – быстрее вперед! А один танк остался там, где мы остановились, а два других пошли прямо по кукурузе. Под конец посадки идет вроде дорожка. Подвода, и рядом с ней люди копошатся. Мы цепью по кукурузе подходим. А у подводы немцы и несколько гражданских. Две женщины и один мужчина.Ну, немцы сразу оружие побросали, значит. А вел нас капитан-танкист, ему и предстояло принимать решение. Он пистолет выхватил, туда-сюда, в Бога мать, такие-сякие, значит, на тех, которые с немцами драпали… Они же молдаване или русские, не помню уже, но наши. Чемоданы там у них и другой скарб. Он, значит, на этих женщин: «Убью!» И даже, если не ошибаюсь, стрельнул. Какой-то чемодан у них выхватил, в танк унес. А немцев приказал отвести, где танк стоит, то есть к краю поля. Ведем, а сами думаем, что с ними делать? Выполнять задание или же с ними цацкаться? Вот вы бы что сделали?

Я бы не хотел в такую ситуацию попасть.

Ну что, пришлось своего одного оставить охранять этих двадцать человек. Справится он или не справится, это уже вопрос второй. Ну а были и такие случаи, что по дороге попался человек с оружием. Чего на дороге оказался? Танк же выполняет свою задачу, и что с ним делать? Отпускать? Офицер дает команду солдату, и его в кукурузу. Ну, ясное дело зачем... Вот такие моменты на фронте тоже случались…

И еще один момент запомнился из Ясско-Кишиневской операции. Там с горючим было плохо. Помню, в Румынию уже вошли, танки ушли вперед, а мы сзади. И вот, значит, остановились у одного села – топливо закончилось. И где его взять? Только у немцев. А к нам в батальон тогда с пополнением пришли одесситы. Ушлые ребята, таких теперь называют блатными. Не уголовники, просто нормальные одесситы. Помню, один Мабаскин что ли, а другой то ли Гальдерих, то ли Гайдерих. Этот Гайдерих вроде еврей, но белобрысый такой, я дружил с ним. Иногда он на гитаре играл, и, кстати, утверждал, что Петр Лещенко (знаменитый русский шансонье, живший в Румынии – прим.С.Г.) был его родственником. И вот этот Гайдерих предложил: «Давайте сходим в в это село, может там какая машина немецкая осталась». И вот они вчетвером: трое одесситов и Юрка, Никулин что ли, пошли в это село. Долго их не было, потом возвращаются с тремя канистрами, но без Юрки. – «Где Никулин?», спрашиваем. – «Ранили его. Оставили в какой-то хате там». - «А как же вы его оставили?» - «Там же танк стоит, нужно было выходить». Ну, в общем, Юрку оставили и больше мы его не видели. Возможно, выжил, а может и нет… А может, в другую часть попал. Вот такой случай... А все из-за того, что бензин кончился. А без него никуда. Это сейчас на каждом углу заправка, а там же ничего не было, степь, холмы кругом…

Еще запомнилось, как мы в Австрию въехали. Уже жарко было, это же конец апреля – май. И мы решили, чего нам на танках жариться? Поехали на велосипедах! Тем более дороги там хорошие, асфальтовые.

А умели ездить на них?

Конечно, у меня же дома до войны был собственный велосипед.У меня и фотография есть, как я на работу ездил после демобилизации. А в Австрии на велосипедах да по асфальтовой дороге. Еще крючком зацепишься за машину, чтоб не крутить педали. Танкисты не возражали.

Дальше мы увидели концлагерь Маутхаузен. Все закрыто, но танкисты решили открыть. Лезут, значит, они по воротам железным до самого верха и падают. Тут кто-то придумал тросом сорвать ворота. У них же есть буксирный трос, вот та-а-акой толщины. Кричим: «Слазьте!» Срываем ворота и оттуда лава в прямом смысле этого слова… Лава людских полосатиков… В своих полосатых робах, прямо как колорадские жуки. Кто может – идет, кто может – бежит, кто не может – ползет… Руки тянут, дай что-нибудь поесть… Ну, что было в вещмешках, все отдали. Вот такая была история.

Подошли к Вене и все стремились как можно быстрее ворваться в город. Чтобы уйти с дороги от этих бомбежек. Вот он по дороге летит, косит, бросает, потери большие, поэтому все спешили быстрей-быстрей ворваться в Вену, чтобы скрыться там от самолетов между зданий. Ну, ворвались, через канал мост взорвали, и уже нас заставили его строить, хотя еще бои шли в городе. Ну что, сваи бросили, перекинули, в общем, легкая техника могла перейти. А потом довелось посмотреть Вену сверху. С воздушного шара.

Вы поднимались на воздушном шаре?!

Именно так. Его далеко было видно. Когда город взяли, ну, думаем, сейчас поедем в сторону Линца и Граца. Помню, выехали на трассу, проехали через Венский лес мимо могилы Штрауса. Остановились там, постояли недолго и дальше. Но потом нас развернули, говорят: «Американцы уже впереди!»

Возвращаемся в Вену, смотрим, на площади у парламента стоит машина со знакомыми ребятами: «О, привет! Как живы здоровы?» Мы с ними раньше на танках вместе ездили. Стоим чуть в сторонке, разговариваем, тут подъезжают американцы на «виллисах». К ним наши генералы подошли, что-то там они обсуждали. Но это уже нас не касалось. Там 9-го мая и праздновали Победу. Кстати, праздник нашему батальону устроили в банкетном зале Венской оперы. Такой зал шикарный... Настоящее торжество получилось. Впрочем, у нас работы еще хватало. Все эти дни мы разминировали город: разные здания, театр, даже какие-то винные подвалы.

Румыния

И много было заложено мин?

Много, очень много. В некоторых местах целые дома были заминированы. А как все проверим, обязательно вешаем табличку на каждом углу квартала: «Проверено, мин нет». А в уголочке наша фирменная подпись - 217/1. То есть 217-й отдельный батальон - 1-я рота. Пришлось там и заводы демонтировать. Самый знаменитый из них – «Мессершмитт». Специалисты из Советского Союза командовали нами. Показывали, что резать, что не резать, что грузить, отвозить.

А затем и наши части постепенно начали расформировывать. Стариков, которым больше пятидесяти, сразу демобилизовали, ну а 25-й год – еще сиди.Я попал в маршевую роту, и вместе с ней оказался в Румынии. Город Галац. А я еще в Вене вспомнил свое школьное увлечение радиотехникой. Нашел на одном из заводов динамики, приемники и устраивал в нашей казарме радиотрансляции. Слушали новости, разные передачи. И когда стали людей распределять, кого, куда, мне это зачлось. Меня направили служить на радиоузел ОСНАЗ (особого назначения) разведывательного управления Южной Группы Войск. Там я занимался радиоаппаратурой, а были ребята, которые обеспечивали связь с нашей агентурой на Балканах. Радиоузел находился на берегу Черного моря в Констанце. Недалеко от знаменитого курорта Мамая. Вот там мне пришлось послужить до 1949 года. Помню случай.

Как-то раз приехал генерал Рогов - начальник этого разведывательного управления. Оказывается, долго не было связи с агентами, заброшенными, если не ошибаюсь, в Грецию. И как устроил нам разнос… Сразу все стали проверять, поправлять, то, другое, и через некоторое время связь восстановили. «Ну, – говорю, – слава Богу, обошлось, а то бы нам устроили...»

1953 г.