Кузнецов Александр Антонович

Родился я 25 октября 1924-го года в селе Началово, что в двенадцати километрах от Астрахани, в крестьянской семье. Отца моего арестовали в тридцатом году и отправили на три года в ссылку, в район Магнитогорска, откуда он так домой и не вернулся, умерев там.

- За что его арестовали?

- За то, что у него был свой огород и свой сад, а налога он за все это хозяйство не платил. Представляете, в тридцатые годы и иметь свой огород! Да, к тому же, еще и долг по налогу образовался в три с половиной тысячи рублей, а на тот момент у семьи таких денег просто не было. Отца, собственно, никуда не выгоняли и даже не обвиняли в кулачестве, а просто так взяли, да и все.

- У вас братья или сестры были?

- Да, две сестры было, обе постарше меня: одна на год, другая на два. Я самым младшим в семье был. Брат у меня тоже был, самый старший, Константин. Он погиб под Харьковом. Перед войной он служил срочную в Нижнеудинске, а потом мы получили от него письмо, в котором он написал: «Едем под Харьков». Уже потом кто-то из его однополчан написал мне, что Костя там погиб.

В селе у нас было три школы: начальная, неполная средняя и средняя, так называемая, ШКМ – школа крестьянской молодежи. При школе был свой интернат, в котором жили дети с близлежащей округи. А детей в школе училось очень много! В школе я проучился только до девятого класса, дальше не продолжил учебу, потому что надо было идти работать, чтобы на что-то жить. Уже сейчас понимаю, что мне не следовало, конечно, бросать учебу. Среднее образование я уже получил в армии, когда наши войска вывели из Манчжурии и расквартировали в гарнизонах Приморского края. В том гарнизоне, куда попал наш полк, был Дом офицеров, а при нем вечерняя школа. Я с радостью пошел туда и стал учиться в девятом классе. До окончания срока службы я успел окончить учебу и получить аттестат о среднем образовании.

- Решение о том, что надо прекратить учебу в школе Вы приняли самостоятельно?

- Конечно. Никто на этом не настаивал. Я понимал, что надо помогать маме содержать семью.

- Как мама восприняла Ваше решение?

- По-человечески. Она ничуть против этого не возражала.

- Как Вам давалась учеба?

- Прекрасно давалась! Самыми любимыми предметами у меня были история и география. До сих пор с благодарностью вспоминаю директора нашей школы – Звягина Василия Васильевича и преподавателя математики, моего однофамильца – Андрея Андреевича Кузнецова, замечательные были люди! Очень жаль, что в моей родной школе уже забыли про своего земляка, а раньше я вел с ними довольно активную переписку, отправлял им свои воспоминания. Мать моя была совершенно неграмотной.

- Как же она одна вас вытягивала?

- Потому что мы сами участвовали во всем, всегда работали, всегда были, как говорится, «с граблями».

- Вы, дети, работали дома или в колхозе?

- И дома и в колхозе матери иногда помогали. У нас тогда в селе было аж четыре колхоза! После того, как я отучился, в 1939-м году, я уже официально пришел работать в колхоз имени Кагановича. Сначала я там был простым рабочим, а потом меня, как грамотного, поставили учетчиком.

- Перед началом войны было ли ощущение надвигающейся катастрофы?

- Нет, ничего такого не было. Все жили мирной, дружной жизнью. Даже в колхозе очень дружно работали. Колхоз у нас был богатый. Тогда все вместо зарплаты получали трудодни, а я, как учетчик, всем колхозникам рассчитывал эти трудодни за каждый день и рисовал в табеле палочки.

- Что давали за трудодни?

- Деньги. Но только в конце года. Зерна не давали, поскольку его у нас в колхозе не было, наш колхоз был садоводческим, давал богатые урожаи вишни, абрикосов, яблок. А продукты у всех и так свои были. Так и жили люди.

- Вы какую-нибудь живность дома держали? Корову, например?

- Нет. Как только отца не стало, так и живность с нашего двора быстро исчезла – отобрали ее у нас. Да, к тому же, и квартиру нашу тоже у нас отобрали. Мы много лет жили у бабушки, мамы моей мамы.

- После того, как Вашего отца репрессировали, ощущали ли Вы к себе со стороны окружающих негативное отношение, как к «сыну врага народа»?

- Нет, никакого влияния арест отца на меня не оказал. Я продолжал так же учиться, отношение никаким образом не изменилось.

- Как Вы узнали о начале войны?

- Так же, как и все в селе. Радио в селе не было, поэтому кто-то один узнал, рассказал об этом другим и весть быстро разнеслась по селу.

- Когда народ узнал об этом, началась ли паника в селе?

- Я бы не сказал о том, что была паника, но тревога была у всех, конечно. Когда забрали первых мужчин на фронт, то их писем ждало все село. Если кто-то получал письмо, то люди шли к ним с вопросами: «Что пишет? Где воюет? Как воюет?» А тот, кто пишет письмо, обязательно напишет о своих земляках, с кем ему довелось вместе на фронте воевать. Вот так и общались, так и получали информацию.

- Как изменилась работа в колхозе с началом войны?

- Работа в колхозе была очень хорошо организована, поэтому я бы сказал, что особых изменений не произошло. Вот только ушедших на фронт мужчин заменили женщины. Даже мне, учетчику, приходилось работать на бороновании и поливах. Там же, в наших краях, без полива ничего не растет, поэтому приходилось регулярно поливать сады и огороды.

- Школьников стали привлекать к работам?

- По принуждению никого не привлекали, их родители сами заставляли.

- В колхозе ситуация на фронте отслеживалась? Если да, то каким образом?

- Нет, мы практически ничего не знали, информация до нас не доходила. Только по письмам иногда удавалось какую-то информацию почерпнуть, да передавали из уст в уста кто что знает.

Вот такими сложными были мои детские годы. А второго сентября 1942-го года, за полтора месяца до моего восемнадцатилетия, меня призвали в армию, и я прибыл по повестке в военкомат Наримановского района.

- Много было призвано народу вместе с Вами?

- Меня призвали вместе с моим школьным товарищем Сашкой Андрияновым, с которым мы с первого класса сидели за одной партой: сначала в начальной школе, а потом из начальной сразу в ШКМ перешли. И воевали мы с ним вместе, ведь наша 28-я армия формировалась здесь, в Астрахани, поэтому мы были зачислены в одно отделение роты автоматчиков.

- Где происходило формирование вашей воинской части?

- В Астрахани есть так называемый РыбВТУЗ, институт рыбной промышленности, на его территории формировалась 52-я отдельная стрелковая бригада под командованием полковника Шапкина, в которую мы с Сашкой и попали в составе роты автоматчиков. И вместе со своими автоматами ППШ мы с ним дошли до хутора Буденный, есть такой в Ростовской области. Там мы с Сашкой потерялись по некоторым причинам. Но он тогда не погиб в бою, а погиб он позже, уже за Ростовом, ближе к Миусу, там есть районное село Куйбышево. О его гибели я узнал позже от других товарищей. Военные дороги нас с ним развели и, видимо, к тому времени он уже попал в другую бригаду.

Кроме нас было призвано много и других наших одноклассников, но попали они в другие части и воевали неподалеку, в Калмыкии. Я хорошо помню Калмыкию, эту полупустыню. Не дай Бог кому-то оказаться в ее степях! Когда мы там были, то нам даже воду питьевую привозили из Астрахани, поскольку вода в калмыцких степях соленая. Машин тогда мало было, поэтому привозили ее на лошадях в бочках и из этих бочек разливали каждому по фляге, чтобы мы ее экономно пили. Командиры отделений постоянно нас предупреждали: «Ребята, много не пейте!» Да мы и сами все это понимали, поэтому старались за один раз делать не более двух глотков. У нас у всех были стеклянные фляги. Они, конечно, очень непрочные были, поэтому их берегли как могли. Я свою флягу ни разу не разбивал, к счастью.

- 52-я отдельная стрелковая бригада формировалась «с нуля» или на базе какого-то подразделения?

- Нет, можно сказать, на пустом месте начала формироваться.

- Командирский и сержантский состав направлялся на формирование бригады уже с боевым опытом?

- Хорошо, что нам попался командиром отделения Сашка Белоусов. Какой заботливый был парень! Он, и его друг Петр Иванович Талавиря, были сержантами, имели боевой опыт, перед войной оба служили в авиационных войсках, занимаясь обслуживанием самолетов. Когда немцы начали свое наступление, наши авиационные части практически перестали существовать, поэтому они и отступали до Сталинграда. А уже из Сталинграда направили их на формирование 28-й армии.

И Белоусов и Талавиря были родом из Дебальцево и, когда мы подошли к Миусу, где долгое время был перерыв в наступательных боях, Сашка говорил нам: «Там же за Миусом уже Донбасс. Мы с Петром Ивановичем обязательно домой заскочим!» А потом получилось так, что мы вышли как раз на Саур-могилу.

- Командира взвода своего помните?

- Не то Бабанин, не то Бабкин. Командира роты фамилию не помню. Оба они, и командир взвода и командир роты, погибли в одном бою в Ростовской области. Мы тогда освобождали такой хутор, Дудукалов называется. Нам, рядовым автоматчикам, неизвестно было, как командир батальона организует этот бой по освобождению населенного пункта. Там, перед хутором, лесопосадка была, так он развернул весь батальон в цепь в этой лесопосадке. Наша рота была на левом фланге. После того как взлетела красная ракета, а это было сигналом «Вперед!», мы выбежали из лесопосадки этой, а немцы по нам как дали из пулеметов, что мы все в снег легли. Да так долго лежали, что уже и замерзать стали. Командир роты увидел, что мы все залегли, руку поднял, махнул вперед и кричит: «Ребята, поодиночке, малыми перебежками вперед!» А кто пойдет под пулеметами вперед? Пока он кричал, тут в него пуля немецкая и попала, вот. Но это же бой, в бою погибают. В сражении за этот хутор мы двадцать восемь человек потеряли тогда, но хутор все-таки взяли.

- Как подавили вражеские пулеметы?

- Я не знаю. У нас в батальоне были минометы, правда они почему-то или не стреляли, или мы их просто не слышали. Нас в тот день и немецкая авиация бомбила, а нашей авиации в небе совсем не было видно.

- Вернемся к формированию бригады. Оружие какое Вы получили?

- ППШ. В нашей роте автоматчиков все были вооружены этим автоматом.

- Как Вы принимали присягу?

- Когда в РыбВТУЗе сформировали наш батальон, то его сразу отправили на две недели за город, в так называемый Морской поселок, для принятия присяги и проведения занятий, что-то типа «курса молодого бойца». Присягу мы принимали без оружия, нам его на тот момент еще не выдали.

- Во что вы были одеты?

- В Морском поселке мы все еще были в своей гражданской одежде. Даже присягу мы принимали в ней. Форму нам выдали уже перед тем, как отправить на фронт. Обули нас в ботинки с обмотками, которые мы быстро научились наматывать вместе с портянками. Правда, зимой в ботинках было очень холодно, я однажды даже ноги себе обморозил.

Когда освободили Элисту, у нас был большой переход. К тому времени уже у меня одну ногу отпустило, и я шел, обутый в валенки. А впереди нас прошли наши танкисты и 34-я гвардейская дивизия, всю дорогу замесили до сырости. Мои валенки пропитались влагой и, когда мы вошли в село Ремонтное на границе Ростовской области с Калмыкией, я стал их снимать и чувствую, что портянки примерзли к валенкам и я не могу вынуть ногу. Попросил своего друга Сашку помочь. Тот стучал – стучал разными предметами по валенкам, но потом, все-таки, снял их с моих ног. После того, как развернул промерзшие портянки, он мне говорит: «Саша, у тебя ноги-то белые!» Он выскочил из дома с котелком, вернулся с полным снега и давай мне ноги оттирать. До сих пор я помню это доброе дело Саши Андриянова.

- Как вас кормили во время формирования бригады?

- Да по-солдатски кормили. Когда мы находились на «курсах молодого бойца», нас распределили по квартирам. Наше отделение угодило на постой в дом, который стоял около Волги. В этом доме жили пожилые мужчина и женщина, которые о нас очень хорошо заботились. Они нас даже подкармливали - еще утро и мы все спим, а они нас будят: «Ребята, вставайте, садитесь завтракать». Мы говорим: «Да мы же сейчас пойдем в столовую завтракать», а они: «Ничего, там еще раз поедите!» Хозяин дома занимался рыбалкой и каждый день привозил домой рыбу. Мы вечером возвращаемся с занятий, а нам свежей рыбы к приходу уже наварят и угощают: «Ребята, ешьте, ешьте!» Добрые люди, я их до сих пор с благодарностью вспоминаю.

- Вас целое отделение в дом поселили?

- Нет, неполное отделение, человека четыре или шесть. Там дом был немаленький, так что все разместились.

- Перед принятием присяги давали выстрелить из боевого оружия?

- Нет. Оружие нам выдали уже позже, в селе Михайловка Лиманского района, куда наш батальон попал. Дело в том, что неподалеку располагалась железнодорожная ветка Астрахань – Кизляр, которая была построена за год и служила для выполнения грандиозной задачи для перевозки нефти из Грозного. Вся нефть шла через Астрахань, и до того, как нас отправить в калмыцкую степь, нам пришлось заниматься обеспечением охраны этой железной дороги.

- Как охрана осуществлялась? Патрулировали вдоль пути или вы на станциях дежурили?

- В тех краях у немцев «друзья» находились, которые подсказывали подъезды к железной дороге, чтобы ее можно было взорвать. Немало таких подрывов путей было, поэтому в разных воинских частях из батальонов выделялись взвода, чтобы своевременно предотвратить возможность подрыва железнодорожного полотна. Случалось, что при защите железной дороги эти взвода полностью погибали. Для охраны был сформирован большой сводный отряд из стрелковых рот, взвода артиллерии, взвода минометчиков, усиленный станковыми пулеметами. Этот сводный отряд выполнял функции по защите этой железнодорожной ветки и тоже потерял много людей.

Однажды наше отделение автоматчиков посадили на машины, куда и для чего – никто ничего не говорил. Только предупредили нас, чтобы мы в пути не разговаривали, не курили и не стучали оружием. В машины, кроме нас рассадили еще бойцов, нам неизвестных – пулеметчиков, минометчиков и мы поехали. Приехали, стоит разрушенная кошара, нам, автоматчикам, сразу прозвучала команда занять круговую оборону, пока все остальные быстро разгружались. Мы в недоумении: как же так, мы еще и в боях не побывали, а нас сразу в круговую оборону. Но выполнили все, как требовалось. Потом всех этих бойцов с минометчиками и пулеметчиками оставили около кошары, а нас, автоматчиков, снова посадили в машины, по одному в каждую, и отвезли обратно.

Вернулись в Зензели, уже светло стало. Пока до Михайловки добрались, уже день. Я у Саши, командира отделения, спрашиваю: «Слушай, а мы-то зачем туда ездили?» Он ответил просто: «Машины охранять, чтобы на обратном пути на них не напали».

А командир батальона, который возглавлял этот отряд, оттуда убежал. Об этом я уже узнал в 1983-м году, на встрече ветеранов. Когда наступила ночь, они не успели окопаться и решили вздремнуть. Посты они или не выставили, или те тоже плохо свою службу несли, потому что прорвавшиеся утром к железной дороге немцы их окружили и стали расстреливать. Практически весь отряд там погиб.

Эта железная дорога имела, конечно, огромное стратегическое значение. В Дагестане нефть привозили огромными танкерами, затем ее перекачивали в танкеры поменьше, так называемые «рейд-танкеры», потом все это перевозили на берег, грузили в цистерны и отправляли по железной дороге в Астрахань, а оттуда на переработку в Сталинград и дальше. Когда стало невозможно отправлять в Сталинград, отправляли в Саратов и другие города.

С сослуживцем Ковалевым Александром

- Сколько времени вы провели на охране железной дороги?

- Девятнадцатого ноября 1942-го года Сталинградский фронт перешел в наступление, а наша 28-я армия – двадцатого ноября. Так что во второй половине октября нас уже отправили в Калмыкию.

- Пешком?

- Пешком, конечно!

- В вашей бригаде, кроме стрелковых подразделений, артиллерия была?

- При бригаде был артдивизион и в каждый батальон распределили по две пушки. Сначала, когда мы вышли из Астрахани, это были «сорокапятки», а потом их заменили на 76-миллиметровые орудия.

- Орудия передвигались на конной тяге?

- Конечно. Лошади артиллеристам сильно помогали!

- После выхода из Астрахани какой населенный пункт был первой точкой вашего маршрута?

- Хулхута. Первым эшелоном, обороняющим Астрахань в том районе, была 34-я гвардейская дивизия, потом подошла 152-я бригада из Казахстана. А наши, вновь сформированные бригады, 52-я и 159-я, находилась во втором эшелоне обороны и потихонечку приближались к передовым частям на поддержку. Первым из второго эшелона был введен в бой 99-й полк из 248-й дивизии. Его частенько вводили, при необходимости в боевые порядки первого эшелона.

- Линия обороны Хулхуты проходила в степи или в самом населенном пункте?

- В степи, в полевых условиях. Населенных пунктов в степи практически и нет, там только были небольшие улусы. В степи были проблемы с водой, поэтому наш командир бригады выделял людей из первого, второго и третьего батальонов для того, чтобы захватывать имеющиеся поблизости колодцы и охранять их. Но я был в четвертом батальоне, поэтому мне не довелось охранять эти степные колодцы.

Однажды, в семидесятых годах, я, уже будучи заместителем председателя облисполкома, ехал в Элисту по каким-то делам. И вот проезжаем Хулхуту, еще до памятника не доехали, я смотрю – две девчонки в земле копаются. Я понял, что это поисковики. Остановились, подхожу к ним: «Ну как?» А она молча, ничего не говоря, поднимает из ямы за волосы человеческую голову и показывает мне. Я еще обратил внимание, что у этой головы все зубы целые, значит молодой парень был. А вторая девчонка в это время сидит, и останки погибшего от земли разгребает и при мне достает у него три стеклянные фляги, одна наполовину пустая, а две еще полные. Я попросил для музея одну, она так и должна сейчас где-то в музее астраханском храниться. А наши поисковики в тех местах подняли более тысячи павших солдат, которых предали земле, как и положено.

- Когда вы стояли в обороне под Хулхутой, рыли окопы полного профиля?

- Окопы всегда роют. А то, что снег и мерзлая земля вокруг – это не преграда для солдат. Можно было бы, конечно, при рытье окопов использовать взрывчатку, но нам ее не давали, поэтому приходилось работать только лопатками. Все окопы, все укрытия, все, что можно было сделать – было сделано только руками.

Больше всего мне пришлось копать окопов перед тем, как перейти границу в Манчжурии. Там же сопки кругом, а на них всего тридцать сантиметров слой земли, а под ним камень, и все это нужно копать и копать. Особенно перед началом наступления там столько было занятий в порядке подготовки наших войск. Однажды получилось так. В порядке наступления для каждой роты определялись направления, а я уже был командиром роты и моей роте выпало находиться на главном направлении. Хорошо, что это все было еще учениями. Смотрю, идет группа людей: в центре Мерецков, а рядом с ним офицеры – летчики, танкисты, артиллеристы. Подошел он ко мне: «Ну, давай, командир, рассказывай, как организуешь». Я встал, рассказал. Мерецков мне руку пожал: «Ну, молодец, давай».

- Это не те ли учения были перед началом войны с японцами, на которых пехота только обозначала свое присутствие, а основная задача ложилась на артиллерию по взлому вражеской обороны?

- Да-да, это они самые. Там готовились макеты узлов обороны и упор делался больше на использование техники.

- Какой боекомплект был у Вас при себе при выходе из Астрахани в сторону Хулхуты?

- Два снаряженных диска ППШ: один на автомате и один в подсумке, запасной.

- Россыпью патроны с собой несли?

- Конечно. В вещмешке обязательно насыпаны патроны. Магазины мы, при необходимости, снаряжали быстро, нас этому хорошо научили.

- Гранаты с собой брали?

- Брали и гранаты. Предпочтение отдавалось гранатам РГД, которые оттянул, провернул и бросай. Вот только эти гранаты были без осколочных рубашек. «Лимонок» у нас не было: не знаю, как другим, а нам их не выдавали.

- Во что вы были одеты во время боев в калмыцкой степи?

- Шинель была и плащ-накидка, потому что погода по-разному складывалась: то дожди, то снег начинает идти. Ну, и штаны ватные были еще.

- Вы говорили, что шли в валенках. А куда девали свои ботинки?

- У нас был хороший старшина по фамилии Хазов, заботливый. У него на подводе запас обуви и обмундирования всегда был. Вот когда с меня замерзшие валенки еле-еле сняли, Сашка побежал к старшине, тот сразу выдал мне сухие ботинки и байковые портянки. И этот же старшина всем выдавал во время переходов валенки, иначе мы бы в своих ботинках ноги себе поотморозили бы.

- Сухой паек выдали в дорогу?

- Ну, я бы не сказал, что это был какой-то «замечательный» паек был. Сухари одни.

- Как относилось к вам местное население, которое проживало в улусах?

- Мы населения особо и не видели, мало его было. Но, Вы знаете, находились среди калмыков и «немецкие друзья». Как я потом узнал, калмыки следили за нашим передвижением: куда мы едем, сколько нас. Правда, никаких нападений и боестолкновений не было.

- Сколько вы простояли в обороне у Хулхуты?

- Долго, почти месяц. До двадцатого ноября, пока не перешли в наступление. Нам для усиления прислали дополнительные части: несколько УРов и 156-ю бригаду. Эта бригада погибла потом, при форсировании Маныча. В Сальском районе Ростовской области есть село Оборонительное, вот там и погибли они. Ночью, почти на рассвете, мы подходили к Манычу. Но тут налетели немецкие самолеты-разведчики, засняли всю нашу колонну, а потом другие самолеты отбомбились по нам. А кругом открытая степь. Наш старшина, толковый мужик, говорил нам: «3акидывайте себя снегом». Это было единственное спасение, чтобы сверху нас не очень заметно было. А еще он наставлял нас: «Как бомба разорвется, прыгай в старую воронку, дважды бомба в одну не попадет». Под той бомбежкой погибло много ребят, как подумаешь об этом, до сих пор сердце болит. Тяжки фронтовые будни.

- Вся бригада на Маныче погибла?

- Там не только одна бригада, там две с половиной тысячи человек погибло из 156-й, 98-й и 99-й бригад. И все остальные батальоны нашей бригады тоже участвовали в тех боях. Только один наш батальон отделили и послали на Новый Егорлык.

Поход был длинным: мы вышли из села Красный Октябрь, а куда шел наш батальон, мы не знали и сами. Сутки делились: день-ночь. Переходили в основном ночью. Тогда я впервые на себе испытал, как человек на ходу спит. Все ребята буквально на ходу спали, машинально передвигая ноги. Часто бывало, смотришь, уходит человек в сторону, его раз за руку – и обратно в строй!

Вошли мы в село, из которого только что ушли немцы. Хотели немного передохнуть и после бомбежки сосредоточиться. Мы с Сашкой Андриановым зашли в какой-то пустой дом поискать чего-нибудь съестного, хорошо, что хоть двери не закрывались. Пусто. Заглянули в печку - ничего. В чулане мешки с пшеницей. Взяли горсть, растопили в котелке снегу, пошли во двор разжечь огонек, чтобы ее распарить. Не успели кирпичи поставить, как началась бомбежка. Во дворе стояла скирда соломы, а в ней ниша. Мы в нее спрятались, будь что будет. К счастью, всё обошлось, а в ночь снова в поход. Команда была — не шуметь, не разговаривать. Наш переход должен быть для немцев неожиданным.

В Новый Егорлык мы вошли ночью, помню до сих пор. Я шел в головном дозоре, Сашка Белоусов шел рядом. Я ему говорю: «Сашок, будь осторожен! Прислушивайся внимательно к каждому звуку». Мы еще не знали названия населенного пункта, к которому мы подошли. Село Новый Егорлык располагалось на бугре, а мы вышли к первым домам, которые стояли под бугром. Спустились к первому домику. Товарищ мой стал у калитки, а я пошел по тропинке во двор. Подошел к двери под козырьком, подергал – закрыто изнутри, значит в доме кто-то есть. Я постучался, никто не открывает. Тогда я постучался тихонечко в окошко, что слева от входной двери было. Громко стучать побоялся, потому что не знаю, есть немцы или нет. После того как постучался в окошко в третий раз, смотрю, внутри зажегся огонек, значит живые люди там все-таки есть. Я поднялся опять под козырек, к двери.

На мой стук вышла женщина и спросила через дверь: «Кто там?» Я стал объяснять, кто мы. А она не верит мне, спрашивает: «А вы откуда? А вы почему так поздно? А вам чего надо?» Потом все-таки поняла, что голос то русский, дверь открыла и как упала головой мне на грудь, как заплакала, как зарыдала! Я не могу её оторвать от себя. Потом она взяла себя в руки и закричала в дом: «Мама, да это же наши солдаты!» Ее мать тоже выскочила из комнаты, накинув на себя что-то из одежды, ведь на улице стоял мороз. Это было, как сейчас помню, пятнадцатого января. Мать тоже заголосила: «О господи! Наконец-то!» А потом задумалась и спросила: «Да как же вы к нам попали, ведь у нас в селе немцы?»

Нас этот вопрос сразу отрезвил: «Как немцы?» Доложили об этом немедленно своему взводному, тот, соответственно, ротному, а ротный – комбату. Комбат сказал: «Все равно войти в населенный пункт!» И мы потихонечку, ведь было еще раннее утро, вошли в Новый Егорлык. А еще когда подходили, я обратил внимание, что не слышно ни одной собаки. А ведь собаки и петухи под утро обычно начинают «перекличку». А тут полная тишина.

Немцы, почему-то, не принимали активных действий по обороне этого села и отошли на его край. Неподалеку, на Маныче, шли тяжелые бои, а в этом селе располагался лишь небольшой немецкий гарнизон. Какую роль он здесь выполнял и почему не принимал участия в боях – мне было непонятно. Мы тоже не стали предпринимать никаких действий. Войдя в Новый Егорлык, мы простояли в нем почти неделю.

- То есть вы находились в селе почти неделю и в это время рядом с вами находились и немцы?

- Да. Там, под бугром, была речка замерзшая, мы около нее, перед тем как занять село, расположились. Еще перед тем как войти в Егорлык, нас строго предупредили: «В дома не входить, свет в домах не зажигать, ни с кем не разговаривать!» Поэтому, когда вошли в село, мы расположились около какого-то сарайчика во дворе одного из домов. Командир отделения сразу дал всем команду отдыхать. Утром, когда рассвело, смотрим, из дома выходит женщина. Увидела нас, лежащих у ее сарайчика, у нее аж челюсть отпала. Она все поняла, ведро поставила и быстро в дом побежала. Чуть позже Сашка, командир отделения, послал одного из бойцов в дом: «Иди, попроси, чтобы хотя бы человека по два или по три пустили отдохнуть в дом, где потеплее». Тот сходил. Хозяйка разрешила и мы, по очереди, заходили в дом и там обогревались.

Через неделю немцы ушли без боя из Егорлыка, а следом за ними пошли и мы. Опять начался долгий переход. Немцы отходили на машинах, а мы вслед за ними шли пешком.

- Почему вы продолжили движение только через неделю?

- Я не знаю почему. Ведь мы, из-за малочисленности нашей, активных боев не принимали.

- В боях на Маныче ваш батальон участия не принимал?

- Нет, нам на Маныче досталось в другом месте. Когда Элисту прошли, то 702-й полк 248-й дивизии направили немного левее, на Маныч. Оказалось потом, что в этом месте Маныч не замерзает. Объявили набор добровольцев, тех, кто сможет раздеться и перейти на другую сторону, потому что с противоположной стороны выстрелов немцев не было слышно. Пока решали вопрос с переправой, уже вся техника успела подойти к берегу. Нашлись человек двести, кто согласился. Разделись они догола и голышом, увязав на голове тюки с одеждой и оружием, отправились в путь. Посреди реки был остров, поэтому они сначала добрались до этого острова, а потом преодолели и вторую часть Маныча. Вышли на тот берег и через несколько минут их заметили немцы: там, недалеко от этого места, село Дивное находилось, в котором располагался гарнизон немецкий. И немцы как начали их штурмовать! Наши ребята к тому времени успели одеться и приняли бой. Но силы были неравные и они были вынуждены снова раздеться и, под немецким огнем, перейти Маныч в обратном направлении. Несколько ребят, моих друзей, в этом бою были сильно ранены. Вот такой нам достался Маныч.

- Смельчаков, рискнувших перейти холодные воды Маныча, набирали из бойцов вашей бригады или из стрелкового полка?

- Только из состава 702-го полка 248-й дивизии.

- На Маныче стояли части СС. Вам довелось с ними вести бои?

- Я лично эсэсовцев не встречал, но, видимо, они там действительно были, поскольку оборонялись немцы там очень сильно, бои длились больше недели.

- Во время освобождения Элисты были уличные бои?

- Нашей бригаде в самой Элисте воевать не довелось. Неподалеку от Элисты, в тридцати километрах, есть село Улан Эрге и передовой отряд 34-й гвардейской вошел в это село. Немцы поначалу не ожидали этого, а потом, опомнившись, стали этот отряд выдавливать из села. Ребят наших был всего лишь небольшой отряд и силы были неравны, поэтому начали потихонечку, с боями, отступать до Яшкуля. В Яшкуле остановились, заняли оборону. Немцы к тому времени уже тоже подошли к этому населенному пункту и завязался тяжелый бой. Опять не удалось сдержать немцев и стали наши ребята отступать до Хулхуты. И уже только около Хулхуты стали в глухую оборону.

- А потом, когда уже освобождали Элисту?

- Наша бригада была во втором эшелоне, поэтому мы в участия в ее освобождении не принимали. Элиста была освобождена ночью, и мы этой же ночью прошли через нее маршем, без боя. На всем нашем пути нам попался только один уцелевший маленький домик. На отдых нас в Элисте не остановили, сразу пошли дальше, в сторону Ростовской области. Когда вышли на границу Ростовской области, фронт сразу развернулся и каждой бригаде была поставлена своя задача, свое направление на конкретные населенные пункты – хутора и станицы. Основные наши силы пошли в сторону Маныча, а мы чуть стороной от них пошли.

- Перед освобождением населенных пунктов заходили ли туда сначала разведчики или вы их атаковали всегда сходу?

- Какая разведка? Вот в Новый Егорлык когда входили - впереди головной дозор, да и все. А немецкое боевое охранение, если оно было, нас, видимо, просто прозевало. Да и мы никакого предварительного наблюдения за этим селом не вели.

После Нового Егорлыка мы вышли к Сальску. Он располагался в двадцати пяти километрах и у нас был тяжелый ночной переход. Сальск нам удалось занять легко, немцы просто из него ушли. В тот раз я опять был в головном дозоре. Шел по хрустящему снегу и думал: «Как громко он хрустит! Немцы точно услышат, что мы идем!» Подошли к окраине и увидели большое одноэтажное строение, под козырьком у которого была большая дверь. Думаю: «Ну, там точно пулеметчик сидит». Залегли мы, лежим, прислушиваемся. Оттуда ни звука, молчок. Надо подходить к дому. Сашка, командир отделения, нас подбадривает: «Ребята, смелее, смелее, мы здесь»

Подошли мы аккуратно к двери. Я за нее подергал – тишина, я в окно постучал несколько раз. В доме зажегся огонек и изнутри к двери подошла женщина. И опять начался «допрос»: «А вы откуда?» Спрашивала она нас, спрашивала и в конце концов открыла дверь. Я спрашиваю ее: «Что это за село?» - «Это не село, это город Сальск» - «Немцы в городе есть?» - «А мы не знаем. Они днем только на машинах и на мотоциклах туда-сюда ездили, а мы от них прятались».

Потом с ней поговорили и выяснилось, что это еще не Сальск, сам город километрах в полутора отсюда. А это был какой-то курятник, и они там жили вместе с курами. Тут вышла к нам вторая женщина: «Ребята, пойдемте к нам, я вам сейчас яичницу сделаю» - «Какая там яичница! Нам дальше идти надо!»

Дошли мы до первых домиков Сальска. У первого домика, к которому мы подошли со моим другом, была ограда из худенького штакетника, мы нашли калитку и пошли к дому. Опять начались расспросы, слезы радости от встречи с нами. Женщина, плача, закричала в комнату: «Мама, это наши!». Вышла ее мать, а с ней, держась за юбку, и двое детишек, девочка и мальчик. Дети увидели, что их мать стоит и меня обнимает, кинулись к ней с криком: «Мама, мама, это наш папа?» Знаете, как это трогает – дети, ждущие своего папу!? А она оторвала голову от моей груди и отвечает им: «Нет, ребятки, наш папа воюет совсем в другом месте». Мы спрашиваем: «В городе немцы есть?», а нам опять в ответ: «А мы не знаем».

Мы сообщили командиру роты о том, что достигли окраины Сальска, тот доложил выше, и поступил нам приказ войти в город. Вся бригада тихонечко вошла в Сальск, практически не встретив немецкого сопротивления. Нам повезло.

Из Сальска мы вышли на главную дорогу, ведущую на Ростов. Первым на нашем пути был хутор Буденный, в котором я потерял своего товарища. Вошли мы в этот хутор, сделали небольшую передышку. Чтобы немного согреться и перемотать портянки зашли в один из домов. Сидим, разговариваем, а хозяйка нас просит: «Ребята, потише, пожалуйста!» Мы ее спрашиваем, в чем дело, она отодвинула занавеску, а там танкисты спят лежат. Оказывается, в этот хутор вперед нас вошли танкисты из 6-й гвардейской танковой бригады, которая входила в состав 34-й гвардейской дивизии.

Не успели мы с моим другом, Сашкой Андрияновым, перемотать портянки, как заходит старшина и говорит: «Саша, пошли». Он говорит: «Куда?» - «Пошли, пошли». Ну, раз надо, тот встал, взял вещмешок, автомат и ушел. И все. Потом я спрашиваю сержанта: «А где мой Сашка-то?» Оказывается, старшина узнал у кого-то из жителей хутора, что рядом находится ферма и решил раздобыть еды. Запасливый был у нас старшина. И так я с Сашкой потерялся. Мы ушли в ночь из этого хутора Буденный на освобождение уже другого хутора. А старшина с Сашкой вернулись уже в другую часть. Но это я узнал уже потом, даже узнал, где он погиб. Один наш товарищ жил в Куйбышевском районе Ростовской области, и он увидел на обелиске имя Сашки, моего фронтового друга. Вот такие пути – дорожки…

Помню хутор Каменный тогда Мечетинского, а позже Зерноградского района Ростовской области. Переход к нему был длинный, наш батальон шел впереди. Вошли в хутор под вечер. Думали, передохнем на привале. Разошлись по хатам, ногам хотя бы дать отдохнуть, портянки перемотать. Есть было нечего - в вещевом мешке лишь сухарики, так как тыловые части поотстали. А под утро в хутор вошли на танках немцы. Это было страшно. В тяжелейших боях из нашей бригады погибло до полутора тысяч бойцов. От хутора Каменного сделали большой марш на Батайск. Впереди шли 34-я дивизия, именно она освободила Батайск, а позади - 152-я отдельная стрелковая бригада и 6-я отдельная танковая бригада. Прошли мы через большое село Койсук между Батайском и Доном. Думали передохнуть. Ан нет, не остановились, двинулись дальше.

От Батайска до Дона двадцать пять километров. Мост через Дон подорвали наши саперы и поэтому на станции Батайска скопилось два или три немецких эшелона с разными грузами для действующей армии. И вот наш старшина обнаружил где-то среди этих вагонов шоколад. Мы потом отправились наступать на Ростов, а старшина наш, вместе с каптенармусом, нашел нас только спустя три дня. Прибегает радостный, кричит: «Ребята, я вас ищу-ищу, наконец-то я вас нашел!» и достает нам из мешка каждому по шоколадке.

Когда мы вышли к Дону, было еще темно, и нам дали команду рассредоточиться в прибрежье реки. День выдался солнечный и над нами вскоре появилась девятка немецких самолетов-штурмовиков — три звена по три самолета. На каждом немецком самолете выла сирена, да такая, что даже не слышен был рев мотора. Это, вместе с бомбежкой и стрельбой, каждого выводило из равновесия, становилось просто жутко. Немцы бомбили нас почти весь день.

Когда стемнело, немцы стали ракетами освещать лед. У них ракеты минут по десять летят, не гаснут, все, как днем видно, и мы - словно муравьи под ними на льду. Выжидаем, когда они потухнут, и бежим дальше. А с той стороны Дона сплошной пулеметный огонь из трассирующих пуль. Улавливаем миг, чтобы рвануть всей группой еще вперед. И надо же, несколько бомб попадают в реку! Фонтан воды залил прибрежную полосу, и мы в нее вляпались по колено. А до берега еще метра четыре. Рывком преодолели это расстояние и выбрались на сушу. Промерзшие, голодные, нашли местечко, где не стреляли, чтобы хоть немного перевести дух. А то некоторые думают, что по льду легче переправляться. Но нет, когда трассируют пули, тут нервишки подводят.

Переправившись через Дон, стали переходить в станицу Нижне-Гниловскую на южной окраине Ростова. Только утром нас заметили немцы. И начались уличные бои. Бои шли неделю. Ростов был освобожден только 14 февраля в 1943-м, а мы отправились на реку Миус.

- Долго вы стояли на Миусе?

- Очень долго. Не знаю, может мне повезло. На Миусе в нашей роте оставалось всего четырнадцать человек. Вышли мы как раз на Саур-могилу, а там все просматривается, все подъезды простреливаются. Даже кухни наши находились далеко в тылу. Наш батальон располагался в пятистах метрах от берега реки Миус. Хоть немцы и не предпринимали активных действий, передвигаться в окопах надо было пригнувшись, потому что с той стороны, с высокого берега, немецкие снайпера постоянно вели охоту.

Однажды я стал свидетелем такого случая. Из нашего батальона в штаб нашей бригады, которая тоже располагалась где-то далеко за бугром, комбат ежедневно отправлял бумажку с докладом, что случилось за сутки, что наблюдатели заметили у немцев. И вот однажды мне довелось эту бумажку нести в штаб. Вышел я еще ночью, двигался по краю небольшого овражка, поросшего кустарником. Иду себе спокойно, тишина. И вдруг надо мной тяжелая мина пролетела и впереди разрыв! Я остановился, думаю: «Неужели это по мне минометчики стреляют?» Постоял, успокоился и пошел дальше. Тут прилетела вторая мина. Я опять остановился, осмотрелся и решил, что нужно спуститься на дно овражка, чтобы меня незаметно было. Пока я стоял, оглядывался, прилетела третья мина и как грохнет недалеко от меня! Ё-мое! Я упал, лежу, голову уткнул в землю. Потом поднимаю ее, чтобы рассмотреть, по ком это немцы огонь ведут. Оказывается, старшина, по-видимому, опоздал с завтраком и погнал своего помощника на подводе везти термосы с едой. И тот гнал лошадей галопом, а немцы по этой подводе вели огонь. И надо ж такому было случиться, что следующая мина угодила прямо под ноги лошадям и там взорвалась. Когда я поднял голову, то одна из лошадей уже лежала убитая, а вторая передвигалась на трех ногах, четвертая у нее просто болталась перебитая. А тот человек, который вез еду, лежит, на подводе, и весь облеплен кашей – эти термоса все были осколками побиты.

- Он живой остался?

- Нееет, конечно мертвый. Я пришел в штаб бригады, записку отдал и рассказал там об увиденном. А кто-то мне говорит: «А мы уже знаем». Действительно, когда я возвращался обратно, мужика этого уже не было.

- Когда вы стояли в обороне на Миусе, приходилось рыть новые окопы или использовали старые, оставшиеся от боев 1941-го года?

- Нам повезло в этом плане. Когда мы вышли на высотку и с той стороны по нам открыли огонь, мы грохнулись на землю и стали искать, куда бы спрятаться. Благо там вырос большой бурьян и рядом оказались бывшие траншеи, которые были вырыты еще когда наши войска отступали. Поэтому нам достались эти хорошие траншеи, вырытые в полный профиль, с огневыми позициями и мы тут же в них перебрались. Но начал таять снег и надо было каким-то образом что-нибудь постелить на дно траншеи. Мы стали вылезать, ломать этот бурьян и стелили его на дно, чтобы хоть немножечко прикрыть этот растаявший снег.

- Останки тех, кто сражался на этих позициях еще в октябре 1941-го, находили в окопах?

- Нет, никого не было. Видимо, их поубирали раньше. Я не исключаю того, что на каких-то участках обороны могли находить останки, но на том участке, где мы занимали позиции, никаких останков не было.

Пока мы сидели в траншеях, еду нам привозили только ночью, иногда по два – три дня приходилось без еды сидеть. Тогда ночами ребята выходили из окопов в поисках еды. Однажды они нашли убитую полуразложившуюся лошадь, вырезали у нее заднюю ногу и принесли в окопы: «Ну что, варить будем?» А что еще оставалось, жрать-то надо. В котелке мы эту конину варили-варили, варили-варили. Она там варится, а запах от нее идет такой вонючий! Вроде, сварили. Сашка Белоусов говорит: «Давайте есть, ребята». А это мясо и в рот не возьмешь, настолько запах от нее мерзкий. Я не знаю, сколько там эта лошадь пролежала, может тоже с прошлых боев, ведь она же уже полусгнившая была.

На Миусе долго не было перегруппировки наших войск. А пока мы там стояли, меня отправили учиться на курсы младших лейтенантов. Я даже не сообразил, зачем мне это. Говорю: «У меня же нет среднего образования», а в ответ услышал: «Иди, иди! Командиры взводов нужны!» Я согласился, подумав, что я в тылу хоть от вшей избавлюсь. Мы же все там были вшивые.

Курсы младших лейтенантов, куда меня направили, располагались в Новочеркасске. Полтора месяца я там проучился и меня к себе приглашает командир роты. Начал разговор издалека, поинтересовался, как у меня дела, как учеба. Я подробно на все эти вопросы ответил, а он говорит: «Вот что. Мы хотим послать тебя в училище». Я удивился: «Какое еще училище?» Командир роты мне отвечает, что есть такое 3-е Ленинградское стрелково-снайперское училище. Я сразу не согласился, сославшись на то, что мне надо подумать над этим предложением. Да, к тому же, скоро начнется наступление, а я, бросив своих ребят, останусь в тылу, чтобы в училище учиться? Командир роты дал мне время на то, чтобы подумать.

В казарме у меня поинтересовались, для чего меня командир роты приглашал. Я им рассказал о предложении учиться в военном училище. Они меня тоже стали стыдить, что я в тылу остаюсь. Прихожу снова к командиру роты и говорю ему: «Нет, я не могу поехать на учебу. Мне стыдно перед ребятами». Командир посидел спокойно, подумал, а потом говорит мне: «Ты, давай, не дуйся – войны и для тебя хватит!»

- Сколько по времени предполагалось обучение на этих курсах младших лейтенантов?

- Два месяца, но я успел только полтора отучиться. Командир роты меня все-таки уговорил и отправили меня учиться далеко-далеко в тыл. До сих пор помню этот городок, Воткинск называется, недалеко от Ижевска. В этот город и было эвакуировано училище из Ленинграда.

- Где в городе располагалось училище?

- Где-то на краю городка, в казарме физкультурной. В большом физкультурном зале расположился наш батальон. В столовую ходили, как и полагается, строем.

- Столовая рядом была?

- Да нет, не рядом, приходилось идти к ней. Столовая располагалась на первом этаже театра. Ходили с песнями: как запоем, понимаешь, так люди выходили на улицу нас послушать. Некоторые даже крестили нас.

- Что можете сказать о кормежке, если сравнивать ее с фронтовой пищей?

- Да нет, никакого сравнения не может быть – нас кормили здорово! Начальником училища был генерал Никитин, так он приказал к нашему приезду приготовить борщ из крапивы. Мы эту крапиву ели часто и оставались недовольны: что это нас, фронтовиков, травой кормят, нам мясо нужно! А когда, вместо Никитина начальником училища пришел к нам полковник Судаков, фронтовик, весь в наградах, то курсантов стали хорошо кормить, стали часто мясо давать.

Учеба в училище была организована хорошо, учились мы добросовестно. Учебная программа была рассчитана на полгода, а когда прошли эти полгода, то добавили еще полгода. Некоторые из ребят забунтовали: «Не буду учиться!» Один был такой, Леспаев из Казахстана, так он категорически отказывался продолжать учебу и требовал, чтобы его отправили на фронт. Ему десять суток строгого ареста на гауптвахте дали, он их отсидел, образумился, по-видимому, учебу продолжил и училище закончил, как и положено.

- Какие предметы изучали в училище?

- Тактическая подготовка, разумеется. Это основной предмет был. А кроме этого изучали снайперское дело: как правильно научить человека метко поражать цель. Из нас готовили преподавателей меткого огня, чтобы мы вернулись и уже на месте из ребят готовили снайперов.

- Но, чтобы научить других меткой стрельбе, вы и сами должны уметь хорошо стрелять.

- Конечно. Со стрелковой подготовкой у нас все было отлично, я училище закончил на «отлично».

- Стрелковая подготовка у вас проводилась только из снайперской винтовки?

- Нет, и ручные пулеметы были, и автоматы, чтобы мы не забыли. Короче, все стрелковое оружие мы изучали.

- Каким винтовкам отдавалось предпочтение в снайперской стрельбе: мосинской или токаревской?

- У нас в училище были винтовки Мосина. Хочу сказать, что наши снайперские винтовки заметно отличаются от немецких: немецкая винтовка поменьше весом, да и прицелы наши были хуже, чем у немцев. Вообще складывалось такое впечатление, что те снайперские винтовки, что были у нас в училище, пособирали с фронта: у некоторых были ржавчиной поражены стволы. А когда в стволе ржавчина, то меткой стрельбы из этого оружия не будет.

Когда у нас были занятия по огневой подготовке, то специально делали, чтобы мишень маленькой была. Давали по пять выстрелов и все пять попаданий должны были быть в центре мишени.

- С какого расстояния стреляли?

- Контрольная стрельба была на пятьдесят метров. Но не все у нас научились как следует владеть снайперской винтовкой, да и сами винтовки изрядно прошли по дорогам войны.

Перед выпуском меня приглашает к себе Судаков и говорит: «Поскольку у Вас очень хорошие показатели в учебе, мы решили оставить Вас в училище». Я отвечаю ему: «Да Вы что, товарищ полковник! Ребята едут на фронт, а я опять в тылу остаюсь!» Вместе в Судаковым в кабинете было еще два полковника- заместители по политчасти и строевой - и они втроем стали меня уговаривать: «Мы знаем Вашу подготовку. Училищу нужны специалисты, чтобы готовить следующий набор». А в наборе были, как правило, только фронтовики – например, весь наш набор был с курсов младших лейтенантов.

Не поддался я на их уговоры, хотелось мне вместе со всеми воевать поехать. Тогда начальник говорит: «Ладно, раз уж не хочешь оставаться в училище, тогда сам выбирай, в какой округ тебя направить». Я говорю: «Товарищ полковник, куда пошлете, туда и поеду». Он мне навскидку предложил Туркестанский или Сибирский округа.

- То есть предложил не на фронт, а во внутренние округа?

- Да, в любой из округов. Я опять сказал, что готов ехать куда угодно, но в тылу чтобы не сидеть. Он мне говорит: «Ну, тогда выбирай себе фронт». Я опять отвечаю: «Куда пошлете». Так я угодил в группу, отправляющуюся на Третий Белорусский фронт. Приехал как раз под Кенигсберг, так что мне довелось принять участие во взятии этого укрепленного города.

- В какую часть Вы попали?

- Я помню, это был 716-й стрелковый полк 157-й или 155-й дивизии.

- На какую должность?

- Командира взвода, конечно. Командиром роты это я уже потом, в Манчжурии, стал.

- Какое звание присвоили Вам по окончании училища?

- Младший лейтенант.

- Как Вас, новоиспеченного младшего лейтенанта, приняли во взводе?

- Ребята во взводе были молодцы, все бывалые, нормально меня приняли. Наши огневые позиции находились на опушке леса. Когда началась артиллерийская подготовка и бомбежка оборонительных рубежей Кенигсберга, я радовался тому, какая мощь нашего оружия обрушилась на врага. Нигде раньше я не видел столько огня, это же такая мощь! Артиллерия огненным валом прошлась по площадям. Наш батальон в штурме города активного участия не принимал. Нас уже потом пустили в город, чтобы мы прошли по домам и подвалам, посмотрели, остались ли где-нибудь спрятавшиеся немцы и не заминировали ли они комнаты в зданиях. Когда проходили через Кенигсберг, то мы видели, что там буквально все было разрушено. Даже некоторые немцы стояли, подняв вверх трясущиеся руки. Квартиры в городе, которые уцелели, были, конечно, прекрасные! Но нам долго гулять по Кенигсбергу не пришлось, нас вывели из города и все.

- В стрелковых частях, подготовленных для штурма Кенигсберга, были огнеметчики?

- Не знаю. У нас их точно не было.

После того, как взяли Кенигсберг, наши войска пошли дальше, а нашу армию отвели назад, в городок Вилау. Там мы разбили палатки и ждем день, два, три… Сидим и сидим в палатках, никакого движения. Что такое? Почему нас никуда не посылают? Кто-то в разговоре брякнул: «Поедем обратно, в Ковров», а в Коврове в свое время формировалась эта дивизия. Думали, что нас отвезут на пополнение, ведь ряды наши после боев сильно поредели. Никто этому особо не поверил, конечно, ведь слух есть слух.

Потом подали эшелон, и мы загремели… Нас везли, а мы даже и не знали куда. Когда проехали Смоленск, проехали мимо Москвы и оказались на Урале, мы стали догадываться куда мы едем. И оказались мы на Первом Дальневосточном фронте. Разгрузили нас на станции Шмаковка, в Приморье, и сразу отправили в уссурийскую тайгу. Прибыли мы туда второго июня сорок пятого года, а в это время там очень много мошки и комара, поэтому нам приходилось жечь хвойные ветки, чтобы спасаться от этих насекомых.

- У вас не было палаток?

- Нет, не было. Поэтому самые находчивые из наших ребят стали пилить деревья, делать небольшие срубы и обустраивать землянки, в которых можно было спрятаться от мошки и комаров. Построили несколько таких срубов, накрыли их липовой корой, внутри, справа от входа, даже нары были сделаны. В этих срубах разжигался костер и всегда обязательно сидел дежурный, который следил за этим костром, чтобы он не горел, а дымил. Хоть мы и были все от этого дыма черные, закопченные, зато спать получалось без комаров.

Там, на Дальнем Востоке, к нам в часть пришло молодое пополнение и мои бывалые ребята на лесистых сопках учили молодежь всем военным премудростям: как пользоваться компасом, определять направление. Учили основательно - как в лесу развернуть взвод против условного противника, как его обойти, как атаковать, как ходить по азимуту. А в лесу азимут всегда обманывает, я это дело почувствовал в Манчжурии на себе. Я выполнял одно задание и запутался из-за этого азимута.

- Что за задание?

- Недалеко от нашей границы есть городок Мулин, так мы в этот городок не входили, обошли его стороной и нас тут же развернули в сторону и повели лесом, «проческу» делать. Наш батальон прошел по лесу далеко, шли мы без боев, потому что самураи особенно не старались принимать боев, понимая, что у нас и вооружение другое. У японской армии автоматов практически не было, поэтому они боялись стрельбы наших автоматов. Остановились мы и командир батальона говорит мне: «Вот что, Сашок, бери взвод и смотри карту. Вот видишь, тропка идет? Пойдешь по этой тропке, дойдешь вот до этого места, упрешься в скалу и поворачивай по тропе направо. Там спустишься вниз и выйдешь на основную дорогу, где находится вся наша техника, в том числе и тыловые части. Вот с ними и надо как-то состыковаться. Скажи им, что мы выйдем завтра к утру вот на эту просеку и нам надо будет пополнить боеприпасы и продовольствие».

Отправился я к себе во взвод. Собрал бойцов, накрылись плащ-накидкой, чтобы не было видно света моего фонаря и стал объяснять задание командира батальона. Показал им все тропки, в конце спросил: «Все поняли?» - «Поняли». Ну, раз поняли, то пошли. Я помкомвзвода говорю: «Ты иди и считай шаги», а другому командиру отделения сказал, чтобы он свои шаги считал. А потом мы шаги переведем в расстояние, чтобы узнать, сколько мы прошли, потому что по карте расстояние одно, а на местности оно совсем другое. Так мы шли и шли, дошли до скалы, где должны были повернуть. А там никакой тропы вправо нет. Куда идти? Смотрю на карту – там тропа обозначена. Потом посмотрел, когда карта была выпущена и понял, что данные на ней уже давно устарели – эта тропа успела зарасти и надо каким-то способом ребят выводить на дорогу.

Пошли мы, как и говорил командир батальона, направо от скалы и заблудились в этом лесу. Посылаю одного сержанта: «Лезь на самую высокую ветку и посмотри там, где находится Большая Медведица», потому что на компас надежды уже не было, и я решил хоть по звездам сориентироваться, где север, а где юг. Он залез высоко, на самую верхушку вскарабкаться ему ветки не позволили. Спускается и говорит: «Да я там не увидел ничего». Я второго посылаю. Тот и сам был повыше ростом и дерево выбрал другое, поэтому рассмотрел Большую Медведицу. Спустился, рассказал мне, так я хоть сориентировался. Но на дорогу мы так и не вышли, а еле-еле удалось нам вернуться обратно в батальон. Докладываю комбату, а он мне: «Ну, ничего, Сашок. Людей не потерял?» Я говорю: «Не потерял». А, еще когда мы отошли от своего места, где мы расположились и прошли довольно большое расстояние, наводчик ручного пулемета говорит мне: «А у меня нет моего второго номера» - «Как нет?» - «А я и сам не знаю. Вроде, выходили вместе». А у второго номера три диска к пулемету всегда при себе было, не считая автомата. А теперь у пулеметчика остался всего один диск в пулемете. Что делать? Возвращаться за этим солдатом? Конечно, никто не стал возвращаться. Оказалось, что этот второй номер дезертировал, просто побоялся. А когда вернулись обратно, мои ребята сказали мне, что они его хорошенько проучили.

- Ваш батальон вступал в боестолкновения с японцами?

- Вы знаете, особых боестолкновений не было. Кроме как приходилось выезжать по жалобам местного населения. Война уже заканчивалась, самураи отходили и при этом заходили в села и грабили их. Жители жаловались. В таких случаях в полку поднимали тревогу и сразу, повзводно или поротно, отправлялись в деревню.

В Манчжурии случайно погиб мой друг по училищу, Иван Смородин. Мне тоже пару раз со своим взводом приходилось выезжать на такие тревоги, а в этот раз выехали ротой. Самураи от нас даже и не спрятались: за селом рос небольшой дубнячок, вот в нем они все и стояли. Иван поближе подошел и скомандовал своим ребятам: «К бою! Без моей команды не стрелять!», а сам встал и кричит самураям: «Война-то закончилась! Не надо стрелять!» А те, видимо, и слышать не хотели такого.

- Они скорее всего его просто не понимали, ведь он кричал им по-русски.

- Возможно. Хотя там, среди китайцев в каждом селе найдется такой, который по-русски понимал и говорил. Иван подошел поближе, а офицер, который был в группе самураев, дал команду, взмахнув шашкой, и сразу несколько выстрелов раздались. Ивана сразу наповал. Хороший был парень.

- Японская авиация вас беспокоила?

- Совершенно ее не видел. Полное господство в небе было у нашей авиации.

- Куда вас вывели после окончания боевых действий?

- Мне довелось дважды выходить из Манчжурии. После окончания боевых действий нашу дивизию, в которой я воевал, расформировали и на ее место пришла другая дивизия. А нас пешком вывели в Приморье. После того как остановились, старший офицерский личный состав сразу отправили в запас вместе с сержантским составом. А меня направили опять в Манчжурию. И опять я попал в то же самое место, где служил ранее, только теперь в ту дивизию, которая нас сменила.

- В каком году Вас демобилизовали?

- Меня не демобилизовали, меня выгнали из армии. В марте месяце пятьдесят пятого года в Министерстве обороны было сокращение численности личного состава на один миллион двести человек. Так называемое, «хрущевское сокращение». И наша армия вся попала под сокращение. Каждого офицера приглашали в кабинет, где, задавали один вопрос: «Куда поедешь?» Меня это возмутило – хоть бы спросили, где воевал, какими дорогами прошел, где учился. Поэтому мне ничего не оставалось, как ответить: «В Астрахань» и так меня отправили домой.

- Каждому красноармейцу выдавался противогаз. Но большинство его не носило, сдавая в обоз старшине или вовсе выбрасывая. Как у Вас с этим дело обстояло?

- Я часто носил его. А потом смотрю, ребята свои противогазы отдают старшине, тот их на подводу складывает. И я тоже свой отдал на сохранение старшине, а сумку от противогаза оставил себе, всякое барахло носить. Конечно, этого делать было нельзя.

- Что, как правило, носили в противогазной сумке?

- Котелок и ложку – это самое главное, важно, чтобы они всегда были под рукой.

- Трофеи какие-нибудь старались взять себе на память?

- Я ничем подобным не занимался. Некоторые ребята набрали для себя в Кенигсберге разного барахла и, когда ехали на Дальний Восток, они по дороге, во время остановок, предлагали местным жителям купить у них эти вещи.

- А что они взяли в Кенигсберге?

- Ткань, часы.

- Трофейным оружием приходилось Вам пользоваться?

- Немецкое оружие часто держал в руках, но в бою не применял. Из автоматов я отдавал предпочтение ППШ.

- Как Вы оцениваете этот автомат?

- Очень хорошая и надежная машина! Если за ним будешь хорошо ухаживать, то он никаких сбоев давать не будет, а будет работать как надо.

- Были случаи самопроизвольных выстрелов у ППШ?

- Был один такой случай, в селе Михайловка Лиманского района Астраханского района. У старшины был ординарец, они вдвоем располагались в одном доме. А тот не умел пользоваться автоматом и случайно нажал на спусковой крючок. Там же автомат мог стрелять одиночными, короткими, длинными, а этот видимо не знал и нажал. ППШ как дал целую очередь по потолку! Хорошо хоть никого не задел.

- Алкоголь вам выдавался?

- Вы знаете, я вот сейчас часто слышу: «Ну, давай по солдатской норме выпьем!» А я Вам скажу, что нам ни разу никогда не выдавали спиртного. В Манчжурии только мы сами доставали местный самогон, «ханжа» называется, вонючий такой. Там этой «ханжи» было – хоть упейся!

- А табак получали?

- Я не курил и мне он не требовался.

- Вы упомянули о том, что было очень много вшей. Как с ними боролись?

- Когда я попал на курсы младших лейтенантов, там я хоть отмылся. Нас водили в городскую баню, там мы и отмывались от всей этой фронтовой грязи. А пока были на фронте, помыться было негде, вшивота всех замучила. В Сальске нам одна женщина предоставила возможность помыться. Пришел старшина, взял нас, четырех человек, и повел к дому. Приходим, там стоят две молодые красивые женщины-казачки, старшина им говорит: «Пусть ребята у вас побудут». Я посмотрел на этих женщин, а они одна на другую похожи. «Наверное, сестры», - подумал. Они стали нас приглашать в комнату. Заходим, а там их мать стоит в переднике и говорит нам: «Ребята, все снимайте с себя до белья и вот тут, около двери, складывайте». Мы подчинились, разделись. «Вот вам котел кипятку, в сенях можете хоть чуть-чуть сполоснуться и головы друг другу помыть». Дали нам какую-то мочалочку, пошли мы в сени и, как смогли, помылись. А эти молодые женщины протягивают нам чистое белье и говорят: «Ребята, вот вам чистые кальсоны, надевайте». Переоделись мы, зашли снова в комнату, а их мать говорит: «А теперь - за стол». Мы сели и уплетали с огромным аппетитом все, что можно было съесть. Поели, женщина, занавеску задернула в комнате и сказала: «Поели? А теперь поспите». Там кровать была хорошая, с периной, но все там не помещались, поэтому двоим пришлось спать на полу. Мне досталось спать на кровати. Стоило только голове к подушке прикоснуться и все – нас нету. Сколько мы так храпели, не знаю. Потом за нами пришли, сказали: «Сбор там-то». Смотрим, а наша форма и ватные брюки с фуфайками теплые. Оказывается, хозяйки, пока мы спали, прожарили в печке всю нашу одежду. Мы так благодарили этих хозяек! До сих пор себя ругаю, что даже фамилию их не записал. После войны я в Сальске несколько раз бывал, обязательно бы к ним заехал. Я в Сальске с одной учительницей контакт поддерживал, писал ей о том, как мы освобождали их края. Так я ее тоже просил найти этих женщин, но, поскольку я даже название этой улицы не знал, она мне в этом помочь не смогла.

А пока до Миуса дошли, вши нас опять одолели. Кстати, до Миуса нас однажды водили в баню. Были такие полевые бани. Ставили большую палатку, в которую заносили котлы с кипятком и с холодной водой. Раздевались мы перед палаткой, получали по тазику и заходили в «баню».

Однажды нас вывели с передовой, и командир отделения наш говорит: «Ребята, пойдем в баню?». Ну, в баню так в баню. Пришли к одному дому, галдим стоим. Женщина вышла и попросила не шуметь. Оказывается, у нее в доме отдыхали девчонки-летчицы. Сашка, командир нашего отделения, увидел у нее во дворе какой-то сарай и спрашивает: «А там что?» - «А там корова» - «Мы посмотрим?» - «Ну смотрите». Сашка нашел в этом сарае какую-то бочку, поставил ее на кирпичи, бросил под бочку дрова. Нагрели эту бочку до такого состояния, что руке было горячо. Раздевались по одному и прикладывали свою одежду снаружи к горячим металлическим бокам этой бочки, чтобы вшей хоть немного вывести. Я Вам такую бытовую мелочевку рассказываю, Вам, наверное, это и не интересно.

- Наоборот, все эти мелочи очень интересны. Скажите, а в вашей части были женщины?

- Нет, не было. Я не видел даже медсестры в своем батальоне. Вот когда нас бомбили, в начале Ростовской области, недалеко от меня разорвалась бомба и я потерял слух. Никто ко мне даже и не подполз. Чувствую, по щеке что-то горячее потекло, я потрогал – кровь. Снегом все это вытер и вроде все прошло, даже в санчасть потом не стал обращаться. Это уже потом дало о себе знать, в старости.

- Письма домой Вы часто писали?

- Писал. Но чаще всего писал уже из училища, из Манчжурии и из Приморья, куда нас вывели после окончания боевых действий. А до этого, когда в Калмыкии были, до писем не доходило, просто не было времени.

- Как Вы узнали о Дне Победы и как его праздновали?

- Есть такой небольшой городок в Кемеровской области, Тайга называется. Вот наш эшелон как раз остановился на станции этого городка, и мы там узнали о Победе, там же ее и отмечали как могли. Водки у нас, конечно, не было, но на станции было много людей, которые были рады солдатам что-нибудь поднести по случаю праздника, поэтому ребята приносили в вагон и бутылки и закуску. Вот так и отпраздновали.

- Стрельбу по поводу праздника устраивали?

- Нет, что Вы! Там все было очень строго, что касалось оружия. Кроме нас в этом эшелоне перевозили и лошадей. Поэтому на каждой станции устраивали для них выводку, поскольку они в вагонах не лежат, а стоят. А если бы мы стрелять начали, то всех лошадей бы распугали.

Давайте, наверное, закончим наш разговор, а то я что-то устал…

Автор выражает огромную признательность Каменщиковой Людмиле Ильиничне, заместителю председателя Совета ветеранов Советского района г. Астрахани, за помощь в организации интервью.