Голышев Михаил Алексеевич

- Родился я 21 ноября 1925 года в деревне Подволочная Вохомского района Костромской области. Родители мои были крестьяне-середняки. С началом коллективизации они вступили в колхоз и работали там полевыми рабочими. Мать работала в поле, а отец обеспечивал их инструментом: делал грабли, насаживал косы, точил их.

- Голод в ваших краях в 30-х годах был?

- Был, я его застал немного. Выживали в основном за счет того, что в колхозе рабочим выдавали по двести грамм хлеба.

- Зерна или готового хлеба?

- Выпекали хлеб и выдавали его рабочим. Взрослым, конечно же, побольше давали, да еще немного зерна давали. Наш колхоз занимался льноводством, поэтому нас, детей, приглашали на работу в колхоз на прополку льна. Работа со льном довольно кропотливая. Лен же не косят, его выдергивают аккуратно. А дети, когда ходят по полю, то лен не сильно приминают своим весом. Да и ребенку нагнуться гораздо легче, чем взрослому человеку.

Когда мы приходили на работы, нам выдавали по двести грамм печеного хлеба. Там специально привлекали нескольких бабушек, которые пекли этот хлеб. Мы приходили к ним, и они нам отрезали кусочек. Хлеб у нас пекли только ржаной. Пшеницу, конечно, тоже выращивали, но очень мало, в основном у нас сеяли рожь.

- В школу Вы ходили?

- Ходил. Школа у нас располагалась в полутора – двух километрах от деревни. А потом, когда закончили начальную четырехклассную школу, мы просто перешли учиться в другое здание, метрах в восьмистах, в котором располагалась уже школа – «семилетка». Там я, в 1939 году, окончил семь классов. Средней школы у нас там не было и для того, чтобы окончить десять классов, нужно было ехать или за двадцать километров или за тридцать. Да и, честно говоря, такого особого желания продолжать учебу у меня не было. Поэтому я остался работать в колхозе.

Поскольку в колхозе на должности избирали, а не назначали, то меня избрали колхозным счетоводом. А счетовод – это, считай, бухгалтер. Работал я в этой должности до тех пор, пока меня не призвали в армию. Я часто ездил в район, в земельный отдел, решать различные вопросы, связанные с колхозом. Вся отчетность была тоже на мне. Кроме земельного отдела я ездил часто в «Заготзерно», «Заготскот», «Заготлен», потому что по этим ведомствам у нас тоже была отчетность. Даже в «Госбанк» ездил!

- А в банк для чего?

- А как же? Я ведь не только сухими цифрами занимался, деньги через меня тоже проходили. В колхозе любые цифры – это деньги.

- День 22 июня 1941-го года как Вам запомнился?

- За день до начала войны, 21 июня, нас, колхозников, почему-то направили на строительство дороги между двумя районами. Поскольку я входил в то время в руководство колхоза, меня направили туда руководить нашей бригадой. Тогда почти в каждом селе висели на столбах репродукторы. И вот, когда объявили об этом, к нам приехал человек из села и сообщил о том, что началась война. Как только мы узнали об этом, мы сразу собрались, погрузили на телеги лопаты, и отправились домой.

- В связи с началом войны ощущалась ли какая-нибудь паника среди населения?

- Нет, паники никакой не было

- А было ли предчувствие надвигающейся войны?

- Мы в глухой своей деревне этого не ощущали совсем. Мы далеко жили от цивилизации. Я железную дорогу увидел впервые только когда в армию меня призвали.

- Как изменилась жизнь в колхозе с началом войны?

- Мужчин, которые подлежали мобилизации, забрали в армию в первые же дни войны, поэтому работать стали женщины и подростки. Нагрузка, конечно, увеличилась на всех, но, в целом, жизнь продолжалась.

- Вашего отца забрали в армию?

- Нет, он по возрасту уже не подходил для призыва.

- В семье, кроме Вас, были еще дети?

- У меня были три сестры старше меня и брат помладше. Старшая сестра к тому времени уже вышла замуж и не жила с нами. А другая сестра вышла замуж в 1942-м году за комиссованного по ранению.

- Во время войны был знаменитый лозунг «Все для фронта – все для Победы!» Что ваш колхоз давал для фронта?

- Основной план нам давался, конечно же, по выращиванию льна. Но, кроме этого, мы и хлеб сдавали. Порой у нас у даже не оставалось хлеба, чтобы кормить колхозников, все отдавалось фронту. Верхом на лошади я поехал в «Заготзерно» и там мне выписали какое-то количество овса для колхозников. Я встретился там со счетоводом из другого колхоза, который приехал точно с такой же проблемой. Мы с ним вдвоем мешки на складах вытащили, сложили их штабелем. А самим кушать очень хотелось. Мы с ним были вынуждены пойти по селу, чтобы найти что-нибудь поесть. Но нам никто даже куска хлеба не дал.

Потом я позвонил к себе в колхоз, оттуда прислали подводы, на которые мы погрузили наши мешки с овсом. С этими телегами приехала моя сестра, которая привезла кусок вареной говяжьей печени и я, наконец-то, смог поесть.

- Когда Вас призвали в армию?

- Меня призвали 9 января 1943-го года. А на мое место назначили моего соседа, 1928-го года рождения. Он еще раньше начинал у меня стажироваться, поэтому я передал ему все свои дела.

- Военкомат далеко находился?

- Тридцать километров было до него. Нас сначала собрали на сборном пункте, а уже потом всех повезли в военкомат. Со мной вместе призвали еще моего соседа. В военкомате нас распределяли, кого куда отправят служить.

Хоть у меня и не было среднего образования, но мне много довелось перед призывом в армию работать с цифрами, поэтому меня отправили на учебу в Архангельское военно-пулеметное училище. Со мной в училище попало еще несколько ребят из нашего района, у кого образования было хотя бы классов девять.

Потом нас объединили с группой ребят, прибывших из другого военкомата и нас стало в группе человек двенадцать. В военкомате нам выделили сопровождающего, который должен был нас доставить в Архангельск, в училище.

- Где располагалось училище?

- В Архангельске, в районе Цигломень. Но, перед тем, как туда добраться, нам пришлось ждать эшелон на станции, чтобы поехать в Архангельск. Жили мы в деревне Шабалино, рядом с железнодорожной станцией. Целыми днями мы сидели в доме и ждали, когда нас погрузят в вагоны. Долго мы там прожили! Кроме нас там ожидали погрузки и другие группы призывников.

- Чем же вы питались все это время?

- А мы ездили в продпункт, который был на станции. На железнодорожных станциях в то время для военных были организованы продпункты. Но на станции Шабалино продпункта не было, а был на станции Шарья. И мы каждый день ездили на продпункт в Шарью, там получали продукты и возвращались обратно.

- На чем вы туда ездили?

- На поезде, стоя между вагонами. Но мы же не все сразу туда ездили, а выделяли несколько человек, человека три – четыре, которые получали продукты сразу на всех.

А потом мы приехали в Архангельск. Нас сначала разместили в бывшем общежитии какого-то училища, там у нас был «карантин». Здание, в котором мы находились, было двухэтажным, в нем для нас была отведена большая комната. Кроме нас в этом здании проживали и какие-то гражданские люди. В «карантине» мы пробыли где-то с неделю, а потом нас забрали и в саму воинскую часть, то есть в училище.

- Чем вы занимались, находясь в «карантине»?

- Ничего не делали, просто там находились и все.

- По прибытию проходили санитарную обработку?

- В баню нас отвели сразу же. Мы в баню ходили даже тогда, когда еще сидели на станции Шабалино.

- Налысо Вас постригли?

- Конечно. Обязательно. Но это сделали еще дома, перед отправкой в армию, нас всех сразу постригли.

- Когда вас переодели в красноармейскую форму?

- В «карантине» мы еще сидели в своей одежде, в которой приехали из дому. А в форму нас одели уже тогда, когда мы прибыли в казарму, в свою учебную роту.

- Как проходило распределение по учебным ротам?

- Да это быстро произошло, фамилии зачитали наши, кто куда идет – и все. Я уже не помню, какой был номер у роты, в которую я попал.

- Что вам выдали из обмундирования?

- Брюки, гимнастерку, шинель, ботинки и обмотки к ним.

- Шинели и ботинки выдали отечественные?

- Да, отечественные. Шинели большие были, с расчетом, что их придется одевать на фуфайку, поэтому мы, когда ходили, то плечо рукава шинели свисало на полруки. Сначала на шинелях и гимнастерках у нас были петлицы, а потом, некоторое время спустя, нам прицепили погоны.

- Какое отношение было к погонам?

- Нормальное. Да что мы там понимали? Детьми ведь были семнадцатилетними. Раз дали, значит надо было носить. Погоны дали нам прямоугольные, с трапециевидным окончанием вверху. Они были малинового цвета и имели по краям желтые курсантские ленты.

Когда нам сказали пришить эти погоны, мы распороли шинели на плече, вставили туда погоны и вручную снова их зашили. А вот на гимнастерки мы погоны не прицепляли, потому что гимнастерки не были под них приспособлены, и мы продолжали ходить с петлицами, донашивали их.

- Курс молодого бойца Вы проходили?

- Нет, у нас сразу началась учеба и уже 23 февраля 1943 года мы приняли присягу. Присягу принимали как положено: роты построили, мы выходили из строя по одному, с винтовкой, зачитывали текст присяги. Затем подходили к стоящему рядом столу, расписывались о том, что приняли присягу и возвращались в строй.

- Перед присягой учебные стрельбы из винтовок проводились?

- Нет, никаких стрельб не было на этом этапе.

- А потом, в процессе учебы, наверное, настрелялись от души?

- Когда началась учеба, мы, конечно, ходили стреляли. Но, должен сказать, что стреляли очень мало – что из винтовок, что из пулеметов – стрельбы редко проводились. В основном приходилось заниматься строевой подготовкой, тактикой. Изучали даже приемы рукопашного боя.

- Какие типы пулеметов изучали в училище?

- «Максим». На него делался основной упор в обучении. Изучали и другие пулеметы, конечно, но им очень мало уделялось учебного времени. Все было сосредоточено именно на «Максиме».

Кожух, короб, рама,
Шатун с мотылем,
Возвратная пружина,
Приемник с ползуном

Вот такую песню мы пели. Это ее припев, с ним очень хорошо устройство пулемета запоминалось. Эта песня, наверное, еще времен Гражданской войны, мы ее как строевую использовали. Как в столовую ходили, так обязательно с этой песней.

- Кроме занятий по военной подготовке, вас привлекали к каким-нибудь работам?

- Нет, никуда не привлекали нас и никаких работ мы не выполняли. Занимались только учебой.

- Кого-нибудь из своих командиров помните?

- Помню, был у нас командир взвода капитан Череп. Это не прозвище, это фамилия у него была такая. А начальником училища у нас был генерал-майор Фишман.

- Побаивались начальника училища?

- Да он далеко от нас был, мы с ним даже и не встречались. Ведь я курсант, а он генерал. Да и на территории училища мы с руководством находились отдельно, мы ведь жили в бараках, а штаб находился совершенно в другом месте. Эти бараки находились на участке земли, огороженном проволокой. Когда-то, до войны, в этих бараках жили зеки, нам достались нары, на которых спали они, а потом и мы.

В мае месяце мы уже выехали в лагеря, которые располагались за городом на берегу Северной Двины.

- Чем занимались в лагерях?

- Боевой подготовкой. Там уже у нас были стрельбы, мы совершали марш-броски, нас обучали переноске пулеметов. Пулемет мы таскали на спине, продев голову в его рукоятку. Один тащит тело пулемета, другой станок, а третьему доставалось нести коробки с пулеметными лентами - расчет ведь у пулемета был три человека.

- Вы каким номером расчета были в училище?

- В училище мы были каждыми номерами, ведь мы должны были знать и уметь выполнять обязанности любого номера из пулеметного расчета. Поэтому, когда надо было нести пулемет, то мы все менялись между собой, чтобы прочувствовать тяжесть: сегодня я несу станок, завтра тело, а послезавтра коробки.

- При выходе в лагеря весь ружейный парк тоже туда выносили?

- А как же! Конечно!

- Где оружие в тот момент хранилось?

- Там были палатки и в одной из них стояли пирамиды, которые охранял дневальный.

- Как кормили в училище?

- В училище кормили нормально. Нам ведь давали курсантский паек, а он отличается от солдатского. Например, нам каждый день давали кусочек масла. В запасном полку потом такой роскоши не было.

- Какими блюдами кормили, можете вспомнить?

- Давали суп, щи, рагу. На второе часто давали разные каши или макароны. Питание в училище было вполне нормальным.

- Увольнения в город были?

- Никакого города! Какие могут быть увольнения и куда? Нет, нам было не до прогулок по городу, мы усиленно учились. Нас постоянно загружали по полной.

- Случаи неуставных взаимоотношений в роте имели место?

- Нет, такого у нас не было. Взаимоотношения между курсантами были отличными.

- Каков был срок обучения в училище?

- Мы не закончили полный курс обучения в училище, в июне 1943 года нас направили на фронт.

- В вашем училище было два досрочных выпуска: один отправили на Сталинград, а второй на Курскую дугу.

- Вот, на Курскую дугу нас и отправили.

- Перед выпуском из училища вам устроили экзаменацию или какую-нибудь проверку?

- Абсолютно ничего не было такого! Мы ведь даже и полгода не проучились. Поэтому, когда на фронт мы поехали, то у нас были не курсантские, а солдатские погоны.

Перед отправкой на фронт мы сдавали все, имеющееся у нас обмундирование и получали другое, уже простое, солдатское.

- То есть отправка на фронт для вас была не внезапной?

- Да, уже заранее ходили об этом слухи. Утром нас старшина поднял, построил, притащил кучу ботинок и бросил перед нами: «Выбирайте себе обувь». Хоть наша обувь и была еще целой и крепкой, ее пришлось заменить на то, что выдал нам старшина.

Я по глупости выбрал себе американские ботинки, которые вышли мне боком. Ботинки были коричневого цвета и очень твердые. Если наши ботинки были мягкие с резиновой подошвой и их легко можно было согнуть, то эти имели очень жесткую подошву и практически не гнулись. В результате я ими себе сильно натер ноги.

- Как воспринялось в курсантской массе известие о том, что вас отправляют на фронт?

- Никакого возмущения ни у кого по этому поводу не было. Все было спокойно: переоделись, собрались, построили нас и, с песней «До свидания, города и хаты, нас дорога дальняя ведет», отправились на станцию грузиться в эшелон.

- Материальную часть училища вы с собой забирали?

- Ничего мы не брали, даже винтовки остались в училище. Мы ехали только со своими вещмешками.

Мы пришли на какую-то станцию рядом с Архангельском, нас рассадили по большим «пульмановским» вагонам, и мы поехали. Вагоны уже были оборудованы нарами для перевозки личного состава. Правда, в вагонах вообще не было никакого отхожего места, поэтому нам всем приходилось терпеть от станции до станции.

- Офицеров из училища тоже отправили на фронт, или они поехали просто сопровождающими?

- Командиры рот наши точно не поехали, а вот кто был у нас сопровождающим – уже не помню. Кто-то из офицеров, конечно же, был, сопровождал нас до сборного пункта.

- Где находился этот сборный пункт?

- Нас высадили где-то в поле за Старым Осколом. В войсках, очевидно, нас ждали, потому что за нами сразу прибыли представители из части. Эта часть стояла неподалеку, уже готовая к бою и нас сразу направили туда.

- В какой полк Вы попали?

- В 195 гвардейский стрелковый полк 66-й гвардейской стрелковой дивизии.

Как только прибыли в подразделение, нам сразу задавали вопрос: «Кто по специальности?» Один, который учился вместе со мной, сказал, что он по гражданской профессии связист, имел дело с телефонами, и его сразу забрали в связь. Спросили и меня. Ну, что я им отвечу? «Пулеметчик я». Что я там знал, кроме пулемета и винтовки? Я после семи классов счетоводом работал, а на фронте эта моя специальность никому не нужна была.

В общем, после распределения, я попал в пулеметный расчет. Расчет у нас был многонациональный: один казах, другой узбек, и я, русский, костромской.

- Вас, как проходившего обучение в военном училище, назначили командиром расчета?

- Да каким там командиром!? Простым номером. Я, правда, даже и не знал, кто из этих двоих является первым номером расчета, кто из них главный. Я в их дела не вмешивался. Мое дело было коробки с лентами таскать.

После того как нас распределили, мне сразу старшина выдал винтовку, противогаз, саперную лопатку, сухой паек и все. И вперед! Я ни командира взвода, ни командира роты, никого не видел.

- Кто же Вас тогда в пулеметный расчет привел?

- Кто-то привел, я и не знал, кто это был. Он привел и сразу же ушел. Может это был помощник начальника штаба, который распределял людей по подразделениям. Этот же офицер, который меня привел, он и заполнял документацию при нашем распределении. Я вот даже сейчас не понимаю, как так все получилось: только все нам выдали и сразу пошли вперед.

И так мы шли несколько суток, днем и ночью.

- Шли без боев?

- Пока без боев шли. Это мы шли на исходный рубеж, где проходила линия фронта. Пулемет свой мы не несли на себе, а тащили на колесах. Мы длинную палку привязали к рукоятке пулемета, впряглись в нее один справа, другой слева и тащили. Потому что за саму ручку если тащить, то это слишком низко пришлось бы наклоняться. А третий с коробками рядом идет. Потом, конечно, менялись местами друг с другом. Шли мы и спали на ходу. За всех, правда, не скажу, а за себя скажу – спал.

Да, забыл сказать. Перед тем, как отправиться маршем, мы получили боеприпасы: у каждого в вещмешке было по целому цинку с патронами.

- Гранаты вам выдали?

- Нет, гранат нам не дали.

- Остальные номера вашего расчета по-русски говорили?

- Да, они разговаривали по-русски. Но, честно говоря, нам особо и разговаривать некогда было. Мы даже толком познакомиться друг с другом не успели. Знаю только, что они были уже опытные, обстрелянные воины, в бою были неоднократно.

Шли мы, шли, и встретился нам на пути овраг, который нужно было преодолеть. Мои напарники с пулеметом спустились в него, затем поднялись. А я, с шинельной скаткой, винтовкой и с пулеметными коробками, только спустился, а когда стал подниматься, дополз только до половины склона и съехал вниз. Потом попробовал еще раз подняться – снова съехал. Только с третьего раза я смог достичь края оврага.

Когда я карабкался на поверхность, мой расчет уже установил пулемет. Они увидели, что меня с коробками нет, прибежали, схватили меня, помогли вылезти из этого оврага, притащили к пулемету. Они были уже здоровые мужчины, не то что я, семнадцатилетний пацан.

После того как мы разместились, нам сразу подвезли обед. Мы пообедали и моментально все уснули. Сколько я там проспал, не знаю, но нас снова всех подняли и снова мы пошли вперед.

Ночью мы подошли к передовой, там остановились и на рассвете прозвучала команда «Вперед!»

- Вы подошли не на передний край обороны?

- Нет, впереди нас были окопы с войсками. Мы сначала остановились, немного не доходя до них, окопались, дождались отставших, слегка отдохнули.

- Даже в тылу вы все равно окапывались?

- Конечно. Тем более, что утром по нам немцы открыли артиллерийский огонь. Били и орудия и минометы, а мы стали рваться вперед, в окопы переднего края.

Вот там, по пути к траншеям переднего края обороны, я увидел первого убитого: ему то ли осколком, то ли снарядом, оторвало голову по самые плечи.

- Шок сильный испытали от увиденного?

- Да нет, внутреннее состояние было настолько напряженным, что некогда было впечатляться увиденным, нужно было бежать только вперед.

Продвинулись мы вперед, заняли окопы. Мой расчет установил пулемет, я коробку им отдал, они заправили ленту, произвели несколько очередей и получили мину. Прилетевшая мина упала рядом, на бруствер, разбив пулемет. Я опомниться еще не успел, как вижу, что эти казах с узбеком развернулись и поползли в тыл. Были ли они ранены или просто контужены, не знаю. Я остался один, с винтовкой и коробкой с пулеметной лентой.

Поскольку я уже не был номером пулеметного расчета, мне пришлось пойти в атаку как простому пехотинцу. Попытался зарядить винтовку и обнаружил, что в магазине нет подающего механизма. Пришлось мне заряжать винтовку не обоймой, а по одному патрону.

В процессе наступления я встретил раненого, который шел в тыл, неся в руках винтовку. Я ему отдал свою, неисправную, винтовку, а у него забрал его. Я сразу проверил ее, убедился в работоспособности и с этой винтовкой я уже побежал дальше. Наступать в бою с неисправной винтовкой, ощущения, скажу я Вам, не из приятных.

- После окончания боя Вас не назначили в какой-нибудь другой пулеметный расчет?

- Никуда меня не направили. Я так и продолжал быть обычным стрелком. Да и для того, чтобы меня сделать номером пулеметного расчета, надо было где-то взять пулемет, ведь остальные расчеты все были укомплектованы.

- В случаях если снаряженные ленты заканчивались, в Ваши обязанности, как подносчика боеприпасов, входило снаряжение лент вручную?

- А как же! Я в таких случаях должен был ленту снаряжать. Но мне не пришлось этого делать, потому что, до попадания мины, из пулемета еще не успели расстрелять даже первую ленту. От пулемета осталась только связка, которая упала совсем рядом от моей головы, а я в это время лежал в окопе, который не успел даже толком вырыть.

- Когда вы пошли в бой, вам выдали каски?

- Каски были у каждого в обязательном порядке! За тем, чтобы их обязательно носили, никто, конечно, не следил. Но если тебе головы своей не жалко, то пожалуйста – бегай в бою без каски. Поэтому я обязательно носил каску и застегивал на ней подбородочный ремешок. Когда я еще работал в колхозе, однажды, скирдуя рожь, разговорился с участником какой-то из войн. Он мне говорил: «Надо закопаться в землю так, чтобы голову спрятать. А то, что задница торчит, это пусть в нее стреляют, в ней мозгов нету».

Спустя месяц после своего первого боя, в одном из боев там же, на Курской дуге, которые мы вели чуть ли не каждый день, меня ранило. Мы попали под пулеметный огонь и мне пулей перебило ногу, задев кость. Как написали в медицинских документах: «Пулевое ранение с переломом кости».

Санитары подобрали меня, положили на плащ-палатку, но, перед тем как вытащить с поля боя, в первую очередь, проверили мой вещевой мешок.

- Что они оттуда забрали?

- У меня там лежал кусок хлеба и консервы. Все это они, естественно, оттуда вытащили и потащили меня на батальонный медицинский пункт.

- При эвакуации с поля боя куда девалось оружие?

- Оно обязательно с собой забиралось. Санитары меня тащили, а я винтовку держал, прижав к себе.

- Вы, при ранении, сознание не потеряли?

- Нет. Ощущения были такие, будто меня палкой по ноге огрели. Мне настолько хотелось, чтобы меня поскорее вытащили, что я даже ни слова не сказал санитарам, шарящим в моем вещмешке. Когда они меня тащили, то подтянули меня к одной воронке, внизу которой валялся чей-то распотрошенный вещмешок, из которого вывалился альбом с фотокарточками. Я санитарам говорю: «Покажите мне его». Это оказался альбом одного из наших курсантов, с которым я был в одной роте в училище. Мы с ним даже из одного района призывались, он был из самого районного центра, из Вохмы. Я не знаю, то ли он погиб, то ли был ранен, но тела его рядом с этим вещмешком не было. Я взял на всякий случай одну из фотокарточек с его изображением.

- Приходилось Вам ходить в штыковую атаку?

- Нет, в штыковую ходить мне не приходилось. А вот в обычные атаки ходили мы очень часто.

- Вы так и продолжали воевать без гранат?

- Гранаты перед боем нам не выдали, а потом мы были постоянно в движении: побежали, залегли, опять побежали, и нам никто гранат не подвозил, просто некому было. Если бы мы на продолжительное время где-нибудь остановились, думаю, нам бы обязательно выдали гранаты. Наступление было настолько интенсивным, что тылы не всегда успевали.

- Куда Вас направили из батальонного медицинского пункта?

- В этом медпункте мне сделали перевязку, а потом отправили в полевой госпиталь, в котором сделали операцию. Винтовку мою у меня забрали еще в батальонном медицинском пункте. Хоть госпиталь и находился не сильно далеко, меня туда отвезли на машине, поскольку со своим переломом я не мог ходить.

Из полевого госпиталя, после операции, меня отвезли в другой госпиталь, который находился в городе Мичуринск Тамбовской области. Там мне наложили гипс, погрузили в медицинский эшелон и отправили в город Бугуруслан.

- В полевом госпитале гипс не накладывали?

- Нет, там только временный лангет мне наложили, перебинтовали и все.

- Какими вагонами был оборудован медицинский эшелон, на котором Вас везли в Бугуруслан?

- Нас везли в простых товарных вагонах. Только солому набросали на пол, меня положили на нее, и я лежал всю дорогу.

В Бугуруслане госпиталь располагался в бывшем институте. В этом госпитале я пробыл на излечении до ноября месяца 1943-го года, пока не срослась кость на ноге. Поскольку кость была сломлена и раздроблена, мне в госпитале сделали операцию по чистке: рану мою долбили и выбирали из нее все мелкие осколки кости.

- Во что одели Вас после выписки из госпиталя?

- Когда еще находился в госпитале, то там мы все ходили в госпитальных халатах. Поскольку мое старое обмундирование с меня сняли при поступлении, после выписки мне выдали полный комплект нового обмундирования: ботинки, обмотки, шинель, ну и все остальное, что полагалось.

После выписки из госпиталя меня направили в город Горький, в 7-й запасной стрелковый полк.

- Документы какие-нибудь выдавались по окончанию излечения?

- Да, конечно. Мне выдали справку о ранении и справку о пребывании в госпитале. Вот с этими двумя справками я и выписался. Ну, и, соответственно, дали направление в запасной полк. В этот раз в Горький я ехал уже в пассажирском поезде. Билет на поезд я приобретал по требованию, которое тоже получил при выписке из госпиталя.

- Пока вас перевозили из одного госпиталя в другой, красноармейская книжка все время при Вас была?

- Да, красноармейская книжка всегда была при мне, ведь это основной документ был мой, как красноармейца. Хочу добавить, что черные эбонитовые капсулы, в которые вкладывалась информация о себе, нам уже не выдавали. Но у красноармейской книжки был один недостаток – она не имела фотографии.

- Где располагался 7-й запасный полк?

- В Горьком, на берегу Волги. Место называлось «Красные казармы». Там была учебная рота, в которой из нас готовили младших командиров: сержантов стрелковых подразделений. Мы были в стрелковой роте, а другая рота готовила бронебойщиков для борьбы с танками. Командиром нашей роты был старший лейтенант Василий Васильевич Блохин. С этим Блохиным, но уже полковником, я потом неожиданно встретился, в 1971 году, в Кишиневе.

В запасном полку я заболел малярией, там же болота вокруг, сырость и малярийные комары. С этой болезнью я попал в полковой лазарет, а потом еще из лазарета меня перевели в госпиталь с воспалением среднего уха. В госпитале много лежало народу с такой же болезнью, у всех из уха текло. Раньше это воспаление лечили так: череп долбили за ухом и вычищали там. Вот такое лечение было. Но я обошелся без того, чтобы мне долбили.

И вдруг у меня поднялась температура до 39-ти градусов. Медсестра, измерявшая температуру, пошла к врачу. Тот, видимо, подумав, что я симулянт и такую температуру просто «настучал», дал указание проверить мое здоровье. Начали искать причину, почему у меня держится такая температура. Я признался, что у меня малярия.

Пока я с ухом и малярией лежал в госпитале, мою курсантскую роту выпустили и отправили на фронт. В это время как раз разворачивалась операция «Багратион» в Белоруссии, куда вся рота и попала. А меня, и еще несколько человек, оставили в этой роте, готовить пополнение. Нам, как и тем, кто ушел на фронт, присвоили звания младших сержантов и назначили на должность командиров отделений.

Пока к нам в роту не прибыл следующий набор, мы были предоставлены сами себе. Поскольку кушать было нечего, мы ходили на поле и рвали там морковь. В запасном полку нас кормили очень плохо, питание было таким: суп налил в тарелку, смотришь, и видишь там только себя и ничего больше. Ни жира, ничего. Поэтому почти все и стремились на фронт, там хоть кормили получше. Конечно, лучше всего кормили в Архангельском пулеметном училище: там можно было в своей пище найти мясо, а на фронте приходилось питаться, в основном, консервами и суповыми концентратами.

Пополнения в учебную роту мы так и не дождались. Нас отправили на фронт. Я попал на Первый Украинский фронт, в 71-ю механизированную Проскуровскую бригаду 3-й танковой армии, которой командовал Рыбалко. В то время она вела бои на Западной Украине.

Мы попали туда как раз в тот момент, когда армия готовилась к участию в операции. Для этого, в прифронтовой полосе, в лесу, со всеми проводились тактические учения.

По прибытию в часть меня назначили на должность помощника командира взвода автоматчиков. Там уж нас вооружили как следует: я получил автомат ППШ, гранаты. Расположились мы в землянках, которые были подготовлены еще до нашего появления, и стали проводить учения.

- В чем заключались эти учения?

- Нас всех учили метать боевые гранаты. Мне это особенно было полезным, ведь я даже в училище не бросил ни одной гранаты. Проводили с нами тактические учения, обкатывали танками. Нас сажали в окопы, и мы сидели в них, пока над нами проходили танки, а затем мы должны были забросить в танк гранату. Вот такую подготовку мы проходили для того, что быть отправленными на передовую. Подготовка шла конкретная!

- Вы получили назначение в уже укомплектованный взвод или подразделение еще находилось на стадии формирования, получая пополнение?

- Взвод к моменту моего прибытия туда был укомплектован наполовину, и мы, своим прибывшим пополнением, довели его численность до нормы. Среди поступившего пополнения были как прибывшие из запасного полка, так и те, кто был впервые призван на военную службу. Очень много было призванных с территорий, освобожденных от немецкой оккупации, особенно с Украины.

- С Западной Украины были призывники?

- А черт его знает, откуда он там призван был. Сказали, что родом с Украины, значит с Украины. Там же еще на уровне военкоматов проверка призывников шла, да и особый отдел этим занимался.

- А Вам не приходилось иметь дело с особым отделом?

- Когда был солдатом, то не сталкивался. Только когда уже стал офицером, тогда довелось с ними дело иметь. Но это было после окончания войны.

- После окончания подготовки вашу часть сразу отправили на передовую?

- Да, после обучения, когда наша часть была полностью сформирована, ее вывели в передовые части, и мы начали двигаться вперед. Мы, пехота, пешком уже не передвигались, нас везли на машинах. Основную массу этих машин составляли ленд-лизовские «Студебеккеры».

- Что можете сказать об автомате ППШ?

- Нормальный автомат, хорошо работал. У меня ни разу не было случая, чтобы он заклинил. Да и особых неудобств я с ним не ощущал. У меня всегда при себе было три диска: два в подсумке и один пристегнут к автомату. И у каждого всегда было по две гранаты Ф-1 в специальном подсумке.

Кроме оружия, у каждого всегда были при себе круглый котелок и ложка, которую хранили за краем обмотки. У большинства была еще и алюминиевая кружка, чтобы воды попить.

- Какая задача была у роты автоматчиков в танковой бригаде?

- Оберегать танки и прочую технику от пехоты противника. Танки шли вперед, а мы за ними. И мы должны были вести огонь по тем, кто пытался уничтожить наши танки. Да и без пехоты территорию, захваченную танками, не сохранишь: танки идут в прорыв, а мы потом закрепляемся.

- Ваш батальон использовался в качестве танкового десанта?

- Он должен был использоваться в этом качестве, но я не успел.

Как только мы вошли в Польшу и вышли к Одеру, пришел приказ Сталина о наборе в военные училища. И во всех частях штабисты стали искать среди личного состава, кого послать на учебу. А тут на их счастье я, который уже даже учился в военном училище!

Меня вызвали в штаб батальона: «Ну что, в училище поедешь?» Я поначалу мялся, но у меня во взводе был один солдат-горьковчанин по фамилии Обидин, который, когда узнал об этом, прибежал ко мне и стал меня убеждать: «Поезжай, поезжай в училище!» Он так настойчиво меня убеждал, что я согласился поехать.

В прифронтовой полосе нас собрали много кандидатов на учебу, съехался народ со всего фронта. Там нас всех распределяли кого куда отправят и там же мы потом жили, в ожидании отправки. Перед распределением все проходили медицинскую комиссию, от которой зависело, в какое училище ты попадешь: кого-то забирали в пехотное училище, кто-то попал в авиацию, кто стал артиллеристом.

- То есть, давая свое согласие на учебу, Вы еще даже и не знали, куда попадете?

- Там никто об этом совершенно не знал. Известно становилось уже только после прохождения всех процедур оформления.

- Лично у Вас было желание попасть в какой-то определенный род войск?

- Нет, никаких определенных желаний я не высказывал. Я думал так: «Куда пошлют, туда и поеду».

- В какое училище Вы попали?

- В Казанское танковое училище. Там, в Казани было одно училище, которое располагалось в Кремле, в котором готовили командиров экипажей на английские и американские танки. А в районе, именуемом «Ферма №2», был сельхозинститут, в котором располагался 21-й учебный танковый полк офицерского состава. В этом учебном полку готовили политработников, а также командиров тяжелых танков ИС-2 и механиков-водителей. На танках ИС-2 должности командиров и мехводов тогда были офицерскими, а все остальные должности, наводчик и заряжающий, были солдатами.

В то время, когда нас туда привезли в январе 1945-го года, это был еще просто учебный полк. Когда мы прибыли, офицеров в этом полку уже не было и вскоре на базе этого полка было сформировано 2-е Казанское танковое училище тяжелых танков. В училище было сформировано два батальона: одно готовило механиков-водителей, другое командиров танков.

По прибытию в училище, когда распределяли по учебным батальонам, мы проходили еще раз медицинскую комиссию. Вот тут уже мне захотелось пойти учиться на механика-водителя. Но врач посмотрел на меня и сказал: «У Вас нога ранена, Вам будет тяжело выжимать сцепление. Пойдете учиться на командира». Так я попал в батальон командиров танков.

- Тяжело давалась Вам учеба?

- Нет, мне было не тяжело, я учился с удовольствием.

- Что особенно нравилось Вам в обучении?

- Техника, которую мы изучали. У меня была тяга к любой технике, несмотря на то, что работать мне довелось счетоводом.

- Что должен был изучать будущий командир танка кроме, разумеется, устройства самого танка?

- Командир танка должен был иметь всестороннюю подготовку. Он должен был знать оружие танка, его баллистику. Да и прочее оружие тоже он должен был знать, как стрелковое, так и артиллерийское. Изучалось также все, что связано с применением газов.

- Проходила ли подготовка взаимозаменяемости членов экипажа танка, чтобы, к примеру, командир танка мог заменить наводчика у орудия?

- Безусловно! Во время обучения нам всем приходилось побывать в ролях всех членов экипажа. Все учебные стрельбы мы совершали на учебных танках ИС-2. Вот только в составе этих учебных танков механиком-водителем были сержанты срочной службы, которые проходили службу при училище. В училище для этого был специальный батальон технического обслуживания. А на всех остальных должностях были мы, курсанты: во время учебных стрельб мы выступали в роли наводчиков и заряжающих. Работали мы попарно: сначала один наводчик, другой заряжающий, а затем менялись.

- За рычаги вас сажали?

- А как же! У нас было обучение вождению танка. Но обучал нас не сержант, который водил танк, а офицер. Когда я закончил училище, то получил права механика-водителя 3-его, самого низшего, класса.

- Танковые марши совершали?

- Нет, маршей у нас не было.

- Кто чистил орудия после учебных стрельб? Солдаты из батальона технического обслуживания?

- Нет, эту тяжелую работу приходилось выполнять нам.

- Снаряды перед стрельбами чистить от смазки тоже приходилось вам?

- Вот тут уже нет – снаряды нам привозили уже снятые с консервации. На полигон у нас не привозили законсервированные снаряды, их заранее готовили солдаты из батальона.

- Как боролись с сильной загазованностью пороховыми газами после совершения выстрела?

- Там сразу включались вентиляторы, которые принудительно вытягивали наружу пороховые газы.

- Какие типы снарядов обычно использовались при проведении учебных стрельб?

- Осколочно-фугасные. У нас в качестве мишеней обычно использовалась фанера, поэтому использовать бронебойные снаряды было бы глупо. Прежде чем стрелять боевым снарядом, мы стреляли снарядами других калибров. В основной ствол вставлялся вкладной ствол, который позволял вести стрельбу 23-х миллиметровыми снарядами от авиационных пушек. Первоначальное обучение стрельбе у нас велось именно таким способом, а потом уже нам доверяли стрельбу боевыми снарядами. Ведь разница в стоимости авиационного снаряда и танкового весьма существенная. Недаром говорили, что «сделал выстрел – улетели хромовые сапоги».

- Как Вы узнали о том, что наступила Победа? Как праздновали это событие?

- Нас, все училище, построили и командование училища торжественно объявило о том, что мы победили. Рядом с местом построения стояли учебно-боевые танки и командование разрешило сделать по два холостых выстрела из 122-миллиметровых танковых пушек. Эти орудия так бабахнули, что от выстрела повылетали стекла из окон! А потом начались праздничные курсантские гуляния, даже обед нам устроили праздничный. В общем, всем было весело.

Училище я окончил в 1947-м году и был направлен, вместе с другими выпускниками, в Одесский военный округ. К нам вышел кадровик и озвучил должности, куда требуются офицеры: «Есть вакансии в Молдавию, в город Кишинев, а есть в город Николаев». Один из наших бывших курсантов говорит: «А у меня двоюродный брат живет в Николаеве». Мы ему отвечаем: «Ну, что ж, езжай в Николаев». А потом, когда уже вынесли нам направления, оказалось, что его отправляют в Кишинев, а в Николаев предстоит ехать мне и еще одному выпускнику по фамилии Никитин.

Прибыли в Николаев, в отделение кадров штаба дивизии, а там меня направили в танковый батальон тяжелого самоходного полка, написав в направлении: «Вместо несоответствующих». Выходит, кто-то там не соответствовал занимаемой должности и меня прислали на их замену.

Потом мне неоднократно приходилось менять место службы: служил и на Украине, и в Молдавии, и в Германии.

Свою службу я закончил в Кишиневе, уйдя в запас в 1971 году с должности начальника штаба танкового полка, в звании подполковника. А, находясь в запасе, был повышен до звания «полковник». Вот таков мой жизненный путь.