Top.Mail.Ru
7483
Саперы

Олейников Пётр Дмитриевич

Родился я 22 июня 1922 года в с. Кислово теперь Быковского района Волгоградской области в большой семье «крепкого» крестьянина. В раннем детском возрасте был свидетелем коренных преобразований, проводивших в селе. Военного коммунизма я не застал, плохо помню и НЭП, но уже хорошо помню борьбу с кулачеством, организацию колхозов, охрану урожая от хищений, образование пионерских отрядов и т.д.

В 1930 году поступил в первый класс Кисловской начальной школы, а окончил уже неполную среднюю школу в 1937 году. В августе этого же года поступил на первый курс Николаевского педагогического училища им. Крупской. Вместе со мною в училище поступил и мой одноклассник Дмитрий Киселёв. В этом педучилище уже учились многие выпускники нашей школы: Георгий Руденко, сёстры Триголос. Учитель была престижной профессией в то время.

В педучилище был свой учхоз с набором сельхозтехники, а выращенные овощи, зерно, даже мясо поступали в нашу столовую. На летние каникулы желающие работали в нашем учхозе, денег, правда, не получали, но к осени в учхозе они отъедались. А это дорогого стоило в голодные и не слишком голодные годы. Нам с Димой так и не пришлось работать летом в учхозе, но в сентябре и октябре наша группа выезжали на полевые работы, заготавливали овощи, тыквы, арбузы, копали картошку. Работали и на складах нашей столовой.

Мы участвовали в художественной самодеятельности. С нашим струнным оркестром играли в народном театре. Это было на первых выборах в Верховный Совет СССР на основе новой Конституции (1936г.). Было народное гуляние, какое было ликование, все надеялись на лучшее. Но… шёл 1937 год… Именно в этом году не стало моей матери, освободили и буквально на следующий день вновь арестовали отца и о нём ничего не было известно целых 25 лет. Хотя его расстреляли в том же 1937 году.

Учёба в педучилище тогда была платная, в год надо было платить 150 рублей. Родителей у меня уже не стало, за меня платили моя старшая сестра Оля и её муж. Моя старшая сестра Оля стала для всех нас матерью, всю жизнь мы её звали мамочкой, а наши дети – бабушкой. Она не училась ни в церковно-приходской, ни в земской школе, но знала очень много стихотворений, прочитала много книг и делала всё, что бы младшие сёстры и братья получили образование. Именно благодаря её настойчивости, её материальной поддержке мы смогли стать учителями, инженерами, медиками.

Зимой 1937 года пришёл приказ о переводе нашего Николаевского педагогического техникума в город Серафимович Сталинградской области. Для нас – учащихся это был неприятный новогодний «подарок». Здесь мы почти каждое воскресенье ходили, а когда повезёт, то и ездили на попутных подводах домой, привозили на неделю нехитрых домашних продуктов. А Серафимович далеко, автобусы не ходят, пешком не дойдёшь. Надо было пароходом ехать в Сталинград, затем поездом, а там ещё добираться и на попутке или пешком. Некоторые из учащихся перевелись в камышинские техникумы. А мы с Димой Киселёвым решились ехать с техникумом в Серафимович. Очень уж нам хотелось выучиться и работать учителями.

В Серафимовиче нам, николаевцам, дали места в общежитии, правда, в больших комнатах мы жили по 8-10 человек, зато скучать было некогда. Мы с Димой всё так же занимались в струнном оркестре. На каждом субботнем вечере мы играли, под нашу музыку танцевали наши ребята и девчата. Местные ребята старались всеми правдами и неправдами попасть на наши вечера.

С оркестром выступали в клубах не только Серафимовича, но и в станицах и хуторах района перед донскими казаками.

Зимой 1938 года меня и Диму комсомольская организация педтехникума приняла в ряды ВЛКСМ. Жизнь стала ещё интересней, мы участвовали в бурных комсомольских собраниях. До хрипоты, до позднего вечера спорили о роли учительства в построении нового общества, воспитании нового человека.

Постепенно мы начали приобщаться к общественной работе, мне доверили проводить политинформацию в младших классах педучилища, Дима был ответственным за курсовую стенгазету. Мы стали выступать с сообщениями, докладами перед студентами, на страницах стенгазеты. На втором курсе меня избрали профоргом курса, а на третьем комсоргом класса и членом бюро комсомольской организации техникума.

Конечно, жить было трудно, материально ни я, ни Дима не были обеспечены. Приходилось иногда, если удавалось, и подрабатывать. Вскопать огород, колоть дрова, пришлось однажды перекрывать крышу старикам. За работу давали хлеб, яйца, молоко, мы ни от чего не отказывались. Нам с Димой почти всегда хотелось есть.

Из одежды у нас чаще всего были перешитые, перелицованные из родительских или старших членов семьи вещи. У меня, например, мои знаменитые на весь техникум брюки были перешиты из стареньких брюк мужа моей старшей сестры Оли. На коленях для укрепления материала в виде аппликаций были нашиты большие ромбы, сзади были такие же аппликации в виде больших карманов. По моим брюкам меня узнавали и, не видя ещё моего лица. Их я носил все три курса, продолжал носить и после учёбы.

Вскоре, через два года, в Серафимовический педтехникум приехала учиться и моя младшая сестра Мария. Сестра Оля хотела, чтобы младшие учились, они с мужем старались выкраивать из скудного семейного бюджета немалые по тем временам деньги за нашу учёбу, к осени готовили нам целый мешок сухарей. Это благодаря ей и её мужу Николаю четверо младших, уже потерявших родителей, смогли закончить техникумы.

И всё же жить было интересно. С футбольной и волейбольной командой выезжали в район и везде побеждали. Что особо нам нравилось, так это то, что после соревнований нас сытно кормили в столовой.

Шло время, неприятно поразил наше сознание советско-финский военный инцидент 1939 – 1940 годов. Думаю, что эта военная неудача подтолкнула, ускорила нападение Германии на СССР.

Вот и выпускные экзамены! Мы учителя! Ура-а! Прощальный вечер и мы, выпускники разъезжаемся по распределению в школы области «…сеять доброе, вечное…».

Мы с Димой, а теперь он уже Дмитрий Васильевич, получили направление в одну начальную школу – Ярская-1 Кумылженского района Сталинградской области.

В школе нас встретили хорошо, распределили по домам на жительство. Мне дали сразу третий класс, а Диме, теперь Дмитрию Васильевичу второй класс. Мы сразу стали готовить классы к началу учебного года, ездили на лошадях заготавливать дрова для отопления школы. В школе обрадовались, что в школу пришли сразу два мужчины, ведь до этого были одни женщины. Нам с Димой пришлось даже чистить дымоход у одной печки, уж очень она дымила прошлой зимой. Ничего, справились, зимой эта печка не дымила.

Вот и первый урок, страшно было заходить первый раз в класс.

Этот первый мой рабочий день запомнился на всю жизнь. Интересные были ребята в моём классе, особенно запомнились мне Рудакова Оля, Косова Люба, Антонов Павел, которому ничего не стоило ответить у доски на «отлично» и тут же закукарекать звонким петушиным криком здесь же у доски. Но я не очень сердился на него и не наказывал его за это, я понимал, что это находят выход его детские эмоции.

Работать было интересно, но по сравнению с педучилищем всё же было скучновато. А время было очень тревожное, в воздухе пахло войной, но для нас с Димой вопрос был ясен. Мы фанатично верили в мощь нашего государства и Красной армии, наши старшие товарищи твердили нам, что наша армия при нападении быстро справится с захватчиком, как это было на Хасане, Халхин–Голе.

Дима был 1921 года рождения и его по достижению 19 лет призвали на службу в Красную Армию в октябре 1940 года. Так что учительствовать я стал без друга, стало ещё скучнее. Я стал больше заниматься со своими третьеклассниками.

А вскоре получил от Димы письмо. Попал он в кавалерию, учится управляться и с конём, и с шашкой. Его призыв с Дона весь направили в кавалерийский полк.

В Ярскую-1 возвратился из армии местный житель, награждённый медалью «За отвагу» в боях на Халхин – Голе. Как его встречали односельчане, молодёжь. Для нас, юношества, он был живым героем, первым парнем на селе.

В работе незаметно и прошёл учебный год, все мои воспитанники повзрослели, перешли в четвёртый, выпускной класс. Павлик Антонов уже не кукарекал у доски, хотя так же получал пятёрки.

Вот и первый трудовой отпуск 1941 года. 15 июня я выехал в Сталинград, купил себе красивые и блестящие ботинки, первый в жизни костюм, даже галстук. Два дня я гостил у родственников в Сталинграде. Знакомился с городом, ходил в кинотеатр, ел мороженое, покупал подарки сестрёнкам и родственникам. Словом отдыхал. Городская жизнь мне не очень понравилась, слишком суетно и жарко.

21 июня я купил билет на местный пароход в каюте третьего класса под напутствие родственников уехал домой, в Кислово.

Вечером прогуливался по верхней палубе в новеньком костюме, с галстуком. Я частенько поглядывал на себя в огромные зеркала, установленных в больших проходах с одного борта на другой. Вокруг были нарядно одетые красивые женщины, солидные мужчины, работал ресторан, играла музыка. За бортом мимо медленно двигались белые плёсы, обрамлённые тёмной зеленью, кое-где одинокий рыбачёк, видно, оставшийся на ночёвку, жёг небольшой костерок, готовя нехитрый рыбацкий ужин и дымом отпугивая наседающих комаров. А на другой стороне Волги сменяли друг друга обрывистые берега и маленькие речушки в глубоких заросших большими дубами балках. Разбегающиеся от носа парохода волны бежали к берегам, а два пенистых следа от пароходных колёс, ещё долго виднелись далеко позади за кормой. Иногда пароход давал гудок, приветствуя встречное судно, а рулевой с бокового мостика флажком давал отмашку, указывая с какой стороны должен проходить встречный транспорт. Матросы на нижней палубе перекатывали большие деревянные бочки с одного борта на другой, выравнивая крен парохода в ожидании боковой волны встречного парохода.

Бакенщики уже на своих весельных лодках плавали от бакена к бакену, зажигая на них керосиновые лампы, обозначая пароходам фарватер реки в ночной темноте.

Полная, пока ещё бледная Луна появилась высоко в вечернем небе, вот-вот появятся первые звёздочки.

Вот оно счастье! Я – учитель, о чём мечтал с детства, работа в школе, есть свой класс с двумя десятками учеников, мечтающих быть похожими на меня. В душе был уверен, жизнь прекрасна, всё у меня в жизни идёт так, как надо.

Впереди более месяца отпуска. Впереди месяц общения со своими сестрёнками и младшим братом. В новеньком чемодане лежат для всех подарки. Там меня ждут, там мне будут очень рады.

Вскоре под мерное шлёпанье пароходных колес я спал в каюте спокойным сном счастливого человека.

Утром проснулся всё под то же мерное шлёпанье колёсных плиц о воду, но в каюте из восьми человек был один только я. Оделся, вышел на палубу. Мне показалось, что я не на том пароходе, на котором был вчера. Сегодня чувствовалось какое-то нервное движение, женщины, держа в руках платочки, всхлипывали, кое-где слышался женский плач в голос, громкие мужские разговоры. Предчувствие чего-то тревожного охватило меня.

Один высокий, лысоватый мужчина уверенным голосом говорил, что война долго продолжаться не будет, армия у нас сильная, и мы очень скоро разобьём фашистов. Вначале мне показалось, что идут обычные для того времени разговоры о войне. У меня и мысли не возникло о наступившей войне. Я увидел знакомую женщину по каюте и спросил у неё, в чём дело?

- Война, Петя, война, будь она неладна.

- Какая война? С кем?

- Немцы сегодня рано утром напали на нашу страну, - и она, достав из рукава, приложила маленький кружевной платочек к покрасневшим глазам. Немного помолчав, продолжила:

- Мой муж военный отправил меня погостевать к родителям в Камышин, но думаю сегодня же возвращаться домой в Сталинград. Боюсь, что его часть отправят на фронт, и я не смогу его проводить.

Хорошее отпускное настроение улетучилось, в душе поселилась тревога, неопределённость. Я вчера был отпускником мирного времени, всё было ясно. А сегодня уже идёт война, и я не знаю, что мне делать, возвращаться назад в свой район, где я приписан в военкомате, или продолжать отпуск?

Пароход уже подходил к Быково, мне нужно было сходить, ведь в Кислово тогда ещё пристани не было. Тридцать километров пешком и я буду дома. Я уже стоял с чемоданчиком в проходе ожидая подачи трапа, когда ко мне подошёл Мытрусь с большим зембелем в руках, поздоровался со мной, а я его даже и не узнал. Он был значительно старше меня и жил на Песках, на противоположной стороне села.

- О-о, здорово Петро. А ты чего цэ в Быково сходишь, не жалко тоби ботиночек, они он яки у тебя новэньки, тай ще й блестящи?

- А что, в Кисловке пристань поставили?

- Та ни-и, Кисляны сходят в Антиповки, а там с рыбаками на лодке переправляются в Раздолье. А уж от Раздолья до Кисловки рукой подать, всего семь километров. Так это же не тридцать. К обеду будем дома, а если сойдёшь в Быково, то доберёшься не раньше вечера, с разбитыми ботинками. Так что присоединяйся к нам, во-он наши Кисляны стоят.

Только теперь я стал узнавать своих земляков. Лица их так же были угрюмыми, страшная новость уже наложила на них свою печать. Среди них с вещами стояла Катя Соколова, она жила на нашей улице недалеко от нас. Оказывается она только что закончила Дубовское педучилище и то же ехала домой отдыхать перед учебным годом.

Пришлось идти к помощнику капитана выправлять билет до Антиповки.

К обеду я был дома. Что тут творилось невозможно описать однозначно. Радость от приезда брата после двухгодового отсутствия омрачилась пришедшей страшной бедой. Плач стоял не только в нашем доме, а в каждом доме села. Все понимали, что германец воин сильный. Война не будет лёгкой и скоротечной, она коснётся всех семей, крути не крути, а надо затягивать потуже пояса.

Уже 23 июля военкоматы стали призывать в армию. Я не знаю, что мне делать, ведь я состою на воинском учёте в Кумылженском райвоенкомате, и перед отъездом в отпуск я отмечался там с указанием адреса, где буду находиться в отпуске. Там же расписался, что по первому зову я должен немедленно явиться в военкомат. Мне должны прислать вызов или повестку сюда в Кислово. Но ведь идёт война, страшная неразбериха повсюду, почта и телефон перегружены.

Какой же отпуск, какой же отдых, если идёт война, немцы уже захватывают город за городом, бомбят города и сёла.

Прожив у сестры неделю, стал собираться в обратный путь, на место своей работы. На десятый день я выехал пароходом к себе на работу. Я не узнал парохода, как будто это совсем не он. Весь он был забит спешащими куда-то людьми с большими багажами, зембелями, мешками. Тех отдыхающих, нарядно одетых женщин, мужчин в костюмах, любовавшихся природой, уже не было. Не было и музыки на верхней палубе, ресторан не работал, был занят какими-то ящиками, у которых сидел военный человек.

По пути на Ярскую зашёл в военкомат, а там столпотворение, в то время призывали сразу двадцать возрастов с 19 до 40 лет. Коридоры забиты, весь двор был полным, призывники стояли, сидели, а кто и лежал прямо на земле, ожидая вызова. На крыльцо выходит сержант и выкрикивает осипшим голосом очередную фамилию.

- Младший сержант Конюхов.

- Я, - и из толпы к крыльцу пробирается Конюхов, становится внизу перед крыльцом с котомкой у ног.

- Рядовой Небигайло, - ответа нет.

- Небигайло,- повторяет кто-то в толпе.

- Рядовой Небигай…, - уже громче кричит сержант, и голос его застряёт в горле.

- Тутечки я, тутечки.

- Не тутечки, а отвечай по уставу, рядовой Небигайло.

- Я, - уже по военному отвечает Небигайло и становится рядом с Конюховым в строй.

- Рядовой Лаптев.

- Я.

- Рядовой Парфенов.

- Я.

- Рядовой Непогодин.

-Я.

Перед сержантом стоит строй очередной пятёрки на приём к начальнику по личному составу.

- Справа по одному в кабинет номер два шагом марш, - он закрывает папку и уходит за ними внутрь здания.

Позади строя стоит, сидит, гудит гражданская толпа, а на крыльцо заходит пятёрка уже военных людей, хоть и в гражданской одежде.

Кое-как пробился к военкому (он немного знал меня), и он буквально обрушился на меня:

- Кто тебя вызывал? Почему сам явился? Нужен был бы – тебя вызвали, а сейчас марш домой и жди своей очереди, видишь, не до тебя сейчас. Езжай в свою Ярскую и без нашего разрешения никуда, слышишь, ни-ку-да не выезжай.

Что ж, делать нечего, я поехал в «свою Ярскую-1».

Близилась середина июля, до начала школьных занятий было ещё далеко, мне делать было нечего, и я пошёл работать в колхоз на уборку урожая.

Стали прибывать эвакуированные, рассказывали ужасы об эвакуации, о положении в прифронтовой зоне. Постоянные бомбёжки городов, сел, железнодорожных станций и идущих составов. Заброска немецких десантов в тыл нашей армии, появились диверсанты. Наша армия всё отступала и отступала. Начало меняться представление о войне, куда-то отступила уверенность о том, что разобьём агрессора на его же территории, о скоротечности военных действий и скором окончании войны. А фашисты всё захватывали города, территории нашей страны.

Мне исполнилось девятнадцать лет, и я ещё раз ездил с колхозной попуткой в военкомат, и опять ни с чем вернулся.

- Жди, надо будет, сами вызовем.

В середине августа меня вызвали в РайОНО, заведующий РайОНО, сообщил мне, что меня ещё не скоро призовут в армию, и вручил мне приказ о моём назначении заведующим начальной школы в село Сарычи. Там неделю назад уже старенькая заведующая школой умерла.

Мне очень неохота было переезжать в другую школу, оставлять своих учеников, да и с учителями я уже сдружился.

- Пётр Дмитриевич, ты сам знаешь, время военное, надо работать на победу там, где ты необходим для страны. Это приказ.

С 25 августа я был в Сарычах, принял школу, там работала ещё одна учительница Лида Степаненко, она окончила наш техникум двумя годами раньше меня.

А положение на фронтах тяжёлое. К нам беспрерывно прибывают эвакуированные, пригоняют скот, везут сельхозтехнику. Мы размещаем, устраиваем, организуем питание, жильё. Из двух классных комнат одну отдали под жильё, сами стали заниматься в три смены.

В свободное от занятий время работали в колхозе, косили всякую траву, резали ветки, камыш на корм скоту. Была уже поздняя осень, наступала зима, больно было смотреть на голодный скот, помещений так же не хватало. На ночь скотина ложится под забором или плетнём, а к утру самостоятельно встать не может.

Стали ходить слухи о фашистских десантах. Организовали молодёжный отряд по борьбе с диверсантами, дали каждому охотничье ружьё, а командиру - председателю сельсовета – настоящий наган. Но ни десанта, ни диверсантов мы так и не увидели.

Я ещё два раза обращался в военкомат с просьбой о призыве, на что военком меня выгнал, и сказал, что в следующий раз посадит в милиции на трое суток.

Наконец 16 декабря 1941 года я получил повестку из РВК о явке на призыв 17 декабря. Провожать меня из родственников было некому, вещей особых у меня так же не было, новый костюм я ещё в Кислово оставил.

Председатель колхоза выписал мне со склада продуктов в счёт оплаты моего труда в колхозе. Я принёс домой в мешке 2 килограмма сухарей, 5 килограмм муки, 3 килограмм мяса, 1 килограмм сухих яблок. Моя квартирная хозяйка за ночь напекла пышек, сварила мясо и сложила всё это в заплечный мешок.

Утром подъехали пароконные сани, простился с хозяйкой с Лидой Степаненко, которой и сдал школу, сел в сани на солому… и в путь. Так началась моя служба.

К 9 часам 17 декабря 1941 года я уже стоял на том же дворе в военкомате. Призывников было всё так же много, примерно моего возраста. Все мы оказались учителями, агрономами, зоотехниками, медицинскими и ветеринарными фельдшерами со всего района. В десять часов нас построили, сделали перекличку. Затем военком вызвал меня из строя, перед всеми вручил мне огромный пакет с нашими личными делами и назначил меня старшим по команде. В команде было 17 человек местных и 13 человек из эвакуированных.

После уже в кабинете военком дал мне подробный инструктаж двухдневного движения команды. Конечным пунктом был посёлок Перелазовский, где формируется инженерная бригада. К вечеру завтрашнего дня команду и пакет я должен сдать в штаб бригады. Следовать мы должны на конных повозках через Серафимович (это в 60 км. от Кумылги), там я должен отметиться в военкомате и нас разместят на ночлег.

Так всё и было, только когда я собирал свою команду утром в Серафимовиче, я недосчитался двоих призывников из эвакуированных с Украины. Я немного испугался, предполагая, что за них придётся отвечать мне, как старшему по команде. Военком меня успокоил, сказав, что они никуда не денутся, пойдут следующей командой. Записал их фамилии и отправил нас дальше в путь. В Перелазовский мы прибыли уже поздно ночью. Вручил в штабе пакет и нас старшина развел по квартирам на ночёвку у жителей. В каждом доме было битком набито постояльцев. Крики, ругань, но всё же разместились.

Утром мы были уже у штаба бригады, я пересчитал свою команду и снова не хватает теперь ещё одного призывника. Майор приказал мне построить команду прямо в помещении клуба, бывшей церкви. Когда уже построились в клубе, влетает наш потерянный призывник и бегом в строй. Оказывается он встретил своего родственника и загостился у него. Майор посмотрел на меня, а я сказал, что это наш недостающий. Он сделал перекличку, вызвал лейтенанта и представил его как нашего командира роты.

Нас разместили в переоборудованном под казарму коровнике, там уже было много людей и почти все они были пока ещё в гражданской одежде. Вначале нас определили в сапёры, до обеда нас разделили по отделениям, меня назначили командиром первого отделения. Мы начали учиться рыть окопы противотанковые рвы, грызли кайлом мёрзлую землю, а рядом с нами занимались минёры. Их командир узнав, что мы все со среднетехническим образованием предложил нам сходить к начальнику штаба, к тому самому майору и попроситься в минёры. Если в штабе разрешат, то он готов взять нас к себе в роту минёров. Я и мой знакомый по Кумылге учитель, его назначили командиром второго отделения, набрались смелости и пошли в штаб бригады, были мы ещё в гражданской одежде, поэтому и попали к заместителю командира бригады по политчасти. Он внимательно нас выслушал и сказал:

- Да, негоже образованную молодёжь так неэффективно использовать. С лопатой работать у нас хватает и малограмотных.

Он записал наши фамилии, количество человек в нашей прибывшей из Кумылги команде.

- Решение по вашему вопросы вам завтра сообщат, а сейчас возвращайтесь в свою роту.

На следующий день, 22 декабря, после подъёма всю нашу команду перевели в роту минёров, которая располагалась недалеко в землянках. Так мы стали сапёрами-минёрами. Забегая вперёд скажу, что мл. лейтенант, наш командир взвода Георгий Иванович Крюков инженер – строитель из Киева закончил войну майором, командиром этого же батальона. И я с ним прошёл всю войну до Победы, хороший, строгий, но душевный был человек.

Началась учёба. Мы изучали минно-подрывное дело. Сначала страшно было даже смотреть на мину – ведь в ней пять килограмм тола, рванёт – ничего не останется. Но постепенно привыкли брать с собой, работать с капсюлями – детонаторами, бикфордовым шнуром, детонирующим устройством. Учились снаряжать и разряжать мины, взрывать их. Нас давно уже обмундировали и мы уже становились настоящими солдатами.

Вскоре нашему 1448 отдельному минно-подрывному батальону вручили знамя, и мы стали боевой частью Красной Армии.

Днём мы изучали минное дело, а по ночам несли охрану своей части. Наш первый взвод первой роты нёс охрану склада взрывчатых веществ. На пост выделяли тулуп, валенки, конечно же, винтовку с магазином боевых патронов. Стоишь в ночь: ветер, снег, темно, плохо видно, а тут ещё разные слухи о диверсантах. Ну, просто жуть.

Однажды стоял на посту в 4 часа ночи, самое тяжёлое время, глаза слипаются, спать хочется. Вдруг краем глаза увидел, что в метрах 15 – 20 что-то шевельнулось, затем вроде как прыгнуло в мою сторону. Не долго думая, я, забыв, что надо спросить «стой, кто идёт», потом выстрелить в воздух, а уж потом стрелять прицельно, я сразу прицелился и выстрелил, тут же и второй раз, и опять прицельно.

На выстрелы прибежали бойцы из караульного помещения.

- Почему стрелял?

- Кажется диверсант вон там.

Нигде ничего не видно, пошли в ту сторону, оказалось, что я убил волка. Как я в него попал и сейчас не знаю, но война тогда нагнала много волков, как будто, они в эвакуацию бежали от войны.

Наша ускоренная учёба подошла к концу, на фронте срочно требовалось разминирование больших площадей. Доучиваться будем в деле.

29 декабря 1941 года наш батальон подняли по тревоге в 4 часов утра, уже был готов завтрак для нас, а в 5 часов забрав все свои немудреные солдатские пожитки, с развёрнутым знаменем батальон пешим строем выступил в поход. Приказано к 8 часам вечера быть на станции Суровикино, это в 65 километрах.

Провожали нас очень трогательно, особенно взволнованно говорила одна девушка из РК ВЛКСМ. Говорила с трибуны уверенно, красиво, а у самой слёзы из глаз катятся.

В походе нашему отделению, как самому лучшему поручили нести и охранять знамя батальона. До станции Суровикино дошли уже затемно, усталость страшная. Нас сразу разместили в вагоны, и что приятно поразило, так это то, что в вагонах были нары с соломой, топились печки, было тепло. Мы валились с ног, как снопы, едва добравшись до нар. К нашему приходу в одном из вагонов был готов ужин. Ходят, зовут на ужин, но все отказываются, двигаться уже не было сил. Тогда появились женщины, стали собирать у нас котелки и приносить ужин прямо в вагон. Но некоторые солдаты не могли даже подняться поесть, такая была усталость.

Не знаю, когда тронулся эшелон, куда нас везли, но только проснулся я ночью от холода. Поезд шёл, мерно отстукивая на стыках, было ещё темно и очень холодно. Дневальный уснул возле печки, печка потухла. Я оттащил дневального на нары, он даже и не шевельнулся. Растопил печку, стало теплее, кое-кто из солдат стал просыпаться. Поезд стал тормозить и совсем остановился. В вагон вошёл командир нашего взвода и предупредил, что скоро будем выгружаться. Поезд снова тронулся, у печки меня сменили, и я уснул на нарах. Разбудил стук в дверь, поезд стоял, на улице было уже светло. Мы стояли у Сталинградского вокзала. Город и вокзал военного времени было не узнать, людей мало, чувствовалась какая-то напряжённость, суровая настороженность. Потом поступила команда повзводно идти с котелками на завтрак к третьему вагону. Перед обедом наш состав подхватил паровоз, и мы опять стали дремать под мерный стук колёс. Почти без остановок проскочили станции Арчада, Себряково, Филоново. Стало ясно, что двигаемся в сторону Москвы. Днём 31 декабря прибыли на Красную Пресню. Нас сразу же повели в баню, выдали свежее бельё, а потом накормили в столовой. Вечером снова двинулись, теперь на запад. Ночью поступила команда разгружаться. Выгрузились. Кругом всё разбито, одни печные трубы стоят, нет ни одного целого дома. Наш комвзвода сказал, что выгрузились в Волоколамске и дал команду приготовиться к маршу.

Построились. Верхом на лошади строй объехал командир батальона интендант 3-го ранга Майоров. Он нас поздравил с новым 1942 годом и прибытием на фронт. Но мы не слышали ни стрельбы, ни разрывов, потому что фашистов отогнали уже далеко от Москвы. Поставил задачу к утру совершить марш-бросок в 30 километров и прибыть на место назначения.

Двинулись. Зима 1941-1942 годов была суровой, снега под Москвой было очень много. Дороги чистили и по сторонам от дороги были горы снега, мы шли как по тоннелю. Ночью двигались по дороге не только мы, навстречу шли машины с ранеными, нас обгоняли машины накрытые брезентом с характерными очертаниями – так мы впервые увидели знаменитые наши «Катюши».

Стало веселее идти нам, в стороне от дороги была масса разбитой немецкой техники. Здесь были пушки, танки, машины и очень много трупов немцев. Сначала на них было жутко смотреть – ведь убит человек, да ещё лежат в самых страшных позах, с открытыми глазами, перекошенными лицами, ртами, но потом привыкли и уже не обращали внимания. Оказывается, человек привыкает ко всему.

К утру, мы были на месте будущей дислокации батальона. В деревне, где расположился наш взвод, дома не были разрушены, как в Волоколамске, мы жили в домах вместе с хозяевами. Моё отделение в 12 человек разместилось на окраине в довольно большом доме. Хозяева приняли нас радушно. Ведь нам предстояло разминировать вокруг деревни минные поля, а на них уже подрывались местные жители.

1 января мы отдыхали, обустраивали жильё, работа предстояла большая и кропотливая. Немцы мины устанавливали осенью, зачастую прямо в грязь, там они и вмёрзли, зимой снегом их завалило до метра глубиной. Мину надо будет обнаружить, откопать, а затем уже обезвредить.

Начали работать. Вначале боялись, а потом привыкли и стали нарушать инструкцию по обезвреживанию мин. Мины надо было срывать с места установки тросом, проволокой или верёвкой, а мы, что бы ускорить работу, стали срывать просто руками. И уже на второй день подорвались два сапёра из третьего взвода, то ли немецкие мины были с секретами, а скорее всего из-за нашего русского «авось».

Действительно минёрам технику безопасности нарушать никак нельзя. Минёр ошибается только один раз. Так начались для нас военные будни.

Разминировали и наоборот минировали, подрывали мосты, объекты, делали проходы в немецких минных полях для фронтовых разведчиков. Теряли боевых друзей, встречали и учили новых. Наш батальон перебрасывали с одного фронта на другой. Были на Кавказе, в Крыму, в Беларуси.

Шли долгие, тяжёлые годы войны. И вот она, Победа, одна на всех мы за ценой не постояли. Из моего первого отделения, Кумылженского набора в 12 человек в живых осталось четверо.

Последнее боевое задание наш батальон получил 10 апреля 1945 года, когда Белорусский фронт штурмом взял Кёнигсберг. Этот город-крепость был сплошь заминирован. Мин немцы не жалели, минировали всё, дома в подвалах, на чердаках и крышах, в водопроводных колодцах, а на подступах к городу установлены сплошные минные поля.

Этой работой мы занимались до конца войны, и даже после её окончания.

9 мая в два часа ночи вдруг раздались крики, непрекращающаяся стрельба, мы выскочили из дома с мыслью – немецкий десант. Но наши радисты кричат нам, чтобы слушали радио. А по радио уже повторяли сообщение о том, что в Берлине 8 мая подписан акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.

Что тут началось твориться!

В чём были, не одеваясь похватали оружие стали стрелять вверх, наш пулемётчик залез на чердак дома, выставил пулемёт в окно крыши и стал строчить вверх. Недалеко стояла зенитная артиллерия она также открыла огонь. По всему городу гремели выстрелы. Офицеры пытались навести порядок, но это трудно было сделать, да и не особенно они старались. Понимали радость и общее ликование фронтовиков, доживших до такого праздника. Оставшиеся в городе мирные немцы пугливо жались к домам. Наконец постепенно всё стихло. До утра, конечно, никто не уснул, даже завтракать никто не хотел.

ПОБЕДА! Это сладкое и долгожданное слово, ПОБЕДА!

Душа пела: «ПОБЕДА! ПОБЕДА! ПОБЕДА-А!»

Что делали после Победы? Продолжали разминировать, но теперь стали работать очень осторожно, никто не хотел рисковать своей жизнью после победы. Каждый хотел теперь вернуться домой живым.

В конце мая наш батальон погрузился в эшелон, ходили слухи, что нас перебросят на Дальний Восток, на войну с Японией. Туда уже шли эшелоны с танками, пушками, с солдатами. Но нас выгрузили в г. Бобруйске, разместили в бывшей крепости. Там было размещено много войск. Началась демобилизация старших возрастов и переформирование войск. В июле был издан Указ о демобилизации из армии гражданских специалистов всех возрастов: агрономов, учителей, зоотехников, ветеринаров и так далее. В ноябре подошла моя очередь. 19 ноября 1945 года с оформленными демобилизационными документами я покидал свою часть, свой батальон 1448, с которым прошёл всю войну. Находил и терял боевых друзей, делил с ними радости и горести, сколько раз друзья спасали мне жизнь, и я не жалел своей жизни в трудные моменты. На войне так, если ты стал бояться смерти, бегать или прятаться от неё за чужие спины, значит она уже у тебя за плечами.

На душе было и радостно, и грустно, но домой тянуло больше всего. Сердце стучало: домой, живой, домой, живой…

В поезде на Сталинград много ехало демобилизованных, на груди у каждого целый «иконостас» из орденов, медалей. Во время войны мало кто носил ордена и медали, а вот теперь можно и надеть, показать, что ты воевал, а не прятался по тылам. И я на груди гордо нёс заслуженные медали «За отвагу», «За оборону Кавказа», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией», орден «Красной Звезды». Особо приколот знак «Почётный минёр», у нас в батальоне награждены были за время войны всего несколько человек. Смотрите, идёт советский солдат, идёт домой с войны, с Победой.

В конце ноября прибыл на родину – в село Кислово. Как было невыразимо радостно на душе, когда увидел родной лес, луга, родные дома, лица своих земляков, услышал свой такой знакомый хохлацкий говорок.

Так случилось, что домой пришёл, когда уже стало темнеть. Я телеграмму нарочно не давал. Захожу в дом – буквально все остолбенели, как раз топили печь соломой. Крики, слёзы, набилось соседей полный дом, откуда только и узнали? Многие радуются, сосед пришёл с войны – значит, скоро и их солдаты вернутся, а кто навзрыд плачет – их солдаты уже никогда не вернутся домой.

Целый месяц я наслаждался мирной жизнью, встречался с родственниками, соседями, знакомыми. В конце декабря собрался ехать в Сарычи, в свою довоенную школу. Там меня уже ждали. Перед демобилизацией я писал к ним письмо, и мне ответили, что меня ждут, место заведующего школой в Сарычах забронировано за мной.

Старшая сестра Ольга, которая стала настоящей мамой для всех наших братьев и сестёр, оставшихся без родителей ещё в 1937 году, была категорически против моего отъезда.

- Петя, твои сёстры все здесь, Ванечка уехал в Сталинград, но он же работает в институте, помогает нам из города. Зачем тебе ехать из одного села в другое, ещё меньшее, чем Кисловка? Посмотри у нас уже семилетняя школа, может скоро будет и десятилетняя. И Маруся переезжает из Александровки в Кисловку. Оставайся, нам мужская рука и поддержка здесь, в Кисловке нужна. Оставайся, Христом Богом тебя прошу, оставайся.

А я всё не соглашался, вскоре на нервной почве наша мама-Оля слегла. Несколько дней с ней творилось что-то невообразимое, и только, когда я согласился остаться, съездил в РОНО и привёз приказ о моем назначении в Кисловскую неполную среднюю школу (КНС), она пошла на поправку.

С 1 января 1946 года начал работать в родной Кисловской школе и проработал до января 1983 года. Мой общий стаж работы в народном образовании 42,5 года.

Вскоре после войны женился на Морозовой Рае, её семья жила неподалёку от нас. Семья, дети… Вырастили трёх прекрасных сыновей, которыми можно гордиться.

Уже открылось заочное отделение Сталинградского пединститута, я в 1946 году поступил заочно учиться на литературный факультет. Я понимал, что нельзя стоять на месте, надо развиваться, повышать свой уровень, надо идти в ногу со временем. В нашей школе учителей с высшим образованием было крайне мало, поэтому направляли учиться заочно своих учителей. Кроме меня учились Киселёв Дмитрий Васильевич, позже - Триголос Нина Александровна, ещё позже - Солодовников Николай Иванович, Олейникова Мария Сергеевна.

Страна восстанавливалась, строилась, развивалась. Стране нужны грамотные высокообразованные специалисты. Учились ученики в школе, учились и мы, их учителя.

В 1952 году меня назначили завучем школы, а в 1960 году я стал директором Кисловской средней школы. Предсказание мамы-Ольги сбылось, наша школа стала десятилеткой с 1953 года.

Много позже, в конце пятидесятых годов, стали присылать в школу молодых специалистов выпускников Сталинградского пединститута. У нас в школе работали: Голубятников Анастас Александрович, Навроцкий Борис Александрович, Комарова Алевтина Васильевна, Коробов Владимира Егорович, Марченко Людмила Александровна, Мусорина Раиса Ивановна, Глушко Таисия Владимировна.

Знания, получаемые выпускниками нашей школы, заметно поднялись, многие из выпускников стали успешно сдавать вступительные экзамены в институты Волгограда, Саратова и Москвы. Уже стали работать в школе наши выпускники, закончившие пединститут. А в свою очередь и Кисловская школа, её ученики благотворно повлияли на судьбы своих молодых учителей – многие из них продолжили своё обучение в аспирантурах и в настоящее время имеют кандидатские, докторские степени, работают в университетах Волгограда.

И всё же молодые специалисты, отработав два года в школе, уезжали. Село не могло предоставить молодым учителям достойного жилья, «ненавязчивый» сельский быт, разбросанные по всему селу классы нашей школы, всё это, а особенно в распутицу создавали большие проблемы для наших городских учителей.

Обстановка в школе после войны с каждым годом усложнялась. Детей послевоенных лет стало резко прибавляться, начальные (чаще всего это были малокомплектные школы) работали почти во всех хуторах. С открытием в нашей школе 8 – 10 классов в 1953 году ситуация ещё больше усложнилась. Теперь в восьмой класс приходили учиться ученики со всех близлежащих деревень и хуторов: Александровки, Раздолья, Краснощёковки. Под интернат приходилось отдавать целое здание, и всё же многие ученики жили на съёмных квартирах. Стало не хватать классных комнат, а после затопления поймы и открытием строительства Кисловской гидромелиоративной системы в 1958 году положение стало просто катастрофическим. Школа всё так же занимала помещения дореволюционных школ. Церковно-приходская школа (Физзал, это очень «громко» сказано – физзал, скорее комната для хранения спортивного инвентаря), земской школы (Бырчина школа в две классных комнаты, у почты в одну классную комнату – их занимали начальные классы), и министерская школа с пятью классными комнатами для старших классов. До революции в этих трёх школах число учащихся редко когда превышало 100 человек. Выделили нам ещё четыре купеческие дома, но число учеников в школе уже доходило до тысячи, 24 классокомплекта, а кроме этого нужно помещение для интерната, для кабинета трудового обучения, комната для учебных пособий, для библиотеки, для учительской. Школа занимала девять небольших зданий, разбросанных по всему селу. Расстояние между крайними зданиями было около 3 километров. Во всех зданиях занятия велись в две смены, а в центральном - даже в три. В третью смену занималась школа сельской молодёжи. Работать дополнительно с детьми было негде, не было условий для работы кружков, не было никаких учебных кабинетов, по сути, у нас не было и физзала.

А дети всё прибывали, они приезжали с родителями на стройку мелиорации, на освоение наших залежных земель.

О таком положении школы знали все, не раз выносились решения о строительстве новой школы на сессиях райсовета, на партийных конференциях, но своими силами район не мог справиться с таким строительством, а вышестоящие органы не выделяли на это средств.

Что делать?

Я, как директор, должен работать на перспективу. Осенью 1961 года пароходом я поехал в обком партии на приём к первому секретарю. Записался на приём, записал по какому вопросу приехал. Секретарша велела завтра утром зайти узнать о времени приёма.

Вечером мы с братом Иваном Дмитриевичем сидели на кухне и обсуждали мой вопрос.

- Ничего у тебя брат не выйдет. Сейчас надо орошаемые гектары давать, кукурузу сеять, Америку догонять, а ты со своей школой под ногами у больших начальников путаешься.

- Иван, что же делать? Ведь школа нашему селу позарез нужна.

- Нужна, не спорю, завтра я кое с кем посоветуюсь, а вечером скажу. Ты ведь не уедешь до вечера?

- Да я и неделю подожду, лишь бы было в толк

Утром в обкоме секретарша мне объявляет:

- Вас примут в школьном отделе сегодня в пятнадцать часов заведующая отделом товарищ Калинина. Не опаздывайте.

- Как в школьном отделе? Мне необходимо к первому секретарю.

- Он занят, принять не может. Идите, товарищ, не мешайте работать.

Чем может помочь школьный отдел? Хотя бы в отдел капитального строительства, а то в школьный отдел.

В школьном отделе симпатичная дама записала наши проблемы, заглянула в синюю папку и сказала, что строительство новой школы в вашем селе намечено на следующую пятилетку. Ждите, а пока немного потерпите.

Вечером опять на кухне на четвертом этаже.

- Ну что, брат, выбил деньги на строительство школы?

- Э-эх, Иван, не терзай мою душу, - попросил я брата, ставя на стол бутылку водки.

- Я же тебе говорил, не так надо.

- А как? – спросил я, уже разливая водку в стопки.

- Ты думаешь, тебе одному нужна новая школа. А по области ведь школы строятся, а у вас не будут строить.

- Это почему же?

- Не в те двери стучитесь, брат, заходить надо с другой стороны.

В тот вечер мы, братья, долго разговаривали, о Кисловке, о Кисловской школе, о наших выпускниках учившихся и закончивших уже институты, и той бутылки оказалось нам тогда мало.

А когда Кислово наравне с Быковыми хуторами, слободой Николаевской стало волостью, в 1884 году жители Кислово на сходе постановили организовать на свои средства земское двухклассное училище. Это потом уже в начале двадцатого века была специально построена Министерством Народного Просвещения министерская четырёхклассная школа. Учеников в этих трёх школах было по сегодняшним меркам немного, всего около ста человек, но эти школы многое сделали. До революции наше село по грамотности стояло на уровне Николаевки. Немного, но выпускники министерской школы учились в гимназиях Камышина, Астрахани. Это они были нашими ломоносовыми, маяками для наших детей.

Вот в этих зданиях, которым исполнилось уже ого-го сколько лет, и учатся наши ученики, которых сейчас насчитывается без малого тысячу человек.

Не нравилось мне, что надо стучать не в те двери, заходить не с той стороны, но школа нужна была не лично мне, а моему родному селу. Затолкаю свою принципиальность куда подальше, лишь бы в моей Кисловке была новая школа.

Приехав домой, я начал действовать по разработанному плану.

Перед концом декабря, я в совхозной МТМ разговаривал с глазу на глаз с серьёзными рабочими – родителями старших школьников. С каждым в отдельности объяснял ситуацию, сложившуюся в школе. Рассказывал о своей поездке в обком партии, о полученном ответе и об отсутствии перспективы строительства в селе школы. Если видел в глазах сочувствие и решимость что-то делать, рассказывал о плане и просил на собрании выступить и поддержать инициативу. Ни один не отказался поддержать эту задумку, все были согласны подписать письмо в верха.

Затем был педсовет по состоянию дисциплины в школе. Выступал я резко, ругал классных руководителей за грязь в школе, низкую дисциплину на уроках и слабую успеваемость по предметам, слабую внеклассную работу. Досталось всем, но мне нужно было создать атмосферу неудовлетворённости. Возможно, я и обидел излишне кое-кого, но это было нужно по разработанному плану, а в конце предложил вопрос дисциплины обсудить на общешкольном родительском собрании отцов. Обычно на родительские собрания ходят матери, отцов бывает очень и очень мало, а тут собрание одних отцов. Матерей вообще не приглашали. Многие учителя сильно сомневались, что мы соберём отцов.

Собрание назначили на выходной день в начале января 1962 года. В повестке дня стоял один вопрос « О дисциплине и успеваемости за первое полугодие».

К удивлению наших учителей отцов собралось так много, что сесть было негде, из самого большого класса были вынесены все парты. Все собравшиеся, а вместе с ними и учителя, стояли в классе и в двух коридорах «Большой» школы. Учителя предлагали перенести собрание в клуб, но я не согласился, собрание школьное, значит, и проводить его будем в школе.

С докладом выступал я, состояние дисциплины, учебного процесса подспудно связывалось мною с нехваткой и ветхостью помещений школы. Весь доклад построен именно так, что наталкивал именно на эту мысль, но ни одного слова о строительстве новой школы я не сказал. Мне надо было, чтобы это прозвучало из уст родителей, простых жителей села. Даже теснота и нехватка мест для родительского собрания играло на это.

После моего доклада поступил вопрос так ожидаемый мною:

- А что слышно о строительстве новой школы?

Я подробно объяснил ситуацию, что в районе не хватает средств на строительство школы, а вышестоящие организации ничего не обещают. Средств нет, и неизвестно когда будут, предложили ещё пятилетку, а возможно и две потерпеть. Зал недовольно зашумел. Послышались недовольные реплики:

- Що цэ такэ, соби ПМК-21 он яки контору и клуб строе, а на школу средствов нэ хватае?

- На мелиорацию у них е гроши, а на наших дитэй немае?

- Дэ тут справедливость?

- Шо вы нэ знаетэ, шо до Бога высоко, а до начальства далэко!

Шум в классе и коридорах стоял минут пять, а то и все десять. Вот на этой волне слово берёт рабочий МТМ совхоза «Волжский» Руденко Илья Сергеевич и предлагает:

- Мужики, так дело не пойдёт, надо написать письмо самому Хрущёву, в Центральный Комитет Партии с просьбой вникнуть в положение дел в народном образовании на селе и решении вопроса о строительстве нового здания для нашего села. Ну что это такое, при царе строили школы, неужто сейчас нельзя построить современную школу? Все дружно зашумели.

- Правильно. Надо написать.

- Мы все подпишемся.

- Поручить учителям школы написать письмо, а мы подпишем.

- Нехай директор школы напышэ черновик, ознакомэ с ним усих рабочих, а мы ще помаракуем и подпышим.

На следующий день я позвонил первому секретарю Быковскому РК КПСС тов. Степанову Василию Ивановичу, сообщил ему, что народ шумит, недоволен, собирается писать письмо в ЦК, и, что удивительно, неожиданно получил от него «добро».

- Пусть пишут, ты, Пётр Дмитриевич, помоги им правильно написать. Может быть, что и получится, чем чёрт не шутит. Я же прекрасно знаю, что селу школа нужна.

Письмо было составлено в два адреса: в ЦК КПСС на имя Генерального Секретаря ЦК КПСС Хрущева Н.С. и Председателя Совета Министров РСФСР. Под письмом прямо на рабочих местах поставили свои подписи более 400 человек. В тот же день письма были направлены по адресам.

Буквально через 10 дней в школе раздался звонок из Волгоградского обкома КПСС.

- Петр Дмитриевич, писали ли рабочие совхоза письмо в ЦК?

- Да, писали.

- Ждите представителей из обкома КПСС.

И трубка загудела короткими гудками.

На второй день приехали заведующий отдела школы и науки всё та же Калинина, инструктор отдела обкома КПСС и первый секретарь Быковского РК КПСС Степанов В.И. Я думал, что будут ругать меня, что мы действовали через голову обкома партии, но – нет. Я специально провёл их пешком по всем девяти зданиям, что заняло по времени более двух часов.

Зав отделом обкома Калинина сказала нам, что вопрос о строительстве нового здания будет рассмотрен на заседании бюро обкома КПСС и будет решён уже в этом 1962 году. Примерно через месяц сообщили из обкома партии, что строительство школы утверждено, деньги выделены из средств областного управления сельского хозяйства, а строительство поручено солидному подрядчику управлению «Волгоградгэсстрою», и в ноябре – декабре 1962 года будет осуществлён задел школы.

Неужели сработало? Стало веселее на сердце, легче работать, все мы и учителя и жители села радовались, что наконец-то в селе будет современная школа. Строительство здания новой школы должны были закончить к сентябрю 1963 года. Ещё один учебный год и мы будем учиться в новой школе!

И действительно в ноябре 1962 года строители начали организовывать строительство. Начали завозить технику, механизмы, строительные вагончики, материалы, начали рыть котлован. Руководство «Волгоградгэсстроя» твёрдо обещало закончить строительство к сентябрю 1963 года.

На строительную площадку приходили смотреть многие жители Кислово. Интересовались ходом строительства

С весны 1963 года строительство шло полным ходом. К первому мая выложили подвалы, начали возводить первый этаж, и сразу же шла внутренняя отделка. Это вселяло большие надежды и у учителей, и у учащихся, и у всех жителей села. Люди специально делали крюк, чтобы пройти мимо стройплощадки, посмотреть, насколько продвинулось строительство. Школьники после уроков с удовольствием помогали строителям убирать мусор, складывать кирпичи.

Однако летом начались сбои в работе строителей, то не хватало строительных материалов, то людей снимут на другой объект. В таких условиях очень часто приходилось мне или директору совхоза (он был заказчиком и платил строителям за выполненные работы и материалы) обращаться в различные вышестоящие органы вплоть до обкома партии. Нажмут на строителей – движутся работы, как ослабили нажим, так работы сокращаются. За 1963 год были возведены только стены и простенки. И только к середине 1964 года школа в основном была готова.

В 1963 -1964 годах пришлось очень много поездить и мне и завхозу за оборудованием для новой школы. Но больше всего пришлось ездить самому, «выбивал» наряды, получал на различных базах то в Волгограде, то в Камышине, то в Палласовке, то в Волжском. Хорошо, что в школе тогда было два грузовика. А где хранить оборудование? Приходилось хранить на складах совхоза, ПМК-21, даже в личных дворах учителей. А сохранность?

Почти год я курировал, подгонял строительство, завозил оборудование, школьными делами занимался меньше. Понимая, что я постоянно занят на новой школе и все без исключения учителя свои обязанности выполняли ответственно. Особенно надо отметить Руденко Георгия Сергеевича.

В сентябре 1965 года строители вызвали рабочую комиссию для сдачи здания в эксплуатацию. Однако выявилась масса недоделок и таких, которые мешали бы учебному процессу и нормальной эксплуатации здания. Комиссия предложила строителям устранить недоделки к концу ноября. Но строители сняли всех рабочих и прекратили работы, видимо решили завершить строительство следующим летом. Настроение было паршивое, недоделки ведь можно устранить и школу откроют. Так надеялись, что хотя бы во втором полугодии занятия начнутся в новой школе. Возможно, было бы лучше для меня подождать бы эти полгода, отзаниматься этот учебный год в старых зданиях. Возможно. Но за мною были 1000 учеников, двадцать учителей, 400 человек, подписавшихся под письмом в ЦК, они верили в меня, и победа была так близка. Моё состояние было знакомо мне, так я себя чувствовал, когда приступал к снятию незнакомой мины, мины с секретом. Снова я чувствовал себя солдатом. И я решился!

Написал письмо в областное телевидение о несостоявшемся празднике для детей, для села.

Приехал корреспондент с телевидения, и мы с ним облазили всю школу и котельную от подвала до крыши. Он сделал фотографии всех недоделок, а я сделал описание этих недоделок. Через два дня Волгоградское телевидение рассказало о строительстве нашей школы с показом этих фотографий, с указанием фамилий руководителей управления «Волгоградгэсстрой».

Строители опять зашевелились, основные недоделки к концу декабря были устранены, а вот такие, как обустройство территории, бетонирования подъездных путей и пешеходных дорожек были отложены на лето 1966 года.

Снова вызвали приёмную комиссию, комиссия сочла возможным принять в эксплуатацию с недоделками, перечисленных в 82 пунктах. Со строителей взяли письменное обязательство об устранении этих недоделок весной, по теплу. Я абсолютно не верил, что строители действительно устранят весной недоделки в полном объёме. Я наотрез отказался подписывать акт приёмки, надеясь, что они хотя бы половину ещё устранят до конца этого года. Ведь время ещё было для устранения.

Но, бывший в комиссии второй секретарь РК КПСС Ендовицкий стал грозить вызвать меня на бюро райкома за отказ подписать акт. По его мнению, это я срываю выполнение годового плана строителям. Получалось, не строители виноваты в допущенном ими строительного брака, а я виноват, требуя устранения этих недоделок.

Секретарь райкома опять стал грозить наказать меня за строптивость по партийной линии, не получив поддержки у членов комиссии, поняв, что я воюю с ветряными мельницами, и… подписал этот акт.

Большую часть этих недоделок, как я и предполагал, устраняли потом уже мы сами с совхозными строителями, с работниками и учащимися школы.

А моё желание принять школу без недоделок, моя принципиальность, как Ендовицкий сказал - строптивость, впоследствии сказалась, Ендовицкий припомнил её мне, не откладывая в «долгий ящик». Но это будет потом, а пока в селе был праздник.

Школа была принята, мы стали стаскивать новое школьное оборудование со всех складов. Принимали участие учителя, ученики, родители. Этими приятными хлопотами занимались все зимние каникулы 1966 года. Сколько было радости, в новой школе было почти всё новое оборудование кабинетов физики, химии, биологии, географии, мастерских. Во всех классах новая мебель. Теперь в школе был свой просторный спортивный зал, актовый зал, кухня.

11 января 1966 года Кисловская средняя школа начала заниматься в новом просторном и светлом трёхэтажном здании. Было сухо, тепло и светло. Такого здания не было ни в одной школе района, поэтому районные семинары, сборы проводились в нашей школе. А в нашем спортивном зале проводились почти все районные спортивные мероприятия.

По успеваемости наша школа и до этого была одной из первых в районе, в нашей школе был самый большой процент поступления выпускников в ВУЗы, а с получением новой школы, мы выходили на первое место.

Строительство школы для меня стало самым ярким и самым важным делом в моей жизни, и было большим вкладом в развитие народного образования нашего родного села Кислово.

За 43 года работы в школе у меня учились тысячи учеников, сотни из них закончили институты, университеты, академии. Они работают по всей необъятной нашей Родине учителями и инженерами, врачами и военными, учёными и руководителями. И в этом имеется мой, надеюсь, весомый вклад.

И всё же главное дело моей жизни это мои сыновья. Старший сын Слава - закончил политехнический институт, работает в Камышине на крановом заводе инженером-конструктором. Средний сын Володя закончил институт инженеров городского хозяйства, работал в строительстве в настоящее время работает в Дубовском РК КПСС. Младший Пётр закончил институт инженеров городского хозяйства и работает там же преподавателем.

Думается, что моя жизнь прожита с достаточной отдачей для села, для страны, что, конечно, наполняет меня гордостью и сознанием того, что я был полезен людям, нашей школе. В основу рассказа положена мысль: - «…Где родился – там и пригодился…». Взывает к совести крестьянина, хлебороба, должность которого важнее всех должностей на свете. Кто бы спорил, но крестьяне, колхозники были поставлены в такие условия после революции, коллективизации, что к лучшей жизни был один путь - учёба. Это поняла в голодном 1932 году моя бабушка Олейникова Пелагея Матвеевна, когда её раскулаченная семья, лишённая на 10 лет кормильца – мужа, отправляла своих детей учиться в пятый класс семилетней Кисловской школы. Поняла это и в сентябре 1937 года, отправляя в Николаевский педтехникум моего отца. Поняли это и старшие сестры моего отца Ольга Дмитриевна и Анна Дмитриевна, собирая по крохам плату за учёбу брата, когда зимой страшного 1937 года шесть детей почти в один месяц остались сиротами на их иждивении.

Когда я заканчивал десятый класс в это время в Нечерноземье и был брошен клич: «десятиклассники на поля и фермы! Ищите свою долю на земле, где вы родились!». У нас в Кислово это, слава Богу, не развилось, и нам дали спокойно поступать в институты. Я думаю, что если бы я остался работать в селе по полученной в школе специальности тракториста, я бы принёс государству намного меньше.

Военный дневник Олейникова Петра Дмитриевича

Напись на обложке: СССР – ….
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ИНСТИТУТ ИНЖЕНЕРОВ
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ТРАНСПОРТА
ЗАЧЕТНАЯ КНИЖКА

1940-1942 гг.


22.VI.1940 г. Последний экзамен. Из 21 – 14 отлично.
26.VI.1940 г. Выпускной вечер: пиво, водка, музыка, танцы. Маруся Ищенко.
30.VI.1940 г. Прощайте училищные друзья и подруги. Впереди – новая жизнь.
VI-VII.1940 г. Веселое время. Частые пирушки с друзьями детства.
15.VII.1940 г. Еду на работу. Кумылга.
20.VII.1940 г. Я в Ярском I. Ефим Щербаков.
1.IX.1940 г. Предо мной 60 пар детских глаз. Как быть?
X.1940 г. Я один. Ефим в армии. Скучно.
XII.1940 г. Новые знакомства. Студентки.
I.1941 г. Гулянья. Веселья.
II.1941 г. Отличны успехи за I полугодие. Клевета.
III.1941 г. Все по старому. Ожидание.
IV.1941 г. Все выяснилось.
V.1941 г. Опять студентки. Веселее.
VI.1941 г. Не ожидал таких результатов. Еду домой.

18-20.VI.1941 г. Сталинград. Родственники.
21.VI.1941 г. Сталинград – Камышин. Пароход. Дома. Родные. Встреча. Гулянье.
22.VI.1941 г. В о й н а.
VI.1941 г. Скучно. Друзей старых нет. Тося.
VII.1941 г. Вызов. Опять Ярской I.
VIII.1941 г. Мобилизации. Жду.
X.1941 г. Опять школа.
12.IX.1941 г. Переводят в Сарычи. Скандал с начальством.
15.IX.1941 г. В Сарычах. Скука.
X.1941 г. Скорей бы взяли в армию.
XI.1941 г. Эвакуирующиеся. Жуткие рассказы. Завшколой. АА пишет письма.

16.XII.1941 г. Наконец – армия. Проводы.
17.XII.1941 г. Я в Кумылге. Тося не пришла.
18-20.XII.1941 г. Дорога в часть.
21.XII.1941 г. В части. Неразбериха. Разочарование.
22-31.XII.1941 г. Я сапер-подрывник: интересно, что ждет впереди? Учеба. Подъем в 7.00 отбой в 21.00.
1.I.42 г. Новый год прошел скучно.
I-II.42 г. Учеба. Обычные дни.
23.II.42 г. Присяга. Я защитник родины.
25.II.42 г. Поход. Метель. Страшный ветер. В разведке. Трудно, но интересно.
28 - 1.III.42 г. Марш: Перелаз – Суровикино. Конец учебы. На фронт.
1-5.III.42 г. Суровикино. Жизнь веселее.

5.3.42 г. Путь на Сталинград.
6.3.42 г. В Сталинграде. Как изменился? Везде военные.
9.3.42 г. Себряково. Маленькая остановка...
9-12.3. Путь Себряково - Москва. В эшелоне.
12.III. Москва. Еле заметные следы бомбежки. Говорят – на Дальний восток.
13.III. Кино. В ночь – на Волоколамск.
14.III. На Волоколамск. Кругом – снег, разрушенные деревни и села.
15.III. Волоколамск. Все разрушено.
16-17.III. Марш Волоколамск-Кобылино-Грязи. Снегу полно. Селения разрушены. Негде погреться.

17-18.III. Кобылино. Грязи. Глушь.
19.III. В Чекчино. На разминирование.
20.III. Чекчино. Почти целое.
20.III-5.IV. Чекчино. Минные поля. Первые убитые.
IV-V.42. На строительстве обороны вокруг Москвы. Княжино.
5.VI.42. Наконец, уезжаем отсюда.
6-8.VI.42. Марш. Княжино – Волоколамск.
9.VI.42. Опять в Москве. На отдыхе.
11-12.VI.42. В пос. Джержинск, Московской области. Странное состояние: кругом все целое. Как будто в ином мире.
12-20.VI.42. Учеба. Частые купания в Москва-реке.

20-25.VI.42. Маршрут Дзержинск- Рязань – Селецкие военные лагеря /на Оке/.
25-15.VII.42.Учеба в лагерях. Среди лесов. Купанье на Оке. Долго нет писем из дома и от Тоси.
15.VII.42.Кончилась учеба. Смотр. Генерал-майор из ставки В Г.К. Фриц прет на Сталинград. Говорят, поедем туда.
15-22.VII.42.В поезде. Рязань – Саранск – Куйбышев - Батраки. Остановка. Чего-то ждем.
VII.42.Дальше через Казахстан: Куйбышев – Чкалов – Актюбинск – Гурьев. Казахские степи. Интересные жители и виды.
6.VIII.42.Гурьев. Масса рыбы. На баржу и на Астраханский рейд.

8.VIII.42. Танкер. «Молотов» и в Махач-Кала.
11.VIII.42. Махач-Кала. Обилие овощей. Много совсем незнакомых. На всех улицах масса беженцев из Кубани и предгорий Кавказа.
15.VIII.42. Грозный – центр Чечено-Ингушетии.
18.VIII.42. Марш Грозный – Гудермес. 50 км за 9 часов.
20.VIII.42. Гудермес. Совхоз. Все почти эвакуировано.
20.VIII-15.IX.42. Гудермес. Стоим на отдыхе. Несем наряд. Всего вволю. Недалеко бои. Заминировали брод. Подорвался чечен со сливами. Случаи нападения на посты и отбора оружия.

16.IX.42. На станцию, через Грозный, на фронт.
18.IX.42. Выгрузились в Эльхотово. Марш на ст. Муртазово. Кабарда. Утром, недалеко бой. Гром страшный. Перешли в станицу Александровская. (4 км.)
19.IX.42 20.IX.42. Муртазово занято немцами. Заняли оборону у Александровского моста через р. Терск. Подрыв моста у котляревской.
21.IX.42. Бой за мост. Ад. Отошли на правую сторону. Со Стрепетовым и др. бойцами взорвали 3 ДЗОТа и мост.
22.IX.42. Вывели из боя. Отошли в Старый Черек.
23.IX.42. Марш в Дашукино. Полно спирта.
25.IX.42. В Нижний Черек. Минирование под Котляревской. Бомбежка. Обычай горцев.

28.IX.42. Марш Нижний Черек – Нальчик. /Столица Кабардино-Балкарии/. Красивый городок. Превращен в крепость.
29.IX.42. В Чегем 1-й и дальше в Кишпек. Фриц за р. Баксан, мы – на другой стороне. Минирование передовой на р. Баксан.
6.X.42. В Кизбургун III-й. Минирование передовой. Принят в кандидаты ВКП(б).
8.X.42. Писем не ни от кого. Опять в Чегеме I.
10.X.42. На машинах в горы. В Заюково /на р. Баксан/. Гора Хара-Хора. Фриц на горе, мы в низу. Опять минирование передовой.
12-18.X.42 Кизбурун I, Баксанстрой. Минирование.
20.X.42 Опять в Заюково. Минирование кладбища. Бой с немецкой разведкой. Вдвоем с Крюковым.

23.X.42. Немцы наступают. Нас отвели в горы.
24-28.X.42. По горам на Промхоз №8. Горы. Грязь. Обоз. В разведке на Личшской. Взорван мост. Я с чучуком отрезан от роты. Пробираемся вдвоем в Промхоз. Рота через горы в Лашкуту и на Промхоз №8.
29.X.42. В Промхозе. Встреча с ком. Взвода Кобзаревым и ребятами. /7 чел./. У своих.
30.X.42. В Тырны-Аузский молибденовый комбинат. Подготовка к взрыву. Фриц прет.
1.XI.42. Рота вместе с нами. Все готово к взрыву. Бродим по горам.
3.XI.42. Взорвали комбинат. Какую ценность уничтожили. Взорвали ресторан, больницу, крупные дома.
4-8.XI.42. По Баксанскому ущелью к горе Эльбрус.

9.XI.42. Перевал под Эльбрусом высотой 3600 м. Скользкая тропинка. В ущелье летят лошади и ишаки; иногда люди. Спуск с перевала.
11.XI. Марш по Сванетии. Интересны…
14.XI. Сваны. Горы. Тепло.
15.XI.42. Грузия. Зугдиди. Вина полно. Три дня все пьяные.
16.XI.42. В поезде на Тифлис.
18.XI.42. Сердце Грузии – Тбилиси. Войны и не чувствуется. Опять вино.
20.XI.42. 24.XI. В поезде на Кутаиси. Запасный полк. Не понравилось. Выехали в Мцехи /18 км от Тбилиси/ в 13 ОЗИП.
25.XI. Споры начальства. Все же нас сдали в 13 ОЗИП. Командиры уехали в Тбилиси.

1943 г.


25.XI – 27.XII.42. Мцхети. 13 ОЗИП. Подъем в 5.00, отбой в 23.00. Маршировка, занятия. Трудно без привычки.
27.XII. Выезжаем на фронт в качестве инструкторов-минеров.
29.XII. Опять со своими командирами. 184 Бпз. Сочи.
1.I.43 г. г. Туапсе. Новый год в вагоне в разбитом депо.
4.I.43 г. 1-й км шоссе Туапсе-Майкоп; в щели. Дождь, грязь.
9.I.43 г. Опять в Туапсе. Учеба. Старший писарь штаба.
16-22.I.43 г. Ново-Михайловское. Учеба. Та же работа.

27.I.43 г. Сформированный батальон ввели в действующую армию.
28.I.43 г. 6.III.43 г. Строительство военной дороги Шабаносвкое ИТК. Единственная дорога, соединяющая фронт с тылом. Вдали слышны могучие раскаты артиллерийского грома. Трудные условия. Шалаши. Грязь. Вот уже 9 месяцев ни от кого не получаю писем. Скучно. Что дома? Ведь там близко был немец.
6.III. 8.III. Наконец вышли из гор. Кругом расстилается степь. Чувствуешь себя вольно, просторно. В ст. Северная. Учеба. Русские.
9.III. Табаксовхоз №6. Полностью разрушен.
17.III. Писем нет. Сколько не пишу.
17.III. 25.III. Строительство дороги для пропуска танков через болота. Разведка противника. Артобстрел места работ.

26.III. В только что освобожденной ст. Абинская. На улицах пусто. Выглядывают жители. Как-то пустынно.
Апрель 43 г. Все время идут бои на подступах к ст. Крымская. Враг отчаянно сопротивляется.
Май 43 г. На фронте затишье. Только к концу мая наши прорвали оборону противника. Успеха не имели.
Июнь 1943 г. Я в роте – пом. комвзвода. Минирование передовой. 40-80 мет. От противника. Рядом со мной раненые и убитые. Июль 1943 г. Переехали в район ст. Троицкая. Болота, комаров полно. Опять в штабе. Старый батальон.
1-15 августа 1943 г. Река Старая (около ст. Крымская). Сопровождение танков. Три дня страшные бои. Незначительное продвижение. Получил медаль.
15.8-7.9 1944 г. Отдых в балке «Бугундырь» (в р-не ст. Абинская). Не слышно войны. Тихо. Т. пишет ласковые письма. Как охота встретиться с ней! Много винограда, яблок и др. Идет усиленная подготовка войск.

7 сентября 1943 г. Получили приказ о выступлении на исходные позиции. Прибыли в ст. Крымская. Расположились у речки. В ожидании наступления усиленно готовимся.
17.9.43 г. Наступление началось. Наши части прорвали оборону противника в гор. Новороссийск. Противник оказывает отчаянное сопротивление, но тщетно. Мы разминируем дорогу. Масса мин. Имеются жертвы. Освобождение села. Концлагери, разрушения.
20.9.43 Ст. Нижне-Баканская. Части продвигаются. Следом – саперы.
29.9. По дорогам – разбитая техника противника, трупы солдат. Боязливо-нахмуренные лица жителей. Прошли станицы: В-Баканская – Натухаевская – Гостагаевская – Ст. Титаровская.

5.10.43 г. Станица Вышестеблиевская. Захватили пленных. Много винограда, а так же вина. Часто выпиваем. Знакомство с Тосей Поташан. На Тамани добивают остатки фрицев.
10.10.43. Тамань и Кубань свободны. За время наступления сняли боле 25000 мин. Наши части отходят на отдых.
16.10.43. В ст. Гостагаевская. Сплошное разминирование. Можно весело провести время.
18.10. Получили задание строить НП для артиллеристов на косе Чулека. Досадно, но перебираемся туда.
21.10. Я в роте – пом. комвзвода. Минирование передовой. 40-80 мет. От противника. Рядом со мной раненые и убитые.
28.10. В г. Тамань (и действительно по Лермонтову). Опять придали к танкистам. Везде усиленная подготовка к боям.
1.11.43 г. В ночь наш взвод вместе с 318 СД и 386 отрядом морской пехоты пересек Керченский пролив и высадился в Крыму в районе Эльтисен. Одновременно части 56 и 18 арм. высадились Еникале. Противник отчаянно сопротивляется.

1944 г.


3.11. В районе Эльтиген противник перерезал пролив. Сообщения с десантом нет. Все время атаки и атаки противника. Под Керчью идут бои. Наши расширили плацдарм.
25.11. Весь батальон переправился в Крым под Керчь. Керчь у немцев. Кажется, что попали в другой мир. Кругом вода и вода. У нас маленький клочок. От взвода Кушникова сообщений нет. Видно, какие бои идут.
I и II 1944 г. Живем в землянках. Противник хорошо просматривает местность и каждый день обстреливает. Снаряды ложатся везде. Удивительно – привыкли к этой музыке так, что и внимания не обращаешь. Ночью всю ночь бомбит беспорядочно. В 10 мет. От нашего дома 500 кг. Бомба.

III-44 г. В письмах пишут, что холодно, а у нас тепло. Пролив не замерзал. Редко выпадает снег, но не лежит. Кругом чувствуется весна. Солнышко уже хорошо пригревает. В конце месяца вновь штурм Керчи. Но безрезультатно. Большие потери. Наши части вышли в город. Видел на машине Ворошилова. Эльтгенская группировка частью уничтожена, а частью прорвалась к своим. Из 19 человек наших пришел раненым 1 боец. Т. Все время пишет письма. Я ей отвечаю. После наступления идет все время усиленная подготовка к новому наступлению. Сам Еременко присутствует на занятиях. Так до 10 апреля.

11.4.44 г. Получили приказ всему батальону сосредоточиться в катакомбах (каменоломни) в с. Аджит-Ушкай. Большие каменоломни. Много трупов еще с 42 года. Утром началось наступление. Наши саперы на танках 63 таманской танковой бригады. Противник бежит в полном смысле этого слова. По дорогам – разбитые танки и орудия, трупы. Большая масса пленных. Румыны сами идут в плен, да еще приветствуют нас. И так движемся по Крыму. Керчь – Чистополье – Семь колодезей. Противник остановился на Ак-Манайском рубеже. Саперы быстро сделали мосты для танков через противотанковый ров. Короткий, жестокий бой в ночь на 13 апреля. Немцы выбиты с рубежа. Опять вперед. Мы вместе с танками. Пехота отстала; идут танки и саперы. Опять та же картина. Едем без задержки на г. Карасубазар. Под городом встретили колонну пленных немцев (4-4,5 тыс). Захватили и ведут партизаны (они крепко солят немцам).

15.4. В Карасубазаре. Городок чистый. Мало разрушен. Танки стоят в свх. Бурчек (5 км. южнее). Бригада в резерве командующего Армией.
17.4. Получили приказ двигаться под Севастополь. Туда уже подошли части 4 унд. фронта и наши.
19.4. Под Севастополем. Огромное количество людей и техники. Наши саперы с танками. Идет подготовка к штурму.

22.4 Активно действует авиация противника. Мессера беспрерывно обстреливают и бомбят. В один из таких налетов убит наш комбат майор Сидоров Ив. Вас., майор Мищенко ранено 16 чел. в том числе мой друг – Цыбин М.А. Из командования остался один начальник штаба.
24.4. Прибыл новый комбат – капитан Крюков, с которым я служу с 1941 г. Наши пошли на штурм Севастополя. Неудачно. Большие потери танков.
27.4. Подготовка к штурму. Наша авиация беспрерывно бомбит порт и караваны судов в море. Весна здесь в самом разгаре. Много цветов. Стоим в лесу. Скучно. Хорошая девчонка – В.Б.
1.5. Вручили ордена, в том числе и мне, и благословили на дальнейшие бои. Готовимся к штурму.

7.5. Штурм начался. Такой канонады по бомбежки я не видел. Наши части медленно, но упорно продвигаются вперед.
8.5. Танки вместе с саперами прорвали оборону и очутились в тылу у противника. Противник пытается отсечь их. Саперы вступили в бой и отстояли танки. Погибли ст. лейтенант Зиракашвили и кр-ц Мартыненко.
9.5. Наши части продвигаются. Уже виден Севастополь.
10.5. Севастополь взят. Противник прижат к морю на мысе Херсонес. Суда его не подпускают к берегу. Все время идет штурм.
12 мая. Решительным штурмом наши части сломили последний очаг сопротивления на Херсонес. Противник разбит. Крым полностью освобожден. Большое число пленных, а еще больше убитых.

12.5. Получили приказание отойти на отдых и пополнение в район гор. Симферополь. Город немного разрушен, но красив. Много зелени.
16.5. Остановились на отдых и пополнение в с. Марьино в 3 км. от города.
10.6. Красивая природа, тепло, кругом цветы, приятный воздух, тихо, боев нет. Часто бывает кино, но девчат нет. Говорят угнали в Германию. Пополняемся и учимся.
12.6. Погрузились в эшелон. Куда будем ехать – никто не знает.

13-24 июня 1944 г. В поезде по маршруту: Симферополь – Сарабуз – Перекоп – Мелитополь – Запорожье – Синельниково – Чаплино – Ново-Горловка – Есиноватая – Дебальцево – Лисичанск – Сватово Купянск – Белгород – Курск – Свобода – Орел – Мценск – Скуратово – Горбачево – Козельск – Сухиничи – Смоленск.
Интересно после долгого пребывания на фронте посмотреть на тылы.
Сколько не проезжали – всюду почти одни женщины. И все смотрят страстными, жаждущими глазами.

25.6. – 2.7. Разминировали автомагистраль Москва – Минск. Широкое асфальтированное шоссе. Движение беспрерывное в 2 ряда. Много мин под полотном. Часто останавливаемся в белорусских деревнях. Грязи, неуютно. Картошку «скородят», а когда полют ее говорят: «Бульбу гоняют».
3 июня - 9 июня В Минске – столице Белоруссии. Большие здания взорваны, но в основном город цел. Приступили сначала к разминированию, но потом бросили на ликвидацию окруженной группировки. Фрицев ловили и били как мышей. Достали 4 бочки спирта и все пьяные.
10. – 12. июня Стоим под Вильнюсом. По занятии нашими частями города, приступаем к разминированию. Но не дождались и едем разминировать гордо Лида.
15-30 июня В гор. Лида. Здания разрушены, особенно крупные. Много пива. Большое количество польского населения. Много мужчин. Открытые разговоры о том, что жили хорошо. Вечер с Валей. Ежедневные выпивки. Переехали в м. Жижморы (Литовск. ССР). Много жителей разъехались по деревням. Немецкая агитация о расстрелах русскими.
С Валей по прежнему «роман». Кажется я ее люблю.

1.8.44. В только что освобожденном городе Каунас. Город цел, но повреждены здания. Магазины разбиты, в больших домах окна выбиты. Приехали рано утром. Улицы пустынны. Только советские патрули расхаживают по городу.
Сразу приступили к разминированию. Мин много, особенно в ж.д. депо и на путях, а еще больше спирта. Много пьют.
Постепенно жители освоились и стали даже свободно разговаривать. Большинство людей говорят по-русски.
«Когда же вы начнете резать?»
Люди живут очень культурно. Комнаты обставлены как игрушки. Всюду чисто, аккуратно комнаты оформлены искусно. Одеваются люди чисто, шикарно.
Население вообще приветливо относятся к русским; но сильно дается чувствовать себя голод.
Девушки просты в обращении, но очень культурные, воспитаны. Охотно дружат с русскими.
С Валей инцидент.
Стояли в городе больше месяца. На наших глазах город возрождается. Открылись ларьки, частники открыли магазины, идет кино, восстановлен электросвет, водопровод.
Знакомая Полинка. Жаль уезжать, но 9 сентября уезжаем в д. Думны (18 км. северо-восточнее Каунас)
Знакомство с жизнью и бытом литовцев. Был в костеле. Католическое богослужение. Ксенз – поп. Выполняли задание по оборудованию запасных позиций.

15.9. Переехали в район Эйрагола. Готовили к взрыву дороги и мосты на случай отхода наших частей.
Опять знакомство с жизнью и бытом литовских поляков. Та же культура.
На воскресенья жители одеваются и идут в костел. Служение начинается с 12 час. и продолжается 1,5 часа. Одеваются противоположно будничным дням. Платья дороже, ловко сшиты. Если посмотришь в праздник – не узнаешь.
14.10. Переехали в Подтопеминек с правого фланга 3-го Белорусского фронта на левый.
Усиленная подготовка к наступлению. Наверно решительный удар по восточной Пруссии.

17.10.-18.10. Началось наступление. Наши части после авиационной подготовки перешли в наступление. Продвинулись вперед и вплотную подошли к границе с восточной Пруссией.
Из Подтопеминек ночным маршем переехали в Стефанники.
19.10. Переехали в только что освобожденный город Вирбалис (Вержболово) с задачей разминирования города. Город сильно разрушен бомбардировкой нашей авиации. Очень мало жителей.
В 5 км. идут бои. Враг оказывает отчаянное сопротивление, но откатывается назад и к исходу дня наши части заняли немецкий город Эйдкунен.

20-31 окт. 1944 г. 1 – 5 ноября Стоим в Вирбалисе. Наши части ведут бои на территории Восточной Пруссии.
Своими глазами вижу как горят города и села Германии. Враг получает по заслугам.
23 был в гор. Эйджкунен (немецкий пограничный город). Нет ни одного жителя. По своей архитектуре город резко отличается от наших городов. Тесные дома с островерхими крышами лепятся один к другому, от чего весь город похож на тюремный двор. На чем только возможно, бойцы вымещают накопившуюся за три года злобу. Летят на улицу подушки, посуда, мебель. Ни одной квартиры нет целой. Никто этому не препятствует. Но это первые дни.
Город кончили разминировать. Получили задания действовать как ПОЗ (подвижный отряд заграждений).
Идет усиленная подготовка к этому.

Тося Аверина и Валя Кухалева в 1941 году. С Валей имел тесную связь еще в 1942 году. С Тосей познакомился в январе 1942 года письменной перепиской по рекомендации Дуси Андреевой. Уйдя в армию, переписку продолжал, находясь в армии. Сначала этому не придавал особого значения. Переписка оборвалась с сентября 42 г. когда был на Кавказе.

<Фото справа утеряно>
В условиях армии, да еще в войну, ни с кем не встречаясь из девушек, особенно чувствуешь душевную пустоту и одиночество. Поэтому я писал ей письма очень часто, но ответа не получал.
Возобновилась переписка только в июне 1943 г. Как я был рад, когда вновь от нее получил первое письмо. В дальнейшем переписка углубилась и под действием ее задушевных писем и окружающей обстановки я объяснился ей в любви. За это время переписки я тесно к Тосе привязался и считал ее своей, хотя мысли о совместной с ней жизни после войны, редко появлялись. Считал ее роднее всех.

Брат, Иван Дмитриевич, во время учебы в железнодорожном училище в 1943 году.
Окончил школу и вырос, можно сказать, без меня.
В памятные августовские дни 1944 года в гор. Каунас (Литва)

С тех пор ведет себя как всякая военная девушка, но искусно скрывает это.
Валя (Варвара) Борженко кубанская казачка. Познакомился, как с человеком, еще под Севастополем, во время боев, когда она была прислана в наш батальон. Не имел на нее никаких видов. Ведет себя скромно. Ни с кем не заводит «амуров».

Но заметное предпочитание оказывала мне оказывала мне, чего я не замечал, и тем более, не предавал этому значение, а поэтому близко с ней не сходился. Так продолжалось до начала нашего путешествия в поезде в июне месяце 1944 года.
Только здесь после одной сценки с ней, я понял, чего она хочет. Это подтвердилось в Жижморах, после Минска, когда был созван «семейный» вечер. С тех пор я стал часто бывать с ней и, кажется, привязываться. Вольностей не позволяла. Интересная вещь: почему-то меня предпочла офицерам, даже комбату. Не нравилось мне в ней то, что она часто любила пить, особенно в Каунасе, где я понял ее. Она искала себе вторую половину на будущее, а в это время устраивала вечеринки с другими, но вольностей не позволяла. Ко мне относилась по-прежнему. Я решил порвать: объяснение произошло на вечере при вручении орденов. Покончено было раз и навсегда фото в пьяном виде подарено незадолго перед этим.

<фото на всю страницу утеряно>

<Фото сверху утеряно>
Оба снимка любительские, сделали в г. Кенигсберге 10 мая 1945 года.
Первый – л-т Мишуров И.Д., л.-т Слипенко И.Ф.
Ст. с-т Радченко А.С.

Боевые командиры и товарищи:
1. Командир батальона майор Сидоров Иван Васильевич, с которым служил с мая 1942 г. по май 1944 года и прошел Подмосковье, Кавказ от начала до конца, Кубань Тамань и Крым до Севастополя. 22 апреля 1944 г. погиб на боевом посту. Похоронен в городе Симферополе.
2. Заместитель командира батальона по политической части майор Мищенко Андрей Ермолаевич. Служил вместе с июня 1943 г по май 1944 году. Погиб на боевом посту 22 апреля 1944 г. в боях за г. Севастополь.

3. Ст. лейтенант Зиракошвили Владимир Алексеевич- командир роты. Погиб смертью героя 7 мая 1944 года во время штурма города Севастополя. Погиб, но отстояли роту танков, окруженную немцами в глубине его обороны. Похоронен в гор. Симферополе возле своих командиров – Сидорова и Мищенко.

<Фото. На обороте: На память старшему сержанту Олейникову П. Д. от В/фельдшера Москвиченко М. А. 16.9.43 г. ст. Крымская>
Миля Московченко (слева) и Вера Охоня. Медработники батальона. С Милей служу с сентября 1942 года. В 1943 г. близко с ней сблизился, хотя она была офицером, по этому случаю было много разговоров.
Фото прислано в августе 1944 года во время этого злосчастного откровения. Смотря на фото, чувствовал в сердце горечь в сердце за такой инцидент. Тося изменилась, стала настоящей женщиной. Все же она нравится мне.
<Фото. На обороте: На добрую память тебе, дорогой Петя Антонины. Фотографиров. в возрасте 21 год 20 августа 44 г.>

<Пустая страница>

<Страницы с 3 фото, утеряны>

Семейная фотография.
Сидит, стоит справа и стоит сзади – мои сестры, сидит внизу – брат. Сидит в центре – зять Сергей Алексеевич – покойник – убит на фронте в Великую Отечественную войну в июне 43 г. Зять, которому лично я и все семейство наше обязаны своей жизнью, воспитанием и выходом в люди. Что было бы с нами, если бы не он, если бы не он взял на себя воспитание нас.
И он это сделал, а самому не пришлось напользоваться плодами своих трудов.
Светлая память о нем будет всегда жить в моем сердце. Прислано мне в армию в ноябре м-це 1944 года.

Наши части заняли гор. Шталлупёнен. Был в нем 2 ноября. Дома разбиты во время уличных боев. Жителей – ни одного. Около комендатуры видел, повидимому задержаны, семья немцев. Сидят на подводе на своем барахле и никому не смотрят в глаза.
Тося прислала письмо и открытку.
Удивительно – после ее решения выйти замуж, о чем она мне сообщила в августе месяце, сначала я тосковал: трудно мне было представить ее, с которой вел переписку три года и чем до глубины сердца сблизился, с другим человеком. Но это было первые полмесяца. Мои товарищи заметили во мне эту перемену и допытывались, что случилось. Рассказал только командиру батальона Крюковы Георгию Владимировичу, самому старшему сослуживцу, с которым служу с начала своей службы в армии. Он мне ответил, что это сети, в которых хотят меня запутать. С трудом верю в это: настолько убедительно и жизненный факт Тося мне писала.

И вот поэтому к Тосе, к Тосе, которую раньше уважал больше кого-либо в своей жизни, хотя и мало знаком с ней, появилось чувство досады за этот поступок и вместе с тем, хотя и незаметно для самого себя, упадок нравственного к ней отношения. Наверно, это приведет к разрыву. Жаль, так я привязался к ней.
3 ноября выехали на задание по ПОЗ. Немцы контратакуют крупными силами танков, которые перебросили из-под Варшавы, и пехоты. Остановились в Шталлупёнене. Пока ничего не известно.
С Валей все покончено.
В немецком городе пробыли до 8 ноября. Праздновать пришлось 8 и то полувесело. Военная обстановка (служба) и отсутствие «украшений жизни» мешает этому.

Александр Семенович Радченко.
Боевой товарищ, с которым прошел от Туапсе до Восточной Пруссии.
Хотя старше по возрасту, но задушевный друг, с которым есть о чем поговорить и чему поучиться в жизни. Превратность военной службы иногда творит над ним злые шутки.
Любитель выпить и погулять.
<Фото. На обороте фото: В. Пруссия 20 ноября 44 г. Петру Дм. Олейникову. В память о совместной службе на Кавказе, в Крыму, Белоруссии и Восточной Пруссии.>

До 25 ноября занимались боевой подготовкой. А потом снова на задание в Сувалки. Теперь на польской земле. Бедность поляков сразу бросается в глаза. Не те постройки и хозяйство, что в Германии.
Пробыли в Польше до начала декабря. Потом опять в Вирбалис (Вержболово).
Даже дороги, сколько их не есть, содержатся в образцовом порядке. Большинство залито асфальтом. Остальные уложены гравием. Дороги обсажены декоративными растениями, отчего чувствуешь себя не на дороге, в пыли (кстати, ее здесь нет), а как будто едешь по аллее.

Над нашей территорией стали редко появляться немецкие самолеты. До этого их совсем не видели. И то спешат быстрее укрыться восвояси, опасаясь быть сбитыми. Город не обстреливает, хотя ж.д. станцию достает.
20 декабря опять выехали в Сувалки минировать передний край. На этом направлении противник беспрерывно контратакует, и даже потеснил одну нашу дивизию, но положение быстро восстановилось. Батальон остановился в г. Сувалки и разместились по квартирам. В городе квартиры чистые. Поляки с неохотой, даже с недоброжеланием пускают на квартиры.
Но с этим мало считаются.

1945 г.


У поляков самые отсталые понятия о Советской России. Сибирь, например, знают такой, какой она была при царе.
Сами поляки народ гордый, самолюбивый. Все паны и даже военных называют так же. Потом, когда обжились, привыкли.
Девушки ведут себя скромнее, чем в Литве, в частности в Каунасе. Праздновали их Новый год (ихний – не наш). Жаль – не пришлось присутствовать на польской свадьбе.
Наступила зима. Выпал небольшой снег, еле покрывший землю, но тепло, хотя из дома пишут, что много снега и холодно.
Всю почти зиму 1944/45 г. провели в местечке Вирбалис. Скучно было. Только в середине января (12 число), когда наша армия стала начала решительный штурм Восточной Пруссии, стало веселей.

День и ночь гремит канонада, противник сильно сопротивляется, но не может сдержать натиск наших частей. Взяты уже Тильзит. И, наконец, 20 января взят город Гумбинек, который наш батальон должен разминировать. В 6 часов утра 21.1 мы были уже в городе. Город горит весь, жителей никого нет. Но остались в подвалах и на чердаках немецкие солдаты и офицеры, которые из-за угла, по-бандитски стреляли в наших солдат и офицеров. Город заминирован не сильно.
Постройки такого же готического типа. В городе преимущественно жили военные, настоящее офицерское гнездо. Квартиры чистые, богато обставленные мебелью, везде ковры, среди которых не мало нашли русских, с нашими таврами и Минской мебели. Немецкие поселки – фольварки и господские дворы – разбиты – карающая рука судей. Нет такой квартиры где-бы все стояло на своих местах. Долго будет Пруссия помнить русского война, которого она хотела поработить.

Русские, литовцы, поляки, освобожденные Красной Армией, спешат на Родину. Часто происходят трогательные сцены воинов со своими братьями, сестрами, отцами, матерями или просто знакомыми.
Из Гумбинена по окончании работ переехали в г. Таннау с целью разминирования г. Кёнигсберга. Но задание отменили и перебросили под Эльбинг для установки минных полей на случай контратак танков противника. Постояли там с полмесяца. Там же видели много немцев – мирного населения. Преимущественно старики и дети, но есть и молодые. Наши солдаты, немногие, конечно, не стесняются, что они немки и наши противники, а если не поддаются – берут силой. Со своей стороны я этого никогда не позволю.
Что поражает везде в Пруссии – это густота шоссейных дорог, покрытых асфальтом. Даже к отдельным имениям фольваркам они проведены и асфальтированы. Это конечно на руку нашим войскам.

Из-под Эльбинга перебросили нас на автомашинах под Кенингсберг, где минировали передний край. Живем вот уже полмесяца на одном месяце в Вайсенлинтайн. Скучно и нечего делать.
Письма получаю редко. Тося мало пишет, да я стал остывать к ней, под действием ее хладнокровных писем и вообще частых болезней, причин, которых не известны.
В середине марта наступила настоящая весна. Снег стал быстро таять, и через несколько дней везде было сухо. Стоят теплые солнечные дни и тихие лунные ночи. Настроение легкое, радостное, хочется только веселиться и забыть хоть на немного о военном громе. Четвертая весна проходит в такой обстановке. Как охота побывать с девушкой, слышать ласковую ее речь, ощущать теплоту ее и биение счастливого сердца.

Весь март провели в путешествиях по Восточной Пруссии. Из Гумбинена через Таннау, где простоял дней 8, на автомашинах переехали в южную часть Пруссии под г. Эльбинг. Восточнее этого города много останется в памяти немецких семей, т.к. из одного на другой день перебрасывали в другое, для минирования танкоопасных направлений.
В конце марта из-под Эльбинга опять перебросили в Кёнигсберг для минирования передней линии наших войск. Остановились в селении Вайсенштамп. Здесь-то и пришлось встретить в полном разгаре весну.
В начале апреля, 1-3 числа, перебросили под Кенигсберг с северной стороны. Начался штурм центра Восточной Пруссии г. Кёнигсберг. Утром, 7 апреля мощные залпы орудий возвестили начало штурма.

Продвигаясь вслед за наступающей пехотой батальон сразу же разминировал дороги для пропуска танков, артиллерии и боевых обозов.
Вечером 9 апреля вошли в предместье города. В ночь на 10 апреля вступили в город. Еще в центре города шла артиллерийская стрельба, и слышались автоматные очереди, добивавшие последних немцев, а саперы приступили уже к разминированию города.
Город весь горел. Столько огня и дыма я не видел нигде. Нет ни одного почти дома, который бы не горел. Жителей города не видно. Все сидят в подвалах и блиндажах.
Днем 10 апреля с последним сопротивлявшимися в крепости немцами все было покончено. Русские солдаты празднуют победу. Все улицы запружены танками, орудиями, повозками, солдатами.

На улице редко встретишь солдата и офицера, которые были бы не пьяны. Винные склады открывались и брали вино все, кто хотел и сколько хотел Бутылки и целые бочки разбивали и в подвалах образовывались целые винные озера, в которых по колено в вине ходили люди. Каждый был хозяином себе и попытка навести порядок ни к чему бы ни привила.
Всю ночь шла гульба, слышны были голоса немок, которых таскали в сады и темные уголочки.
В эти дни можно было видеть обычную картину: идет солдат или офицер с огромным трофейным чемоданом, а то просто матрасной наволочкой.
Долго немцы Кёнигсберга будут помнить русских, которые посетили их в апреле 45.

Собственно город весь разрушен еще английскими бомбардировками. Цитадель, (крепость) вся разрушена. В центре города не встретишь ни одного целого здания. Груды камня, кучи арматуры завалили улицы и когда пробираешься по улицам, впечатление такое, что попал в город, который ураганом снесен с земли.
Справедливое возмездие немцам за Сталинград.
В городе очень мало жителей. Большинство разбежались о окрестностям, а многие совсем выехали.
Весь апрель простояли в городе, разминировали дороги, дома и пр.

8 мая прошел слух, что в 3 часа дня будет передано сообщение об окончании войны. Напрасно дали. Разочарованные этим легли спать.
В 3 часа ночи, вернее в 2.30 9 мая 1945 г. проснулись от ураганной стрельбы из всех видов оружия. Сначала недоумевали, а потом сообразили, что что-то есть включили радио. Диктор повторял акт о полной капитуляции Германии. Мы не верили словам, что летели из приемника, не верили, что кончилась война. Как были в одном нижнем белье, с шинелями в накидку, схватив кто винтовку, кто автомат, кто пистолет, а кто ракетницу, выбежали на улицу, и дали такой салют, что Гитлер и в могиле слушал, наверное, его. Всю ночь не ложились спать. Только и было разговоров об окончании войны. Люди радовались тому, что в этой кровавой войне они остались живы, радовались светлому будущему, мечтали о скорой встрече с родными и любимыми.

В связи с этим появились какие-то новые чувства у человека. Каждый стал чувствовать хозяином своей жизни. Так длилось несколько дней, пока люди не привыкли к мысли, что война действительно кончилась.
16 мая ­­- знаменательный день в жизни батальона, - вручение ордена Богдана Хмельницкого 3 степени батальону, награжденному за успешные боевые действия по разгрому немцев юго-западнее Кёнигсберга, отвагу и мужество. Орден вручал начальник инженерных войск 3 Белорусского фронта генерал-лейтенант инж войск Баранов.
В Кёнигсберге простояли до 17 мая. Получи задание разминировать Земландский ров. Для всех родов войск война окончилась, а для саперов нет. Остановились в г. Пертельжникен. В первый же день работ на минах подорвались несколько человек.

 


Рекомендуем

История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе

Впервые полная история войны в одном томе! Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества не осмыслить фрагментарно - лишь охватив единым взглядом. Эта книга ведущих военных историков впервые предоставляет такую возможность. Это не просто летопись боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а гр...

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!