Рязанова Ирина Борисовна, часть 5

Говорит: “Есть информация, что дивизия пришла, а в какую армию ее влили - неизвестно. Выходит, пришла дивизия на фронт и пропала. Получается, Ваша дивизия была съедена, еще не успев войти в состав какой-нибудь армии, поэтому невозможно определить”. Меня это слово “съедена” покоробило, но так и было на самом деле. Мы пришли ночью, нам определили место на передовой, а уже на рассвете пошли в атаку. И за три - четыре дня непрерывных атак наша дивизия просто перестала существовать.

К осени в классе было нас семь мальчишек и один паренек из Одессы, эвакуированный. Вот он нас взбаламутил. А все, конечно, на войну, а куда нам на войну в 14-15 лет? Он говорит: «Ребята, Одесская военно-морская спецшкола переехала, эвакуировалась и находится здесь, в Узбекистане, в Ферганской долине. Сейчас прием идет, давайте туда рванем». И вот мы все семь мальчишек поехали в Ташкент, он дал адрес.

Летели долго, подобрались к линии фронта, вижу: барражирует двухмоторный самолет. Он был двухфюзеляжный. Я передал ведущему, что вижу Раму, он скомандовал: «В атаку!». Я следовал команде, нас увидел немецкий экипаж, стал уходить на сторону, занятую немецкими войсками. Я полетел за ним, прицелился, открыл огонь и почувствовал удар. Попытался вывести самолет из пикирования, смотрю: у меня левая плоскость складывается, отваливается, самолет потерял управление, стал падать. Высота была 5 км — немало.

У парашюта на каждой стороне по две лямки – слева две и справа две, и одна лямка свободно болталась, часть строп была оборвана. Потом у меня мелькнула мысль, что я прыгаю в Белоруссии, это лесистая территория. Может быть, попаду на лес, и ветки погасят удар? Шмякнулся я, конечно. До сих пор не знаю, подгорел парашют, или осколком стропы перебило.

Вспомнил, что, когда на И-16 летал, мне сказали, что я лучше всех летаю. И как рванул ручку управления! Самолёт сорвался в штопор, только восходящий, вверх. И я ушел от обстрела. Немецкие самолёты подо мной хотели поднырнуть, но не получилось. Одного я даже ударил крылом по хвосту. И оба самолёта упали в воду. Я их искал, но не нашёл. Видимо, потонули. А вскоре начал догонять своих.

Был еще отказ двигателя. Дело было так. После того, как я вышел из госпиталя, на самолетах иногда отлетала передняя кромка, когда они выполняли фигуры высшего пилотажа. Для проверки прибыл генерал-лейтенант, забыл его фамилию. Это был главный инженер Военно-Воздушных Сил Красной Армии, высокий чин. Я возил его по полкам, где базировались эти самолеты. И в одном из полётов у меня отказал двигатель. Чудом благополучно совершил посадку.

Пока наши саперы, прежде чем разрешить движение, проверяли мост на наличие мин, мы решили по-быстрому по льду перебежать на противоположный берег реки. Но не успели мы добежать и до середины реки, как налетели немецкие самолеты и стали бомбить мост. От близкого разрыва я угодил в образовавшуюся промоину, один из осколков от разорвавшейся бомбы угодил мне в руку, а второй застрял в предплечье, где и сидит до сих пор.

Немцы, в основном, против нас бросили массу авиации. Ставили минные поля. И вот, на новом танке, с новым экипажем, я нарвался на противотанковую мину, разбил гусеницу. Но это не страшно: выбросили поврежденный трак, заменили, накинули гусеницу. Подошли еще несколько наших танков, я пошел к ним. В этот момент налетели немецкие самолеты. Я побежал к своему танку, недалеко от меня разорвалась бомба.