Бородин Михаил Ильич

По возрасту личный состав был не однородный по социальному положению и не одинаков по возрасту от 18 до 40 лет. У молодежи настроение было более боевое, они спрашивали когда начнем бить фашистов, а у солдат старших по возрасту настроение было иное – они тоже считали своим долгом бить фашистов, скорее их уничтожать, но у большинства из них остались дома жены, дети, хозяйство и это отражалось на их настроении.

Командир 464 сп майор Назаренко, отвечая на вопрос сколько у него осталось активных штыков, сказал: «Сорок восемь. Это уже не полк, а небольшая штурмовая группа!» Пополнение поступало в незначительном количестве: в этот же полк прибыло всего 17 солдат и 2 офицера. Уже не было пулеметов и ПТР и все-таки полки дивизии выполняли поставленную задачу, хотя и невероятными усилиями.

Только он открыл люк, как перед танком разорвалась мина. Осколок мины от крышки люка рикошетом ударил в пах правой ноги Боцмана, отчего он сразу повалился на бок и глухо застонал. Совершенно беспомощного Боцмана мы уложили на боевую укладку танка, почти полностью лишившись возможности поворачивать башню и вести огонь из танковой пушки.

Блиндажи в траншее были хилые, перекрытия из жердей, покрытых травой и присыпанных землей. При малейшей оттепели за шиворот падали капли воды, от которых спасались накрытием плащ-палатками. Тяжёлый ежедневный труд по усовершенствованию окопов и прочих укрытий, особенно зимой в мёрзлом грунте, плюс круглосуточная, сменная, изнурительная, ответственнейшая дежурная служба с наблюдением, ведением грамотного огня по противнику, поддержанием постоянной готовности к бою. На сон оставалось не более 3-4 часов для всех, это считалось нормой, а были случаи без сна сутки и более.

По ночам мы всем взводом вылезали за переднюю траншею батальона и на проволочное заграждение вешали пустые консервные банки по 2-3 штуки рядышком. И когда противник начинал резать колючку для прохода начинали раскачиваться и сталкиваясь друг с другом издавали звуки тревоги. В врага пехота бросала гранаты, била из пулеметов и попытка противника подойти к нам внезапно кончалась полным конфузом врага.

Там, в лесу, нас построили и офицеры-”покупатели” и стали всех прибывших разбирать кого куда. Спрашивают: “Кто из вас умеет быстро бегать?” Мой товарищ, удмурт Виктор Порох ответил, что он бегает быстро. Офицер забрал его к себе и поинтересовался: “Кто еще?” Но никто больше не отозвался. Тогда офицер поинтересовался у одного из саратовцев: “Пойдешь ко мне?” Тот отказался и офицер с таким же вопросом обратился ко мне. Я согласился. Он забрал нас двоих и привел в какую-то землянку. Я попал связистом в 5-ю батарею 3-го дивизиона 5-й Гвардейской минометной бригады Второго Белорусского фронта.

Когда немцы только вошли в Андреевку, они зашли к нам в дом и стали, тыкая стволами винтовок, требовать: “Ком! Ком!” Мама схватила меня с Галей, и мы пошли. Подошли к мосту. Смотрим, там стоят возки, запряженные быками, вокруг очень много людей. Нас посадили на эти телеги и повезли. Куда везут - неясно. Оказалось, между хутором Сиротским и станицей Эркетиновской в тот августовский день сорок второго года был бой. В степи и на поле лежали трупы наших солдат, человек триста, наверное, не меньше.

В день больше одного вылета не сделаешь. Расстояние от Архангельска до Мурманска довольно большое, мы ходили прямо через Белое море и Кольский полуостров. Полеты, в основном, выполнялись бреющие, потому что немецких истребителей тогда очень много летало, особенно, по Кольскому полуострову. Они летали и охотились за нашими самолетами. Нас спасало только мастерство бывших гражданских летчиков, которые буквально брили по елкам. Самолеты были камуфлированные, мы проскакивали незамеченными немцами.