Давыдов Тимофей Емельянович

Орудие выкатили на открытое место. Вражеский пулеметчик за­метил опасность и перенес огонь на артиллеристов. Крупнокалибер­ные пули застучали по щиту, завизжали, рикошетя. Но никто не под­дался панике. Шевчук поймал в перекрестье пулеметное гнездо и дернул шнур. В воздух взлетели комья земли, бревна и погнутый ствол пулемета. С криком "Ура" пехота поднялась в атаку.

Всем нам в то время не было известно, как проходит линия фронта, да и задачи пока не знали, но мы видели от станции Брилёво и до деревни Радюкино над рекой Волгой справа, близко от нашей дороги шли бои днём и ночью, и вот мы в районе деревни Радюкино свернули вправо, а там, я не помню наименование деревень, кажется, что через деревни Деньгино, Харино, Мыравлёво и далее через реку Волгу на правый берег реки в район деревни Глядово, там был небольшой плацдарм на правом берегу реки и там наша часть с хода заняла боевые порядки на переднем крае линии фронта, кажется в направлении на деревню Усово, где был противник.

В это время комбат и комиссар вы­скочили из-под танка и перебежками побежали не вперед, а на­зад, но больше никто не побежал. Тогда мы подумали, что это так надо. Немцы все ещё били из артиллерии, но реже и в это время на наших глазах подпрыгнула башня танка и улетела через нас, а из танка пошел черный густой дым. Мы переглянулись с Сережкой, без слов поняли друг друга, мгновенно выскочили из окопа и бросились к танку, под которым был наш командир роты и комендант батальона.

Возможно, эти страшные картины навсегда запечатлелись в памяти потому, что в моей жизни они были первыми. Ко всему привыкаешь, привыкаешь и к этим ужасам. Но вот эти первые впечатления не забудутся никогда. Никогда я так физически-отчетливо не ощущал наших потерь на войне…

До неузнаваемости забрызганный грязью комбат расстегнув пуговицы на гимнастерке умиравшего солдата вытащил из под него сложенный в несколько раз и пропитанный кровью небольшой кусок красного полотна. Это был грубо сшитый солдатскими руками флаг на котором суровыми нитками неровными буквами были вышиты слова: “За Ржев, За Родину вперед”, и дальше следовала вот эта “подпись”: “Комсомольцы 3 го батальона 49 гв. полка. Этот флаг был изготовлен за несколько дней до нашего наступления.

Ну когда бомбы сыпятся из самолетов Ю-88 20 штук, из Ю-87 музыканты 4 штуки, эти особенно вредные, как стервятники с выпущенными шасси и с воем душераздирающем, за что и прозвали их музыкантами. Тут все ясно чужие самолеты, бомбы только наши. Так и кажется, что каждая в тебя летит. Пишут вот вам, а у самого мороз по коже, вновь все переживаешь. В первых же сражениях погибли: ст. политрук Писляк (инструктор политотдела). Мой товарищ комсорг 49 гврд. стр. полка мл. политрук Гаврильченко. Даже на войне и то он трагически погиб прямое попадание снаряда и разорвало на мелкие части. Был человек и в секунду какую-то не стало.

Перед тем как уйти на фронт, отец с кем-то вырыл во дворе нашего дома небольшую яму, в которую мы спрятались в тот день, когда началась сильная бомбардировка. При каждом взрыве земля содрогалась, и вся осыпалась на нас. Страх, который нас обуял, невозможно описать словами, это надо прочувствовать. Мы сидели и думали, что нас сейчас в этой яме просто засыплет. Выдержали мы лишь одну ночь в этом укрытии, больше там решили не прятаться.

Постоянно над нами низко по кругу кружил немецкий самолет-разведчик «Рама», словно коршун выискивал себе кровавую добычу, корректируя огонь артиллерии. Земля стонала и обливалась кровью. Целые поля были сплошь покрыты человеческими трупами, а в ряде мест и в несколько слоев. За время этих боев у меня разбило два пулемета, самого же судьба хранила до 2 августа 1942 года...