Куранов Сергей Иванович

- Я родился первого ноября 1923-го года в селе Замьяны Енотаевского района Астраханской области. Отец работал бухгалтером, мать была крестьянкой. Нас в семье было семеро детей, я был самым старшим из всех. После окончания Замьяновской средней школы в 1940-м году, я поступил в Астраханское речное училище при пароходстве “Третий интернационал”, где получал профессию судового механика. Правда, закончить обучение мне не удалось, началась война. Об этом событии я, как и многие, узнал по радио. Ох, и крику было в тот день!

Спустя некоторое время, в начале 1942-го года, на защиту Родины призвали и меня. Нас поначалу отвезли в Нижний Тагил, а оттуда, после комиссии и сортировки, меня направили в Челябинск, в танковое училище, где я должен был выучиться на старшего механика-водителя. Но в процессе учебы меня перевели во взвод, где проходили обучение будущие командиры танковых экипажей

Сколько длилось обучение?

- Наше обучение длилось около восьми месяцев. По окончании нам присвоили звания “лейтенант”.

На что делался упор в обучении?

- Нас не просто учили ездить и стрелять, а делали упор на маневрах, учили использовать складки местности, учили преодолевать препятствия. Несколько раз нам устраивали ночные походы на танках. Дважды я на танке чуть было не перевернулся.

Преподаватели в училище были с боевым опытом?

- Нет, они были кадровыми преподавателями, по возрасту казавшиеся нам уже стариками. Но эти товарищи были довольно подкованными в военном деле, знали свою работу на отлично и поощряли среди нас тягу к знаниям.

А среди курсантов были фронтовики?

- Нет, фронтовиков не было, все мы были молодыми, вчерашними школьниками.

Как кормили в училище?

- Хорошо кормили! От голода мы не страдали.

Какие типы танков Вы изучали в училище?

- Там у нас была различная матчасть: сначала мы изучали танки КВ, а затем нас стали учить и на “тридцатьчетверках”. У нас в бригаде потом были танки КВ, но мне они не очень нравились. Позже, уже в армии, нам в бригаду пришло несколько английских танков, мы их называли “Валентинами”, и я получил рекомендацию сесть именно на этот танк. Мне даже экипаж для него давали, но я отказался.

Почему?

- Я видел, насколько непрочная у “Валентины” броня: как выстрел, так дыра.

Сейчас, имея за спиной боевой опыт, как вы можете оценить уровень подготовки в училище?

- Там нам дали начальную подготовку, настоящий опыт мы приобретали уже в боях. Причем приобретали самостоятельно, учителей, которые могли указать на наши ошибки и заставить переделать, рядом уже не было. Ты был сам себе и учитель, и ученик.

Во время учебы в училище кого-нибудь отчисляли за неуспеваемость?

- Отчисляли. Их сразу отправляли служить в другие рода войск, чаще всего в пехоту.

После окончания училища я снова попал в Нижний Тагил, где на тот момент происходило формирование танковых экипажей для 3-й гвардейской танковой бригады.

Как происходило формирование экипажа?

- Меня назначили на должность командира экипажа, а затем постепенно стал прибывать обученный народ из различных учебных полков, которых разбирали по экипажам: заряжающие, мехводы.

Вы их себе сами подбирали или вам назначали?

- Нет, мы, командиры экипажей, не имели право выбора. Кого нам дадут, с тем и будем воевать.

Могли Вы отказаться от кого-то из назначенных в Ваш экипаж?

- Нет, такого быть не могло. Даже если мне он не нравился, то я, как командир, все равно должен был его прорабатывать, постепенно находя с ним общий язык.

Где вы жили в Нижнем Тагиле?

- Пока шло формирование экипажей, мы находились при заводе, в цехах, где выпускались танки для нас. Фактически, наши танки готовились к фронту у нас на глазах. Цеха завода были огромными, а работали в них маленькие ребятишки, которые, стоя на ящиках у станков, точили нужные для фронта детали. Одеты они были во взрослые спецовки, которые были им совсем не по размеру, поэтому длинные рукава приходилось закатывать. Эти мальчишки со своих рабочих мест никуда не уходили, даже спали там, рядом со своими станками, на куче металлических заготовок. Один из них, чуть не плача, просил меня: “Дяденька, забери меня с собой на фронт, а то мы здесь пропадем!” Между нами говоря, пропасть там действительно было немудрено, жрать в тылу было нечего, жить было очень трудно.

Где вас, танкистов, кормили?

- Нам привозили еду откуда-то из города.

Танки в Нижнем Тагиле получали новые или после ремонта?

- Нет, все машины были новыми.

После того, как экипажи были сформированы, началось их боевое слаживание. Мы в экипажах не знали друг друга, поэтому надо было знакомиться поближе, чтобы мне, командиру, знать о каждом члене экипажа кто он такой, его биографию и тому подобное. Мне в подчиненные достались люди, разные по характеру, один из них даже жуликом был до войны. Но постепенно мы стали понимать друг друга, и я увидел, кто из себя что представляет как профессионал.

Пока мы были в Нижнем Тагиле, я, по собственной инициативе, вступил в члены партии. Политруки с нами вели постоянные беседы, и я решил, что раз уж суждено мне отправиться на фронт, то хочу поехать туда партийным человеком.

По окончании формирования экипажей танки погрузили на железнодорожные платформы и нашу танковую маршевую роту повезли под Сталинград. в район станции Качалино. Маршем мы дошли до Ляпичево идя ночью, подсвечивая себе дорогу лишь маленькими подфарниками. Шли всю ночь, а днем остановились в каком-то лесочке и стали приводить себя в порядок. Чтобы танки не были заметны на снегу, мы их выкрасили побелкой в белый цвет.

Через Дон вам пришлось переправляться?

- Да, нам довелось через эту реку на противоположный берег переправляться. Хоть и шли мы по мосту, но было очень страшно, потому что мост был наспех сколочен из досок. Во время переправы у нас два танка свалилось с моста и ушло под воду.

Экипажи успели выбраться?

- Да, экипажи успели спастись.

Во время переправы весь экипаж находился внутри машины или только механик-водитель?

- Нет, весь экипаж сидел в танке, оставлять машину было нельзя.

Где произошел Ваш первый бой?

- Да там же, под Калачом. Меня и еще два танка отправили в разведку. Мы должны были встать у переправы и охранять ее.

Танки при этом замаскировали?

- Конечно. Чтобы нас не было видно с воздуха, мы на свои машины сверху набросали ветки. Там меня, и еще одного из членов экипажа, ранило при обстреле самолетами переправы. Я только собирался закрыть люк, как немецкая пуля угодила мне в локоть. Рука повисла словно плеть и из-за этого я не мог ничем управлять, даже в танк влезть. Нам оказали помощь, отвезли к Волге и там на каком-то пароме переправили на противоположный берег. Пока переправлялись, немецкие самолеты постоянно летали над рекой, стараясь потопить любое идущее по реке судно. Рядом с нашим паромом упала бомба, да так всколыхнула его взрывом, что несколько человек вывалилось за борт. Мне повезло, я удержался чудом. На том берегу Волги нас, раненых, собрали в лесочке и оттуда отправляли по госпиталям. Меня не стали отправлять далеко в тыл, я остался в прифронтовом медсанбате и ходил, держа поврежденную руку на перевязи. Поначалу врачи, осмотрев мою рану, хотели меня списать подчистую и отправить домой. Но тут за меня вступился боец из моего экипажа, который сказал: “Как же мы без командира-то? Он нам нужен! Мы его не отпустим!” Поэтому после медсанбата, хоть и не скоро, я возвратился в свой экипаж.

К тому времени нашу бригаду передали в состав Воронежского фронта. Нас опять погрузили на эшелон и отправили на узловую станцию Старый Оскол. Там, в боях под Белгородом, моя “тридцатьчетверка” была подбита и, когда летом 1943-го года бригаду вывели из боев и отправили в Тулу на доукомплектование, мы получили новую машину. Тогда для нашей бригады взамен потерянных в боях машин прибыло очень много новой техники. Пока ждали отправки на фронт, нас сводили на экскурсию в музей Льва Толстого в Ясной Поляне, к нам даже с концертом артисты из Тулы приезжали.

Потом нас отправили к Харькову. На какой-то станции, Лозовая что ли, наш эшелон с танками подвергся налету авиации и нам пришлось под бомбежкой нырять прямо с платформ, чтобы отвести свои машины подальше от железной дороги. Под Харьковом есть так называемая Холодная Гора, мы оттуда на своих новых танках немцев и выгоняли. Против нас стояли немецкие эсэсовские части, то ли “Великая Германия”, то ли “Мертвая голова”. Кстати, немцы в районе Холодной Горы использовали наши танки, которые они где-то захватили. Получалось так, что в бою с обеих сторон сходились “тридцатьчетверки”.

Трудно было в бою отличить, где наши “тридцатьчетверки”, а где немецкие?

- Да там не спутаешь, мы свои танки хорошо знали.

Под Харьковом, в восемнадцати километрах, есть такой населенный пункт Ахтырка, где в районе сахарного завода шли очень сильные бои. Немцы шли на прорыв из окружения. Ой, что там было! И они наши танки жгли, и мы их. Как оказалось, там. были большие склады, в том числе и со шнапсом, поэтому немецкая пехота вся была пьяной.

Как подбили Ваш первый танк?

- Ему немцы выстрелом сначала гусеницу сняли, разули полностью, а потом неподвижного добили.

Экипаж весь уцелел?

- Мы трое - я и еще двое из экипажа - успели покинуть танк, поэтому все остались живы.

Почему вас было трое, ведь экипаж танка - четыре человека?

- У нас в экипаж был не полным, в нем не хватало стрелка радиста.

Была возможность отремонтировать танк прямо на поле боя?

- В тот момент не было такой возможности, поэтому мы сидели внутри до тех пор, пока нашу неподвижную машину не стали расстреливать. Только тогда мы решились покинуть свой танк.

В боях под Белгородом мне пришлось сражаться с немецким “Тигром”. Мы вышли на поляну, а с бугра в нашу сторону стали стрелять немецкие пушки и танки. Мы у них были как на ладони, а нам в них прицелиться было трудно. Но наваляли мы друг другу в тот день хорошо. Я “Тигру” порвал “ленивец”, он сначала завертелся на месте, а затем, остановившись, влупил мне своим снарядом и разбил триплекс на моем танке. Меня на некоторое время ослепило вспышкой от взрыва, и в дальнейшем это сказалось на зрении. Но “Тигра” этого мы все-таки добили.

Где Вы получили второе ранение?

- Это уже после Харькова было, ранение я получил уже на новой “тридцатьчетверке”. У меня после того ранения до сих пор все тело в осколках. В башню ударил снаряд и меня просто осыпало осколками от брони. Досталось мне - будь здоров! Из танка меня вытащили разведчики. Они подобрались к танку и кричат мне: “Танкист! Живой?” Видимо я пошевелился, потому что они вытащили меня и положили в клуню, где хранилось зерно. Мне было очень больно, и я им кричал, чтобы они пристрелили меня. Как потом оказалось, у меня было два гемоторакса из-за сломанных ребер и пробитого легкого, а и из бока торчал большой осколок. Дышать было очень трудно, мне казалось, что я дышу через рану на теле.

Куда делся Ваш экипаж? Почему они не вытащили Вас из танка?

- Не знаю, куда они подевались. Я потом пытался разыскать их, писал письма в разные учреждения. Надеялся, что кого-то найду, но все безрезультатно. Видимо погибли они.

Отправили меня в какое-то медицинское учреждение в районном центре Грайворон под Белгородом, а затем в госпиталь, где я пролежал почти восемь месяцев. От полученной контузии я месяц совсем не разговаривал и все тело иногда начинало трясти. Потом выписки из госпиталя мне дали вторую группу инвалидности и отправили на лечение дальше по разным госпиталям.

Чем, кроме лечения, занимали свой досуг в госпиталях?

- Да просто лежали, разговаривали, книги читали. Несколько раз нас водили в театр. Поскольку я был весь побитый и на дальние расстояния самостоятельно передвигался еще плохо, меня в театр возили на тележке.

Как на фронте обстояли дела с награждениями?

- Когда шли активные бои, никого не награждали. А вот когда устанавливалось затишье, то начинали раздавать за боевые заслуги кому медаль, а кому орден.

Как считаете, справедливо награждали?

- Конечно справедливо. У нас так было заведено: если ты в бою был и вел себя храбро, то награду тебе обязательно дадут.

Награды обмывали?

- А как же! Обязательно по сто или сто пятьдесят грамм выпивали за полученную награду, но больше ни-ни. Если ты позволяешь своему экипажу злоупотреблять алкоголем, то грош цена тебе, как командиру. И если я сам пьяный перед ними покажусь, то меня ценить никто не станет.

У вашего экипажа на счету были уничтоженные танки противника?

- Да, три танка. Кроме “Тигра”, которому мы сбили “ленивец”, еще один танк на нашем счету был записан во время боев на Орловско-Курском направлении и один, самый первый, под Сталинградом.

Вам сажали на броню десанты?

- В нашей бригаде был свой батальон автоматчиков. Иногда без них нельзя было, потому что они нас прикрывали от немецкой пехоты. Десантники были опытными, и мне, молодому, они поголовно казались пожилыми. Правда, их убивали очень часто.

В бригаде были Герои Советского Союза?

- За бригаду не скажу, а вот в батальоне их у нас было двое.

Как оцениваете наши танковые потери?

- Очень большие были потери, преимущественно из-за неслаженности работы экипажей и того, что не умели своевременно выполнять приказания.

Испытывали ли вы нехватку боеприпасов?

- Нет, снарядов нам всегда хватало. Кроме тех снарядов, что были в укладке, мы, по возможности, загружали и дополнительный боезапас.

Сколько экипажей Вы сменили за свой боевой путь?

- У меня было три экипажа.

Как складывались взаимоотношения среди экипажа?

- По-товарищески. Мы уважали друг друга.

Как кормили танкистов на фронте?

- Поскольку мы постоянно находились в движении и полевая кухня нас не успевала догонять, нам часто приходилось питаться сухим пайком - галетами да американскими консервами в больших банках. Немецкие продукты мы не брали, потому что нам было сказано, что они могут быть отравлены.

Во время совершения маршей техника часто выходила из строя?

- Все зависело от того, как механик-водитель ухаживает за своей машиной. У меня во всех экипажах были отличные мехводы, хорошо свое дело знали, а один из них, парнишка из Одессы, вообще был классным специалистом. До войны он был вором, но на фронте он не только хорошо управлял танком, но и мог достать все, что нужно. Если нам жрать было нечего, он уйдет куда-нибудь, с местным населением пообщается и возвращается с уже с хлебом или лепешками. Правда, погиб он, я его смерть тяжело переживал.

Что чаще всего ломалось в танке?

- Да двигатель чаще всего и “летел”. Еще очень часто подводила подкачивающая помпа.

Ремонтом машины занимался механик-водитель или техническая бригада?

- Если машина отказала в бою, то ее ремонтом занимался мехвод с помощью кого-нибудь из членов экипажа. А когда выходили из боя, то тут уже танк цепляли к тягачу двумя тросами и буксировали на сборный пункт аварийных машин, где за него принималась ремонтная бригада.

Экипаж все время находился в танке?

- Да. Зачастую там же, в нем, и спали. Но это летом, или когда тепло было. Зимой рыли небольшую ямку под днищем танка и забивались туда, чтобы согреться. Если в лесу стояли, то на дно этой ямы лапника или веток накидаешь и спишь. Даже если там, где мы останавливались, стоял какой-нибудь дом, мы в него ночевать не уходили, всегда были при своем танке - машину бросать нельзя. Если с нами был танковый десант, то из их числа назначались часовые, которые ночью охраняли наши танки. Они рыли себе неглубокий окоп, в котором и сидели всю ночь. Когда сильные морозы стояли, то нам приходилось по возможности держать двигатель танка включенным. Но это было рискованно: вдруг прозвучит команда на марш, а я весь выделенный на танк газоль спалил, согревая двигатель.

Топливо выдавалось строго по норме?

- Конечно, поэтому его приходилось экономить. Топливо нам выдавалось из расчета на ведение боя. Дополнительно, без разрешения командования, мы не могли его получить.

Как производилась заправка танка?

- Топливом мы заправлялись во время стоянки, нам его привозила машина. Пополнением запаса топлива занимался весь экипаж. Мы бросали шланг из бочки в бак и ручным насосом перекачивали топливо в баки. Ну, а если насоса не было, то выстраивались конвейером и передавали друг другу ведра. Так же, сообща, производилась и загрузка боеприпасов. А вот в чистке орудия я, командир экипажа, участия не принимал.

Снаряды вам доставлялись в смазке?

- Да, и эту смазку нужно было со снаряда убрать перед тем как разместить его внутри танка. Делалось это специальным раствором, вроде мыльного, мы в нем даже свою одежду иногда стирали.

Какое самое уязвимое место было у Т-34?

- Гусеница. Порвут ее - и все. Еще “ленивец”, направляющий гусеницу был уязвимым местом. Ну и бок танка, где броня была не такой толстой как спереди.

Деньги за подбитые танки Вам платили?

- Нет, ничего нам на фронте не платили. Не то, что за подбитую технику, но даже денежного довольствия. Никаких денег на руки во время войны мы не получали.

Во время боев были случаи танковых таранов?

- Это когда шел танк на танк? Подобные случаи встречались, но очень редко. Таран - это не значит, что они просто лбами столкнулись и все. Задача того, кто таранит - сбить “ленивец” у противника, чтобы обездвижить его и потом расстрелять, как неподвижную мишень. Были случаи, когда кроме танков таранили и немецкие бронетранспортеры.

Как оцениваете оптику танка?

- Вы про прицелы спрашиваете? Стекла в прицеле были мутными, через них было очень плохо видно.

Танк командира батальона чем-то отличался от остальных машин?

- У нас машины делились на радийные и линейные. Радийные были оснащены радиостанциями и у них стояли антенны, а на линейных машинах радиостанций не было. Танк комбата хоть и был с антенной, но мы его отличали от других в основном по бортовому номеру. Наш комбат себе в экипаж всегда выбирал самых лучших танкистов в батальоне. Он во время боев наблюдал за действиями экипажей и мог, сделав вывод, что кто-то из танкистов ему подходит, своим приказом перевести приглянувшегося к себе в экипаж.

Во время ночных маршей в условиях плохого освещения, вы, как командир танка, помогали мехводу ориентироваться на дороге?

- А чем я ему мог помочь? Спереди у танка внизу горела лишь маленькая лампочка, освещающая дорогу, и больше ничего. Мехвод на марше вел машину с открытым люком и самостоятельно следил за дорогой.

Приходилось брать немцев в плен?

- Нет, мы их не брали, мы их, гадов, в бою расстреливали. Ну возьмешь ты кого-то в плен - и что с ними делать, куда девать? Ведь с пленными ты уже ничего не сделаешь, а за их расстрел и сам мог под трибунал пойти. Другое дело, когда ты этих карателей в бою уничтожал.

Какое личное оружие у Вас было?

- У меня при себе был револьвер “Наган”, а у членов экипажа автоматы, которые хранились рядом с их местами.

Танк имел хорошую вентиляцию?

- Безусловно. В танке за двигателем стояли вентиляторы, которые вытягивали наружу все газы, в том числе и пороховые газу после выстрела пушки. Но когда шла интенсивная стрельба, эти вентиляторы порой просто не справлялись и в танке стоял дым коромыслом. Такую загазованность было вынести очень тяжело, но ничего не поделаешь, нужно воевать. В случае возникновения пожара внутри машины, его можно было потушить либо струей сжатого воздуха, либо огнетушителем.

После выстрела из пушки, куда девались гильзы?

- Они падали на пол и валялись там до тех пор, пока не закончится бой. Ну, а уже потом их брали специальными резиновыми “цапками” и через люк выбрасывали наружу.

С наступлением ночи интенсивность боев снижалась?

- Ночных боев у нас не было. Все, и немцы, и наши, с наступлением ночи старались куда-нибудь забиться и поспать.

На СПАМ, кроме наших машин, собирали немецкую технику?

- Нет, никому она не была нужна. Немцы ее бросали на поле боя, и она там так и стояла.

Как на фронте относились к Сталину?

- Честно говоря, Сталина у нас уважали за то, что он правильно командовал войсками, никому спуску не давал. Он даже сына своего не пожалел.

“Самострелы” среди личного состава батальона были?

- “Самострелами” в основном грешила пехота, среди танкистов подобных случаев я не припомню. Наши танкисты были боевыми людьми, очень боевыми.

Приказ №227 “Ни шагу назад!” вам зачитывали?

- Да, его нам зачитали перед погрузкой машин на платформы в Нижнем Тагиле. Считаю, что это правильный приказ. Он показал всем, что надо проявить стойкость и воевать, а не в бирюльки с врагом играть.

Женщины в вашем батальоне были?

- Чтобы женщина танкистом была? Нет, такого не было. Нечего им в танке делать, они больше в санбатах и госпиталях были нужны. Женщины при штабе бригады были телефонистками и машинистками. Многие из них сожительствовали с офицерами бригады, были у них ППЖ, мы таких называли “стрЕлками”.

Как решался вопрос с гигиеной? Как часто вам удавалось помыться?

- В бане нам удавалось помыться лишь когда нашу бригаду выводили в глубокий тыл на отдых и переформирование. В остальное время мы постоянно были в наступлении, а в прифронтовой полосе возможности помыться иногда не было неделями. Бани нам не устраивали и мне, как командиру, приходилось самостоятельно решать вопрос с помывкой экипажа. Как только выдавалась передышка, мы грели себе в ведре воду и по-быстрому мыли голову и подмышки. Вот и вся наша баня. Кстати, наверное из-за того, что мы все ходили в промасленных комбинезонах, у меня за весь мой боевой путь не было ни одной вши.

Как хоронили погибших?

- Одиночных могил почти не рыли. Мы заводили танк и кружились на одном месте. Образовавшуюся яму немного углубишь, расширишь, уложишь в нее погибших - вот тебе и братская могила.

Сгоревших в танках танкистов кто извлекал из машин?

- А чего их доставать, ведь они там сгорели, превратившись в пепел. Если тело сгорело не полностью, то тогда еще можно было достать и похоронить, но чаще всего, если танк сильно горел или взорвался, от экипажа совсем ничего не оставалось.

Что для Вас было опаснее: немецкая артиллерия или их танки?

- Конечно, немецкие танки, потому что они маневреннее. Пару раз мне довелось столкнуться и с немецкими самоходками. Одна такая хорошо саданула по мне, хорошо, что снаряд не пробил броню, а отрикошетил.

После боя Вы ходили к подбитым Вами машинам, чтобы посмотреть на свою работу?

- Если была такая возможность, то ходил. Вот к “Тигру” своему я подходил, рассматривал. Мы с ним крепко друг другу дали!

Каков был национальный состав Ваших экипажей?

- В большинстве своем все были русскими.

Были у Вас какие-нибудь приметы?

- Нет, мы не были суеверными и никаких примет не признавали, считая их чем-то дремучим.

Во что были одеты танкисты?

- Летом мы носили комбинезоны, а когда начинало холодать, то надевали поверх него кожаную куртку и такие же штаны. В них было комфортно: и не жарко и не холодно. Зимой мы обувались в валенки и надевали под куртку небольшие меховые безрукавки-поддевки.

Связь в танке хорошо работала?

- От хорошей работы танкового переговорного устройства зависела жизнь экипажа, поэтому мы старались следить, чтобы все у нас работало.

Как Вы подавали сигналы мехводу?

- Да я чуть ли не на нем сидел, поэтому в шуме и грохоте команды своему механику-водителю “вправо-влево-вперед-остановка” подавал не только через ТПУ, но и ногами.

Табачное довольствие Вы получали?

- Получал, хоть и был некурящим. Нам давали табак в мягких бумажных пачках, и я менял его у курящих на галеты. Можно было вместо табака получить от старшины длинные леденцовые конфеты.

Где Вы встретили 9 мая 1945-го года?

- В этот день я лежал в госпитале в Ялте. Плохо я себя чувствовал, очень плохо. Голова у меня в тот день болела, ходил по палате как баран, поэтому настроение было совсем не праздничное.