Я родился в 1927 году в деревне Покровское. Отец мой был матросом, участником Цусимского сражения. Их корабль потопили и он три года был в плену в Японии. После того как его освободили, он приехал домой и устроился работать на кожевенную фабрику в Москве. В семье всего было семь детей – две дочки и пять сыновей.
Деревня Покровское была большой, но там такие неудобные места были, наш дом, например, прямо у болота стоял. И вот, в 20-х годах решили тех, у кого плохие дела, отселить в новый поселочек, который находился в полутора километрах от деревни Покровское. Всего отселили шестнадцать семей, в том числе и нашу, и образовался такой вот поселочек из шестнадцати дворов. В 1935 или 1936 году у нас в деревне образовался колхоз, в который вступила моя мать, а отец продолжал работать в Москве и приезжал к нам только на выходные.
До войны я учился в школе в деревне Покровское. Доучился там до 5 класса, а в 1938 году у меня умерла мать и старшая сестра забрала меня к себе, в Красногорск. В Красногорске я окончил семь классов, и тут началась война.
Я тогда в деревне жил, радио у нас не было, хотя брат у меня умный был, он детекторный приемник сделал, но про войну мы не по радио узнали. Из соседней деревни на велосипеде мужчина приехал, и объявил нам, что началась война.
Когда началась война к старшей сестре переехала вторая сестра с мужем и тут началась эвакуация. Сестры уехали в эвакуацию, а я остался старшим по квартире. Правда, в этой квартире я не жил, вернулся обратно в деревню. Мужиков в деревни тогда уже не было, все в армию призвали, остался только дед 80-летний, потом фронтовик пришел безрукий, мой брат старший, его в армию не взяли из-за расширения вен на ногах и еще один молодой парень, не знаю, почему его не взяли. Еще в деревне было шесть ребятишек, среди которых я был самый старший, 1927 года рождения, а остальные 1928 года и позже.
Сразу после возвращения в деревню я стал работать в колхозе. Выбрали бригадира, и он каждый вечер давал нам наряды, кто куда идет. Я был в бригаде со своими ровесниками – у нас такая дружная бригада была! Мы и пахали, и сеяли, и косили, особенно, косьба у нас была хорошая. Накосим, сено сгребем в копны и отдыхаем. Отдохнем, идем косы отбивать. Отобьем, если погода хорошая, то и вечером на косьбу выходили. Еще, пока были лошади, мы на телегах снопы возили, свеклу, картошку, ездили на молотилку, молотилка была у нас четырехконная. На молотилке один – двое снопы подносили, развязывали, двое просеивали. Главная наша задача была –уборка урожая. Женщины собирали, а мы отвозили.
В декабре немец стал к нашей деревне подходить, до нас уже снаряды долетали, тогда брат собрал мне узелок и говорит: «Поезжай к отцу. Москву наши, конечно, не сдадут, а ты отцу помощником будешь, а то он старый уже, да к тому же участник войны». И я поехал к отцу. Приехал где-то в конце ноября, числа 20 и стал у него жить. Недели через недели две-три, в магазин пошел карточки отоварить, и встретил знакомого с деревни. Разговорился с ним: «Как, что?» Он рассказал, что числа 30 ноября немцы в нашу деревню пришли, и там остановились, дальше не смогли, до соседней деревни где-то километра полтора было, но до нее они дойти не смогли, правда, разведка дальше прошла, километров пять, но ее там встретили и в деревню она уже не вернулась. В нашей деревне немцы недолго были, числа 5 декабря их бригада сибиряков прогнала, но память о себе оставили… Незадолго до прихода немцев к нам в деревню старик из соседней деревни приехал. Он хотел уже уходить, а тут немцы. Дед тот говорил: «Да я из соседней деревне», а немец чего-то по-своему сказал и застрелил его. И, пока немцы у нас были, они всех коров, лошадей, всех на мясо пустили. Мне это приятель рассказал, после чего я манатки собрал и поехал к себе в деревню.
Приезжаю – все разрушено, дом снесен, брат у тестя жил, километрах в двух от нашей деревни. Там поселился и я, так мы и жили – я, брат, его жена, двое его детей. Пока зима была, мы с братом ходили наш дом чинить, а весной снова в колхозе работать стали. Пахать не на чем было, немцы все забрали, одна лошадь осталось, как уцелела – не знаю. Так мы по очереди ее запрягаем и пашем, или девушки в плуг впрягались… Сажать-то надо, кормиться надо…
Так вот мы на женщинах и пахали. Потом мужики, бригадиры, как более опытные, они сеяли. Таким образом мы работали. Потом еще картошку сажали. Осенью надо картошку копать и грузить, а мы что? Еще малыши, я самый старший был, 14 лет. Так что женщины на телеги мешки грузили, а мы отвозили. Привезем на пункт, и уже сами разгружали.
В колхозе я проработал до осени 1942 года, а потом брат устроил меня в 4-е ремесленное училище, которое в Красногорске находилось. Директором училища Игорь Тарасович Буков был. Бывало подойдет ко мне, я на токаря учился, и говорит: «Ну что, Поляков, все нормально?» Мы не только учились, но и работали. У нас такие маленькие станки были, мы на них детали для самолетов вытачивал. К нам летчики приезжали, показывали для чего эти детали, благодарили нас.
В училище я пробыл до лета 1943 года, а потом как получилось – я на выходной отпросился в деревню съездить. Надо было инструмент подготовить, стал резец точить, а мне абразив в правый глаз попал. Но, вроде, ничего так не было. Сел на поезд, доехал до Павловской слободы и все – у меня глаз закрылся. Меня в больницу отвели, а там старый врач был, Ароныч, он мне операцию сделал – заморозил глаз, абразив вытащил, дал бюллетень на неделю. А от Павловской слободы до деревни еще семь километров было. Я пошел и по дороге ослеп. Присел, подождал пока пройдет, и дальше пошел. Добрался до дому, туда-сюда, в общем, брат меня в колхозе устроил работать. И до 1944 года я в деревне работал. В колхозе тогда уже две лошади было, так что нам полегче стало.
Кроме работы на поле, мы еще ходили по лесам, где в 1941 году бои были, выносили убитых. Выносил на пригорок, рыли ямы, а потом приезжали солдаты и хоронили. А в свободное время мы в лесу оружие искали. Когда в лес собирались, нам председатель колхоза говорил: «Вы по парочке винтовок там захватите». Мы, если находили, отдавали ему, он их в овинчике хранил. А, бывало, и гранаты приносили, если ящик запечатанный был, ну и сами баловались.
Вообще, оружие мы с 1942 года собирали. Помню, как-то пошел в лес, смотрю – проволочка натянута. Я посмотрел, на дороге ничего, а в кустах мины. К тому времени я их уже наизусть знал, разрядил, шарики из них вытащил, из рогатки стрелять. А потом противотанковые мины нашел, но их я уже не трогал, только взрыватели вывернул, потом к председателю пришел, говорю так мол и так.
Осенью 1943 года я еще раз к отцу съездил, брат для отца узелок собрал. А поезд от Павловской Слободы до Красногорска тогда сняли. Так брат вышел на дрогу, смотрит – машина раненных везет. Он ее остановил, говорит: «Ребята, помогите, вот у него отец старый». Меня взяли, в кузов посадили, там трое раненных было и двое сопровождающих. Доехал я с ними до Красногорска, по дороге они мне рассказали, как их ранило. В бою одного ранило, двое других его выносить стали, и их тоже подстрелили. Доехал до Красногорска, а оттуда уже, на подножке вагона, до Москвы. В вагон залезть не могу, за поручни схватился и так держался, что уже в Москве мне мужики руки разжимали.
Так я работал до 1944 года. А в 1944 году меня призвали в армию. Получил повестку: «Явиться в Гучково», – сейчас это Дедовск. Приехал, до вечера пробыл, а потом мне и говорят: «Отставить», – значит набрали уже. Я к себе в деревню вернулся, а через неделю еще одна повестка: «Завтра явиться в Гучково». Я приехал, меня сразу в поезд погрузили и отправили в Химки, там формировали.
Поместили нас в клубе. Сперва пулеметчиков набирали, а со мной друг приехал, большой такой парень. Я когда про пулеметчиков услышал, говорю: «Нет, не пойду. Тяжело таскать его», – а друг мой пошел в пулеметчики и больше я от него весточек не получал… А нас через три дня на поезд и в Ленинград. В Ленинград привезли, определили в аэростатную учебную часть, она на Пехотной улице находилась. Раздали нам там винтовки, стали показывать как ее собирать, разбирать, а я же уже знал. Дали мне карабин, я его раз-два и разобрал. Ко мне сержант подходит: «Как это ты так ее быстро?» «Так я его знаю».
Показали нам в части как с аэростатом обращаться, как мешки балластные подвешивать, как трос цеплять, чтобы не улетел, а потом меня и еще несколько человек направили на баржу, на которой прожектор стоял и аэростат был. Наша баржа на Неве стояла, напротив дворца, где атланты. Стали мы там служить. Жили в трюме, холодища, баржа во льду стоит, и на палубе все время лед, по утрам мы его скалывали, а ночью дежурный. Утром встанешь – вода холодная, а в ней лед плавает.
Как только тревога – мы на палубу выскакиваем, отвязываем аэростат, мешки с него спускаем и километра на два с половиной поднимаем его. Но это уже конец войны был, поэтому такие тревоги редко бывали, пока я на барже служил – шесть-семь раз.
Весной, где-то в марте, нас с баржи на берег перевели. Когда на берегу служили, там уже воздушных тревог не было.
Жили мы тогда в бывших дровяных складах, а там крыс жуть как было, мы их из рогатки истребляли. И вот, с поста придешь, карабин разрядил, поставишь, смотришь, а прям по ребятам крысы прыгают. Но никого они, вроде, не укусили.
Ночью я как-то на посту стоял, вдруг слышу – стрельба! Я в казарму, где наш расчет спал, говорю: «Стрельба!» Все вскочили, командир сразу к телефону, а потом трубку кидает: «Победа!» Ну тут мы на улицу выскочили, тоже как следует постреляли, после этого пошла обычная служба.
В Ленинграде я еще около года пробыл, сперва, простым солдатом был, а потом меня связным назначили, я из штаба дивизиона почту носил, приказы разные. Где-то через год смотрю – собирают группу москвичей, ну я же тоже москвич, так что попал в эту группу. Привезли нас в воинскую часть, в Химки, там ничего такого не было. Караульную службу несли.
В Химках я где-то с полгода прослужил, а потом нас, человек сто, наверное, отобрали в лыжный поход. Раздали лыжи, спрашивают: «На лыжах все ходить умеют?» «Умеем». Вот ваш командир, он вас поведет». Дошли мы на лыжах до Рублево, там уже другая часть была. Разместили нас в казармах, и стали мы аэростаты ремонтировать, машины, которые их поднимали, в какую команду попадешь. Аэростат надували, потом ты влазишь в него, смотришь – если где дырочка, заклеиваешь. А потом их на склады направляли.
В это время в Москву стали большие генералы возвращаться, так нас, человек двадцать, в Москву отправили. Жили в казармах мы, шофера. Как какой поезд придет, Рокоссовского, или еще кого – мы едем к нему и имущество разгружали. Машины загрузили, потом едем на квартиру, а там уже другая бригада разгружала.
Потом из Москвы нас в Гороховецкие лагеря направили, я тогда уже сержантом был, командиром отделения. В Гороховецких лагерях мы связь прокладывали, с катушками бегали. Но там мы не так долго пробыли, нашу команду в Терехово отправили.
Прибыли мы туда, там раньше какая-то авиационная часть стояла, а потом ее сняли. Бараки разбиты, холодно. Отремонтировали бараки, а потом нам учебники выдали, по атомному оружию. Что за штука – атом, как происходит взрыв, чем опасен, кА защищаться, видимо, нас на полигон готовили. Но на полигон я не попал. У нас командиром майор Вросняков был, хороший такой мужик, и вот он однажды приходит в казарму, отобрал человек десять и говорит: «В Москву хотите?» «Хотим, конечно». «Вот все, завтра в пять часов быть возле машины со всеми манатками». Мы собрались, и нас машина опять в Рублево привезла. Там я и служил до 1951 года.
- Спасибо, Валентин Петрович. Еще несколько вопросов. Когда началась война, вы ожидали, что она будет такой долгой и тяжелой?
- Мы, ребятня, особенно по этому вопросу не рассуждали. Но как только началась война, мы сразу почувствовали, что дело плохое, надо помогать Родине. И мы трудились так же, как взрослые.
- 1941-1942 год? немцы под Москвой, на Кавказе, у Сталинграда? Никогда не было ощущения, что страна погибла?
- Нет, таких мыслей не было. Наш бригадир нам иногда газетку почитывал, она к нам не часто приходила, но бывало. И вот он возьмет, читает нам что на фронте происходит. Мы знали, что немцы все ближе и ближе к подходят к нам, но мысли, что мы можем проиграть никогда не было.
- В 1944 году вас призвали в армию и направили в аэростатную часть. Были ли в этой части фронтовики?
- Командир фронтовиком был и старшина.
- Они о фронте рассказывали?
- Иногда.
- С замполитами сталкивались?
- Конечно. Они к нам приходили, лекции читали, рассказывали о положении в стране, как восстанавливаются освобожденные территории, ну и нравоучения всякие, что мы сейчас должны держать ухо востро, тщательно ухаживать за оружием. Говорили, что надвигается японская война, и что мы можем на нее попасть.
- Как кормили в армии?
- Не особенно. Был такой у нас случай – столовая, несколько рядов столов, за каждым столом 12-15 человек сидят, а перед нами бочок, в котором зеленые листья капусты плавали, да морковка с палец толщиной. Мы забунтовали, не стали есть. Приходит командир дивизиона: «Что?» «Не будем мы это есть!» Он сел на край, подвинул миску, поковырял в ней так. «Старшина». Тот подходит, рапортует. Командир: «Выводи людей и готовь бронебойку», – перловую кашу. С тех кормить немножко лучше стали.
Потом, в наряд идем, там овощехранилище. Картошку, например привезли, а мы ж ребятня, кто-нибудь обязательно полную сумку от противогаза наберет.
Ну еще случай у меня был, промахнулся я как-то. Кормежка не очень была, и я, после ужина, кусочек в карман сунул, думал, пожую на посту. На посту не поел, пришел в казарму, и лег спать, а про этот кусочек забыл. А у нас такие полати длинные были, на них сено и брезент, а накрывались мы шинелями. Утром просыпаюсь, а у меня весь этот кусочек по штанам… Командир приходит: «Ну, что? Я предупреждал? Предупреждал». «Забыл». «Забыл? Вот так и ходи целый день». Но часа через три, все-таки, сам мне чистые штаны принес.
- Сто грамм выдавали?
- Нет, мы же не фронтовики. На праздник давали. Когда Победа была выдали, потом еще какой-то праздник был, а так не давали.
- Какая у вас была форма?
- Обычная солдатская, только погоны у нас с крылышками были, как у летчиков.
- Сапоги были или ботинки?
- Сперва, ботинки с обмотками. Потом, когда перешли на землю, нам сапоги выдали, но не новые, а бывшие в употреблении. Когда в Химки перевели, там новые сапоги дали, кирзовые.
- Вши были?
- Когда на барже сидели – там были. Там холодно было, мы не раздеваясь спали. А когда на землю перевели – там уже редко было, и регулярную проверку делали. Иногда у одного – у двоих одну – две обнаружат, а так не было. Нас регулярно в баню водили, там новое белье выдавали, ну не новое – чистое.
Мы за собой следили, так что сказать, чтобы мы вшивые были – нет, никак нельзя.
- Женщины у вас в части были?
- Нет. До нас на точках большинство женщины стояли, но когда мы пришли – кто в декрет ушел, кого в медработники на фронт отправили.
- Спасибо, Валентин Петрович.
Благодарим сотрудников Красногорского районного совета ветеранов за неоценимую помощь в организации встреч с ветеранами Красногорского района Московской области.
| Интервью и лит.обработка: | Н. Аничкин |
