- Я родился 17 декабря 1920-го года в деревне Пусто-раменка Рамешковского района Калининской области. Родители мои были простыми деревенскими жителями. Отец успел повоевать во всех войнах, которые были в начале ХХ века и в которых принимала участие Россия. За все эти годы он неоднократно был ранен, поэтому здоровье его было неважным. Помню, он постоянно страдал от полученных ранений. Спустя четыре года после того, как он возвратился с последней, гражданской войны, он умер и был похоронен на нашем деревенском кладбище. Мама моя увлекалась портновским делом и поэтому неплохо шила. Когда стали образовываться колхозы, она пошла туда работать, чтобы прокормить всех нас.
- Много вас, детей, было у мамы?
- Трое нас было. Брат Николай четырнадцатого года рождения, брат Иван семнадцатого года, который впоследствии стал председателем колхоза. Ну и я, самый младший.
- Голод тридцатых годов коснулся Вашей семьи?
- Мне тогда было десять лет, но я не припомню чтобы мы сильно голодали. В нашей деревне люди были сплоченные, работящие - тому, кто сильно страдал и нуждался обязательно помогали всем миром. Те, кто не хотел принимать помощь односельчан, уезжали куда-нибудь на подработки, чтобы заработать себе немного денег или продовольствия.
- Какое образование Вы получили перед началом войны?
- Я сначала закончил школу-семилетку у себя в селе, а затем поехал в Калинин к тетке Ирине, сестре моей матери, чтобы там поступить в училище при каком-то текстильном учреждении. Но учиться мне было нелегко - у тетки есть было нечего, я там постоянно голодал, поэтому вскоре учебу в училище пришлось бросить и вернуться к себе в колхоз. Но спустя некоторое время я снова отправился в Калинин, где поступил в областную политпросветшколу.
- Кого готовили в этой школе?
- Специалистов культурно-просветительских учреждений, руководителей художественной самодеятельности, директоров клубов.
- Почему именно туда Вы поступили?
- Я в своей деревне был заведующим избой-читальней и развернул там широкую деятельность. Меня в райкоме партии заметили и как отличившегося направили на учебу в политпросветшколу. Я еще не успел пройти весь курс обучения, как был призван в ряды РККА.
- Когда Вас призвали в армию?
- Прямо перед началом войны, в октябре 1940-го года и уже 6-го ноября я принял присягу.
- Куда Вы попали служить?
- В зенитную артиллерию - 5-й зенитно-артиллерийский дивизион войск НКВД СССР по охране железнодорожных сооружений. Наша часть располагалась в городе Черкассы Киевской области и в ее задачи входила охрана железнодорожного узла одноименной станции. Затем, в январе 1941 года нашу часть из подчинения НКВД передали Народному Комиссариату обороны и присвоили другое наименование. Теперь мы стали 141-м отдельным зенитно-артиллерийским дивизионом в составе Красной Армии. Здесь же, в Черкассах, я встретил и начало Великой Отечественной войны.
- На какую должность Вы были назначены в дивизионе?
- Я был заряжающим зенитного орудия все время, так потом и воевал в этой должности.
- Какие орудия были на вооружении вашего отдельного дивизиона?
- У нас были в основном 76-миллиметровые орудия, а также несколько 37-миллиметровых. Я сначала был номером расчета 76-миллиметрового орудия, а затем, уже во время войны, вошел в состав расчета 85-миллиметрового орудия.
- Как Вы узнали о том, что началась война?
- У нас в дивизионе объявили боевую тревогу. Хоть нам и до этого постоянно устраивали подъемы по тревоге - днем и ночью - но все они были учебными. Утром 22-го июня 1941-го года сразу началась какая-то непонятная суета, беготня, затем всех нас выстроили на плацу и объявили, что на этот раз тревога совсем не учебная, а самая настоящая - боевая. Немецкая авиация сразу стала осуществлять налеты, поэтому боевую стрельбу нам пришлось вести буквально с первого же дня. Сейчас уже, по прошествии времени, трудно сказать - сбивали мы в первые дни немецкие самолеты или нет. Но беспокоящий огонь мы вели плотный. А затем наша доблестная Красная Армия была вынуждена начать отступление.
- Во время отступления вы всю материальную часть забрали с собой?
- Абсолютно всю! Ничего не оставили врагу, ни одного орудия не бросили - все везли с собой. Когда подошли к Сталинграду, нам полностью сменили орудия: вместо 76-миллиметровых на вооружение получили 85-миллиметровые зенитные орудия. Новые орудия были на четырехколесных прицепных платформах, которые прицеплялись к транспортировавшим их грузовикам ЗИС-5.
- Во время отступления 76-миллиметровые орудия чем транспортировались?
- Их тоже к машинам цепляли. Но наше отступление не было сплошным бегством, мы просто отходили, постоянно меняя место своей дислокации. При этом мы выполняли свои задачи по отражению нападения с воздуха.
- Ощущался ли в этот период недостаток в боеприпасах для ваших зенитных орудий?
- Нет, недостатка не было. Мы все время были снарядами обеспечены, несмотря на отступление. Уходя из Черкасс, мы все свои машины полностью загрузили снарядами, да и впоследствии нам регулярно пополняли боекомплект. Так и передвигались: орудие на прицепе, а в кузове машины снаряды к нему.
- А где сам расчет ехал?
- В кузове сидели, на ящиках со снарядами. Мы всегда так передвигались, в любое время года при любой погоде.
- Во время отступления от Черкасс до Волги в вашем расчете были потери среди личного состава?
- Потерь не было не только у нас в расчете, но и во всей батарее. А вот за весь остальной дивизион я сказать ничего не могу - не знаю.
- Во время отступления среди вашего личного состава были те, кто отстал от части или потерялся?
- Нет, мы же на машинах ездили. Это если бы мы пешком шли, то может кто-нибудь и отстал бы.
- Батарее приходилось занимать позиции и прикрывать отход других частей?
- Так мы постоянно этим занимались, согласно приказам командования подразделений, у которых мы находились в подчинении. Иногда, как например, на подходе к Сталинграду, приходилось ставить свои зенитки на прямую наводку и вести огонь по немецким пушкам.
- Как питались во время отступления?
- Наши тылы отступали вместе с нами, и те запасы продовольствия, которые они взяли с собой со складов, быстро закончились, а пополнить их зачастую не было возможности. Иногда приходилось и поголодать. Вместе с нашей батареей всегда двигался наш походный солдатский котел и как только удавалось раздобыть что-нибудь из продуктов, повар сразу же готовил для нас горячую пищу. Но горячее мы ели очень редко, в основном питались либо сухим пайком, либо тем, что удавалось раздобыть у местного населения.
В июле 1942-го, когда мы вышли к Сталинграду, получилось так, что основная часть нашего подразделения вырвалась вперед, а тылы отстали. Поскольку я всегда, как самый образованный из солдат, пользовался у командования авторитетом, то меня оставили в степи, поручив дождаться отставших и указать им верное направление движения. Неподалеку от того места, где я находился, был небольшой лесок, на окраине которого, рядом с пролегающей грунтовой дорогой, женщины пытались рыть противотанковый ров для того чтобы преградить немцам путь. Я ждал-ждал… Долго ждал, но никто так и не появился. Смотрю, все чаще до лесочка стали долетать немецкие снаряды и рваться неподалеку от возводимого противотанкового рва. От разрывов женщины, побросав лопаты, стали разбегаться кто куда.
Я решил направиться к ближайшему населенному пункту, чтобы немцы не взяли меня, стоявшего посреди степи, в плен. Дошел до ближайшего хутора, на окраине которого обнаружил брошеный и разграбленный магазин. Самое интересное, что все продовольствие в магазине отсутствовало, а вот ящик водки по какой-то причине остался нетронутым. Я взял две бутылки, рассовал их по карманам солдатских шаровар и вышел на дорогу в надежде, что в сторону Сталинграда будет проезжать какая-нибудь машина и меня подберет. Машины мимо меня проходили, но как я не поднимал руки, ни одна из них не попыталась остановиться, чтобы меня подобрать. Тогда я вынул из кармана одну из бутылок и поднял ее кверху. Тотчас проходящая машина остановилась, шофер мне крикнул: “Садись!” Я моментально влез к нему в кабину и мы поехали в сторону Сталинграда. Однако, когда шофер привез меня туда, где должна была находиться моя батарея, я никого там не нашел.
После расспросов окружающих мне удалось выяснить, что наша часть здесь пробыла некоторое время, но затем в срочном порядке снялась с места и куда-то отправилась. Куда именно - не знал никто. Меня этот факт очень расстроил. Получалось, что я отстал от своей части и не знаю, где ее теперь искать. Любой патруль мог меня задержать как дезертира. Тот шофер, который привез меня за бутылку водки, сказал: “Раз ты зенитчик, давай к нам в часть. А там ты расскажешь о случившемся”. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться с ним.
Встреченный мной шофер оказался из 408-й отдельной зенитно-артиллерийской батареи. Там меня приняли и поставили на довольствие. По документам меня в личный состав вряд ли записали, поскольку уже в послевоенные годы, когда пошел получать справку о том, что являюсь участником Сталинградской битвы, в военкомате мне сказали, что нет никакой записи о том, что я воевал в составе 408-й озаб, есть лишь запись о моем предыдущем месте службы и последующем.Выходит, что я несколько месяцев 1942-го года где-то “прогулял”.
- Где располагались позиции 408-й батареи?
- Да где-то в центре Сталинграда, точное место уже не припомню.
- На вооружении батарея имела орудия какого калибра?
- Здесь калибр был тоже покрупнее, орудия были 85-миллиметровые.
- Бомбардировку Сталинграда 23 августа 1942-го года помните?
- Я хорошо запомнил этот первый большой налет немецких самолетов на Сталинград. Мы вели плотный огонь из своих орудий, причем часть самолетов заходили на город для бомбардировки с восточной стороны. Налеты производились настолько часто, что мы не могли никуда отлучаться от своих орудий, даже спали, если получалось, прямо там, на своих позициях. Если тебе по нужде захотелось, то отойти ты мог лишь получив на это разрешение командира орудия. Днем мы вели огонь по налетающим самолетам, а ночами рыли новые позиции для своих орудий, поскольку старые уже были раскрыты и могли подвергаться обстрелам.
- Сооружались ли ложные позиции для того, чтобы ввести немцев в заблуждение?
- Нет, этого мы не делали. Нам просто некогда было заниматься этой работой, ведь мы постоянно готовили для себя новые позиции, с которых вели огонь по самолетам.
- Орудия маскировались?
- Нет, ведь налеты совершались без конца, не до маскировки было. Да и чем их там можно было замаскировать?
- Зимой в белый цвет красили орудия?
- Тоже не красили, наши орудия всегда в одной поре оставались. Видимо начальство наше считало это лишним, ненужным занятием.
- В Сталинграде для орудий снарядов хватало?
- Да, их было вполне достаточно. Не припомню, чтобы мы испытывали недостаток в боеприпасах. У нас был автомобиль, который постоянно мотался туда-сюда, привозя нам на позицию снаряды.
В сентябре месяце 1942-го года наши позиции подверглись обстрелу и от близкого разрыва то ли мины, то ли снаряда, я получил сильную контузию. Ранение у меня было незначительным, но в бессознательном состоянии меня, погрузив в санитарный эшелон, отправили в Москву. Как мне потом рассказывали, за центральный вокзал Сталинграда в это время уже шли бои и он неоднократно переходил из рук в руки. Меня, единственного раненого, водитель с нашей батареи погрузил в кузов машины и повез на какой-то полустанок, где еще стоял санитарный эшелон, и сдал с рук на руки медицинским работникам. Когда появилась возможность проскочить через город, этот санитарный эшелон сразу же покинул Сталинград. Если бы этого не случилось, возможно я бы и не выжил в тех условиях, в которых оказался.
Лишь в поезде я очнулся и стал просить, чтобы мне дали попить. На мою просьбу откликнулись раненые, лежавшие рядом, позвали санитарок. Те прибежали, обрадовались, что я очнулся. Я опять попросил пить, но одна из санитарок ответила: “Тебе бы и поесть следовало, ведь ты у нас двое суток лежал, не приходя в сознание”. Ехали мы долго, пропуская на станциях эшелоны с войсками, шедшие в сторону Сталинграда и наконец приехали в Москву, где меня несколько месяцев лечили в госпитале.
Так как я был зенитчиком, после окончания лечения меня направили в Подмосковье, где в то время шло формирование 1065-го зенитно-артиллерийского полка. После того, как формирование завершилось, нас посадили на машины и перевезли в город Подольск. Там наш полк сначала вошел в состав 13-й зенитной артиллерийской дивизии Резерва Главного командования, а в начале весны 1943-го года убыл на передовую.
- Каков был состав полка?
- Четыре дивизиона по четыре батареи в каждом.
- Какую должность Вы получили на этот раз?
- Сначала я по-прежнему был заряжающим, а затем, перед отправкой в училище, стал приборным номером и работал вместе с другими на приборе управления артиллерийским зенитным огнем, или как его коротко называли, ПУАЗО.
- Сколько человек работало на ПУАЗО?
- Пятеро.
- Сколько орудий обслуживалось этим прибором?
- Один прибор обслуживал батарею. А в батарее было по четыре орудия. От нашего прибора на каждое из орудий батареи была проложена телефонная линия, по которой мы передавали все данные, необходимые для ведения огня.
- Кто командовал расчетом ПУАЗО?
- Да я и командовал, несмотря на то, что был рядовым. Сержантов и офицеров не хватало, а командиры решили, что я для этого достаточно грамотен - вот мне и доверили командовать нашими батарейными прибористами.
- Какими орудиями был вооружен 1062-й зенап?
- Уже знакомыми мне 85-миллиметровыми орудиями. И мне снова пришлось вести огонь из своего орудия не только по самолетам, но и по немецким танкам.
- Были случаи, чтобы немцы прорывались на батарею и вам приходилось вести огонь из стрелкового оружия?
- Нет, таких случаев у нас не было. Мы с ними хорошо на значительном расстоянии “общались”.
- Сколько боекомплекта полагалось обязательно иметь при орудии?
- Это зависело от решения командира орудия или командира батареи.
- Приходилось ли вести огонь на ходу, во время транспортировки зенитной платформы?
- Нет, на ходу мы не стреляли, потому что толку от такой стрельбы никакой - попасть в цель очень мала вероятность.
- Офицеры на позиции жили вместе с солдатами?
- Нет, они жили всегда отдельно. Например, для командира батареи мы всегда копали отдельную землянку.
- Большое начальство часто наведывалось к вам на позиции?
- Нет, не часто. Они придут, порешают вопросы с командиром батареи, а мы потом исполняем все поставленные ими задачи. Не будут же они с нами, солдатами советоваться - они и так грамотные, училища и институты заканчивали.
- Медик на батарее был?
- Был. Кочерга фамилия у него была. У нас все медики были, в основном, мужчины. Женщин я что-то не припомню в числе батарейных медиков.
- А вообще в части были женщины?
- Мы были “привязаны” к своей батарее, никуда дальше нее не ходили. Может быть женщины и были в полку, но они, вероятно, находились при штабе, а мы там не появлялись совсем - нам не до этого было.
- Химик на батарее был?
- Нет, не было у нас химика. Противогазы у нас были, а химика - нет. Но мы противогазы никогда не носили, они у нас лежали на батарее вместе с остальными нашими скудными вещичками.
- Вы были комсомольцем?
- Да, еще до войны вступил в ВЛКСМ. А во время боев на на Курской дуге, мне предложили вступить в ряды коммунистической партии. Решение о вступлении в партию я принял самостоятельно, никто из политработников или командиров меня специально к этому не принуждал. Должен сказать, во время боев на Орловско-Курской дуге, многие из нас принимали подобные решения.
- Скажите, вши на передовой мучали Вас?
- Ну, а куда же на фронте без вшей! Бани не было, даже умываться особо некогда было. Если возможность была - сполоснешь водой лицо и руки, или снегом их потрешь. Вот и вся гигиена. Белье нам, конечно, меняли, но очень редко.
- Какое оружие было у Вас?
- Сначала винтовки были, а затем их сменили на карабины.
- Во время ведения огня из орудий винтовки были у вас за плечами?
- Нет, в таком виде они нам мешали, постоянно цепляясь за что-нибудь. Поэтому мы их снимали и ставили в пирамидку неподалеку.
- Какой глубины рылся окоп для орудия при оборудовании позиции?
- Они разные были, все зависело от различных условий: от того, как быстро нужно было сменить позицию, от того, насколько крепкая или промерзшая земля. Как правило, окоп рылся не слишком глубокий, примерно пятьдесят - семьдесят сантиметров. Да и куда там в глубину копать - скорее, следовало его больше в ширину увеличивать. Для прибора баллистического преобразователя рылся отдельный окоп.
- Кем определялось место для установки орудия?
- Для этого собиралась целая бригада: командир батареи брал с собой всех командиров орудий, и они вместе ходили, определяя места, где нужно поставить орудия. Как говорится, “один ум хорош, а два - лучше”.
- Во время ночного ведения огня вам помогали прожектористы, подсвечивая цель?
- Да, иногда было такое. Тревогу нам объявят, мы цель выискиваем, пытаемся рассмотреть ее в ночном небе, а тут - раз! - прожектористы этот самолет поймают и ведут его, подсвечивая, чтобы нам удобнее стрелять было.
- Кто устанавливал трубку взрывателя на снарядах?
- Когда я был заряжающим, у нас для этого было двое номеров расчета - пятый и шестой. Они доставали снаряды из ящика, устанавливали ручными ключами нужное значение на дистанционной трубке и передавали мне уже подготовленный снаряд, который я отправлял в казенник орудия и дергал за ручку, производя выстрел.
- По команде командира орудия?
- Нет, команда подавалась единожды. И еще подавалась команда для установщиков трубки на какую высоту ставить заряд. А потом ждать команды не следовало - чем больше ты выстрелов сделаешь, тем лучше, тем плотнее был заградительный огонь. Ух, пострелял я в свое время! До сих пор помню этот тоненький звон в ушах после беглого заградительного огня.
- Какой вид огня вы вели чаще всего?
- Мы чаще всего вели огонь по цели, стараясь ее сбить. Были случаи, мы видели, как падали сбитые нашей батареей самолеты. А если доводилось вести заградительный огонь, тот тут уже мы снаряды ящиками выпускали в белый свет, как в копейку. Конечно, трудно было определить, какое из наших орудий поразило цель. Каждому хотелось похвастаться, что это именно его выстрелом был сбит вражеский самолет. Поэтому вопрос, какому из расчетов записать победу, решался командованием батареи.
- Куда потом девали стреляные гильзы?
- Мы их собирали, а потом их куда-то на машине отвозили. Куда - это нас уже не интересовало, это было не наше дело.
- К вам в часть для прохождения службы присылали бывших уголовников?
- Нет, не было такого. Наверное командование полка не хотело брать себе уголовников в качестве пополнения. Еще говорили, что где-то неподалеку находились “штрафники”, но мы их не видели ни разу.
- Были случаи небоевых потерь в вашем расчете или среди прибористов?
- Нет, таких потерь у нас не было. Если выходили из строя, то только по болезни.
- Письма с фронта домой писали?
- Писал, когда время для этого находил.
- Каков был национальный состав расчетов?
- Практически все были русскими. Несколько человек было из Украины. Все уважали друг друга, никаких распрей между солдатами у нас не было. Все верили в Победу и воевали, не жалея своих сил и невзирая на трудности.
- Деньги вам на фронте платили?
- Нет, никаких денег нам там не давали. Однажды нам предложили перечислить свое денежное довольствие в Фонд обороны. Мы согласились и больше после этого денег мы не получали. Да и куда бы мы тратили эти деньги? Магазинов в армии не было, поэтому в деньгах мы не нуждались. Пусть они послужат для Победы!
Однажды меня вызвал к себе командир батареи и сказал, что я, единственный из всего полка, направляюсь на учебу в артиллерийское училище. Мне выпала возможность пройти обучение в Горьковском зенитно-артиллерийском училище. Там я проучился примерно полгода. По окончании училища всех его выпускников отправили на фронт, а мне и еще одному нашему товарищу, поскольку мы были отличниками, предложили продолжить учебу в Ленинградском зенитно- артиллерийском училище, которое в тот момент находилось в эвакуации в городе Томске. Когда я в конце 1944-го года закончил учебу во втором училище, на фронт я уже не попал - мне присвоили лейтенантское звание и направили для прохождения дальнейшей службы в город Брест, где в составе зенитно-артиллерийских частей мы прикрывали небо над нашей государственной границей.
- Где и как Вы встретили День Победы?
- Там же, в Белоруссии. За давностью лет я уже и не вспомню, пожалуй, как мы отмечали этот праздник. Помню только, что мы очень сильно радовались тому, что война закончилась.
- Какими наградами Вы были награждены за участие в боевых действиях?
- Я награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За оборону Киева», «За победу над Германией». А также орденом Отечественной войны II степени и юбилейными медалями.
Когда, после окончания войны, огромная армия возвращалась домой, многие воинские части расформировывались, и значительная часть личного состава подлежала демобилизации. Из-за того, что моя часть тоже попала под сокращение и была расформирована, меня уволили из армии, и я был вынужден вернуться к себе на родину в Калининскую область, где работал заведующим районным отделом культуры и главным энергетиком предприятия. Потом окончил школу МВД, был политработником.
- Кроме Вас в семье кто-нибудь еще воевал?
- А как же! Оба моих брата тоже участвовали в войне. Слава богу, все вернулись живыми.
| Интервью: | С. Ковалев |
| Лит. обработка: | Н.Ковалев, С.Ковалев |
