Пехотинцы

Военкомат, наверное, с неделю не давал о себе ничего знать, а потом мне  прислали повестку. Я пришел в военкомат, там набрали команду, человек  сорок наверное, набрали и отправили нас в Горьковскую область, на  станцию Сейма, там формировали войска. Какое-то время я пробыл на этой  формировке, а потом, так как я занимался в аэроклубе, меня взяли в  запасной авиационный полк, сказали, что там я дождусь очередного набора в  летное училище. В этом полку летчики переучивались в этом полку на  новые машины. Каждый день бились лётчики и нас, тех кто посвободней,  посылали по лесам, собирать осколки самолетов.

В Польше осталось много местного населения. Мы пришли к полякам и сразу увидели разницу: если в Молдавии - много фруктов, еды, вина, то в Польше - в лучшем случае картошка и молоко. Кроме жуткой водки ничего нет. Они нас сначала хорошо приняли, мы свое на стол положим. Еда у нас лучше, знаменитые офицерские консервы с беконом, а у солдат тушенка. «Ну, что пан, германа пойдем бить?» - «Пойдем, пан, пойдем!» - «А колхозы пойдем строить?» - «Ниц не разуме!» Колхозы они наши ненавидели, им столько про них порассказывали. Поляки жили хуторами, у многих были свои куски земли.

Уже в сентябре нередко можно было услышать от некоторых горожан - «Немцы скоро придут, мы с вами рассчитаемся!». И все равно, у многих евреев, инстинкт самосохранения в данной ситуации не сработал.

Самоходка эта выползла из-за хаты, что бы нас добить. Ну, думаю, все - крышка! Сейчас нас положат. А Малышев не растерялся - пока та борт подставила просунул ПТР и из-под гусеницы в бочину сразу 5 пуль засадил. Как рванет эта наша "Фердинанд" и у нее куда башня улетела, куда чего. Развалилася к черту!

Каждую ночь на одной или двух лодках мы отправлялись в разведку, основная цель которой взять языка. Все попытки переправы заканчивались трагически. Как только до берега занятого немцами оставалось десять-пятнадцать метров, нас начинали расстреливать немецкие автоматчики, а с высокого берега били минометы. В это время река представляла собой кипящий котел. В этой обстановке мы не успевали сделать и нескольких выстрелов. Свет от беспрерывно пускаемых ракет превращал нас в мишени. Солдаты начинали выпрыгивать из лодок. Не умеющие плавать и раненые шли ко дну. А лодки, если они не разбиты прямым попаданием, но пробитые пулями и осколками до краев наполненные водой вместе с убитыми плыли по течению.

Написал матери из госпиталя письмо, мол жив, все в порядке. Мать письмо получила, а через неделю пришла на меня "похоронка", в которой говорилось -"Ваш сын Рогозин П. М. убит в бою 2/9/43. Похоронен местным населением города Валки в братской могиле. ". Мать сначала обезумела от горя, а потом сопоставила даты извещения и моего последнего письма, и поняла, что письмо отправлено позже "похоронки". После войны я поехал на места боев вместе с однополчанами. Стоит обелиск. . .

Однажды весенней ночью, когда уже снег сошел, вот-вот трава должна пробиваться, немцы пошли на мой батальон в психическую атаку. Вначале казалось: один ряд, стреляем - стоит, снова стреляем - опять стоит. Конечно, в конце концов мы их всех положили. Потом, когда рассвело, смотрим - всё поле в белых халатах.

После десанта дошли, чуть ли не до Старого Крыма. Но у нас как обычно –  бардак! К примеру, танки выгрузили в Феодосии, а снаряды в Двухякорной  бухте. Вот попробуй снаряды через гору таскать. И вот пока туда-сюда  валандались, немцы оправились от неожиданности и снова ударили. Что там  творилось, боже мой. Помню, парню трассирующей пулей врезало и у него  рука на шкурке висит. Он бежит, руку рванул, бросил ее. В шоке еще  кричал: «Вперед! За Родину!» Потом смотрю – упал и не шевелится. Да  много чего было…

Один немецкий танк оказался от меня в пятидесяти метрах, не больше. И  наводит ствол на «полуторку», а рядом убитый пулеметчик с Дегтяревым  лежит. Что ж делать. Выскакиваю из машины, беру тот пулемет и  разворачиваю его и начинаю стрелять по танку. Но разве его из пулемета  подобьешь?! Зато я смог отсечь своим огнем немецких солдат сзади. Они  залегли. Тем временем артиллеристы подбили вражеский танк. Бой  закончился. Вперед надо идти, а я так не хочу бросать ГАЗ-АА. Сроднился.  Что-то прямо привязало к ней.

Более серьезные бои у нас начались после форсирования Тисы. К тому же наступила поздняя осень, и начался настоящий ужас. Только представьте себе такую картину: холодно, слякоть, день и ночь моросит дождь, окопы быстро заливаются водой, а мы должны просидеть в них целые сутки... Затем нас, правда, выводили на сутки в близлежащее село: обогреться, обсушиться, поспать, поесть и потом опять на сутки в окопы. Вот такой фронтовой вахтовый метод.

Помню, как мы затаскивали 45-мм орудие на второй этаж, чтобы стрелять по корпусу училища, размещенном в старом крепостном здании с толстыми каменными стенами. Перед училищем была большая открытая площадь, вымощенная камнями, мы пытались ночью подобраться к училищу через окрестные дома, прилегающие к площади, но тут появился наш командир, майор Белаш, и приказал: "По площади, ползком, вперед!", а там каждый метр пристрелян... Не атака, а настоящее самоубийство. В этот момент был смертельно ранен в живот мой товарищ Бабенко...

А когда в атаку поднимаешься, то уже действуешь как робот, все действия "механические", и даже опытный пехотинец на каком-то необъяснимом "внутреннем автомате" определяет место и момент для следующей перебежки под огнем, он видит поле боя, видит немцев, видит ближайшую воронку чтобы укрыться ... Героями в бою становились невольно, а не осознанно... Пренебрежение к смерти появлялось как-то само по себе, и вытесняло инстинкт самосохранения.

Вернулись, доложили о выполнении задания. А утром я послал своих ребят посчитать - сколько танков в эшелоне? Оказалось, 32 штуки… Только представь, такая армада танков оказалась захвачена с нашей помощью! Но это, конечно, дело случая. Всего же в открытом бою силами моего взвода было уничтожено четыре танка. Наши противотанковые ружья, разумеется, их лобовую броню не пробивали, поэтому вели огонь по смотровым щелям и по приборам наведения. Если я даю команду всем расчетам противотанковых ружей вести огонь по первому правому танку, то все шмаляем по нему. Экипаж выскакивает, и если не желал сдаваться в плен, его расстреливали. Вот так и воевали. Потери мы несли немалые. Как говорится, на войне, как на войне… Два раза случалось такое, что во взводе, который состоял из двадцати человек, оставалось по три человека и один раз - по два человека…

Мы стояли в обороне, но однажды моему взводу поручили провести разведку боем. Нужно было переправиться на западный берег Дона и завязать бой, чтобы выявить огневые точки немцев. Эту морозную ночь я не забуду никогда… По льду мы передвигались медленно, ползком и короткими перебежками, но оказалось, что из-за быстрого течения у самого берега льда нет, поэтому пришлось прыгать в эту ледяную воду… Выбрались на берег, а он был настолько крутой, наверное с четырехэтажный дом, что мы оказались для немцев в мертвой зоне, поэтому они стали нас забрасывать гранатами. А мы, мокрые, замерзшие, только немного отдышались, выжались и бросились по склону наверх. Но какой же огонь открыли по нам немцы…

Ведь я и не думал, что живой останусь, потому что на передовой редкий день проходил спокойно и столько народу ежедневно гибло. Скажу вам такую вещь, я же воевал командиром отделения, а когда никого не оставалось, то и взводом командовал: у нас редко когда во взводах был полный состав, обычная картина - 8-10 человек…

А в Синельниково нас в принципе неплохо подготовили, во всяком случае основы заложили, и даже учили разным фронтовым хитростям: как лучше окапываться, как передвигаться под огнем перебежками, что под огнем снайпера нужно делать "маятник", а когда начинается артобстрел нужно бежать не назад, а вперед, а еще лучше залечь в свежую воронку. Но когда нашу цепь положили, то тут хоть зубами грызи эту землю, а все равно ничего не сделаешь, даже минимально окопаться мы не могли, потому что земля промерзла до состояния бетона…

Больше всего я запомнил бои при форсировании р. Молочная, тут были  немецкие колонии, где проживали «фольксдойче», немецкие поселенцы. Сами  населенные пункты назывались Альт-Мунталь и Ново-Мунталь. И когда мы  освободили эти населенные пункты, зашли в дома, то я больше всего  поразился тому, что везде было пусто, а уже была осень 1943 года. В  Украине крестьянские дома строятся следующим образом: две трети – это  жилье, а оставшаяся треть – под хозяйство, там скот в зиму держали и там  стояли бункеры с зерном. И мы зашли в одну хату, а из бункера  выглядывают ноги нашего солдата. Оказалось, что немцы при отступлении  убили его и тело туда бросили. Тяжелые воспоминания. Потом мы пошли в  сторону Херсонской области. Когда переплывали реку Конку на какой-то  лодке, внезапно раздалась очередь из пулемета – если бы немецкий  пулеметчик взял прицел чуть ниже, то все наше отделение так бы и легко  рядом на дно реки. А так ничего, мы переправились и отогнали врага.

Командование решило накрыть немцев прямо в окопах, где-то часов в 11 дали ракету, и пехота пошла вперед, мы за ними вручную на колесах покатили орудия, уже осталось до немецких позиций совсем немного, и тут кто-то выстрелил, после чего немцы начали расстреливать нас в упор. Залегли, когда начальство обнаружило такое дело, офицеры начали кричать, мол, поднимайтесь опять в атаку, а какая тут атака, немцы в упор бьют. Наш старшина приказал открыть по пулемету огонь, мы первый раз выстрелили, и тут пулемет сразу дал очередь по нам, старшину мгновенно убило, он стоял на коленях, пуля попала ему прямо в сердце.