Ханко
После финской войны наше правительство взяло в аренду полуостров Ханко на тридцать лет. Мы, правда платили там порядочно. Наша задача была не допустить ни одного финского корабля к Ленинграду. Наш 7-й стрелковый полк был выведен из состава 24-й Самаро-Ульяновской дивизии, переименован в 335-й сп, и введен в 8-ю отдельную стрелковую бригаду. Когда мы на Ханко приехали, офицеров поселили в домах, не таких, как у нас, а в хороших. А пехота не была распределена, так что строили казармы, столовые, все помещения и так далее.
Мы там построили хорошую оборону. Был там такой случай. У меня был такой разведчик Арлунов, НП на сосне высоко был, стереотруба там стояла. Он прибежал, весь мокрый, и докладывает: «товарищ лейтенант, на скале и под скалой немцы поставили сто орудий на прямую наводку!». Я испугался, побежал туда. Взобрался на сосну, смотрю - нет орудий! Оказалось, что это тень от сосен так на скалу падала, что он их принял за орудия. Вот так вот.
На полуострове Ханко я был сначала командиром взвода и потом командиром батареи. Там нас застала Великая Отечественная Война. Были очень трудные бои. Общую обстановку мы знали, но не знали, что война начнется именно 22 июня. Перед началом войны я ездил в Ленинград за пополнением, и привез 450 человек пополнения, так что я ничего не знал. Нам было запрещено говорить о том, что немцы вот-вот нападут. Повышенная боевая готовность была всегда. Мы трижды проверяли боевую готовность накануне войны. Матчасть, подвоз боеприпасов, работа расчета. Мы все и наши орудия на Ханко были в ДЗОТах. Амбразура широкая. Пушки были 76 мм с коротким стволом, 27 года образца. Помимо этого был противотанковый ров. Мы стояли как раз на Петровской просеке.
У нас там был один герой. 1 июля ночью финны пошли, и дошли до проволочного заграждения. Километра полтора от НП. И вдруг я слышу, что орудие прекратило стрельбу. Я переживаю, а орудие не стреляет. Я думаю, что орудие уже того. Звоню по телефону, телефон не работает. А в это время через проволочное заграждение уже лезут финны. А потом, через две с половиной минуты заработало орудие, причем очень хорошо. Оказалось, что когда они стреляли, была осечка. А когда осечка, надо снаряд вынимать. Гильзу вынули, а снаряд остался. В таком случае надо взять выбойник, выходить из Дзота - а финны уже в 80 метрах - и выталкивать снаряд. У нас там был отличный наводчик Шишкин (уже потом, когда мы приехали в Ленинград, он пошел на курсы, закончил училище, а потом и Академию) так вот, он кричит заряжающему «давай разрядник», и в течение двух минут он разряжал орудие. Расчет в укрытии. Там нужно было очень осторожно делать, чтобы снаряд в стволе не взорвался. Но все обошлось. Вот такие были случаи.
А потом мы все там бросили. Все сломали, сожгли, Боеприпасы зарыли. Орудия вывели из строя - песком ствол засыпали, и потом стреляли. Это разрушало нарезку в стволе. Лошадей было приказано расстрелять - орудия были на конной тяге. Я ездового вызвал, передал приказ. Он говорит: «я не буду лошадей расстреливать, если хотите, можете меня расстреливать, но лошадей я стрелять не буду».
Вот так. Потом - эвакуация. Мы шли на «Лайне», рядом с «Иосифом Сталиным». Она была страшно перегружена. Мы поставили наблюдателей, и дежурили всю дорогу. Мы потеряли в общей сложности около восьми тысяч человек. Минные поля стояли очень часто. Та же участь постигла «Иосифа Сталина». Я видел, как тральщик финны подбили. Мы остановились, тральщик тонул, часть народа мы взяли к себе. Потом, когда «Иосиф Сталин» снова пошел, опять - взрыв, и он потерял управление. Там было такое… Нас сопровождали 28 кораблей, кораблики маленькие, могут взять человек 20-15, а там такая масса на Иосифе Сталине. И в воду падают, и на корабли… Шишкин, мой наводчик, когда это все увидел, из мешка своего достал консервы и стал есть. Я ему говорю: «что ты делаешь?» Он говорит: «я вижу, что творится. Поем, так буду сильнее себя чувствовать, выплыву, останусь в живых». Когда мы эвакуировались, всем приказали - кто сколько может - бери с собой продуктов. Потом Иосиф Сталин прибило к эстонскому берегу, и немцы всех, кто на корабле оставался, взяли в плен. Офицеры все переоделись в солдатскую форму, и ни один солдат не выдал офицера в плену.
Я должен еще сказать, что мы там потеряли знамя нашего полка. Наш корабль не был подбит, но знамя было на «Иосифе Сталине». Кто-то из бойцов его обвязал вокруг пояса, и пропал с ним. Там еще погиб мой командир взвода связи. Когда корабли подходили и перегружали людей с тонущего «Сталина», там такое было! И он упал в воду. Есть положение, что если знамя потеряно, то полк расформируется. Нам даже командование объявило, что полк расформируют. 8ю бригаду переименовали в 136 стрелковую дивизию, а наш полк переименовали в 269 стрелковый полк. После этого мы участвовали в боях по прорыву блокады.
Прорыв блокады Ленинграда
К началу прорыва блокады я уже был начальником артиллерии полка. Вы знаете, какие там были условия. Левый берег крутой, 12-14 метров высотой, передний край противника по самой кромке берега. Операция была очень трудная, сложная, я бы сказал - уникальная. Передний край обороны противника - почти по кромке берега. Так вот, прежде чем атаковать противника, необходимо форсировать Неву, она там широкая, метров 600. Затем - нашей тяжелой артиллерии, минометам и Катюшам по переднему краю стрелять было нельзя. Потому что при рассевании мы могли бы разбить у берега лед, и пехота не могла мы атаковать противника. Поэтому Говоров приказал - всю живую силу, все, что у немцев есть на переднем крае - уничтожить только прямой наводкой. Такого еще никогда не было у нас. На моем участке, участке наступления полка, было 28 орудий. Во время артиллерийской подготовки мои артиллеристы уничтожили и подавили все огневые точки немцев на нашем участке. Когда пехота 269 стрелкового полка бросилась через лед, потерь не было. А в других полках нашей дивизии были небольшие потери.
Когда мы готовились к этому, Митрохин, мой разведчик, полтора месяца рисовал панораму переднего края. Он ее рисовал со всех точек, и как он ее нарисовал! При помощи этой панорамы я объяснил всем расчетам, где их цели, и они могли бить по ним и ночью, и днем. Когда началась артподготовка, перед атакой комдив приказал оркестру сыграть Интернационал. Когда пехота услышала эту музыку, она бросилась вперед. И вдруг одна огневая точка немцев на моем участке заработала. У моих артиллеристов был приказ: если ваша цель подавлена, а работает какая-то другая, то бей немедленно! И все мои орудия как рванули по этой огневой точке! 11 числа мы получили приказ, и ночью выкатили орудия в капониры. Орудия были у меня 45- 76- и 122 мм. Мы в этой операции очень многому научились. Мы так наблюдали за передним краем! Сидим, и вдруг - метель. Смотрим: амбразуру немецкого ДЗОТа занесло снегом. Смотрим - и день спустя она занесена снегом, и два дня, и три дня - все еще занесена снегом. Значит, ложная! Мы это сразу брали на заметку. Так мы добивались низкого уровня потерь. Симоняк, наш комдив, от нас всегда требовал две вещи. Первое - без разведки, без разведданных - не воевать вообще. Второе - всегда делать так, чтобы понести минимальные потери.
В общем, артиллеристы мои поработали хорошо. Я за это дело получил Орден Красного Знамени. После прорыва блокады 136-я дивизия стала 63-й гвардейской, а мой полк - 188-м гвардейским полком.
Снятие блокады
В снятие блокады мне уже присвоили майора, и я был начальником артиллерии 188-го гвардейского стрелкового полка. Снимать блокаду тоже было очень тяжело. У немцев было две оборонительных полосы - одна сразу за Пулковскими высотами, вторая - в районе Красного Села, там где Воронья гора. Высота Пулковских высот над уровнем моря - 60 метров, Красное Село - 120 метров, а Воронья гора - уже 170 метров. Поэтому немцы видели любое наше передвижение, и жестоко с нами рассчитывались.
Из представления к Ордену Александра Невского за бои по снятию блокады Ленинграда
Начальник артиллерии полка, гвардии майор Давиденко в бою в районе Пулково - Дудергоф хорошо организовал огонь орудий прямой наводки, огонь минометных рот батальонов и минометных батарей, в результате чего были подеаны проходы в проволочных заграждениях, что обеспечило беспрепятственную атаку пехотой переднего края. Кроме того, почти все огневые точки противника были подавлены и уничтожены орудиями прямой наводки. Подавляющее большинство огневых точек противника во время атаки и в период боя в ближайшей глубине контролировалось огнем орудий прямой наводки и не препятствовало нашей пехоте. В период боя, при выходе подразделений в район Большой Лагерь, тов. Давиденко проявил также организованность в подтягивании артиллерии и минометов к боевым порядкам пехоты. Пехота во весь период боя была поддержана огнем орудий прямой наводки и минометов. Во время боя за овладение Вороньей горой Давиденко был ранен и ушел в госпиталь после вторичного моего приказа. Гвардии майор Давиденко достоин правительственной награды - Ордена Александра Невского.
Командир 188-го гв. сп гвардии полковник Шерстнев.
23 января 1944 года
Там я получил ранение. Я сначала отказался от госпиталя, потому что 18 числа мы уже были у подножья Вороньей горы, а 19 числа уже начался штурм Вороньей горы. Мои артиллеристы так хорошо работали - на руках орудия за пехотой 12 километров тащили! - что мне очень хотелось, чтобы они отличились и при штурме Вороньей горы. 18 числа меня ранило, сначала ничего себя чувствовал, а к 11 часам поднялась температура, кровь начала снова идти. Ранен я был в область левой лопатки. Доложили Шерстневу, командиру полка, он пришел, и отправил в госпиталь. Два месяца я пролежал в госпитале. Потом вернулся в полк, и Шерстнев мне говорит: « я отправляюсь на повышение, на должность замкомандира дивизии. Уже есть приказ о назначении тебя командиром 188-го гвардейского стрелкового полка». Вот так, за десять лет службы в одном и том же полку, я прошел от рядового красноармейца до командира полка. После этого нас перебросили на Карельский перешеек.
Бои на Карельском перешейке
Это был мой первый бой в должности командира полка. Воины мои хорошо поработали. В первый день прорвали оборону и продвинулись на 19 километров. Не только мои, но и другие. Я был награжден орденом Суворова третьей степени. Потом на Карельском перешейке, 1 июля 1944 года, я был очень тяжело ранен. Это было уже около Выборга, Тали-Ихантала. Там немцы нас очень сильно бомбили, и мы понесли очень высокие потери. Вся местность была усеяна камнями, здоровыми валунами, мы за ними спрятались. Первая партия бомб нас не накрыла. А немцы нас заметили, и зашли на нас с тыла. И начались высокие потери. Я был ранен, надо было вывезти меня, а финны рядом! Машина не могла подъехать. Танкисты сказали, что меня вывезут на танке. Я им сказал, чтобы они сначала разведали маршрут, по которому ехать, чтобы быстро проскочить опасную зону. Они два часа ползали там, искали маршрут. Я взял себе фляжку спирта, меня положили на танк, и вывезли меня. За меня остался Банников. После 1 июля тоже были очень серьезные бои, и они там без меня возились. Наступления уже не было, так как наши потери были очень высокими. Скажу Вам, что когда я лежал в госпитале, Щеглов, наш командир дивизии, приезжал и вручал мне орден Суворова. Он говорил, что в полках осталось по 200-150 человек активных штыков. Очень и очень высокие потери были.
В 1944 году финны были уже не те, что в советско-финскую войну. В первый день, когда мы должны были форсировать реку Сестру, Щеглов, командир нашей дивизии, сообщил, что мост заминирован. Если мост будет взорван, то тяжелая артиллерия и танки задержатся. Так что нам было необходимо захватить мост целым. Мост захватили, и два батальона форсировали реку. Там, как оказалось, как раз напротив моста, был ДОТ, который мы не обнаружили. Он нас задержал и мы понесли потери. Потом мы сумели этот ДОТ разбить и двинулись дальше. Оказалось, что пока мы там с ДОТом возились, финны бросили к нам целый батальон на велосипедах. Когда мы быстро вышли к этому ДОТу, то финны побросали велосипеды и удрали. Правда, наш командир минометной роты по роще бил, где они сидели. Финны перепугались и бросили все. Что я хочу сказать? Если бы это было в финскую войну, то такого бы не было, чтобы они велосипеды побросали и удрали. Под Иханталой был очень тяжелый бой, и потери были большие. Но все же финны на Карельском перешейке в 1944 году были уже не те, что в финскую войну.
В медпункте меня осмотрели, и сказали, что срочно нужна операция. Осколок, 15 сантиметров, застрял в ноге. Часть вышла из ноги, а часть там осталась. Меня привезли в госпиталь на Суворовский. Делала операцию мне молодая девушка. Пришла ко мне в палату, говорит: «я буду делать Вам операцию». Я смотрю, ей лет всего двадцать пять, только что из института. Что-то я засомневался. Меня привезли в шесть вечера, и только в час ночи начали делать операцию. Она мне операцию сделала так, что я после войны с ней встречался, и так радовался. Она мне отлично сделала операцию.
Бои в Прибалтике
После этого большого ранения я пролежал порядка четырех месяцев. Когда вернулся в свой полк, он уже был в Прибалтике. А Чистяков, командующий 6й гвардейской Армией, меня в мой полк не пустил. Не пустил и в корпус. Он сказал: «Вы пойдете в другой корпус и в другую дивизию, и будете там наводить такой же порядок, что и в Вашем бывшем полку. Я про Вас слышал». Я начальнику кадров говорю: «что делать?» Он говорит: «ты недельку поболей, а он потом забудет». Я заболел, потом опять прихожу к Чистякову, а он снова: «Выздоровел? В свой полк ты не пойдешь».
Пошел я в 141-й полк 46-й гвардейской дивизии. И когда я принял полк, я целый месяц их строил. Тот в сапогах, тот - в валенках, тот - без шинели, тот - в фуражке, тот - в шапке. Страшно! Я им надоел. И они мне там тоже надоели.
Потом, когда немцы стали сдаваться, собрали командиров полков, и провели инструктаж, как принимать немцев в плен. Я принял в общей сложности около тысячи человек. Это сложное дело. Сдавались они очень хорошо. Оружие было чистое. Все побритые, все чистые. Принимали снаряды, материальную часть. А те, которые не сдались, ушли в лес, поэтому нужно быть осторожными! Это уже в Литве было, на Курляндском полуострове.
Так вот, сижу я на совещании командиров полков по поводу сдачи немцев в плен, произошло следующее. Сижу на совещании, смотрю, идет Щеглов, мой комдив с боев на Карельском перешейке. Спрашивает:
- Что ты тут делаешь?
- Я на совещание командиров полков.
- А где ты сейчас?
- Командиром полка в 46-й гвардейской
- А почему к нам не вернулся?
- Да меня не пускают.
- Кто не пускает?
- Да мне приказали…
Он мне говорит: «через три дня ты должен быть в нашем корпусе». А тогда порядок такой был - командир полка принимает и сдает полк в течение десяти дней. Я говорю: «да кто меня пустит?!» Он отвечает: «не волнуйся, приедешь домой и все, все уже будет сделано».
Потом вызывает меня комдив и говорит, что есть приказ перевести меня в 30 гвардейский стрелковый корпус. А мой комдив при этом говорит: «прошла одна операция с тобой, только твой полк выполнил задачу, и при этом другим помог. Так что я тебя представил к званию очередному - подполковник, оставайся». Я говорю: «нет, 188-й гвардейский стрелковый - мой родной, я там 10 лет отслужил, так что я, пожалуй, домой пойду». Так и сделал. Щеглов, который тогда уже командовал 30-м гвардейским стрелковым корпусом, назначил меня в 64-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 191-й полк. До конца войны я командовал 191-м полком. На последнем этапе войны все мои товарищи отличились, да я и сам себя не жалел, высокие требования к себе предъявлял.
Из представления к Ордену Александра Невского за последние бои Великой Отечественной Войны
В должности командира 191 гв. сп. с ноября 1944 года. Прибыл с должности командира полка 63 гв. сд. В составе корпуса провел все основные бои по прорыву блокады г. Ленинграда, обороны финнов на Карельском перешейке, освобождении Советской Эстонии и Латвийской ССР. В боях за Родину был тяжело ранен. Волевой, смелый и энергичный командир, требовательный к себе и к подчиненным. За период командования полком в дивизии показал себя только с положительной стороны. В работе организован. Под его руководством полк значительно укрепился в организованности, порядке и дисциплине. В период командования 188 гв. сп. и 191 гв. сп. неоднократно проявлял образцы личной отваги и примера в бою подчиненным. Во время боев полки, которыми командовал т. Давиденко, всегда выполняли боевую задачу и наносили противнику большой урон в живой силе и технике. Учитывая его заслуги перед Родиной в боях против немецких захватчиков и разгром противостоящего врага, тов. Давиденко достоин правительственной награды - Ордена Александра Невского.
Командир 64 гв. сд. гв. полковник Гаиров
Интервью:
Воспоминания В. Ф. Давиденко о советско-финской войне |