Десантники

Когда мы приехали, вдруг неожиданно появился противник - 10 танков. Мы быстренько рассредоточились в лесу. Дело было в сумерках. Немецкие снаряды взрывались не на земле, а над лесом. Взрывались и все осколки падали вниз, туда, где мы лежали. Мы начали стрелять из ПТРов, на расстоянии 150 – 200 метров подбили два танка, они загорелись, не могли сдвинуться с места, а остальные быстро ушли.

А на этом участке «Голубой линии» у немцев через каждые пятьсот-восемьсот метров были огневые точки, соединенные между собой траншеями. Мы несли большие потери! Там, где мы вообще не ожидали никакой опасности, немцы вырвались из очередных своих укреплений на «Фердинанде» (самоходке). Он буквально прямой наводкой выстрелил в нас.

Фашисты через свою агентурную сеть выведали о целях операции, условных обозначениях – кострах особой конфигурации и их количестве на местах приземления десантников и даже дате высадки и создали ложные площадки для приема советской «крылатой пехоты». Некоторые опознавательные костры гитлеровцы расположили прямо на Днепре. И эта подлая операция фашистам удалась. Первый эшелон десанта из восемнадцати кораблей полностью разгрузился над ложными площадками. Часть парашютистов угодила в воду, часть была расстреляна в воздухе и на земле при приземлении.

Во время переправы нашу лодку повредило осколком снаряда. Саша Костылев своим телом зажал пробоину, другие вычерпывали воду из нее пилотками да саперными лопатками. Такие вот дела… И все-таки мы достигли цели: вскоре ворвались в первые траншеи вражеской обороны! То тут, то там завязывались жаркие рукопашные схватки. А между нашими и фашистами продолжалась артиллерийская дуэль.

После окончания был направлен на формирование, во Внуково, 7 Гвардейской Воздушно-Десантной Бригады. Служил наводчиком 50мм ротного миномета. На спине был миномет у меня, если все прыгали с двумя парашютами (прим.- имеется в виду с запасным парашютом), то я на одном, за спиной то миномет. Все на мне миномет, лафет от него, а прицел у меня всегда в кармане был

Когда мы вышли из того самого боя, нас оставалось в живых всего пять человек. И хотя прожектор был уничтожен, те двое ребят, которых послали его разбить, обратно не вернулись. Все это происходило на рассвете. Связь не работала, да и наших что-то было не видно. Тогда у сваленной сосны мы заняли круговую оборону. Только здесь мокрым бинтом я смог сделать перевязку Любимову. В этом месте мы пробыли до вечера. Немцы ходили кругом, но нас так и не обнаружили.

В первую ночь у нас погибло три с половиной тысяч человек. Так-то, по правде говоря, это было три тысячи с чем-то потерь. Ведь никогда не знаешь, сколько точно погибает людей. Например, я своими глазами сам лично видел, как самолет разламывается и оттуда вываливаются люди. Там же находились не какие-то спортсмены. У кого-то имелось по три, у кого-то — по четыре, у кого-то — по пять парашютных прыжков. У меня, например, их вообще нисколько не было. И тебе же еще и говорят: «А чего ты?»

Она была не очень удачной, во-первых… во-вторых, бригада – это четыре с половиной тысячи человек, а осталось – восемьдесят. Поэтому нигде о ней и не пишут, об этой операции. Задача была – перерезать дорогу Житомир-Киев и не допустить подхода резерва на Киев. Задача была, можно сказать, выполнена частично, но факт тот, что ни в одной публикации о Великой Отечественной войне об этом десантировании нигде нет.

Так вот, этому взводному мы тогда сказали: «Знаете что? Мы будем выполнять приказ командования. Вас же мы отстраняем от должности командира взвода нашей группы. Ни расстреливать, ни чего другого мы с вами делать не будем. Вы будете идти с нами. Вы здесь, как и все, хоть и офицер. Если что, вы нам подскажете, как действовать. Но вы не правы в том, что так прежде поступали, раз такой приказ отдавали». Когда после этого мы стали спускаться с горы, то обнаружили, что кругом ходят немецкие части. Тут уже мы не могли перейти дорогу незамеченными. Поэтому поступили таким образом. Послали вперед разведчика и сказали: «Смотри, как только пойдут немецкие машины, так сразу сообщай». Как только появились машины и нам об этом стало известно, то мы сразу забросали их гранатами.

Что можно сказать о боях с финнами на Карельском перешейке отдельно? Укрепления у них были очень сильные. Ведь там проходила линия Маннергейма такая. Снаряды наших 45-миллиметровых пушек, которые были у нас в батальоне, у них не брали ничего. Кругом у них были бетон, сталь. В общем, очень сильно укрепленная оборона у них там была. Конечно, сверху ничего особенно и заметно не было. Все самое главное находилось внутри этих укреплений. Что там было? Металл, резина, бетон, вот эти стены, ну и так далее.

Утром нашу группу доставили в штаб корпуса и там нам прямо сказали: «Вы -  смертники! Завтра будете десантироваться в Смоленской области…» Лично  комкор Левашов ставил нам задачи, главной из которых было пускать под  откос эшелоны, шедшие из-под Москвы на юго-запад. Среди второстепенных  задач он назвал помощь по возможности мирному населению, уничтожение  немецких штабов и сбор сведений о противнике.

Снаряд разорвался прямо над нами, осколки кирпичей полетели на наши  головы. Мы, не дожидаясь второго снаряда стали отползать с этого места, и  через метров десять я наткнулся на люк на мостовой, знаете, такими  прикрывают канализационные колодцы. Люк сдвинули, и вниз по скобам,  метра три. Спустились, вроде все четверо целые, находимся в почти  круглой бетонной трубе, а перед нами виден весь низ моста. Я прошел по  трубе вперед, и увидел, что к мосту подвешены ящики со взрывчаткой, и от  них под мостом на ту сторону идет «пучок» толстых проводов, все  подготовлено к взрыву.

В мае мы стали учиться прыгать с парашютом. Сперва   инструктора обучали нас упаковывать парашюты, потом мы прыгали с вышки, а   после стали прыгать с самолетов – взвод сажали в небольшой самолет,   поднимают на 800-900 метров и вниз.
Первый прыжок я никогда не забуду… Боишься, но что же  сделаешь, приказ!  Многие кричали, но командиры их все равно из самолета  выталкивали.  Вообще, при прыжке все зависит от того, как упакуешь  парашют, некоторые  кубарем падали, видимо, неправильно упаковали, а  инструктор на это  внимание не обратил.

Во время из одной атак я был ранен в спину, пуля под лопатку вошла.  Потерял сознание, ординарец меня оттащил, положил под кусты. Февраль,  снег, мороз. Какое-то время спустя я очнулся – тишина. Только слышу  тук-тук. Вижу - по полю немцы идут, наших тяжелораненых добивают. Второй  батальон в полутора километрах терпел поражение, наш батальон пошел к  ним на помощь, а раненых оставили, такая обстановка была… Пока одного  раненого унесешь – десятки погибнут…

А 28-го декабря рано утром к нам прорвался сейнер, мне командир кричит,  чтобы я принимал конец к тумбам из чугуна на пристани. Немцы  постреливают, потому что корабль видно хорошо. Около пристани один из  матросов вышел к борту, здесь уже не стреляли. Этот моряк бросил мне  трос, я поймал его конец и набросил на тумбу. После причаливания стали  выходить солдаты из кубриков – носового и кормового, это была стрелковая  рота 302-й стрелковой дивизии. И здесь уже поддержка большая, у них  имелось два «Максима», ручные пулеметы, а также ротные 50-мм минометы.  Наш боевой дух поднялся, ведь в группе больше половины личного состава к  тому времени вышло из строя. Мы уже ни на что не надеялись до прибытия  подкрепления. И вместе с пехотой мы еще 28-го декабря бились. В этот  день к нам пробивалась баржа с частями артиллерийского полка. Ее тащил  буксир, но почему-то делали все на виду, поэтому немцы сначала  расстреляли в упор буксир, а затем пришел черед баржи. Ни один человек  не спасся, ведь там даже лодок не имелось, и немцы прицельно  расстреливали людей в воде.

Шестнадцать танков прошли через наши головы, бой всю ночь шли, а утром  смотрим – трупы у стен навалом валяются. Командир нашего 109-го  гвардейского полка был ранен, командование на себя взял лейтенант  Иванов. Я был легко контужен, но отказался от госпитализации, и  начальник штаба полка, полковник Комалков, назначил меня  делопроизводителем полка, я писал донесения, наносил на карту  обстановку. Потом Комалкову потребовалось уточнить обстановку, он ушел и  не вернулся, погиб…

Потом меня перевели под Грозный. Там случай был такой. Нас время от  времени отводили в тыл на переформирование, пополняли. И вот, значит,  выдали нам НЗ - по 2 сухаря, чёрные-чёрные, как зола. Это, мол, вам на  два дня. Ну а мы ещё с одним солдатом съели их сразу. А был на этом  пункте какой-то старшина, из этих, которые от фронта увиливают и перед  начальством выслуживаются. Рябой весь. И вот, решил он нас построить и  проверить Н3. Смотрит, а у нас с тем товарищем уже его нет. Начал  кричать, мол, кто вам разрешил? Ослушались приказа, значит предали  Родину.. ну и повёл нас расстреливать. 3авели за дом, уже одежду сняли, и  тут идёт какой-то высокий чин: "Это что такое?". -"Так и так,  предателей расстреливаем, ослушались приказа, съели НЗ". "Тебе-то что до  их НЗ? Не тебе его есть. С первой же маршевой ротой на фронт пойдёшь."

Спустя некоторое время в наш район подъехала машина, а на ней человек  12-15 человек немцев. Сошли и начали ходить по кустам. Они направились к  нам, а нас всего 6 человек. Мы залегли, а немцы идут, разговаривают,  думают, что тут никого нет. Быстренько распределили кто по кому бьет,  подпустили их метров на 20 и открыли шквальный огонь из автоматов. Всех  положили. Водитель что-то заорал, закричал, а я послал десантника, чтобы  он его пришиб. А то сообщит, а потом немцы нас окружат и нам хана…

Как-то я находился внизу в овраге в 300  метрах от нашего расположения,  так как траншеи проходили по возвышенности – и там находилась полевая  кухня, я туда побежал с котелком, чтобы получить еду, и черпак в левую  руку взял, а котелок в правой находился. Подхожу – места нет, солдаты  расположились вокруг походной кухни. Я решил не толкаться, и пошел на  свое место на передовую. Метров 100 я отошел, не больше, и прямо туда на  место, где располагалась кухня, попал снаряд 122-мм пушки, наш снаряд,  был недолет, и очень многие погибли. На войне все может быть, ребята,  которые хотели в тылу поесть, погибли, а я, пошедший на передовую,  остался жив месте со своим котелком.

Первую медаль я получил за десант на Новороссийск. А второй такое же  медалью был награжден за подбитие танка и за отбитие многочисленных атак  со стороны немцев в районе кладбища, мы оборонялись тогда. Там у  кладбища землянка наша была тогда. И ведь это хорошо, что мы сумели  выстоять. Ведь когда у нас была, как говорят, первая волна, когда был  первый бросок, немцы прижали нас к морю, на расстояние 25-30 метров от  воды, а потом сбросили нас в море. Много наших ребят тогда погибло!  Пришлось второй раз высаживаться. А тут, видишь, отбили атаку. Но эту  вторую медаль мне позднее дополнительно прислали, не сразу двумя  медалями наградили.

Когда парашют раскрылся, я посмотрел вниз и увидел только темные пятна, еще подумал: "Не дай Бог на ямы попасть". Приземлился, рядом десантники с других самолетов, из моих саперов увидел неподалеку только двоих. Начался сбор. Мы не успели даже собрать парашюты, как сбоку по нам открыли огонь из пулеметов, стоящие рядом со мной десантники падали, сраженные пулями. Мы, побросав парашюты, метнулись в ближайший лес, и в это время начался еще и минометный обстрел места нашей высадки. В лесу нас собралось всего человек тридцать, старшим по званию среди нас был один старший лейтенант, который принял командование над группой.

Приземлился я в овраг. Отстегнул подвесную систему, как учили, порезал стропы и купол, что бы парашют нельзя было использовать, замаскировал его и осмотрелся. На некотором расстоянии белел еще один парашют, и я направился к нему. У нас был пароль - 13. К примеру, я говорю восемь, а мне должны ответить пять. Что бы в сумме получилось 13. Вот я подхожу и слышу: "Стой! Кто идет? 10!" Голос брата я сразу узнал: "Какой десять, это я Васька!".

Ты думаешь, люди не боятся. Это чушь. Первый прыжок я вообще без памяти приземлился. И не только я, кого не спрашивал, так почти все. Выпрыгнул и очутился на земле сразу, и все. Сначала боялся прыгать, а потом этого не боишься, земли боишься. У меня без крови не обходилось - то ухо обдерет, то щеку стропой. Ну а когда ночные прыжки пошли, не видно же, куда приземляешься. Одной ногой на кочку приземлился и все - сломал или вывих.

Высадились где-то в 4 часа утра, кучно, еще во мгле все отделение при помощи сигналов из фонариков быстро собралось вместе, и сразу за нами с двух "дугласов" были сброшены другие бойцы взвода. Но никакой лесополосы поблизости не было, мы находились на открытом свекольном поле, и где-то вдали на рассвете мы увидели деревню. С нами находился замполит, капитан Топанов, он приказал немедленно окопаться и занять круговую оборону. Мы стали ждать, когда в небе появятся самолеты с десантом.

Первый раз я прыгнул спокойно, а на втором прыжке был мандраж. Позже начались прыжки со вторым, запасным парашютом. Прыгали с оружием, штык винтовки обмоткой привязывали к стволу. На прыжки с самолетов, мы отправлялись пешим маршем, на аэродром, находившийся в 25 километрах от нашего лесного лагеря. Все снаряжение и оба парашюта, основной и запасной - всего 45 килограмм - тащили на своем горбу.

Поднимали «колбасу» всего на 400 метров, а иногда и ниже, хотели успеть пропустить всех десантников через «прыжковый конвейер». Многих «колеблющихся» просто выталкивали из корзины аэростата, но мне хватило духа сделать первый прыжок без помощи пинка «вышибалы» - инструктора. Сделали по 5 прыжков с аэростата, потом начались десантирования с самолетов «Дуглас». Говорили, что будем прыгать с 2.000 метров, но почти всегда нас выбрасывали с высоты меньше полутора километров. Прыгали много, я сделал примерно 25 прыжков.

Три дня подряд мы пробивались с боем через сжимающееся кольцо преследователей, но получилось так, что нас зажали на узком участке. Вышли оврагами всего четверо. Наткнулись на группу комбата майора Жерносекова, примерно семьдесят человек. Через день нас немцы снова обложили со всех сторон. Казалось уже все -хана. Кто-то из лежащих рядом со мной десантников крикнул - «Комбат застрелился!». После войны, на ветеранскую встречу приехала жена Жерносекова. Я рассказал ей о этом бое. Она не хотела мне верить, говорила, что ее муж не мог застрелиться...Мы стояли с ней и плакали вместе...В том бою я уцелел.

Венгрия была союзницей Германии, и надо сказать, что жители относились к нам довольно плохо. Ходили разговоры, что они убивали наших бойцов. Но в этом городишке обстановка была довольно мирная. Я помню, что там вечерами собирались девушки на танцы, и мы туда ходили, танцевали. Интересная была картина, матери сидели сбоку и внимательно следили за своими дочерьми, которые в таких шикарных, белых юбочках танцевали.