Я - Биниманский Вадим Германович. Родился 23 ноября 1916 года. Мне уже идёт 94-й год. Первые шесть лет своей жизни я прожил с родителями в Сибири. В Томске. Затем с матерью переехал на Урал, в Свердловск. Там же окончил школу. Мама моя была учительницей. В Свердловске она 4 раза избиралась депутатом Городского Совета.
Я очень хотел учиться и получить высшее образование, но тогда в институт брали только рабочих, работавших на производстве. Поэтому с 1934-го по 1937-й годы я работал и учился на вечернем отделении Рабфака (рабочий факультет) Политехнического института. В котором проучился до четвёртого курса. В то время существовала Высшая вневойсковая подготовка. За два года прямо в институте мы прошли теоретическую подготовку. Было два лагерных сбора. После чего мне присвоили звание лейтенанта полковой артиллерии на конной тяге. Я думал, что с военным делом у меня на этом всё закончено. Но тут меня приглашают в Бюро Комсомола и говорят: «Комсомол шефствует над флотом? Шефствует. А что ты делаешь для этого?» Я говорю: «Что делаю? Кричу ура». Они сказали, что хотят меня послать на учёбу в военно-морское училище. Из почти тысячи студентов учившихся в институте, на общетехническом факультете, нас четверых послали в училище Дзержинского. Так ни разу не видя моря, кроме, как только в кино и на картинках, я стал моряком. Училище находилось в Ленинграде и располагалось в здании Адмиралтейства. С четвёртого курса института нас зачислили на третий курс училища. Таким образом, вместо того, чтобы ещё два года проучиться в институте и получить диплом, я три года проучился в училище и получил диплом инженера-механника. Закончил я его в 1939-м году. Поскольку в училище нас взяли лейтенантами, то выпустили в звании капитан-лейтенантов. Во время учёбы всем курсанты получали по 10-12 рублей, а нам платили командирский минимум. Я этот командирский минимум отправлял маме. В остальном, мы ничем не отличались от других курсантов и находились на положении рядовых. Помню, когда в первый день нас привели, подстригли, одели в робы. Мы говорим: «Мы офицеры». Нам отвечают: «Ничего». Ну, знаете, как на флоте. (Смеётся)
Когда началась финская война, из курсантов был сформирован отряд, но война быстро кончилась, и до нашего участия в ней дело не дошло.
Служить меня направили на линкор «Марат». Там занимал должность командира трюмной группы. Я всегда был механиком, от начала и до конца.
На линкоре был исключительно дружный коллектив. Служили люди 27-и национальностей. И хоть бы малейшие казусы или столкновения на национальной почве. Ни разу, ни разу! Вот это я вам чётко говорю. После войны, когда я был в Кронштадте и занимался кадрами, национальность, внимания на такие мелочи не обращали. Приходит человек по специальности, смотришь на его характеристики, квалификацию и посылаешь его туда, куда надо. На линкоре мы были все одинаковые офицеры. Никаких различий. Мы вместе учились. Только у него одни системы, у меня другие. Один командир котельной группы, другой командир трюмной группы... У каждого своё заведование. Правда артиллеристы и особенно штурманы... Они, конечно, как бы «белая кость». Потому, что они в трюма не лазают. Иногда подшучивали: «Ну, как там, у тебя в трюме?» Я отвечаю: «Ничего». Конечно, сразу из трюма в кают-компанию не полезешь. Надо умыться, переодеться. Но ещё раз повторю: мне повезло в том, что коллектив на линкоре был исключительно дружный.
Все офицеры, а их было побольше ста человек, размещались в кают-компании. Столики, конечно, были расставлены не так, как в ресторане. Сидели плотно
На линкоре, командиры дивизионов имели отдельные каюты. Командиры групп жили по несколько человек в каюте, и по два и по четыре.
... Ну, зачем Александр Владимирович вам вникать в организацию службы, где какие каюты, гальюны. Пожалейте тот же Интернет. Вы обязательно, что-нибудь перепутаете, а будут читать люди, знающие службу, и вот, что они о нас с вами подумают. Я и так стараюсь сокращать. Не надо, не надо этого, а то Вы ещё и лирику пустите. Давайте только о войне. Про военные дела ещё можно приукрасить или что. Там попробуй, проверь... (говорит, улыбаясь)
Ну, хорошо поговорим о комиссарах: Я совершенно чётко считаю, что политработники в армии нужны. Потому, что отвечает за всё командир. За взаимоотношения, за дисциплину... Но когда ты крутишь свои железные, всякие штуки. У тебя загрузка, всё. То, очень нужен человек, занимающийся воспитательной работой. Другое дело, что у них умственная такая работа, побеседовать, почитать что-то, провести какую-то другую культмассовую работу. Такая, интеллигентная работа. Ну, дак, что ж? Не всем же кирпичи таскать. На каждую боевую часть был свой политработник. По боевому расписанию его место было рядом с командиром. А уж командир направлял его по разным боевым постам. Посмотреть, на одном посту, на другом, на третьем побывать.
(Из книги Амон Г. А., Бережной С С. «Героические корабли российского и советского Военно-Морского Флота» Воениздат 1981 г. Книга на сайте «Военная литература»)
Линейный корабль «Марат» («Петропавловск»)
Вся жизнь и боевая деятельность этого корабля была неразрывно связана с Ленинградом. Здесь он родился, здесь же прошли его «юностью и «зрелые» годы. Именно при защите этого города прогремела боевая слава линкора.
«Петропавловск» был заложен на стапелях Балтийского завода 3 июня 1909 года и в декабре 1914 года покинул стенку родного завода.
Когда в Гельсингфорсе моряки-петропавловцы узнали о свержении царского самодержавия, они одними из первых перешли на сторону революции. Ряды большевистской ячейки линкора быстро росли, и уже к апрелю 1917 года она стала насчитывать свыше 160 человек. «Петропавловск» стал оплотом большевиков в борьбе за победу пролетарской революции. Накануне Октябрьского восстания сто вооруженных матросов линкора убыли по железной дороге в столицу, еще несколько десятков человек прибыли в Петроград на боевых кораблях. Верный революционным традициям, линкор «Петропавловск» все годы гражданской войны шел единственным курсом, начертанным В. И. Лениным - курсом Великого Октября.
В борьбе против контрреволюционного мятежа на фортах Красная Горка и Серая Лошадь артиллерия «Петропавловска» была одной из решающих сил революции. Срочно выйдя на Большой Кронштадтский рейд, корабль вместе с линкором «Андрей Первозванный» на протяжении двух с лишним суток подавлял главным калибром огонь батарей Красной Горки.
Отмечая заслуги экипажа линкора в этих событиях, Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов вручил «Петропавловску» Почетное революционное Красное
знамя. [107]
По просьбе экипажа 31 марта 1921 года «Петропавловск» был назван «Маратом». 14 февраля 1923 года на «Марате» состоялось общее собрание личного состава, на котором моряки единогласно избрали почетным членом экипажа линейного корабля вождя революции Владимира Ильича Ленина.
Зимой 1939 года разразилась советско-финляндская война. И вновь, как и в годы гражданской войны, главный калибр «Марата» заговорил на полную мощность. Оказывая огневое содействие войскам Красной Армии, линейный корабль успешно сокрушал вражеские укрепления.
В 4 часа 22 июня 1941 года звонки колоколов громкого боя разбудили экипаж корабля. К Кронштадту со стороны моря приближались неопознанные самолеты. Так началась для «Марата» война с германским фашизмом. А уже следующей ночью линкор первым на Балтике открыл боевой счет, сбив два самолета.
16 сентября четыре тяжелые артиллерийские батареи и двадцать семь пикирующих бомбардировщиков противника одновременно нанесли удар по «Марату». Возглавляемый коммунистом Н. Е. Сухаревым личный состав зенитного дивизиона мужественно отражал налет стервятников, а главный и универсальный калибры в то же время подавляли батареи врага. Стойко и решительно действовали старшины батарей А. Е. Беляков, Н. В. Корбань, В. А. Котов, П. Н. Полежай, комендоры Н. И. Агеев, Т. И. Воробьев, И. И. Мурашко и другие. От меткого огня зенитчиков один за другим вспыхнули три «юнкерса». Но и линкор получил повреждения. В ночь на 17 сентября, снявшись с якоря, «Марат» ушел на ремонт.
Утром 23 сентября более семидесяти фашистских бомбардировщиков одновременно атаковали Кронштадт. Главной целью у них был стоявший у причала «Марат». Взрывы бомб следовали один за другим. Каскады осколков и щебня то и дело обрушивались на корабль. С пронзительным лязгом и грохотом отделилась и обрушилась в воду вся носовая надстройка, полетела за борт многотонная первая башня, отломилась и исчезла в волнах носовая оконечность линкора. Смертью храбрых погибли на командных пунктах и боевых постах командир корабля капитан 2 ранга П. К. Иванов, комиссар П. К. Чернышенко, старший помощник капитан 2 ранга В. С. Чуфистов и еще более трехсот человек экипажа.
Но «Марат» не погиб. Оставшиеся в живых моряки сумели удержать линкор на плаву. Благодаря их самоотверженному труду «Марат» уже 31 октября 1941 года смог опять открыть огонь по врагу.
Тяжело раненный, но не сложивший оружия «Марат» продолжал защищать Ленинград. Только за последние два месяца 1941 года он провел около ста артиллерийских стрельб главным калибром. Метким огнем было уничтожено до 18 тысяч гитлеровских солдат и офицеров, разбито 18 и подавлено 87 крупнокалиберных артиллерийских батарей, сбито шесть и повреждено восемь вражеских самолетов.
В годы Великой Отечественной войны линкором командовали офицеры Л. Е. Родичев, В. П. Васильев, В. С. Быков, А. Г. Ванифатьев, Ф. Ф. Тыршклевич, А. Л. Коляда. Активное участие в его боевой деятельности принимали флотские политработники А. П. Макаров, С. А. Барабанов, С. С. Малявин, А. И. Виткалов.
Линкор, которому 31 мая 1943 года было восстановлено прежнее наименование «Петропавловск», на протяжении всех девятисот дней блокады мужественно оборонял город-герой на Неве.
А когда настал долгожданный час перехода частей 2-й ударной армии Ленинградского фронта в решительное наступление с Ораниенбаумского пятачка, он вновь обрушил сотни снарядов на позиции врага. Только за 17 января 1944 года «Петропавловск» выпустил по отступавшему противнику 17 тонн боеприпасов. Все залпы линкора точно накрывали цель.
Водоизмещение полное 26 170 т, нормальное - 25 000 т; длина 184 м, ширина 26,9 м, осадка 9,3 м; мощность механизмов 61 000 л. с.; скорость хода максимальная 23 уз, экономическая - 14 уз; дальность плавания 2700 миль. Вооружение: 12 305-мм, 16 120-мм, 6 (первоначально - 3) 76,2-мм орудий, 26 7,62-мм пулеметов, 4 450-мм торпедных аппарата и 2 параван-охранителя. Экипаж 1286 человек. [108]
Общее настроение было такое, что война ещё будет нескоро. А нарком Военно-морского флота адмирал флота Кузнецов меньше, чем за месяц объявил по флоту готовность №1. То есть мы уже были подготовлены к войне. Ночью 22-го июня, боевая тревога. Мы все с неохотой встаём, идём на боевые посты. Потом узнаём, что это была не учебно-боевая тревога, а фактическая тревога и наши зенитчики уже стреляли не по мишеням, а по фашистским самолётам. В тот день «Марат» стоял у стенки. Потом он ходил на малый рейд, на большой рейд. Это в зависимости от ситуации на флоте. Вначале мы в основном защищали от налётов с воздуха. Потом «Марат» находился около завода «Судо-мех». Если по каналу пройдёте, это средний завод. Там, в начале сентября мы встретили немцев, которые уже подошли близко к Ленинграду. Наша артиллерия, и главный калибр и бортовая артиллерия, чуть ли не прямой наводкой отбивала немцев. Потом мы вернулись опять в Кронштадт. На словах всё это просто. Так, вроде бы. Но морской канал узкий. Глубина небольшая и когда в мирное время линкор входил туда, то это было целое событие. Сразу несколько буксиров, обеспечение. А здесь командир сам пришел. Мы простояли там двое суток. Потом стало видно, что надо уходить потому, что если бы нас там разбомбили, то мы бы перегородили канал, и никто больше не прошел бы в Ленинград. К тому времени уже были попадания. Первые ещё на малом рейде попали небольшие бомбы. Но с этим мы справлялись сами. Вернувшись в Кронштадт, мы встали у стенки и продолжали вести огонь по наступавшим фашистам. На Ломоносовском (Ораниенбаумском) направлении немцев остановили как раз по линии дальности действия нашего главного калибра. Мы вели себя очень активно. Поддерживали сухопутные войска огнём главного калибра, бортовой артиллерии и зенитной.
23-го сентября на «Марате» бомба попала в трубу котельного отделения и взорвалась внутри корабля. По соседству были торпедные погреба. Взорвался торпедный боезапас, и одна треть корабля, носовая часть, была разрушена. При этом взрыве я потерял своего двоюродного брата Николая Александровича Каргина. Он был старше меня на один год. По боевому расписанию мой пост был ближе к корме, а у Коли ближе к носу, и он там погиб, а я вот остался жив.
Во время этого взрыва я был контужен, и, как потом выяснилось, у меня была отбита почка. Не помню, самому ли мне удалось подняться из трюма. Почти в бессознательном состоянии меня отвезли в госпиталь. На следующее утро проснулся, смотрю, я лежу в госпитальном коридоре. Встал. Вижу, что могу идти, и я оттуда практически убежал на корабль.
На Кронштадтском кладбище есть братская могила моряков. На мраморной доске записаны все фамилии погибших. Этот обелиск поддерживается кораблями кронштадтской крепости. После войны каждое 23-е сентября из Ленинграда приходили три буксира с маратовцами, членами их семей и родными погибших. На пирсе было построение и под оркестр, все шли на братскую могилу. Там возлагали цветы и произносили всевозможные речи. Потом шли на пирс, где в войну стоял «Марат». Там проводилось построение личного состава кораблей, стоявших в это время. И там то же самое. Ну, а потом приглашали маратовцев по кораблям на обед. С годами ветеранов становилось всё меньше и меньше. В последний раз нас было всего три человека...
После того, как «Марат» получил такие серьёзные повреждения, он был уже не кораблём. Он стал практически береговой батареей. Если корма оставалась во всплытом состоянии, то нос был на грунте. Как говорят моряки: встал на мёртвый якорь.
На линкоре «Марат» всего было 4 башни главного калибра. В каждой башне по три ствола. С точки зрения функционирования артиллерии каждая башня - совершенно автономна. Со своим боезапасом, со всем прочим. Когда попала бомба, и развалило одну треть корабля, носовая башня была полностью разрушена. Вторая башня была затоплена, а третья и четвёртая оставались в порядке. По расположению корабля огонь второй башни должен был быть самым главным. Потому, что третья башня не могла развернуть свои орудия через все сооружения находящиеся на корабле. Поэтому нам пришлось восстанавливать вторую башню. Для этого в первую очередь надо было восстановить герметичность носовой переборки. Все аварийные посты были как раз в ведении командира трюмной группы. Водолазы тоже были в моём распоряжении. И мы в зиму с 1941- 42 годов это обеспечили. Завели там пластырь и всё, что там нужно было. Обеспечили герметичность носовой переборки. Башню осушили. Привели в порядок всё электрооборудование. Короче привели башню в полную боевую готовность. И она приняла на себя основную тяжесть поддержки «Ломоносовского» (Ораниенбаумского) плацдарма. За боевые действия в этот период и за восстановление башни меня наградили первым орденом «Красная Звезда».
К 1942-у году, кроме авиации немцы подтянули артиллерию самого большого калибра и начали периодический обстрел «Марата». Причём было так: Наши артиллеристы уже знали все точки на «Ломоносовском» фронте, и немцы, конечно же, знали расположение кораблей. Пристрелялись они к «Марату» очень здорово. Особенно мы опасались ясных дней. Вроде так всё тихо, хорошо, и вдруг бабах, бабах, бабах! Прямо без пристрелки. И обязательно на корабль попадёт один-два снаряда. Было очень много попаданий и потерь было много. Начнётся обстрел, бабах и рядом человека убило... А я вот прошел. У меня был принцип: пускай оторвут голову, но ни в коем случае не руки и не ноги. Под влиянием этого я голову не прятал, а ноги прятал. (говорит смеясь)
В Санкт-Петербурге есть «Невский лицей», который находится возле площади Мужества. В нём существует музей «Марата». Кроме прочего там есть такие исторические документы, например, в плане корабль и отмечены попадания. Так нет ни одного квадрата, где бы не было попадания снаряда.
Хоть «Марат» был не на ходу, но корабль это живой организм. Боевые службы находятся в состоянии соответствующей готовности. Готовность 3, так готовность 3. Боевые ученья проходят. Там живёт личный состав. Для жизнеобеспечения корабля работали котельные. До взрыва на «Марате было 12 котлов. Котельная группа 150 человек. Теперь носовой котельной небыло, а остальные были восстановлены, и корабль жил своей жизнью. В двадцатые годы линкор был модернизирован и переведён с угля на мазут. «Угольные ямы» превратили в цистерны для мазута. Кроме этого перед войной постоянно усовершенствовалось артиллерийское вооружение.
В моей боевой части при взрыве погибла примерно треть личного состава. Ещё одну треть взяли на сухопутный фронт. Явно было, что мы в поход на линкоре «Марат» не пойдём. Турбины готовить было не надо. Поэтому оставили минимальное количество людей. Остальных всех на фронт. Были, конечно, и добровольцы, но в основном делалось так: Построиться, рассчитайсь, направо, взять вещевые мешки, взять столько-то продовольствия и шагом марш. В 1943 году моряков стали возвращать на флот. Я знаю, что на «Марат» вернулся один офицер, но меня там уже не было. Мы были всегда страшно рады, когда кто-нибудь возвращался из пехоты, но, к сожалению, возвращалось очень мало.
Считается, что в блокаду на флоте голод не так ощущался, но это ерунда. Другое дело, что если где-то там, под кустом. ... А, у нас была кают-компания. Доходило до того, что мы получали по 300 граммов хлеба в день. Наш врач был такой, очень активный. Он всякие травы, настои делал. И вот обед. Садимся, всё чин по чину, аккуратненько, а на столе кусок хлеба и вот эта водичка. Нет, было серьёзно. Конечно в Ленинграде всё же было труднее. К счастью так было недолго, и потом нам хлеб прибавили. Но трудности были. Все мы почувствовали всё это.
В 1942- м году меня перевели на линкор «Октябрьская Революция» на должность командира дивизиона движения в звании капитана третьего ранга. Это был такой же корабль, как и «Марат». Всего было построено 4 однотипных линкора. «Марат» и «Октябрьская Революция» находились на Балтике, а два других на Чёрном море.
«Октябрьская Революция» стояла на Неве в центре Ленинграда в районе Горного института. Артиллерия линкора вела огонь по своим направлениям. Немцы вели ответный огонь. Поэтому приходилось менять места стоянки, но отходили недалеко. В районе километра от Горного института. Не больше. Но попадания всё же случались. Расскажу всего один эпизод, касающийся непосредственно меня. Попал снаряд. Прошел все лёгкие переборки, но не разорвался, а остался лежать в трюме. Надо было его вытащить. А раз это в трюме, значит, отвечают механики. И вот, я выбрал самого малогабаритного матросика и полез с ним вместе. Полез сам, потому, что совесть не позволяла послать другого человека. Так мы вдвоём на руках и вытащили его. Положили на стенку. Приехали сапёры и забрали его. Это сейчас, кажется а-я-я-й, а тогда было в порядке вещей. Вот был случай ещё до моего прихода на «Октябрьскую Революцию». Во время обстрела возникла опасность взрыва морской мины находившейся на палубе корабля. Двое матросов из команды борьбы за живучесть, схватили её и выбросили за борт. После боя их спрашивают: «Как вы это сделали? Ну-ка, попробуйте поднять». Так они от пола не могли приподнять. Эти матросы навечно записаны в состав экипажа. К сожалению, они потом погибли в другом бою. Таких случаев было много и на «Марате». Всё это будни войны. А когда в машинное отделение попадёт снаряд, повредит паровой трубопровод. Сразу пар. Он очень горячий. Ничего не видно, а надо идти ликвидировать повреждение. И людей посылаешь, и сам идёшь туда. По тому, что это надо. По тому, что это война. На корабле конечно пули не свистят, но есть другие, боевые «прелести».
Примерно в октябре, ближе к ноябрю 1942 года меня с группой матросов, в количестве 23-х человек, направили на «Невский пятачёк». Мы должны были навести переправу с одного берега Невы на другой. Пробыли мы там, около месяца, но ничего сделать не смогли. По тому, что, во-первых, не было материала. Каждую доску надо было тащить от куда-то... Ни одного плавсредства, ни одного хорошего бревна. Ночью притащишь, а днём к нему не подступиться. Немец бьёт прямой наводкой. Всё разбомбит. В общем, короче говоря, полковник, командир полка пригласил меня и говорит: «Моряки, спасибо вам. Уходите. По тому, что явно переправу вы тут никакую не наведёте. А немцы, видя вас, нам ни одного дня покоя не дают». А мы все были одеты во флотские бушлаты, шинели, и немцы с того берега нас хорошо видели. За это время мы потеряли двоих человек. Тогда нам было не понятно, зачем даются невыполнимые приказы, но уже потом выяснилось, что задачей было отвлечение немцев, чтобы они не могли перебросить части с нашего фронта под Москву. (возможно эпизод относится к осени 1941 года). Поэтому, когда мы вернулись, и я доложил, что задание не выполнено, то никаких претензий не было. Потому, что все понимали, не потому мы не выполнили, что там гуляли или сачковали.
В 1944 году меня перевели старшим механиком на лидер эскадренных миноносцев «Ленинград». К тому времени блокада Ленинграда была снята, и лидер участвовал в боевых действиях только зенитной артиллерией, а непосредственно поддерживать сухопутные войска, был не в состоянии.
Когда я с линкора перешел на лидер «Ленинград», то в смысле быта чувствовал себя, как на курорте. Ведь на линкоре, если боевая тревога, все офицеры на боевые посты. Приборка. Офицер должен быть в определенном районе и следить за этой приборкой. Старший помощник ходил и проверял. Если во время приборки найдёт офицера в каюте, а не там, где он должен быть... То было целое событие. На линкоре можно было очень чётко познать корабельный устав. На линейных кораблях служба была самая такая... Ну, а по-другому было не возможно. Штат линкора был 1200 человек. Стеснённые условия, и если бы не чёткий порядок, то разобраться было бы невозможно даже с простым бытом.
В мирное время стоим где-нибудь на рейде. Уже месяц стоим. Никакого увольнения, а каждый день брейся. Построение, и если матрос не добрит - замечание, а потом и наряды вне очереди. Офицерам свои внушения. Ну, как если ты сам не брит, будешь делать матросу внушение, почему он не бреется. В последнее время многое сдавали в прачечную, а до войны матросы всё сами стирали. За всем этим следили очень строго, ну и порядок был. И дружба была. Там «сачков» свои товарищи вычисляли моментально. И воспитывали таких - сами. Никакой «дедовщины» не было, но сами понимаете, если десять человек работают, а один сачконул. Его, конечно же, заметят, и ему будет соответствующее внушение. В основном это были словесные шутки, но такие, достающие шутки. Поэтому дружба там была исключительная. Так, что не понимаю я этой межнациональной розни, не понимаю. Человек есть человек. Когда мы жили в одном небольшом объёме. Месяцы и годы. Эксцессов по национальности у нас не было.
Над линкором «Марат», в мирное время шефствовал Казахстан. Приезжали делегации. Мы им флотский обед, а они нам сухофрукты. Приезжали артисты. Помните, была народная артистка СССР Тамара Ханум? Нет, конечно, вы не помните. Она и пела, и танцевала. Концерты проходили на палубе. Сидеть на боевой технике было строжайше запрещено, но в таких случаях было небольшое попустительство. Все же хотят смотреть, и поэтому сидели и сверху, и снизу. Служба на линкоре трудней, чем на других кораблях. Но впоследствии именно из офицеров, служивших на линейных кораблях, вышли почти все командующие эскадр и флотов.
Подчеркну, что главная задача эскадры во время войны, была организация огневого щита Ленинграда. И конечно зенитная артиллерия очень здорово защищала небо над Ленинградом.
День Победы я встретил на лидере «Ленинград», который стоял рядом с линкором «Марат» в Кронштадте. О-ох, радости было. Мы устроили такой салют... Выпустили столько боезапаса... Невозможно было остановить. Из винтовок, автоматов, из наганов. Садили - сплошь.
Сразу после войны меня направили на бывший немецкий эсминец, чтобы на практике прочувствовать, в чём разница. Что было плохо, что хорошо у немцев было с конкретной техникой. Принципиальной разницы не было, но у них на котлах было уже побольше автоматики, которую мы только ещё внедряли, а они уже использовали. Зато в машинных отделениях у нас было больше автоматики. В принципе эти паросиловые корабли уже тогда были древние, и там только шла модернизация в отдельных механизмах, расположении... помню, что мы с удовольствием отмечали, что наша энергетическая установка не хуже немецкой, а даже лучше. Вот в чём была разница у миноносцев: У немецких - броня прочного корпуса толще. Но зато наши были элегантнее, и скорость их была больше. На войне надо и то, и другое. Поэтому сказать, что лучше скорость или прочность нельзя.
Не поймите так, что прочный корпус у немецких миноносцев такой же, как у линкора. Нет, это там, на миллиметр потолще. При прямом попадании бомбы или снаряда это одно и то же. С одной стороны попрочней всегда вроде бы приятней. С другой стороны и скорость очень большую роль играет во время войны в открытом море. Так, что тут всё зависит от той стратегической задачи, которая поставлена перед флотом.
После окончания Академии меня назначили Флагманским Механиком Кронштадтской крепости. Я был последним, занимавшим эту должность. После войны Крепости Кронштадт подчинялась и Ленинградская база и всё. А тут всё наоборот. Стала Ленинградская Военно-морская база, а крепость стала базой в подчинении Ленинградской базы.
Вот такая судьба: Когда я был флаг-мехом Кронштадтской крепости, мне пришлось состоять заместителем гос-коммисии по списанию лидера «Ленинград». Механизмы корабля были в хорошем состоянии, а корпус, особенно в районе ватерлинии, где оржавление идёт более интенсивно, чуть ли не пальцем можно было проткнуть. Лидер «Ленинград» был советской постройки на 99%. Только некоторые механизмы были закуплены. Например, главные машины были итальянского производства. Все старые корабли списывались в «ОФИ» Отдел Фондового Имущества. То есть металл в металл. Те механизмы, которые можно использовать, в механизмы. Аппаратуру в аппаратуру.
Через несколько лет меня перевели в Первый Военно-Морской институт. В нём я был начальником отдела Паротурбинных установок. Там с 1958 года и до последних дней занимался атомной энергетикой подводных лодок.
В 2008 году меня нашел редактор журнала «Атомная Стратегия» и взяли интервью. Как раз исполнилось 50 лет создания атомной энергетики для подводного флота. В этой статье написано всё, чем я занимался в мирное время.
Во время войны я получил ордена «Красная Звезда, Отечественная Война» и медаль «За Боевые Заслуги». А всего у меня пять орденов, 34 медали и лауреат Государственной Премии.
Получилось так, что всего у меня стаж 64 года из них 20 лет я служил на надводных кораблях, а вот с 1957-го года меня сделали подводником. После Первого Института я 20 лет работал в ЦКБ «Рубин». Там я был ведущим инженером. Три года я уже не работаю.
Вот и вся моя биография.
Санкт-Петербург 2010 год.
Интервью и лит.обработка: | А. Чупров |
Правка: | А. Момот |