Я родился на Дальнем Востоке, в Благовещенске. Там окончил школу, а в 1937 году меня определил меня в Иркутское военно-техническое училище. Там мы изучали самолет И-16. В 1940 году нас, с одним кубарем, выпустили и направили в Москву, в министерство. Там нас определили в Иваново, где стояла эскадрилья Су-2. Помню, как-то к нам прилетел Серов, Герой Советского Союза за Испанию. У него на самолете не убиралось одно шасси и мне поручили этот самолет подготовить. Покопался, конечно, но сделал. Потом нашу эскадрилью в полном составе перебазировали в Закавказье. Там мы получили новую технику СБ, скоростной бомбардировщик, красивый, хороший.
А в 1941 году нас направили подыскать площадку около гор. Приехали туда, там был населенный пункт, а площадка была километрах в 3 от населенного пункта. Дня 2-3 сидим, никого нет, тишина. Старшие пошли в эту деревушку, там почту и узнали, что началась война. Пришла телеграмма: «Немедленно собирайтесь, возвращайтесь в полк». Мы вернулись и тут как раз начали формировать сводный бомбардировочный полк, в который я попал. Нас очень быстро сформировали, потом на эшелон и 17 сентября 1941 года мы прибыли под станицу Тихорецк Краснодарского края. Через некоторое время прилетели бомбардировщики нашего полка. Их распределили между летчиками, а истребителей не было. Когда наш полк вылетал на задание – никакого истребительного прикрытия не было. Максимум – один или два «ишака»…
Когда мы приехали в Тихорецк, там была громадная фабрика-кухня, в которой нас поселили на ночь. Ночью тревога! Нас на машину и на аэродром. Так мы на аэродроме и жили, там сделали землянки, мы с аэродрома никуда не отличались, туда нам привозили питание. И вот один раз приехали три девчушки-официантки. Мы уселись. А вдоль нашего аэродрома железная дорога шла. Мы слышим – гул самолета, он низко идет, метров 500. И давай бомбить железнодорожный разъезд. Все кто на аэродроме были поднялись в воздух, девчата, которые нас обслуживали, бросились в кукурузное поле, у нас рядом с аэродромом поле было, там громадная кукуруза росла.
С Тихорецка поднялось три И-16, но немцы их первыми заметили и всех сбили. На наших глазах один взорвался, второй, третий…
К концу 1941 года от нашего 366-го бомбардировочного полка остались одни ошметки. Всех перемололи. Летного состава практически нет, а технического с избытком. И вот в 1942 году вышел приказ Сталина – технический состав, который годен по здоровью, переучить на летный. Я подал заявление, меня приняли. Набралась команда и мы поехали обратно в Закавказье.
Привезли нас в Азербайджан, в Евлах. Там находилось летное училище. Туда приходили переучиваться летчики, осваивать новую технику и наша группа – 60 человек техников. Нас поместили в гараже, двухспальные койки без всего. А питание… чуть ли не голодный паек.
Обстановка в то время на Кавказе была очень тяжелой – немец подходил к Моздоку. Часть курсантов направили в пехоту, а нас направили в Телави. Причем, до Телави у нас не было никакого обучения, были в таком подвешенном положении.
В Тедави изучали теорию полета. Потом нас направили в Приору, это предгорье Кавказа. Там мы начали летать. Сперва на У-2, мы их очень быстро освоили. Потом скоростной УТ-2, двухместный моноплан. Тоже быстренько закончили и нашу группу направили в Среднюю Азию, в Фергану, на боевые самолеты учиться. Прибыли в Фергану, там было очень много курсантов.
Летом 1943 года мы приехали в Фергану и там учились на самолеты Як-9Т с 37-мм пушкой. Быстро окончили обучение. Правда, там одно ЧП было – я отлетал и меня направили, финишер показывать. И тут я смотю, Витька Ковалев, низковато на посадку заходит. Плюхнулся в метрах пяти с большим козлением, колеса полетели. Так что мы обучение окончили, а он остался.
Нашу группу отправили в запасной полк, под Москву, в Кубинку. Когда мы ехали в поезде мы уже видели американские самолеты, они для нас в диковинку были – у них три колеса, с носовой стойкой, нос такой здоровый. Мы удивлялись – как на таком летать?
В полку нас быстренько распределили по учебным эскадрильям, в учебную группу. Но в Кубинке нас долго не держали – быстро обучили на «Кобры», провели по одному бою с инструктором, а потом с фронта приехали «купцы». Я и еще три парня попали к капитану Чугунову из 821-го полка. Мы получили новые самолеты и в июле 1944 года он нас повел на фронт.
Мы летели через Смоленск, там сели на дозаправку, а в это время прошел дождик. Сели нормально, взлет, я взлетал последним. Пока запускали, я немного перегрел масло. Пошел на взлет, а силы нет, не тянет. Посмотрел температуру масла, понял, и на втором заходе взлетел, догнал. Потом еще раз сели на дозаправку, там уже бои шли, но до полка мы еще не долетели. А к вечеру мы прилетели в свой полк.
Нас сразу разделили по эскадрильям, я попал во вторую эскадрилью. Моим комэском был Косоруков Владимир Иванович, первой командовал Карасиков.
В полку мы сразу начали изучать район боевых действий, линию фронта, характерные ориентир, потому что картой пользоваться было нельзя. Карта была в сапоге за голенищем, мы ей не пользовались, все по той же карте учили на карте, на земле.
А в это время шли тяжелые бои за Витебск, Полоцк. «Старики» летают на задания, а мы пойдем в КП полка, изучаем ориентиры. В полку осталось 10-12 боевых летчиков, и вот нам сказали: «Завтра включаем в боевой расчет». Первый вылет – 9-ка бомбардировщиков, три тройки. Мы их сопровождали двумя парами – три опытных летчик и один новичок. Три дня мы летали, сопровождали бомбардировщики. Немцы пытались прорваться, но мы их близко не подпускали. В нашем полку было несколько групп прикрытия, две-три группы. Истребители шли в начале и в конце колонны бомбардировщиков, крыло в крыло с бомбардировщиком.
Бомбардировщики заходили за линию фронта, разворачивались и только потом бомбили объекты, чтобы уходить по прямой. И вот на третий день, они зашли, развернулись, я посмотрел назад, смотрю «фокера». По радиостанции крикнули, успел, не успел передать… потом слышу – у меня двигатель застучал…. Посмотрел влево – приборной доски нет, в фюзеляже такая дыра и опять никого не видно…
Мотор не работает, тишина, дыма нет. А нам говорили, что в том районе ходят бандиты. У меня высота была 3,5, думаю: «Буду планировать». Приборной доски нет, но направление работает. «Фонаря» нет, его полностью снесло, задняя часть «фонаря» разбита. Высота уже 2,5, у меня слипаются глаза. Я перчатку снял – у меня вся рука в крови…
Я уже над своей территорией шел, на там лес, бандеровцы и я решил тянуть до конца. Деревья закончились, и тут я упал. Высота уже небольшая была, метров 8 и я упал хорошо – плашмя. Я проверил, руки, ноги работают. Вылез. Впереди увидел домик, склады, чуть-чуть не дотянул. Взял парашют и пошел.
Увидел впереди беседку, там, ко мне спиной, сидели две женщины и о чем-то оживленно между собой говорили. Я шел потихоньку, они не услышали. Поздоровался. Они обернулись, выскочили, слова не могли сказать. Молчат. Я весь в крови. Потом одна говорит: «Рядом санчасть». Я туда дошел, там к похоронам готовились к похоронам, умер раненый летчик. Вторая говорит: «Снимай гимнастерку, брюки». Я снял, сижу в трусах. Меня осколки стекла порезали, кровотечение.
Тут подъезжает машина, там командир полка штурмовиков, которых мы сопровождали. Я ему все рассказал. Он говорит: «Домой хочешь?» «Хочу». «За складами стоит колонна машин фордов, они привезли боеприпасы, обратно поедут мимо вашего аэродрома». Меня умыли, перевязали. постирали и прожарили мою гимнастерку, а потом привезли к первой машине, посадили. Я уснул. Проснулся уже под вечер приехали, на своем аэродроме.
В этот день из нашего полка сбили 5 человек. Один погиб, двое попало в плен и один, не считая меня, вернулся. Мне потом дали дня два отдыха. Говорили: «Павлов, ты будешь жить».
Потом к нам в полк прибыл Витя Ковалев, который в Фергане упал. Его назначили в нашу эскадрилью, а я тогда уже старшим летчиком был, и мне дали его в качестве ведомого. Нас поставили прикрывать девятку бомбардировщкиов. Наши бомбардировщики отмбомбились, идут домой. Я назад посмотрел – один «фоккер» крадется к нашим бомбардировщикам. Я рассказывал про летчика, который шлепнулся. Витя Ковалев. В один прекрасный день он вместе с группой прибыл в полк. Его назначили в нашу эскадрилью… вот тебе ведомый, будешь с ним летать. Я был уже старшим летчиком. Прибыл намного позже меня. Так как он молодой, нас поставили в девятку, две пары и он. Наши бомбардировщики отмбомбились, идут домой. Я назад посмотрел – один фокер крадется к нашим бомбардировщикам. Я развернулся, а он так увлекся, что не заметил меня. Я на него сверху и открыл заградительный огонь.
Он так увлекся, что сам влез в эту заградительную полосу. Я назад посмотрел – нет моего Витеньки…. Догнал девятку. Я еще раз назад посмотрел – там парашют. Думаю: «Наверное, его сбили». У девятки еще пара в прикрытии, так что я назад развернулся, подлетаю к этому парашютисту, думаю, погляжу, где он приземлится. Я крутился, крутился, смотрю – парашют грязный, это немец оказался, которого я сбил. Немецкие парашюты были все грязные, а наши белые.
А я на малой высоте был и все кто мог по мне стреляли. Перескочил через линию фронта, выскочил на свою территорию, набрал высоту, смотрю – падает давление масла, до дома не дойду. Посмотрел слева, там аэродром. Я на него сел. Меня механики встретили, посмотрели – перебит маслопровод. Командир: «Иди на КП. Мы сами сделаем, утром вылетишь». Они сделали, я утром улетел. Прилетел к себе и оказывается, мой Витенька не среагировал на мой маневр, очухался, меня нет ну и полез дальше в свою гущу. По сути дела, спрятался под прикрытие бомбардировщиков.
Потом наступление на Либаву. Сколько на Либаву летали – там сильное зенитное прикрытие было, а истребителей меньше, правда, в налетах на Либаву участвовала вся наша дивизия, мы задавливали немцев количеством. Им сложно было – бомбардировщиков много, сильнейшее прикрытие. Мы там не потеряли ни одного самолета.
После Победы нас перебросили Забайкалье. Как-то утром прилетели Дугласы и перебросили всю дивизию, и летный состав и технарей, всех, а свои самолеты мы оставили на Западе. Прилетели на Дальний Восток, получили «кингкобры», там их было много. Несколько дней мы там постояли, и полетели в Монголию, на аэродром Чакбулак. Во время войны с Японией мы занимались только сопровождение, штурмовкой не занимались.
В 1950 году нас перебазировали на аэродром Сухая речка. Наш полк стоял на одном аэродроме, но по разным стоянкам. Замаскировались, чувствовалась напряженность, тогда уже Корейская война шла. И вот у нас как-то выходной был, делать нечего, пошли на залив искупаться. Пришли на залив, побросали камушки. Смотрим, со стороны Владивостока на бреющем два истребителя идут без винтов. Они прошли над нами. Мы смотрим – на плоскостях звезды белые. Они вошли в пикирование, пошли на нашу эскадрилью… Это американские F-80 были. Акробатически поработали…
А у нас в первой готовности дежурила пара первой эскадрильи, так даже не запускали. Видели, что даже половину аэродрома не пройдут, их собьют. Прилетел командир корпуса, сказал: «Правильно, что не взлетели». Потом прилетела с Хабаровска комиссия, разбираться. «Почему не взлетали?» «Невозможно было». Во время этого налета наша эскадрилья потеряла один самолет, но жертв в полку не было. После этого нас вернули на аэродром в Вознесенку.
В 1951 году мы получили реактивные МиГ-15, на котором совершили 8-12 часов полета и убыли в Корею. Сперва мы приехали в Китай, город Андонь, это на границы Китая и Кореи. Там поместили в большое здание, общежитие, фабрика-кухня, большая столовая, там же душ и туалеты. Из этого здания мы не выходили. Там и жили, питались… Только на аэродром выезжали.
Аэродром был на расстоянии порядка 25-30 километров от города и туда мы должны были приезжать минут за 2-30 до рассвета. В 2.30, около трех часов нас поднимали, сажали в автобус и мы уезжали. На аэродроме большая станция была, а в ней лежак, застеленный соломой так мы на аэродром приезжали и заваливались. Китайцы готовили большой чайник очень вкусного чая, у нас были плитки шоколада, московская колбаса…
На аэродроме, кроме нас, еще китайский полк базировался и звено или шестерка корейцев. Помню, китайцы обижались на наше правительство, говорили, что их обманули. Дело в том, что в первое время МиГи выпускались с одним двигателем, меньшей мощности. А потом пошли МиГ-15бис, с более мощным двигателем. И вот китайцы летали на самолетах меньшей мощности, а мы на бисах. Они это узнали и очень обижались на наше правительство.
Прилетели мы в Китай и, как в Отечественную, начали изучать район боевых действий, всю Корею. Демаркационная линия по 38-й параллели проходила, и нам сказали чтобы мы 100 километров до нее не долетали. В море тоже нельзя уходить.
Изучать там более-менее нечего…Узкая, длинная полоса, там Илудзань, на ней построена гидроэлектростанция. Перед плотиной – изогнутое водохранилище, мы его называли «сапог». Эта гидроэлектростанция снабжала Южную, Северную Корею и Китай.
Потом начались боевые действия. Начали всем полком. Работали четверками.
У американцев в это время у них были на вооружение старые винтовые самолеты, а в 1952 году их всех с высоты убрали и пустили на низ, перевели в штурмовики, а наверх подняли новый самолет – Сейбр. Те МиГи, что были у китайцев, Сейбры превосходила, а с нашими, усовершенствованными, были примерно наравне.
На Сейбрах в конце фюзеляжа поставили громадные, воздушные тормоза. Скорость большая, их выпускают, очень резко сбрасывают скорость. В особенности это они применяли, когда только на вираж пойдешь. На скорости идешь, вираж, он нажимает кнопку – лопухи растопырились, и мы вперед проскакиваем. У нас таких лопухов не было, поэтому мы на вираж старались на ходить. Мы применяли вертикаль – косая спираль, потому что если взять вертикаль в прямом смысле – тяжело, А косая спираль – все видно. И так смотришь и так смотришь. А Сейбр он на вертикали тяжелей.
Было несколько случаев – сзади четверка Сейбров, я уже петлю делаю, они открыли огонь. А там дистанция тройная, снаряды не долетает. Медленный подъемчик, они идут, идут и недовольные уходят. А когда их больше было, нападают – здесь, конечно, вертикаль. Но вертикаль тоже на 12 тысяч нельзя. Возможности двигателя не такие, хотя и полная мощность….
До апреля наша дивизия их хорошо пощипала. Американцы, когда мы приехали, вечером объявили: «Русские коммунисты потеряли 5 самолетов», – приврали. А мы: «Американцы, потеряли столько-то», – более-менее честно говорили. А потом прекратили такие выступления.
В апреле была черная пятница. Мы на посадку пошли и они нас на посадки бить начали. А мы шасси выпустили, закрылки выпустили, самолет не маневренный, и они нас били…
А меня на взлете подбили. Я взлетал и почувствовал удар в турбину. Сбросил подвесные баки и сразу на запасной аэродром. Сел. Осмотрел самолет – пули в турбину попали. Она толста, а вот если бы попали в лопатки, то все.
Когда я сел, то еще одного наш погиб. По нему перед самой полосой открыли огонь и его дернуло вправо. А там поле, грунт… Он переднюю ногу сломал, перевернулся. Нас на земле человек 8-10 было. Подбежали, попытались приподнять – ничего не получилось, тяжелый… И тут самолет загорелся. Начался взрываться боекомплект. Пилот погиб.
После этого случая командование запросило подкрепление, чтобы нас на посадке прикрывать. Командование очень быстро выслало эскадрилью. Ее посадили на запасном аэродроме и когда мы заходили на посадку, они взлетали, чтобы разблокировать аэродром.
Надо сказать, это очень даже пригодилось. И еще, наверное, дипломатия поработала. Мы же на китайской территории базировались, и американцы нарушали китайскую границу. Помню, мы на аэродром приехали, утро, только солнышко начало всходить, я вышел, смотрю – на бреющем полете заходит пара сейбров, идут вдоль полосы. Мы не предали этому значения, а оказывается, когда утром приходят утром, будет жаркий день. А когда их нет, тишина… И наше командование, что делало? Нас пока не трогали, поднимают китайцев. А китайцы могут прямым ходом на Сеул, для них ограничений не существует… А американцы, когда идут китайцы, поднимают почти все свои самолеты. Китайцы доходят до туда, работают, возвращаются… И тогда поднимают нас, чтобы отсечь американцев от китайцев.
В августе мы почувствовали, что скоро летим домой. Вылеты прекратились. Нам разрешили съездить в город, походить по магазинам. Полетов нет, напряженность спала.
Мы оставили свои самолеты и вернулись в Союз. Приехали обратно в Вознесенку, а там было очень плохо и нас перевели на аэродром Хвалынка. Там хозяева были бомбардировщики, но нам уступили место. Началась повседневная жизнь. Полеты днем, ночью, подготовка. В 1959 году нам дали первые сверхзвуковые и сверхвысотные самолеты МиГ-19.
В 1959 году меня направили в Москву на доклад об обстановке, типа конференции. Я выступил, сделал доклад о состоянии дел, о новой технике.
Позже мы получили Су-7, по сравнению с МиГ-19 – он тяжелый, бревно. Не любили мы его. Мне приказали организовать группу по своему усмотрению перегонять самолеты из завода в часть.
В 1963 году демобилизовался по здоровью. У меня было плохо с желудком было. Пролежал полтора месяца в госпитале в Уссурийске. Подлечили, а доктор говорит: «Что с тобой делать? На реактивный самолет я тебя не допущу». Я говорю: «Списывай». И меня списали, с должности заместителя командира полка.
Приехали в Ростов. Пока устраивались, искали квартиру, прописка. Некоторое время работал в военкомате, надоело. Потом работал на вертолетном заводе в ОТК. А потом диспетчером в аэропорте. В 1982 году вышел на пенсию.
- Спасибо, Леонид Матвеевич. Еще несколько вопросов. Когда вас направили на переобучение с техника, вы были офицером, младшим лейтенантом, но во всех учебках были, как рядовой курсант? Никаких вам там поблажек не было?
- В общем, да. Нас только звали не курсанты, а слушатели и мы жили отдельно от курсантов. Курсанты отдельно, а наша группа отдельно.
- Сколько на Як-9Т успели налетать?
- Мизер. Часов 8 максимум. Никаких воздушных боев. Только взлет-посадка, больше ничего.
- А на «кобре» перед фронтом сколько летали?
- Тоже немного. Не более 10 часов.
- Летали в шлемофонах?
- Нет. В шелковых подшлемниках и наушниках.
- Вы сказали, что когда вас сбили, вы взяли парашют. А кроме парашюта предписывалось еще что-то забирать из кабины? Радиостанцию, часы?
- Нет.
- Когда вас сбили, вы видели кто сбил?
- Нет. Когда летчик видит врага, то его сбить достаточно трудно. Внезапная атака – это основной прием.
- Когда немца сбили – не было мысли пальнуть по нему?
- Нет. Такого не было.
- А по нашим немцы били?
- Я о таких случаях не знаю.
- Ваша дивизия занималась в основном сопровождением?
- Да. Бомбардировщиков и штурмовиков. На штурмовку и разведку ходили, но редко. Когда ходили на разведку, у меня был казус. Нам дали задание на разведку на предельную дальность полета. А в это время у нас кислородных масок не было, а мундштук. Пошли. Набрали высоту около 8000, нашли аэродром, а на обратном пути у меня в глазах темно, я ничего не помню, началось кислородное голодание. Очнулся на 3,5 тысяч. Самолет падал «елочкой», качелями туда-сюда. Я вздохнул и пришел в себя. Ведущий не видел, что я падал, и он ушел. Я догнал его, на аэродром пришли вместе. Я доложил о происшествии и после этого нам дали маски.
- Удобные?
- Да. Она к шлемофону пристегивалась, обязательно шла со шлемофоном.
- Вы какие бомбардировщики прикрывали? Пе-2 или еще какие-то были?
- Первое время были Пе-2. Стояли вместе со 125-м гвардейским женским полком, их прикрывали. После Ту-2.
- Кого легче было прикрывать?
- Ту-2 были мощнее, больше была скорость. Прикрывать труднее. Женский полк, он компактно ходил, а мужчины, там, наверное, молодежь была, они растягивались. Зависело скорее не от техники, а от слетанности экипажей.
- Штурмовики прикрывали?
- Да.
- Их сложнее, чем бомбардировщики было прикрывать?
- Легче. Летало от двух штурмовиков до шестерки, максимум восьмерка. И вот они, когда работают, мы ходим, слушаем, если никого нет, мы помогаем. Как только появляется противник, они – в круг, а мы сверху. Спереди если к ним попадешь – одни ошметки полетят. У них богатое вооружение, две пушки.
- В чем сложность прикрытия штурмовиков? Я от многих слышал, полеты на малой высоте.
- Да.
- Говорят, они боялись зениток, а вы как?
- Бомбардировщики и штурмовики боялись. Помню, мы прикрывали шестерку. И вот я видел как попали в штурмовика, его разнесло…
Еще был случай – сопровождали бомбардировщики на Либаву. Мы уже подходили, над нашим эшелоном сделали дымовую завесу тишина и тут прямое попадание с зенитки в Пе-2. Мы видим, отваливается крыло, после появляются колпаки, черные точки, выпрыгивает летчик.
У женщин это было один раз. Прямое попадание, молчок, тишина.
- Второй аспект из-за чего не нравилось сопровождать штурмовики, их теряли на фоне земли. Такого не было?
- Нет. Если ты вместе с ними, ты никогда не потеряешь.
- Когда сильный воздушный бой при сопровождении тех же штурмовиков или бомбардировщиков, не приходилось уходить под защитный огонь штурмовиков?
- Нет. Такого не может быть. Это уже будет не прикрытие… Истребитель уже не прикрытие, а обуза будет.
- У вас только один сбитый?
- Да. Стрелять приходилось, а сбитых не видел. Получить на них подтверждение не мог и сам сказать твердо не мог. А еще бывали случаи – два-три наших летчика бьют по немецкому самолету, он сбит. Но никто не может сказать, что сбил он. Это записывается, как групповой.
- Как засчитывали одержанные победы? Прилетел летчик, заявил, что сбил самолет. Чтобы ему его зачли, что было нужно?
- Подтверждение остальных в группе.
- За сбитый вознаграждение выплачивалось?
- Да. Деньги на аттестат зачисляли.
- Не практиковалась сдача призовых денег в Фонд обороны?
- Практиковалось. Еще можно было переводить часть аттестата домой. Я перевел домой матери.
- Сколько максимально вылетов за день приходилось вам делать?
- Было такое время, что шесть боевых вылетов.
1944 год, наступление на Либаву и мы летали на сопровождение штурмовиков, они обрабатывали передовую. Мы тогда стояли в Шауляе, и вот шестой вылет… Возвращаемся, я выпускаю шасси, лампочка зеленым загорается, а я не чувствую… Я один круг сделал, второй круг сделал… Слышу командир полка: «Павлов, ты что тренируешься в выпуске шасси?!» Я ему говорю: «Не чувствую машину, пройдусь на низкой, выпущу, посмотрю». Он: «Давай садись, нормально».
После шестого вылета такое ощущение, что ты тупой. Плохо воспринимаешь реальность.
- После такого день отдыха давали?
- Нет. Просто спать и все.
- 100 грамм по вечерам пили?
- Положено. Иногда доставали нелегально добавочку.
- Таких товарищей не было, чтобы увлекались?
- Не было. Вот в Тихорецке было, зима 1941-1942 годов. Антифриз закончился, спирта нет. Поехали на станцию, нашли цистерну спирта. Привезли в полк, привезли бочки. Сделали антифриз, смешали спирт с водой. Два, три самолета – бочка. Свободно можешь приходить, черпать, пить, но ни одного пьяного не было. Люди понимали ответственность.
- Летали с позывными, или в воздухе друг с другом общались по имени?
- И так и так.
- Позывные закреплялись?
- Каждой эскадрильи давался номер. Командир полка начинался с десятки, у нас, кажется, была тридцатка. Позывной летчика совпадал с бортовым номером.
- В чем вы летали??
- В х/б. Гимнастерка, брюки, сапоги.
- А зимой? Американские куртки?
- У нас не было американских курток. Раздетые.
- Не боялись, что придется где-то сесть, замерзнешь?
- В кабине тепло, а там, как повезет. Не было ни унтов, ничего. Как были в сапогах, так и летали.
- Не было хорошего качественного обмундирования или надеялись, что пронесет?
- Нам не предлагали.
- Какие отношения с командирами были?
- Был один командир полка… Пьяница, бабник. Летный состав ни во что не ставил. Его сняли, прислали Мирошникова. Летный состав ему поначалу не доверял, а он начал потихонечку, грамотно начал сплачивать летный коллектив. К нему появилось доверие, сам начал летать. Опять же – если летчик заслужил – боевые награды. Очень внимательный был.
- По поводу политработников и особистов. Политработники, комиссары мешали летной работе?
- У нас был Михаил Родионович Мизенцев, замполит полка. Он не вмешивался в летную работу. Он очень хорошо контактировал с командиром полка.
- Особист был в полку?
- Обязательно.
- С ним контакты были?
- Нет. Они тоже не вмешивались.
- Но побаивались болтать лишнее?
- Был такой случай. Сопровождение бомбардировщиков, все группы прозевали один самолет фокер, а он подкрался к крайнему бомбардировщику, и сбил его. Тут такой вой поднялся – боевой влет полку не считать, началось следствие. Особист в этом деле участвовал, занимался расследованием.
- А вообще наказывали за потерянные самолеты по вине прикрытия?
- Я не помню такого случая. Это редкостный, единичный случай. Редко теряли подопечных.
- Вы летали на «кобре». Не было ли желания пересесть на другой самолет? Он вас устраивал?
- Большого желания не было. Мы привыкли к этой машине. Она была флегматична, ее нужно раскочегарить, а потом все нормально.
- Говорят, она была тяжеловата. Нужно было иметь запас высоты, запас скорости?
- Да. У земли на ней крутиться было не очень хорошо.
- Крыльевые пулеметы у вас были?
- Нет. Только два синхронных, крупнокалиберных.
- Какие-то доработки «кобр» в полку осуществлялись? Как-то облегчали самолет?
- Нет.
- Оружие на одну гашетку переводили?
- На фронте нет.
- Фотокинопулеметы ставили на кобрах?
- Во время войны нет.
- С немецкими пленными летчиками доводилось встречаться?
- Нет. К нам никого не привозили.
- А как наши самолеты по сравнению с «коброй»?
- К концу войны наши самолеты – это «Лавочкин». Василий Сталин командовал дивизией на Лавочкиных, это отличные самолеты. Еще Як-3 – это скоростной облегченный самолет
- Говорят, из-за этого у него были проблемы с живучестью.
- Да, но скорость хорошая. В ущерб всем качествам скорость у него повысили.
- Вы в принципе считаете, что самолеты были везде, как самолеты и летать можно было на любом?
- Да.
- При стрельбе из 37 мм пушки очередь длинную давали или нет, или стреляли или стреляли по одному, двум снарядам?
- Давал очередь.
- Самолет при этом не уводило?
- Нет. Он был стабильный, хороший.
- Про наш ЯК-9Т говорят, что если из той же 37-мм давали больше двух-трех снарядов одновременно, самолет начинал рыскать, и по сути дела, прицельность абсолютно сбивалась?
- Я не сверял с Яком. А «кобра» то и двигалась как утюг. Если направление взял, то он его будет держать.
- А горючее на «кобру»? Ведь тоже требовалось лендлизовское?
- Бензин одинаковый. Заливали наш бензин.
- На бомбометание летали или нет?
- Один раз, при взятии Кенигсберга. Подвесили две бомбы по 50 килограмм. Но – главная задача – прикрытие бомбардировщиков, а бомбы куда хотите девайте, на ваше усмотрение. Мы на штурмовку пошли уже вечером и тут командиру полка по станции передают: «Бомбы не бросать, возвращаться с бомбами, посадка с бомбами».
- На «Кинг-Кобрах», дальнейшем развитии «аэрокобры» летали?
- Да.
- Если взять «Аэрокобру» и «Кинг-кобру», что было лучше?
- Кинг-кобра тяжелее, мощнее, устойчивая к штопору. На Кинг-кобрах мы попали на Китай, Японию, но воздушных боев нам на них вести не довелось. Было некоторое сопровождение бомбардировщиков.
- Многие летчики говорят, что это утюг для воздушного боя, для воздушного боя совсем плохо.
- Он тяжелее, его нужно раскочегарить.
- Как вы относитесь к качеству немецкой техники? Преимущество фоккевульфов было?
- У каждого самолета есть свои преимущества. Есть недостатки. «Фоккеры» превосходил Кобру на виражах на горизонталях.
- С мессерами не доводилось встречаться?
- Нет.
- А с немецкими бомбардировщиками?
- Нет.
- В полку были отличительные признаки, то есть полосы, цветная краска коков?
- Да. У нашей дивизии три полка. Окраска была коки. В нашем полку коки красные были. В других зеленые и синие.
- Не было увлечения рисунка на борту самолета?
- Не было. Никто ничего не рисовал.
- А звездочки по количеству сбитых?
- Нет.
- Когда вы были в Корее, там вы стояли с корейцами, китайцами. Как могли их в воздухе от своих отличить?
- Никак.
- Окраска самолетов была одинаковая?
- У нас одинаковые опознавательные знаки. Никакой разницы.
- У вас самолеты были камуфлированные, или светлые, серые?
- Натуральный дюраль. И у китайцев так же было.
- А в чем летали?
- У нас была китайская форма была. Когда мы приехали в Андунь, нам сразу дали китайское обмундирование. Такая зеленая куртка, китайские штаны и сапоги с желтыми голенищами.
- Знаки различия были?
- Никаких. Документов при себе никаких не было. И в полет никаких документов не брали. Если собьет, выкручивайся лозунгом «Ким Ир Сен-Мао» и все. Китайцы и корейцы они, если поймали американца, у них здоровые тяпки, мотыги… Так что – «Ким Ир Сен-Мао»…
- Самолеты вы получили от предыдущих полков или вам дали новую матчасть?
- От предыдущих полков.
- Подготовка китайских летчиков была хорошая или уступала нашим? Совместно в воздухе с ними приходилось быть?
- Мы не контактировали. А вот на счет осмотрительности у них было не очень. Нам рассказывали такой случай: идет китайская четверка, американцы заходят и снимают всю четверку. То есть осмотрительности никакой…
При нас они более-менее ориентировались, а до нас они только начали летать на Миг-15. А полет на высоту требует энергии. Они стали плохо себя чувствовать, не держали перегрузку. Им сказали: «Если не будете кушать мясо, летать не будете». Начали кушать. Мы рядом с ними в столовой сидели. Мы и свинину и говядину ели, а они ни в коем случае – кусок белого куриного мяса и рис.
Еще интересный случай был. Мы взлетали в большинстве случаев в залив. Не доходя на малой высоте правым разворотом, левый нельзя – там висят американцы. А китайцы, были такие случаи, они взлетали со своей стороны и вот их подняли по тревоге, взлет с нашей стороны, здесь дорожка, здесь бетонка. Ветер попутный и китайский командир звена разогнал скорость и не справился с поворотом, и правым крылом задел три наших самолета. Остальные улетели, китайский самолет убрали. Китайское командование его расстрелять хотело, наше командование вышло с ходатайством помиловать, мы никаких претензий не имеем, все устранено. У них была очень жесткая дисциплина.
- Какая задача вашего полка была? Вам надо было ГЭС прикрывать, дорогу, мосты через реку?
- На счет ГЭС однажды был большой шум. Командование получило агентурные данные, что американцы собираются бомбить ГЭС, две дивизии готовили. Нас два дня держали в первой готовности. Мы даже на Сейбров не вылетали. Но американцы одумались.
- Сколько вылетов в день в Корее делали?
- Два вылета – это норма. Вылеты на высоту – это очень сильно выматывало. Особенно первые две недели, мы же на высоте кислородом дышали, а не воздухом, и бывало отравление кислородом. Приземлимся, полежим, выходим на улицу, тошнота, вытягивает слюну, сухость. После мы привыкли.
- Со сбитыми Сейбрами знакомиться доводилось? Не привозили обломки, чтобы можно было посмотреть вблизи?
- Нет. Когда наши ребята сбивали Сейбра, выезжала команда на подтверждение, брали детали. Капот или еще чего-нибудь, чтобы был, что это Сейбр.
- Что еще, кроме обломков самолетов для подтверждения победы нужно было? Пленка?
- Фото не было. Выезжало на место три-четыре человека. Брали осколки в подтверждение, что сбит Сейбр.
- Вы все время летали с Андуня? Приходилось садиться на запасные?
- В Аншане еще сажали, но только если над нашим аэродромом американцы. Летчики спокойно идут на запасной.
- Андунь по обустроенности с Аншанем, если сравнить. Какой был лучше?
- Приблизительно одинаковые.
- Как проводили свободное время в Андуне? Карты, шахматы, кино, волейбол…
- До начала военной операции, под самолет и все. С рассвета до темноты.
- Праздники отмечали?
- Не отмечали. Ни в Кореи, ни в Китае, такого не было. Боевые действия, никаких праздников. Правда, в Отечку был один праздник – встреча Нового года. Работа, боевая готовность и все.
- Вам в китайской валюте деньги платили на личные нужды?
- Платили и мы там прибарахлились.
Нам за весь период пребывания только два дня дали выходных и мы поехали в Андунь. У кого-то мелькнула мысль – заказать гражданский костюм, там очень хорошее ателье было, кто-то шил до этого. Мы зашли в ателье, заказали гражданские костюмы. Китайцы отлично их сшили.
- А так, чтобы пройтись по магазинам, не доводилось?
- Мы сделали один раз попытку. Нас было трое, я, Битковский и еще третий. Мы шли по городу, заходилось выпить. А там лоточки на каждом шагу. Закуток и все. Мы зашли в один, теснота. Вина? Китайцы говорят: «Извините, нет. Вас ждут». Оказывается, за каждым шли. В большой магазин, ресторан, пожалуйста, заходи, а вот в такие закутки не рекомендуется.
- Как китайцы к вам относились? Повара и официанты в столовой, кто были?
- Китайцы. Обслуживание на высшем уровне. Еда на выбор, добавка, пожалуйста.
- 100 грамм было?
- Обязательно. В каждой комнате стояло несколько ящиков местной водки. Хорошая, добротная водка. Можно было немножко расслабиться. Но лишнего не пили.
- В психологическом плане ощущение ВОВ и Корейских войн отличались? Отношение к противнику. Если немцев ненавидели, это был однозначно враг, то кем для вас были американские пилоты. Была ненависть к врагу?
- Агитация, брошюры, агитки на счет американцев, что это враг, такого не было. Никакой пропаганды, что это враги, не было. Они на чужой стороне, мы на чужой. Каждый выполняет свою работу. Мы к ним, скорее, как к коллегам относились – они свое дело делают, мы свое.
- Не было мыслей, что это не ваша война. За что воюете непонятно?
- Этот разговор не затевался.
- А внутри для себя, думали, где Россия, а где Корея…
- Такое было. Иногда такие мысли возникали. Зачем мы здесь?
- Находили ответы?
- Ответов не было. Хандра иногда нападала.
- Спасибо, Леонид Матвеевич.
| Интервью: | А. Пекарш |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
