Порфирьев Леонид Федорович

Порфирьев Леонид Федорович. В настоящее время мне восемьдесят шесть лет, и я продолжаю работать….

- Вы настолько бодро выглядите, что я бы не поверил, что Вам восемьдесят шесть лет…

Полных восемьдесят шесть лет. В настоящее время я еще работаю, числюсь профессором в Университете Информационных Технологий, Механики и Оптики, но уже не преподаю - трудно у доски стоять. Устаю. Занимаюсь аспирантами, дипломантами.

Двадцать с лишним лет я работал, и еще исполнял обязанности главного редактора научного журнала, который называется: «Вестник ВУЗов Приборостроения». В нем публикуются работы, выполненные сотрудниками высших учебных заведений, раньше всего Советского Союза, сейчас России и Ближнего зарубежья. Он распространяется и в «дальнем зарубежье». Он охватывает современные разделы приборостроения. Начиная от оптики, вычислительной техники, точной механики, автоматики, навигации, управление движения, приборы управления движения. Ну, в общем, весь комплекс настоящих приборов. То, что я двадцать лет являлся главным редактором, в частности, связано с тем, что я получил образование и в области авиации, и приборостроения, связанного с авиацией и космонавтикой.

Я ушел в отставку в 1971 году, в соответствии с приказом еще Хрущева, о том, что полковнику нужно уходить на пенсию в пятьдесят лет. Двадцать лет, с 1951 года по 1971 год служил в академии Можайского. Сначала слушателем, затем после окончания по специальности инженера-электрика авиационного приборостроения был оставлен в Академии. В 1959 году защитил кандидатскую диссертацию.

До 1959 года эта академия готовила специалистов для военно-воздушных сил. Но в ВВС, и без нее было две академии: инженерная - Жуковского и Академия в Монино, которая готовила командиров летного состава ВВС. В то время организовывали ракетно-космические войска и в 1959 году академию Можайского передали маршалу Неделину. Я после адъюнктуры продолжал служить, сначала начальником научно-исследовательской лаборатории. А затем восемь лет я был начальником кафедры автоматики и управления. Часто приходилось бывать на Байконуре. Встречался с Королевым, с Келдышем, участвовал в комиссии по аттестации проекта Королевского полета на Луну с экипажем. Тогда проект забраковали, решили, что он не обеспечит того, что от него ожидают - полета на Луну с посадкой, как это американцы сделали в 1969 году.

- Кстати, они реально там садились? Есть журналисты, которые утверждают, что американцы врут…

Бред журналистов, которые любят жареное публиковать.

- Когда Неделин погиб, Вы в комиссии были?

Нет, но я знаю, как это случилось. Готовили к пуску очередную ракету на жидком водороде и кислороде. Каждая стартовая площадка огорожена колючей проволокой, и вход туда ограничен, когда входишь обязательно вешаешь номерок. Что бы знали, есть конкретный человек в зоне или нет. Чтобы не терять времени Неделин пошел покурить вниз под стартовый стол. И что-то у них там не сработало, двигатель сам включился, и Неделин сгорел. Кинокамеры, которые стояли вокруг площадки засняли как горящие люди пытались спастись, бросались на колючую проволоку… А он мгновенно сгорел…

Я думаю, что мы на эту тему еще встретимся, у меня двадцать лет службы в космических войсках. А сегодня о войне…

- Кем были Ваши родители?

Когда я родился, они были крестьянами. И дед мой и отец были крестьянами. У отца было два брата и сестра. Младший брат моего отца старше меня был всего на один год.

Родился я 21 августа 1920 года, в двадцати пяти километрах от Валдая, в тринадцати километрах от железнодорожной станции Дворец, в деревне, которая называлась СоснинО.

Хотя уже прошла Гражданская война, но в то время, а это были 20-е годы, началось реализоваться то, что замыслил Столыпин. Его склоняли как злодея России, а он сделал для крестьян большое дело. Раньше крестьянин не имел никакого права на землю - община делила ее между крестьянскими хозяйствами в соответствии с количеством членов семьи. Раз в три года шли переделы. Доступной для крестьян, свободной земли не было.

А Столыпин издал указ, он, по-моему, и через Думу, которая появилась в 1906 году, проходил, о создании Земельного банка, который поддерживался деньгами из государственного бюджета, для облегчения выкупки земли у крупных землевладельцев, и продаже ее в кредит крестьянам. В нашей местности свободной земли практически не было. В таких случаях государство помогало переселению в те районы страны, где была свободная земля. Например, в Северном Казахстане, в Западной Сибири, в этих краях было много свободных земель. В 1922 году моя родня туда переехала в Курганскую область. Они там осели. А в 1923 году и мой отец туда перебрался. Но на земле он не осел, не купил землю. Столярничал, плотничал, делал валенки. У казахов валенки пользовались большим спросом, там зима суровая. Валяли валенки и кошмы в основном для казаков. А казахи приезжали со своими табунами коней, отарами овец и стадами коров, продавали скот. Село было большое, в нем были и бойни. В 1924 году, когда был НЭП, отец занялся еще и торговлей. На базаре открыл ларек, в котором торговали конфетами, сушеными фруктами, которые завозили из Алма-Ата.

- А она уже называлось Алма-Ата? Или еще Верный?

Я не помню, мне было три года, когда я туда приехал с родителями. Там мы жили до 1930 года. В последнее время отец работал прорабом на строительстве МТС. За то, что он во время НЭПа имел ларек, начали его «прижимать». И решил он оттуда уезжать… Сначала он один приехал сюда в Петербург, устроился на работу управдомом на улице Толмачева, рядом с кинотеатром «Родина». Потом вызвал нас. И я поступил в школу, учился на Фонтанке 36.

У нас были очень плохие жилищные условия. Сначала мы жили в дворницкой, потом отец переоборудовал в однокомнатную квартиру помещение каретной, которое было во дворе. Потом обменяли ее и переехали на канал Грибоедова 144. И я поступил в 30-ю школу, там я учился до седьмого класса. Отец к этому времени работал в торговой сети завскладом. В 1935 году его осудили на один год и три месяца. Видимо его подставили - человек он был доверчивый, и при проверке обнаружилась недостача товаров. У матери было больное сердце, и до этого события она не работала. Но после этого вынуждена была поступить на работу на «Красный треугольник». Но из-за состояния здоровья работала не на основном производстве, а продавщицей газированной воды. А у меня еще был брат младший, он инвалид с детства. Он был очень подвижный, а у соседей был механизм для валяния шерсти. Он в него ногой попал, закрутило ногу, сломало… Срослось неправильно, и он на всю жизнь остался с укороченной ногой.

Я 1936 году окончил ФЗУ при заводе, который сейчас называется «Адмиралтейские верфи». Меня послали работать токарем на «Балтийский завод», в корпусной цех. Я имел дело с грубой обработкой крупных деталей.

- Сколько Вы тогда получали? И что на эти деньги можно было купить?

В ФЗУ я получал стипендию шестьдесят девять рублей. Пачка папирос, «Ракета», были такие папиросы, стоил тридцать пять копеек. А хлеб, точно я уже не помню, примерно двадцать копеек стоил. Мясо - два рубля. А токарю платили с выработки, я до двухсот рублей иногда зарабатывал. Это вполне приличная зарплата.

В 1937 году отца из тюрьмы освободили, он вернулся, стал работать. В семье появился более-менее приличный достаток, и я решил получить образование, поступил в строительный техникум, который находился как раз напротив гостиницы «Астория», на специальность «строительство гидросооружений».

Успешно окончив первый курс, я увлекся планеризмом. Учились летать на поле около Варшавской железной дороги. Там где был аэроклуб, теперь все застроено. Еще я занимался авиамоделизмом, много читал по авиации. И тут узнал, что после первого кура техникума можно поступить в первое Ленинградское военно-авиационное техническое училище. И в декабре 1938 года я туда поступил. Это там, где сейчас Академия Можайского выходит на Ждановку. Там я учился по март 1940 года. Окончил, получил два кубаря - воентехник второго ранга.

- Лейтенант - это воентехник второго ранга?

Да. А третьего ранга - это младший лейтенант.

- И чему Вас учили?

Выпускник должен был знать устройство всего самолета, мотор, вплоть до того, чтобы снять и отремонтировать двигатель - это мы потом делали во время войны, когда самолеты прилетали с пробитыми блоками.

Наш самолет - «СБ» - скоростной бомбардировщик Архангельского, с собирающимися шасси. Главный инструктор Туполев, а ведущий работы - Архангельский.

- Вооружение и радиооборудование это не Ваше?

Вооруженцев готовили во втором ЛВАТУ. Но как подвешивать и закреплять бомбы, нас тоже учили, и на войне этим приходилось заниматься.

- Вы конкретно изучали только «СБ»? Или еще что-то?

В основном «СБ». Но был еще один самолет «ДБ-3». Это Ильюшинский. Во время Финской войны он сел на вынужденную посадку за Петергофом, есть такой поселок Мышилово. Привезли его и поставили в ангаре, на Комендантском аэродроме. Мы его подробно изучали. У него были существенные отличия, например, у него двигатели были с воздушным охлаждением. Бортовой номер, его окраску я не помню.

- А восстанавливать его не пробовали?

Нет. Потому что при посадке «на пузо», был поврежден винт, и это сказалось на двигателе - он не работал. Единственное что мы сделали - поставили его на колеса. Хотя зима была и суровая и холодная, мы сделали это еще на месте вынужденной посадки, сначала натянули резиновые надувные подъемники, потом подвели домкраты, подняли и шасси установили. Потом мне пришлось это проделывать с «Пе-2» под Сталинградом.

- А какие двигатели вы изучали?

«М-105». И дополнительно, изучали «М-34» , они были на «Р-5».

- Сколько мог ремонтов выдержать двигатель?

До первой переборки, двести пятьдесят часов налета...

- А Вы, как техник, сколько «гоняли» его на земле?

Ну, я не помню, может быть процентов тридцать времени. Но по инструкции ограничения именно двести пятьдесят часов налета.

- А они выдерживали эти двести пятьдесят часов?

Я не могу сказать, потому что мои самолеты столько не летали.

- В чем заключалась «переборка двигателя»?

Ну, в чем обычно заключалась: снимали блок, и если там не было повреждений, царапин, ничего не меняли... Но я до первой-то переборки «не дожил», подробностей не знаю…

В марте месяце 1940 года, как раз когда война в Финляндии закончилась, нас выпустили, и я поехал в Белую Церковь, во вновь организованный 86-й скоростной бомбардировочный полк. Там был хороший аэродром с ангарами. Основное базирование 33-его полка было тоже в Белой Церкви, но он воевал с Финляндией. И когда мы туда приехали, то летного и технического состава 33-го полка там еще не было. Мы лето прокантовались, а в августе участвовали в операциях по освобождению Молдавии. Нас с Белой Церкви перебросили на аэродром под Винницу. Мы там три дня с бомбовой нагрузкой отсидели.

- Как Кукин рассказывал нам, что в Белой Церкви чуть ли не половина ВВС Красной армии в это время сидела. Это так?

Ничего подобного. Может быть, он спутал время. Когда я был в Белой Церкви, там шли съемки кинофильма «Чкалов», и было очень много полковников, и артистов, которые ходили в полковничьих формах.

- Нет. Он про самолеты говорил, именно про самолеты.

Мы возвратились в Белую Церковь после 23 августа, сразу же, как только согласилась Румыния отдать Бессарабию, и никакого столпотворения там не было. А через месяц нас перебросили из Белой Церкви под Тернополь, это восемьдесят километров от Львова и тридцать километров южнее Тернополя. Там мы перезимовали - зима была очень снежная, и мы практически не летали. Там мы и войну встретили.

Наш полк входил в состав дивизии, в который кроме нашего полка 86-го, в Умани стоял 48-й, и в Белой Церкви 33-й.

- А как Вы узнали, что началась война?

В половине пятого нас бомбили на аэродроме.

Было это так. 21 июня я вернулся из отпуска, побывал здесь, в Ленинграде у родителей. В это самое время на основном аэродроме, где мы зимой стояли, началось строительство бетонной взлетно-посадочной полосы. А полк перебросили на запасной полевой аэродром, который располагался в пятнадцати километрах от гарнизонного поселка. Туда летный состав доставляли автобусами, а техники жили в палатках, и столовая там же была.

Я вместе с товарищем в поселке снимал у евреев комнату. Там городок, процентов на восемьдесят был заселен евреями. Они очень переживали и боялись за свою жизнь, в том случае если немцы придут. Я приехал, оставил свои пожитки в гарнизоне, и не помню уже, как добирался до запасного аэродрома. Либо на попутной машине, либо пешком, либо на велосипеде.

Приехал на аэродром, представился инженеру эскадрильи, что явился из отпуска. Мне сказали, что завтра с аэродрома никого в город отпускать не будут, потому что предполагается учение.

Пошел к самолету, представился технику звена старшему лейтенанту Посольскому. Это было часа в два. Пообедали. А в пять часов к нам прилетел полковник штаба ВВС Киевского особого военного округа, и сразу же нам объявили тревогу. Самолетов у нас на аэродроме было больше, чем по штату, потому что помимо основных семидесяти самолетов, мы только что получили девятку «Пе-2». Стояли самолеты в два ряда, а между рядами пятьдесят метров. А крыло от крыла, расстояние в ряду между самолетами на один метр.

- А покрашены они как были? Камуфлированные? Или серого цвета?

В серый цвет.

При объявлении тревоги самолеты надо раскатать по своим местам. Дело привычное, потому что буквально каждую неделю были воздушные тревоги. И как только растаскали, подвесили бомбы.

На аэродроме уже были землянки, там хранился инструмент, аккумуляторы. И возле каждой такой землянки была выкопана щель.

- А сколько времени заняло вообще все растаскивание?

От подачи команды до того как командир полка доложил полковнику о том, что полк готов к вылету, прошло сорок минут.

Полковник остался доволен, поставил хорошую оценку за боеготовность. Приказал расставить самолеты как обычно и разрешил летный состав отпустить в город. И самолеты опять расставили рядами...

Предполагалось, что на другой день, в воскресенье, никого не отпускать. А тут всех отпустили, вплоть до того, что летный состав весь уехал в город. Более того, отпустили в город даже часть техников, тех, у кого был свой транспорт - велосипеды.

Все уехали, а я решил, что не поеду, потому что устал…

- А машин, мотоциклов, не было?

Не было, какие там мотоциклы, машины. Они уже в конце войны появились…

В это время местные поляки вокруг аэродрома устроили ряд площадок, где торговали водкой, пивом. Танцплощадки организовали, девчонки появились. Часов до двух канитель эта была.

Палатки наши были в низине, в овраге. Пошли в палатки, легли спать, это было уже в начале ночи. А в четыре часа - тревога. Я выскочил, добежал до самолета. Летчика моего не было. Притащили самолет, подвесили бомбы, запустили моторы, прогнали, дозаправили. И мы с механиком сели на пригорке, около щели и стали рассуждать, что будет… Рядом с нами стоял «Пе», и полуторка с зенитными счетверенными максимами.

- Вас не раздражало то, что все время тревоги, нужно растаскивать, потом стаскивать обратно?

Всех раздражало, ну и что? Остановка напряженная. Немецкие разведчики «Фоке-Вульфы» летали. Фоторазведчики - «Рама»… Но в этот день я увидел двухмоторные «Дорнье», которые нас бомбили.

Уже начало светать, когда на высоте примерно восемьсот метров прошел над нашим аэродромом самолет. Мы с механиком сидим, смотрим… Перед войной появилось очень много новых самолетов: «МиГи», «ЛаГГи», «Сухие», «ББ-2»… Смотрим, гадаем, что за самолет. И вдруг видим, заходит на посадку «И-153» - «Чайка» И из ее кабины выскакивает кто-то в белом. Под Черновцами в пятнадцати километрах от границы находился входивший в состав нашей дивизии 15-й истребительный полк. {1} Летчик этого полка прилетел, чтобы нас предупредить о нападении немцев. Когда он проснулся, немецкие танки уже гуляли по его аэродрому. Он в чем спал, в том и выскочил из палатки, запустил самолет и к нам. Но опоздал он, немножечко не успел. Буквально через несколько минут, как он сел, на бреющем полете появились немецкие бомбардировщики. Девятка вышла на наш аэродром, и они тут же разошлись по своим целям - по самолетам, по взлетной полосе… И как только вышли на боевой курс, сразу открылись люки и посыпались кассеты, в которых были двухкилограммовые бомбы. Очень много бомб. А бомбы такие: у нее раскрывается крыльчатка, которая начинает под действием потока раскручиваться. Когда раскручивается до конца, вылетает чека, и она взрывается. Потом немцы начали обстреливать из пулеметов, из турелей своих.

- Скажите, много самолетов успели растащить?

Много. В два захода сожгли немцы двадцать семь самолетов, но если бы все стояли в ряд, то сожгли бы штук пятьдесят-шестьдесят. Гарантировано.

Когда вокруг нас засвистели пули, мы с механиком, прыгнули в щель. А когда взрывы закончились, высунули головы, смотрим: самолеты горят… Потом они начали взрываться - ведь они были и с бензином, и с бомбами… Потери потому и были большие, что свои же самолеты взрывались.

- «Пе-2» в этот раз уцелели или сгорели?

На счастье, все уцелели. То ли растащили удачно, то ли… Эти «Пе-2», потом воевали под Москвой.

- А кстати, вот тот летчик, который к вам прилетел, уцелел?

Тогда - уцелел, потом - не знаю. К тому времени, когда немцы зашли на второй круг, наши стрелки залезли в самолеты и начали стрелять по немцам. Три самолета сбили.

- Как подтверждено было, что они именно три самолета сбили?

Знаю, что сбили и захватили пленных. Подробности не знаю, потому что в первый же день уцелевшие самолеты перебросили на другой запасной аэродром. У нас было три запасных аэродрома, и нашу эскадрилью перебросили на аэродром недалеко от старой границы Украины около станции Скалат. Там мы останки наших самолетов грузили на железнодорожные платформы, закрепляли, готовили к отправке. Но это все зря было, потому что немцы так быстро пришли, что 6 июля нас уже перебросили с этого места в Нежин, это Северо-восточнее Киева.

- При перебазировании технический состав перевозили на машинах или на самолете?

В те дни на самолетах никого не доставляли. Это потом под Сталинградом было, на самолетах нас сажали за стрелка радиста. А тогда дали машину и мы через Житомир, двигались к Киеву, а оттуда уже…

- Пока ехали по Западной Украине Вас не обстреливали бандеровцы?

Мы с ними уже после войны сталкивался. А тогда в начале войны и само слово «бандеровцы» не употреблялось…

- А немецкие самолеты бомбили вас при переезде?

Да, бомбили.

- В момент нападения на основной аэродром, летного состава на аэродроме не было?

Он через полтора часа после налета приехал на автобусах. Те самолеты, которые остались, полетели в Чертков, и под Скалат. И еще какой-то третий был запасной аэродром. 23-го и 24-го мы на новом аэродроме освоились. У одного самолета, обнаружилось, что крыло пробито, и в ночь, с 23-го на 24-е мы стали менять крыло. Подтащили стремянки, крыло, которое сняли с самолета, не годного к ремонту - имевшего другие повреждения. И когда мы уже закончили установку, на нас вновь был налет. Прилетел всего один самолет, и все обошлось, никого не зацепили.

В тот день, 24-го числа, еще одно любопытное событие произошло. Примерно в полдень, вдруг садится самолет-биплан. Типа нашего «По-2», но польского производства - ПЗЛ. Один человек остался в кабине, а из самолета вылез полковник, вся грудь в орденах, и вызвал командира эскадрильи и стал его расспрашивать, что мы тут делаем, как у нас дела и так далее. Когда разговор окончился и самолет улетел, наш командир эскадрильи позвонил в штаб полка, и доложил о визите самолета польского производства. А из штаба полка в ответ - «…мать перемать…». Оказывается, это немец летал в нашей форме на разведку. Садился на такие запасные аэродромы выспрашивал…

На следующее утро, 25-го числа, вся наша эскадрилья - девятка, полетела бомбить шоссе Львов-Краков. Там где она пресекает реку Бодров, которая по западной границе шла. Удачно отбомбились: мосты уничтожили, удар пришелся по колонне немецких войск. Но когда возвращались, истребители «И-16», «И-153» - остатки того самого 15-го истребительного полка, который стоял под Черновцами, приняли наши возвращающиеся «СБ» за немцев, и в тот омент, когда наши заходили на посадку, сбили восемь самолетов. Восемь самолетов! Спасся только самолет, который садился не на аэродром, а на поле на вынужденную.

- И все экипажи погибли?

Нет, в этом смысле удачно получилось, их сбивали не в воздухе, а когда они по сути дела уже садились… {2}

- Ваш полк с основного места базирования улетал на запасные с бомбами?

Когда готовились к перелету на запасный аэродром, сняли бомбы. Боеприпасы потом привезли. Именно поэтому два дня сидели и ждали, пока подвезут бомбы…

- А истребители, которые произвели атаку, они куда делись?

Улетели на аэродром в Трембовль, там сели. Был у них в полку разбор полетов или нет, я не знаю. Но наши командиры за то, что поздно доложили о случившемся, наказание получили. Это я знаю. Но так получилось, что наш командир полка улетел на боевое задание и не вернулся. Фамилию его я не помню. Его документы нашли в кустах, недалеко от места стоянки самолета. И поэтому появился слух, я повторяю, слух, что вроде улетел к немцам. И не могу к этому ничего добавить, иначе это будет вранье. {3}

6 июля к нам прилетели самолеты другой эскадрильи. Летали, потери были, но немного. Потом остатки поврежденных самолетов нас заставили погрузить на платформы, посадили нас на машины и мы поехали в Нежин.

- В этот начальный период войны, самолеты с какими повреждениями приходили?

В основном повреждения на задней части: оперение, киль, стабилизатор. И в основном пулями пулеметов… Повреждений от снарядов не было.

- А как пробоины заделывали?

Небольшие пробоины мы перкалем заклеивали. Вначале войны никаких приспособлений для ремонта металлических частей не было. Ждали войну, тревоги объявляли, а этому нас не учили. И даже в училище у нас была практика - паяли радиаторы, заклепки делали. Но чтобы пробоины пулевые заделывать, не помню такого…

- Ну, вот вы перебазировались в Нежин и что дальше?

Там была огромная армейская база ВВС. Мы как приехали, начали строить землянки, наши шесть самолетов «СБ» прилетели…

- Это все, что от семиэскадрильного полка осталось?

Да, в июле в Нежин прилетели шесть самолетов. Но еще осталась девятка «Пе-2». Командиром этой особой эскадрильи назначили инспектора по технике пилотирования капитана Федора Дмириевича Белого. Он после войны командовал корпусом дальней авиации, который базировался около Тарту.

- И чем эта девятка занималась?

Она воевала на центральном фронте, дошла до самой Москвы. Но числилась она в полку.

Уже 16 июля личный состав стали вывозить из Нежина, потому что немцы шли на окружение Киева, и Нежин попадал в это окружение.

На Нежинском аэродроме базировался в то время один из первых полков «Ил-2». Немцы в это время прорвались через Житомир, их танковая колонна вышла на шоссе Житомир-Киев и рвалась к Киеву, осталось всего 120 км. И вот этот полк «Ил-2» бросили на колонну. Вооружение у «Илов» было: две бомбы-сотки и восемь «РС-82» подвешены на крыльях. Кроме того, еще две пушки «ШВАК»…

- Именно «ШВАКи» были? А не «ВЯ»?

В то время были еще только «ШВАКи».

Они возвращались, потерь было немного. Немцы стреляли из стрелкового оружия, повреждали в основном хвостовое оперение, но летный состав был опытный, добирался до аэродрома, садился. Колонну, они остановили. До Киева немецкая танковая колонна не добралась. Здорово разделали…

А нас вновь перебросили. Самолеты передали какому-то другому полку, А весь состав полка, и летный и технический, на машинах сначала на Полтаву, потом в Харьков, потом в Ростов, и, в конце концов, привезли в Буденновск. Там должен был формироваться 3-й запасной авиационный полк. Но он туда так и не приехал. А нас поселили в клубе. В партере и на бельэтаже разместили койки, а в бытовушках были классы. Мы изучали новый самолет «Пе-2», но только теоретически - по плакатам. Кроме того, ходили в поле, занимались стрельбой, бросанием реальных гранат. Еще нас привлекали к вылавливанию дезертиров. Местных казаков призывали в армию, а они прятались в виноградниках.

- Много наловили?

Точно я уж не помню, но несколько человек поймали. За что получили ненависть местного населения.

Обстановка была разлагающая. Командира полка не было, заместитель был рохля, ему было все безразлично. Клуб стоял рядом с базаром, а там вина было полным полно, и стоило оно копейки. Играли в домино, и проигравший бежал на базар за вином, и до обеда уже основательно набирались. Когда прилетели проверяющие, и нам устроили тревогу, то некоторые на построение выходили босиком, в подштанниках - пьяные были.

В ноябре месяце в полк возвратился Белый, его назначили командиром полка. Он был уже подполковник, и начал наводить порядок. А немцы в это время заняли Ростов.

3-й запасной полк к этому времени базировался в Астрахани, и 22 ноября 1941 года нас посадили на поезд и перебросили в Махачкалу, там посадили на пароход с названием «Баксовет»- «Бакинский совет».

Пароход был переполнен - на нем кроме нас военных, была масса беженцев с Северного Кавказа. В основном евреи. Он должен был идти в Астрахань, но зима-то наступила суровая, и в декабре северная часть в дельте замерзла. Поэтому нас перевезли в Красноводск. Там посадили в поезд, и повезли по маршруту Ашхабад-Ташкент-Арысь-Курбах… И только потом в Астрахань. Там нас разместили на другой стороне Волги. 3-й запасной полк базировался на небольшом аэродроме. Появились самолеты «Пе-2». Летный состав начал тренироваться в полетах. В марте-апреле случилось наводнение, Мы пытались спасти аэродром - мешки с песком таскали. Но часть его залило волжской водой, и он стал на некоторое время непригодный. Переучивались там до июня 1942 года. Немцы прорвали фронт под Воронежем, и наступали на Сталинград. А нас на теплоходе по Волге отправили в Казань, где 22-й авиазавод производил «Пе-2». Немцы еще не успели основательно заминировать фарватер на Волге, и мы проскочили. Потом они заминировали основательно.

В Казане нас разместили в общежитии. Неприятно вспоминать - его не дезинфицировали, и первую ночь мы не спали, потому, что блохи заели...

Летный состав начал учиться основательно. 5 августа мы получили самолеты…

- Самолеты, которые Вы получили с завода, были в рабочем состоянии?

Полностью в рабочем. Их принимала военная приемка, у них свои экипажи, которые проводили все летные испытания. Наши тренировались на самолетах, которые уже были облетаны. Поэтому никаких проблем с качеством изготовленных заводом самолетов у нас не было…

- Я неоднократно сталкивался с воспоминаниями людей, в которых отмечалось низкое качество новых самолетов, поступавших с заводов, их уже в полку приходилось доводить до боеготовного состояния.

Я такого не помню. Серьезных замечаний не было. С точки зрения безопасности полетов, они были готовы к боевым действиям.

- Вам как технику, какой самолет был для Вас удобнее и легче в эксплуатации «СБ» или «Пе-2»?

Поначалу «Пе-2» был потяжелее, потому что в нем приборная часть, а нас готовили только по фюзеляжу и по моторам. А приборная часть на «Пе-2» была значительно сложнее. Управление тримерами, выпуск подкрылков… Все это с электрическим приводом. Поначалу сложно. Но научились.

Другое дело - доступность. Не всюду пролезешь, вот скажем, чтобы попасть к рулевому управлению, надо было снимать бронещиток у стрелка-радиста, забираться туда, а там узко и не всегда достанешь…

- В этом отношении «СБ» был лучше?

Да, вот в этом отношении «СБ» был лучше.

Из Казани нас перебросили в Муром, в резерв главного командования, но уже недели через полторы, 16 августа 1942 года нас направили под Сталинград, и посадили на левом берегу, на территории совхоза «Имени 18 партсъезда».

Первый боевой вылет состоялся 19 августа. Вел эскадрилью сам командир полка Белый. Полетели на бомбежку переправы через Дон в районе Калача, которые усиленно прикрывались снизу зенитной артиллерией, и сверху «Мессерами». Командир был опытный, с высоким авторитетом, в прошлом инспектор по техники пилотирования, имел боевой опыт вождения самолетов, так что отбомбились удачно, и вся девятка вернулась полностью.

В этот же день полетела вторая эскадрилья, и, в том числе, мой самолет. Командиром экипажа был Костя Чайкин, И они опять полетели бомбить ту же переправу у Калача, и было сбито четыре самолета, в том числе и мой. Погиб стрелок, штурман попал в больницу, Костя был ранен, но все-таки добрался до полка и рассказал следующее: их перехватили «Мессера», обстреляли, и один из двигателей остановился, он решил сесть в степи, шасси выпустил, а шины были пробиты пулями. Самолет скапотировал. А о том, что фюзеляж лопнул, он ничего не сказал. Сказал, что надо заменить колеса, и тогда самолет можно поставить, и он взлетит.

Инженер полка, у нас такой был Шапиро, приказал мне взять в помощь механика, необходимый инструмент, отремонтировать на месте и доложить. Мы взяли в дополнение резиновые подъемники, ну типа матраца, надувные. И тут началась моя трудная двухнедельная командировка.

- А кстати, чем Вы их накачивали?

Насосом вручную. Насос как в автомобиле, немножко побольше.

Мы на машине поехали по Волго-Ахтубинской пойме. Когда проехали километров тридцать, мы увидели, что над Сталинградом сплошной дым. Город горел.

Костя сел на вынужденную около Райгорода, там был 76-й укрепрайон. Мне нужно было обязательно разузнать обстановку в штабе 8-й воздушной армии, в Сталинграде

Мы доехали до паромной переправы, как раз напротив Сталинграда, туда отправлялись паромы с танками, с пушками, а обратно в основном везли раненых. Немцы Сталинград уже «запаковали» - заминировали Волгу, и поэтому скопилось очень много теплоходов с ранеными, барж с горючим, с боеприпасами, с бомбами. И немцы это пока не трогали, и в основном бомбили только город.

Была опасность, что если я переберусь с машиной в Сталинград, то обратно меня могут не пропустить. Поэтому я механику сказал:

- Ждите меня здесь. Я переправлюсь, что бы узнать обстановку.

Конечно, был риск, что и меня обратно могли и не пустить. Там как раз там стоял небольшой паром, на котором был один танк, и обслуживающий взвод солдат. Я подошел к командиру, сказал, что мне нужно. Он согласился переправить меня.

Только мы до середины Волги доехали и начался налет немцев. Город горел вовсю, по Волге нефть плыла и горела, пожар вдоль всего порта, портовых сооружений. Наш паром поэтому пошел южнее, ниже по Волге. Там пристал, и я вышел на берег. В городе было страшно, даже пройти по улице невозможно - пожары настолько сильные, что идя по улице можно было опалиться. В конце концов, я добрался до штаба 8-й армии, представил свои документы. Мне сказали:

- Там помимо вашего «Пе-2» еще два самолета, «Ил-2» и «Як» стоят. Вот точно в таком же положении, как Ваш. Вы получаете задание организовать эвакуацию всех трех самолетов. Мы тебе дадим команду, в Райгород приедет ремонтный взвод и три машины.

Еще выдали мне «индульгенцию», чтобы меня выпустили из Сталинграда. Я встретился с командиром ремонтного взвода, сказал куда ехать, договорился, чтобы он встал в семь часов у укрепрайона и меня ждал. А сам поехал на переправу. Переправился через Волгу, нашел свою машину, механика. В районе поселка Средняя Ахтуба, переправились через Ахтубу. С большими приключениями и больше суток мы добрались до Райгорода. В это время бригада ремонтная уже туда прибыла. В связи с тем, что немцы были уже близко, приняли решение идти к самолетам в ночное время. А на рассвете я увидел, что на фюзеляже нашего «Пе-2» трещина, и восстановить этот самолет на месте нельзя. Единственное, что можно сделать, отвезти его в Ленинск, где находилась ремонтная база.

Не выполнить приказ нельзя - трибунал. Значит, что? Мне нужно расстыковать крылья со всех самолетов и снять. Потом поставить их на новые колеса. Костя предупредил, что резина пробита, мы захватили с собой новую.

Мы с осмотром долго задержались, и утром «Юнкерс» обнаружил, что около этих самолетов кто-то возится, и нас обстрелял. И мы начали по ночам расстыковывать крылья… Механики свое дело знают... В первую очередь, расстыковали крылья, облегчили и перетащили самолеты ночью в Райгород, замаскировали, что бы немцы не видели. Стали готовить к дальнейшей эвакуации. Хвосты самолетов забросили на машины, нам пять трехтонок «Зис» прислали. Самое трудное было сесть на паром. В Черном Яре очень крутой спуск, была опасность, что самолет вместе с машиной и с шофером укатится в воду. Но как бы там не было, мы перебрались и все три самолета эвакуировали через Волгу. А дальше вновь начались приключения. Две недели перебирались через Волго-Ахтубинскую пойму. А когда мы приехали в Ленинск, там не оказалось хорошего парома, чтобы переправиться через Ахтубу. Я доложил командира ремзавода все как есть, он расписался в том, что получил. А как он потом переправлял, это было уже не мое дело.

Благодарность я не получил, потому что все машины оказались разграблены - стояли близко от линии фронта и солдаты, к моменту нашего появления все что можно было поснимали…

Вернулся в полк. Пока я ездил, в полку осталось всего шесть самолетов. Когда прилетели 16 августа на аэродром «18-го Партсъезда» у нас было восемнадцать «Пе-2».

- А у командира полка не было отдельной машины?

Она входила в состав какой-то эскадрильи. Как раз когда я вернулся, то меня поставили на машину командира полка. На бомбежку в это время уже не летали. Задача - фоторазведка. Вешались фотоаппараты, и на наружной подвеске две зажигалки по сто килограмм. И полет был такой, от Сталинграда до Ростова и обратно. А обратно горючего уже не хватало, поэтому через Вересту возвращались, и садились в Астрахани. Такой маршрут получался немножко покороче, и поэтому хватало горючего. Там заправлялись, прилетали на свой аэродром, и получали новые задания.

- А если самолет в Астрахани садился поврежденным?

Было несколько вариантов. Иногда перебрасывали туда своих техников: в самолет брали с собой механиков, с инструментом, сажали их либо в ноги штурману, в передней кабине, либо в хвост, за бронеспинку стрелка. Без парашюта. В Астрахани была база, там можно было даже блоки заменить на двигателе. Таких полетов у меня было три. Однажды, когда возвращались, над Элистой нас прихватили «Мессера». Хорошо, что была облачность, а командир - не Костя Чайкин, а опытный - инспектор по техники пилотирования, назначенный вместо Белого, фамилию, к сожалению не помню. Мы благополучно добрались до Астрахани.

- Какой самолет легче ремонтировать? «СБ» или «Пе-2»?

Ремонтировать полегче было все-таки «Пе-2».

К мотору было легко добраться, и съем его не представлял каких-то особых трудностей. Но была точка, которую мы очень не любили. Это в задней части двигателя… Задняя часть мотогондолы. Там в одно место трудно было забраться, чтобы накинуть девяти миллиметровую гайку на болт.

Неприятно было менять масляные радиаторы, они находились в крыле, и это занимало очень большое время.

И еще: было очень трудно добираться к рулевым тягам. Там очень узко… У триммеров была довольно сложная конструкция...

И потом имейте ввиду, что стабилизаторы у «Пе-2» были подвижными, регулировались. Помимо того, что были закрылки, они на взлете, это самое… Посадочные щитки…

Еще очень трудно было снимать патрубки, потому что они, как правило, пригорали, и наружу выходили, и ржавчина была.

- Основные отказы у «Пе-2», какие были? Те, которые ремонтировать приходилось…

Основные отказы были связаны с наддувом. А если наддув отказывал, значит, уже на полную высоту самолет выходить не мог. После ремонта наддува меня брали в самолет для проверки качества ремонта, поднимались мы с командиром на шесть с половиной тысяч метров.

Ну, еще слабым местом было переполнение карбюратора. И нужно было очень тщательно следить, что бы не накапливался перелитый бензин. Потому что при запуске мог быть обратный выхлоп и тогда мотор загорался, и самолету конец. Потому что пока дотащишь огнетушитель, пока раскроешь капоты… Очень неприятный момент.

- К вам в полк новые самолеты приходили?

При мне новые самолеты не приходили. Система пополнения под Сталинградом организовалась такая. Не знаю, почему-то Хрюкин очень благоволил к Белому, но все полки, которые приходили в «упадок» - то есть оставалось три-четыре самолета, сдавали нам эти самолеты, вот таким образом нас пополняли. А мы летали на разведку.

- А состояние этих самолетов, которые вам передавали, оно было приемлемо? Или приходилось латать-перелатывать?

Там, как правило, полки-то жили недолго. Вот мы, например, прилетели, а через две недели у нас оставалось шесть самолетов. И те, самолеты, которые, не попадали в переделку в воздухе, были почти как с завода. А те, которые попадали под пулеметный или зенитный огонь, сдавали нам без капитальной починки.

- Вы говорили, что не было никаких наставлений. А когда вообще наставления по ремонту появились?

На дивизию была обязательно ремонтная бригада, и в случае серьезных повреждений, ими занималась ремонтная бригада. А собственный обслуживающий персонал менял двигатели, заменял баки. Агрегатный ремонт...

- А заплаты на пробоинах кто накладывал?

Этим занималась ремонтная бригада, они приезжали. «Пе-2» металлический, а у меняне было даже инструмента для этих целей.

- А бригада эта как называлась?

ПАРМ.

- Вы говорили, что занимались подвеской бомб. Какая была стандартная бомбовая нагрузка для «СБ», и для «Пе-2»?

Максимальная на наружной подвеске «Пе-2» и «СБ», двести пятьдесят килограмм.

- Эта бомба одна была?

Нет, с каждой стороны… А в люки вешались, как правило, сотки. Четыре сотки. Но если в «Пе-2» четыре сотки вешали, то на наружную подвеску уже не брали, потому что самолет не тянул. С нагрузкой девятьсот килограмм, он не поднимался. Максимум, что дополнительно брали, фотоаппарат и одну зажигалку.

- То есть, килограмм семьсот пятьдесят, в среднем у вас поднимал?

Да. А у «СБ» было шесть в люках, шесть, по-моему, и можно было две вот по двести пятьдесят, или по пятьсот вешать.

- То есть, тонну шестьсот получается, брал? То есть у него грузоподъемность была больше?

Да. Причем бомболюки в гондолах на «Пе-2» были такие, что эти бомбы, когда самолет шел на бомбежку пикированием, то там их выдвигали… Как на трапеции такой, выдвигали и тогда сбрасывали, что бы можно было сбросить и винт не задеть. И, кстати говоря, перед самой войной, стали такие же устройства ставить и на «СБ». Там тоже сделали четыре подвески такие.

И бомбили, учили нас, Жуков прилетал, контролировал. Он перед войной был, командующим Киевского особого военного округа, а мы входили в состав, и бомбить заставлял по передовой. Восемьдесят километров там окоп, ставились границы и должны были бомбить. Уже на «СБ». «Пе-2» мы незадолго до войны получили. А учения проходили осенью. Как раз после молдавских событий, когда Молдавию освобождали, учения проходили, тогда бомбили.

- А скажите, пожалуйста, я все-таки еще на счет бомбовой нагрузки. На «СБ», бомбы стояли, носом вверх, да? В бомбоотсек? Или горизонтально ложились?

Горизонтально. И там так у всех, они горизонтально ставили. Лебедки для этого были, там… А двести пятьдесят иногда вешали так, вручную. Восемь человек возьмутся…

- Вопрос по первому дню войны: за Вашим полком числится таран в воздухе, во время первого же налета. Это какой-то «СБ»? Вы можете рассказать, что произошло?

Да, Малиенко. Капитан Малиенко был командиром дежурной эскадрильи. Когда весь летный состав уехал, он свою эскадрилью не отпустил. И вот когда немцы пошли на второй заход, он сам, без экипажа взлетел. {4} Стрелок и штурман за ним не успели, и на земле остались, они вроде на земле при бомбежке погибли. Как он взлетел, не попал на эти бомбы-«лягушки», которые немцы разбросали, не знаю. Таранил Дорнье на малой высоте, и они упали в овраг за аэродромом. Он погиб… Немцы тоже погибли. Удар был такой, что они разбились и загорелись. Никто не прыгал… Говорите горел уже? Нет, этого не помню…

- А на остальных немцев это повлияло?

Оставшиеся пошли на третий круг.

- Все-таки пошли? Встречаются утверждения, что после его тарана немцы разбежались.

Нет, в товремя немцы были молодые ребята и отчаянные.

У нас до марта 1940 года, при окончании военное технического училища, звание присваивали воентехник второго ранга. Два кубаря. И по окончанию летного училища соответственно… Мы-то успели выпуститься, нас с кубарями. Но в марте 1940 года министр обороны Тимошенко изменил правила. И уже осенние выпуски были, как мы говорили с «чекирями».

- И к чему это привело?

Очень плохо повлияло. Особенно на летный состав. Даже во время войны молодые ребята прибывали сержантами. Ну, правда, обычно после первого хорошего вылета им присваивали офицерское звание, лейтенанта давали.

- То есть, минуя младшего?

Да.

- А казарменное положение и все прочее?

Казарменное положение в училищах было всегда. А в авиачастях? По-разному. Бывало, и казарм не было. Когда я в Белую Церковь приехал, нас разместить было негде, и нам сказали:

- Запасайтесь велосипедами, и снимать жилье в Белой Церкви.

Так мы и делали. Снимали, естественно, на свои деньги. И никакой компенсации в то время не было.

- Давайте вернемся на войну в Сталинград.

Итак, мы воевали под Сталинградом разведчиками, воевали до самого конца. Уже выпал снег, располагались мы в последнее время на аэродроме Вишневатка, это недалеко от станции Агалатово. Дорога шла от Саратова, к Астрахани. Там была основная база, куда привозили боеприпасы и каждую ночь мы слышали и видели, как бомбили Агалатово немцы.

А ситуация стала такая, что нам делать было нечего. В основном нужно было нашим истребителям сбивать «Ю-52», которые возили подкрепления, продукты, боеприпасы. Их ближайший от Сталинграда аэродром был станция Целина. Это в Ростовской области. После того бои под Сталинградом кончились, наш полк как раз перебазировали на этот аэродром. И мы техники там «пиршествовали» - там было много немецких самолетов, «Ю-52», «Мессера» и «Фоке-Вульфы». Мы хватали то, чего нам не хватало.

- А какие детали можно было брать с немецких самолетов?

В основном крепеж. Например, немецкие хомуты для закрепления дюритов, они значительно лучше и удобнее наших были. И они всегда делали с запасом, так что всегда можно было подогнать.

Но это позже было, а пока нас перебросили примерно на ста с лишним километров от Волги. На левом берегу - Вишневатка, там был большущий аэродром. Степь кругом, самолеты стояли в капонирах. С помощью мобилизованного гражданского населения построили. Но привозили из далека, потому что местное население в основном были казахи, их не очень-то заставишь работать. Они на коней вскочили, на верблюдов и в степь уезжают….

Так вот там скопилось много самолетов. Там наш полк вот бомбардировочный стоял, потом остатки еще какого-то полка прилетели туда. На «Пе-2». Они летели где-то в середине сентября, из Подмосковья и попали в очень плохую погоду. Их разметало, они кто-где сел. Часть все-таки добралась до нашего аэродрома, потом их всех собирали на нашем аэродроме. Стоял полк «Ил-2». Это было в октябре месяце, уже снег выпал.

Наш полк ближе всего находился к Вишневатке, мы стояли примерно в километре. У самолетов были вырыты землянки на двух человек: яма, сверху накрыта жердями и соломой. Хорошо еще, что там сухая земля, воды не было.

В нашем полку, как и в остальных, собрались отметить праздник 7 ноября. Мороза сильного не было, безветренно… Прогрели моторы и зачехлили. Собрались, выпили по первой стопке, Белый нам очень выразительно зачитал грамоту…

И тут началась кутерьма. Пришел шторм, ледяной ветер. Объявили тревогу, и мы все бросились к самолетам. Мой самолет относительно близко стоял, вместе с экипажем и механиком добежали до самолета, быстренько расчехлили. Один мотор запустили, другой мотор не запускается. Застыл уже…

Кстати говоря, всегда система запуска доставляла нам много неприятностей. Нужно было шприцами вогнать бензин в цилиндры, и потом запускать.

Хорошо, что один мотор запустили, горячим воздухом стали греть второй мотор. Все обошлось. Но с очень большим количеством самолетов в эту ночь беда случилась. В том числе и с «Илами». И в эту ночь замерзло до шестидесяти самолетов. Так что уже на следующий день из Москвы приехала комиссия разбираться… Видимо командиры полка и инженеры полка получили сильный нагоняй.

Что мне потом брослось в глаза: вокруг капониров шли траншеи, из которой землю вынимали, так вот, в этих траншеях вот такой слой лягушек, замерзших. Они как будто предчувствовали, что будет резкий перепад температуры и спасались, прыгали в низины, и там замерзали на зиму.

- Мне техник рассказывал, что не хватало обогревательных приборов, чтобы прогревать мотор. И что бы экономить моторесурс, делали специальные печки. У Вас были такие печки?

Были, но далеко и не на все самолеты, и тем более не на все моторы.

- Он же говорил, что иногда приходилось греть двигатель паяльной лампой через лист металла…

Пробовали так делать, но было несколько случаев пожара, и такое было категорически запрещено.

В БАО, который нас обслуживал, были старые водогреи, бочка на колесах, в которых горящее масло греет воду. Было несколько таких водогреек на полк. И еще разные самоделки….

- А охлаждение на «Пешках» было чисто водяное? Или какие-то- смеси?

Водяное. Поэтому-то много самолетов вышло из строя. Блоки порвало и все.

- Вернемся к утилизации самолетов, не пытались использовать бронированное стекло немецких самолетов?

Стекла? Конечно. Но их не так просто было подгонять под наш переплет. Вызывали ремонтников…

- А когда оказались на немецких аэродромах трофейную еду пробовали?

Запретили нам пробовать. Боялись, что отравлено.

- Когда Вы прилетали, БАО уже было на месте или еще не было?

По-разному. Когда прилетели мы в Целину, там БАО было.

19 ноября бои фактически под Сталинградом кончились. У нас было много подбитых самолетов, требующих ремонта, и большие группы техников, вот в том числе и меня оставили в Вишневатке для того, чтобы мы ремонтировали самолеты. Нас привезли, БАО там не было. Снабжение, что сами достанем. Питание в основном: макароны, да какие-то крупы. Но нам давали много чая, а кругом казахи. Берешь пачку чая, идешь к казахам, они тебе барана, а им пачку чая. Вот таким образом…

- Что, баран за пачку чая шел?

Да. Они чай очень любят… А у них отары по сотне овец были.

- Ну, все равно как-то, чая пачка…

Вот такие большие. Они очень любили плиточный чай. В то время за него можно было взять жирного, молодого барана…

- Когда Вы приземлялись на немецкие аэродромы, самолеты немецкие были растолканы по сторонам? Куда их убирали?

Не было такого случая, кроме Целины. Такого больше я нигде не видел. Они куда-то их видимо увозили, видимо на ремонт, или на переплавку.

- Вы познакомились близко с немецкими самолетами. С технической точки зрения, они были совершеннее?

Для техников, они, безусловно, были намного удобнее в эксплуатации. У нас были случаи…. и даже со мной был такой случай. Мотор запустил, и закипел. Что бы быстрее это прекратить, я поднялся на крыло и открыл горловину. И получил в лицо… Лежал потом с ошпаренным лицом две недели. У них все было предусмотрено в конструкции и такого бы не произошло.

И вся оснастка мотора очень легко снимались: карбюратор, магнето… Специалисту это сразу бросалось в глаза.

- А какими приспособами двигатели поднимали, отпускали?

Как правило, лебедки. Хорошая лебедка, восьмикратная, но крутили вручную.

- Сколько времени в принципе занимала замена двигателя?

Если к вечеру прилетал самолет с простреленным блоком, то инженер нам давал время до утра. Что бы утром самолет был готов к вылету. Ну, так, шесть-восемь часов. Это смена готового двигателя, если не нужно было менять его блоки.

- А водорадиаторы не с двигателем снимались? По-моему нет. Они же были в фюзеляже?

В фюзеляже. Вот как раз в фюзеляже - это мука. Масляные радиаторы были под мотором.

- А их замена, сколько времени занимала?

Это была мука. Во-первых, добраться до них, надо разобрать там обшивку. Она, правда, съемная была обшивка, добраться до всех креплений, и подводы и отводы. А там же все очень неудобно и работать высоко на стремянке. То есть, устойчивого положения нет. Делали «козлы», туда настилали доски. Потому что очень неудобно со стремянки это делать. Кстати, когда двадцать пятого нас… 25 июня 41 года прилетел немец и обстрелял нас, мы меняли как раз крыло. Меняли консоль, мы были все на стремянках. И поэтому уронили крыло, когда обстрел начался. Примерно в марте месяце мы прилетели в Целину и стояли там не очень долго.

- Сколько самолетов Вам пришлось восстановить, когда Вы в Целину перелетели?

В Целину мы прилетели, они уже получили пополнение. В Вишневатке у нас оставалось двенадцать самолетов. С одним даже был такой случай. Это истребитель, точно я не помню какой марки, «Ла» или «Як». Его отремонтировали, летчик поднялся, значит, облетал его, стал садиться и что-то он не справился, его понесло на капонир. А в капонире стоял «У-2». И вот он ударился боком, летчик повернул, ударился боком, переломился. Летчик вышел, стоит и смеется. А нам так обидно было. Возились, возились, он взял тут его угробил. Так в Вишневатке, там остатки были «У-2» и истребителей несколько. Но оттуда с этих полков были соответствующие команды.

- То есть помогали друг другу?

Да. Потому что еду сами готовили. Я выступал за шеф-повара.

- Так, ну ладно, вернемся на Целину.

Значит, там сразу же начались полеты тренировочные, не на фронт. Фронт был достаточно далеко. И, наверное, в самом начале апреля, прилетел к нам какой-то командир, Полухин, по-моему.

По-моему, он командовал таким же полком «Пе-2», как и наш. Но он считался асом с точки зрения пикирующего бомбардировщика. И вот весь наш летный состав в его присутствии пропустили через бомбежку. Бомбили реальными бомбами, так как это степь, отвели кусок охраняемый, что бы никого там не было, и бомбили там. Поставили кресты, бомбили по этим крестам. Учились пикировать.

- То есть до этого Ваш полк на «Пешках» с пикирования не бомбил?

Бомбил и до этого, были только отдельные асы, которые так бомбили.

Например, как я вам уже говорил, в первый день, когда летали на переправы, бомбили с пикирования. А потом летали с зажигалками и сбрасывали по степи, для того что бы устроить пал…

- А тормозные решетки снимали или нет? Вы не помните? В некоторых полках их снимали. Почему я Вас и спрашиваю.

Нет, они же убирались, но они были. Нет, у нас не снимали. Снимали наверное, чтобы увеличить скорость. Но «Мессера» все равно имели запас. «Пе-2» официально имел скорость 535 км/ч, «Пе-2». А у «Мессера» уже за шестьсот доходило. Но правда, если он промазал один раз, то на второй заход не успевал за «Пе-2». Если промазал, то отставал.

- У Вас в полку не практиковалось брать стрелков из механиков?

Нет.

- Дополнительных стрелков не сажали?

Нет. Дополнительных стрелков не сажали. Там очень тесно, и если кого ему посадить, он тогда не мог бы управлять турелью. При перелетах техников, сажали. Брали минимальный запасной инструмент, сумку и за щиток, он туда к тягам ложился.

- Что дальше-то происходило?

Мы посидели в Целине, потом в апреле месяце, нас перебросили на аэродром Керчик. Это Донецкая степь, но поближе к Донбассу. Уже ставился вопрос об его освобождении. И основная задача у нас была это как раз бомбежка аэродромов, немецких аэродромов расположенных на Донбассе.

- Эффективность ударов ударов по аэродромам, по мнению летчиков какая была?

Разная. Все дело случая. Я вам расскажу такой случай. В Донецке, это тогда было Сталино, у немцев был большой аэродром с бетонной взлетно-посадочной полосой.

Там, видимо не один полк, а значительно больше. Наши туда несколько раз летали на разведку. В то время разведка уже не была такой опасной, потому что и «Мессеров» было меньше, и наши приобрели опыт, научились уходить… Апрель месяц был не очень ясный, почти всегда была облачность. Наши установили распорядок, когда немцы завтракают, когда обедают, когда летают. У них был очень четкий распорядок.

И Белый решил всем полком, то есть, восемнадцатью самолетами, вылететь к завтраку. И вот, 9 мая 1943 года, полк разделился на две части. Одна эскадрилья полетела на столовую, а одна ударила по стоянкам.

Потери у немцев были огромные. У них в столовой много летного состава и технического погибло. Немцы потом в отместку охотились за нашим полком.

А потом мы туда, кстати говоря, прилетели, на этот аэродром, стояли смотрели результаты. Результаты, в самом деле, кошмарные. Там еще валялись разбитые немецкие самолеты. А самое главное, что летного состава много убили - одна из двухсот пятидесяти килограммовых бомб попала в самом начале налета в столовую. Когда в конце 1943 года, нашему полку присвоили звание гвардейского, учли этот налет.

А дальше полетели в Запорожские степи. Бомбили переправы немцев, через Днепр. Когда освободили Донбасс и подошли к Запорожью двум полкам нашей дивизии присвоили гвардейское звание. Мы тогда стояли на аэродроме, где-то недалеко от Сиваша, готовились к освобождению Крыма.

Потом летали бомбить Крым: аэродром Веселое, порт Севастополь, бухту, в которой стояли корабли, туда летали.

- В Севастополе у немцев было колоссальное количество зенитной артиллерии. Потери у Вс большие были?

Я бы не сказал. Это были не массовые налеты. От силы звено, по кораблям. Были ли потери среди кораблей, я не могу сказать. Не было об этом разговора. А наши самолеты хоть и подбитые, но прилетали. Практически все возвращались. Вообще нужно сказать, что, начиная со второй половины 1943 года, потери наши значительно уменьшились. И в воздухе и на земле.

- А бомбили Вас тогда часто?

Да нет, лишь одиночные «Мессера» ходили. Активность немецкой авиации очень сильно упала.

- А воронки кто после налетов заделывал?

В основном техники и механики, обслуживающий персонал. И БАО тоже. В ручную. Бульдозеров, занимающихся воронками, я не видел. Видел, как бульдозеры расчищали дороги, это я видел.

В конце апреля начался штурм, наши переправились через Сиваш, и наш полк разместили в Симферополь. Мы сели на аэродром «Веселое». Часть личного состава разместилась в казарме, часть - снимала квартиры. Я, например, снимал квартиру.

- А чем Вы платили за квартиру?

Деньгами. Тушенкой.

- А деньги Вам давали специально на снятие квартиры?

Специального фонда не было. Деньги из своей зарплаты. Я не полностью аттестат пересылал, часть себе оставлял… Остальные деньги высылал матери, но мать их, к сожалению, не получала, потому что сначала она оставалась в блокаде, здесь в Ленинграде. А в августе месяце 1942 года эвакуировалась в Омск, у нее там один из многочисленных братьев был. Но, вскорости, простудилась и умерла. А я этого не знал, и до конца 1944 года по аттестату высылал деньги. Потом когда узнал, написал в финансовое управление, что бы мне возвратили деньги. А мне оттуда прислали записочку: «Пришлите справки со всех БАО, которые Вас обслуживали и выдавали зарплату, о том, что с Вас вычитали деньги». Естественно, я и не знал, какие БАО, где они находились после войны…

В Симферополе моя авиационная жизнь кончилась. Дело в том, что в феврале 1942 года я вступил в партию…

- В фильмах часто показывают: под крылом самолета по этому случаю устраивают митинг…

Могли и так партийный билет вручать. Но это только торжественный момент вручения. А сам прием сложнее и занимал много времени. Вопрос о приеме решался на партийном собрании. Обязательным для приема в партию был год кандидатского стажа. В кандидаты тоже особый отбор и прием. Я стал кандидатом еще в феврале 1940 года.

- Нынешняя молодежь не знает всех условий приема. Сколько человек за Вас поручалось?

Три. Больше можно, но три - минимум.

- А кто были Вашими поручителями?

Моими поручителями был инженер полка Шапиро, я уже не помню его имени, инженер эскадрильи Иван Иванович Воронин и техник звена… Честно говоря, тоже не помню.

Так вот, в Симферополе моя авиационная жизнь кончилась. Вскоре после перебазирования в Симферополь, меня вызывает комиссар полка, полковник Хлестин. И говорит:

- Леонид Федорович, Вы член партии. От партии Вам новое поручение: мы Вас переводим в контрразведку «СМЕРШ». Мы Вас направляем в управление контрразведки «СМЕРШ» 4-го Украинского фронта.

Я говорю:

- Да какой я контрразведчик? Я ничего не знаю, никогда этим делом не занимался. По натуре я технарь, а психолог я плохой. А там это нужно будет…

- Ничего, справитесь! Направят на курсы переподготовки на три месяца. Вас там обучат, и будете самостоятельно работать!

Из нашего полка еще двух человек в «СМЕРШ» взяли.

Оказывается в это самое время, на освобожденной Молдавии и Западной Украине стали призывать в армию местных жителей. И среди них было большое количество бандеровцев. И наша контрразведка «СМЕРШ», уже не справлялась. Дошло до того, что бандеровцы организовывали массовые побеги с фронта. А то и к немцам убегали.

Первое, что поручили, пока мы еще в Симферополе были, это - направили нас на выселение татар, армян, греков из Крыма.

- А по какому принципу выселяли?

Всех подряд.

- Но был приказ Берии, он появился, после того как крымские татары на фронте стали жаловаться: они воюют, а их родственников выселяют. Этот приказ, всегда цитируют не полностью, а там сказано, что если командование поручается…

Я таких случаев не помню. Сначала татар вывозили, я в этом не участвовал, потом взялись за армян и греков. Там большая была диаспора. Я участвовал в окружении двух домов. Моя задача была наблюдение, чтобы никто не сбежал. Им давали возможность взять только минимум вещей. Потом их в теплушках отвозили.

- А их-то за что?

«До кучи». Они были в очень хороших отношениях с татарами. А те с немцами… По-другому никак было нельзя.

Потом я прибыл в штаб управления контрразведки 4-го Украинского фронта. Меня там поспрашивали, заставили написать автобиографию, что я, кто я… Потом прочитали лекцию про общую ситуацию. Какая ситуация в армии, кто такие бандеры, кто такие украинские националисты, как они ведут борьбу. Сформулировали нашу задачу так: вылавливать не всех, а именно организаторов, зачинщиков.

- Какое у Вас тогда было оружие? И какое звание?

Звание у меня было лейтенант. Когда надели погоны, то стал техник-лейтенант. Присвоили в октябре 1942 года, после освобождения Сталинграда. А оружие обычное: «ТТ».

- Кстати, а как восприняли введение погон?

На «ура». Был праздник. Отмечали, выстраивались строем. Командир полка Белый лично вручал каждому погоны.

- А заранее было известно, что введут погоны?

Знают приказ Сталина: «Ни шагу назад!» Тогда ввели штрафные батальоны. А следующий запоминающийся, когда уже освободили полностью Сталинград, был о том, что ввести офицерские воинские звания. И тогда стали говорить не «командиры», а «офицеры».

- То есть против слова: «офицеры» ни у кого ничего не было?

Не было.

- СМЕРШ - довольно-таки своеобразная контора. У Вас обмундирование оставалось авиационное, или Вас переодели?

Авиационное. В чем был, в том и был. А потом когда обучили, перевели в воздушно-десантные войска. Мы сначала находились в Симферополе, а потом нас перебросили, перебросили в Курскую область, в запас. Мы не на фронте были, нас в Курской области разместили, пополнили, перевооружили. Мы там находились месяца два. 31 августа 1944 года учеба моя закончилась. Я получил звание лейтенант НКВД. Направили меня оперуполномоченным НКВД и СМЕРШ во 2-ю воздушно-десантную дивизию, которая воевала в это время в Карпатах. Ужгород, Мукач - вот этот район. Добирались сначала поездом, потом на «Виллисах». Мы там начали воевать как легкая горная дивизия, потому что имели только легкое вооружение. Горные стрелки. Прибыл туда, представился командиру дивизии, начальнику контрразведки дивизии. Он меня послал оперуполномоченным в батальон. Этот батальон был такой, «полуразведовательный»…

- Ваше отношение к комиссарам?

К комиссарам я относился спокойно, у нас был комиссар полка Хрустин. У меня с ним сложились хорошие отношения. Я к нему относился, ну, как к нормальному командиру.

- А они вообще нужны были? Или можно было без них обойтись?

Сейчас в армию водят священников, и тогда, ввели тех, кто поднимал дух.

- И если был хороший командир, то комиссар был не нужен?

Конечно. Тем более, для тех, кто «против», существовала контрразведка. Она с этим делом справлялась лучше комиссара.

- Были ли на фронте проявления антисемитизма? Человек уже семь-восемь опросил. Все говорят: «Нет, не было. После войны, да, было. В войну абсолютно не было». Сейчас мемуары выходят в Израиле. Тех ветеранов, наших бывших соотечественников, которые уехали туда. И они пишут: «Было…»

Не надо им верить, потому что их мемуары на половину вранье. Они сказочники, почувствовали свободу болтать.

- Скажите, какое у Вас было отношение к контрразведке до того, как Вы с ней познакомились, и потом…?

А никакого отношения не было. Никакого представления не имел…

- Ну, у Вас же был особист свой?

Был, но я с ним никаких контактов не имел. Но я тогда был убежден, что он разыскивает врагов народа, тех, кто мешает нам воевать…

Прибыл я в батальон. Это было севернее Ивано-Франковска. Самые бандеровские места. Там мы прочесывали леса, были перестрелки… Но первое задание у меня такое: когда захватили город… Попозже название вспомню…

В этом городе были большие винные погреба. А на платформах стояли цистерны со спиртом. Наши солдаты узнали про спирт, начали стрелять в цистерны, пробивали дырки и напивались до того, что некоторые умерли. Перепились нормальным спиртом.

Надо было навести порядок с винными подвалами. Дали мне взвод. Это было мое первое дело.

Ну, а потом на фронт. Нам отвели кусочек фронта, в составе 1-й гвардейской армии. Она стояла как раз на границе между Чехословакией и Венгрией. На реке Бодрок. Там мы долго стояли. Воевали там против нас не немцы, а венгры. Одно время было затишье. Когда в конце октября к власти в Венгрии пришел Хорти, мы ожидали, что Венгрия выйдет из войны. Некоторое время было затишье. Но оно такое обманчивое…

Однажды ночью командир батальона повел нас к венграм. И мы попали на минное поле. Если бы подорвалась хоть одна мина, нас бы просто расстреляли бы из минометов. Были случаи, когда в лесу нас бандеровцы обстреливали. Ну, в общем, ощущение после аэродрома было кислое.

Мне нужно было общаться с бойцами. То есть, выходить на передовую, там общаться с моими агентами. Тогда главная задача была: чтобы, не дай Бог, не было массового ухода с передовой.

- За переход к немцам, какие наказания были для командиров?

В штрафную роту… Но обычно, переводили на должность ниже. То есть, ротного во взвод…

- И что считалось массовым переходом? Сколько примерно человек?

Ну, пять человек перешли, это уже массовое. Тогда уже и мне бы «навесили».

- А часто такое бывало?

Ни разу не было. Ну, человек пять, у нас всего убежало из дивизии… А в других частях были.

- Это даже в 1944 году убегали, да?

Это те, что были набраны из Молдавии, с Западной Украины.

- А в начале войны бывали ли массовые переходы?

Вы и сами понимаете, что такое окружение… Тогда в плен много попадало и без «перехода».

- Вы сказали, что Вас обстреляли из леса, и потом проводили прочесывание. Кто на это отдает приказ? И где берутся солдаты?

Приказ по прочесыванию получали из дивизии. Потом после войны, это будет целое событие. У них в лесу лагеря были. Ну вот, на разгром этих лагерей посылали.

- И сколько примерно, количество войск на прочесывание бросалось?

Наш батальон полностью. Давали район, но где находится точно, не знали, такого не было. Для этого надо было иметь своих агентов среди УОНовцев, а у них своя «КГБ» была, пожестче нашей. Кого они подозревали, они просто расстреливали и все. Очень жесткая политика.

- А за границей мародерство у нас в армии было?

Ну вот, я вам рассказал, случая со спиртом - это пример мародерства. А барахло никто не брал. Хотя в Кошице, я слышал… Когда уходило местное богатое население, то они в доме делали тайники, где прятали ценности, дорогую одежду. Слухи о том, что некоторые командиры и сержанты потрошили эти тайники были. Но каких-то судебных процессов или разбирательств по этому вопросу не было.

- Считали, что это военный трофей.

Трофей, это когда на поле боя брошено военное оборудование, обмундирование, оружие и так далее. А мародерство - это когда у гражданского населения отбирают, то, что им принадлежит.

- К примеру, наш боец на поле боя, обыскивает убитого врага. Это мародерство или это «трофейничество»?

Смотрели на это вот так - сквозь пальцы. Если это часы, браслет или кольца, ну вроде это трофей.

- А что бы наши магазины потрошили, не помните?

Я не помню такого. Ни в Польше, ни в Чехословакии такого не было…

- А местное население, где хуже всего к нашим относилось?

Хуже всего на Западной Украине бандеровцы относились.

У поляков были отдельные случаи, но как прецеденты. Меня однажды чуть не стукнули машиной. Мы патрулировали город, шли по тротуару, и на большой скорости нас нагоняла машина. Мы почувствовали опасность и, хорошо, что там был уступ, - мы успели спрятаться за него, а машина врезалась в него и разбилась.

- Вы водителя поймали?

Водителя? Так он в лепешку! Чего-то он не рассчитал.

- А какое тогда у Вас оружие было?

У меня были «ТТ» и дамский «Вальтер» трофейный.

- Автомат Вы не носили?

Нет, но автомат у моего денщика был. Я подобрал себе денщика, он - еврей из Румынии, знал хорошо молдавский, немецкий, украинский, еврейский. Эти знания потом очень пригодились. Я недолго на передовой в батальоне был.

Моя последняя операция на передовой была как раз в момент затишья, когда не было ясно, будут или не будут воевать венгры. Мы узнали, что в пяти километрах за линией фронта, на венгерской стороне нходится полковник, начальник разведки первой Венгерской армии. Фамилию не помню.

Я получил от контрразведки нашей дивизии, задание привести его сюда живым. Мне дали взвод бойцов, ребята обучены были всему. Мы перебрались через линию фронта. Без одного выстрела убрали всех, забрали этого полковника и перевели через линию фронта. Насколько он оказался полезным, я не знаю, но я сразу попал, как бы сказать, - в «перспективные» сотрудники СМЕРШа.

Через несколько дней венгры объявили, что они не прекращают войны, и не будут мириться. И война продолжалась.

После этого меня забрали в управление контрразведки 1-й гвардейской армии.

Немцы при отступлении оставляли сеть шпионов. И меня направили в специальную оперативную группу. Мы уже действовали в тылу и…

- Как в фильме «В августе 44-го»?

Нет, это не совсем. У нас было проще, нам нужно было выявить, кого в населенных пунктах оставили в качестве шпионов. А не в ближайших тылах армии, как в фильме «В августе 44-го»… У нас была другая задача. Немцы оставляли долговременную сеть шпионскую. Нам нужно было их вылавливать. Вот тут-то и пригодился мой денщик, который знал несколько языков

Как правило, начиналось с того, что мы приходили в полицейское управление, или в орган местной власти. Начинали рыть документы, и по ним часто удавалось найти, кто был связан с немцами.

- Неужели немцы такие идиоты были, что оставляли такие документы?

Нет, нет. Косвенные документы, ну скажем, расписки и прочее. Иногда из разговоров узнавали, кто общался с немцами чаще других, к каким людям общавшимся с немцами есть претензии у местного населения.

Мы их задерживали, и, как правило, потом часть из них оказывались именно те, кого мы искали. Эта работа оперативной группы продолжалась почти до конца войны. А в дивизию я приезжал только время от времени для того, чтобы узнать новости и тому подобное.

- А при задержании агенты сопротивление оказывали?

Обычно мы старались избежать прямого столкновения. Приглашали на собеседование, а потом… Контрразведка работает спокойно…

В октябре 1944 года в Словакии вспыхнуло восстание. И нас двенадцать человек из контрразведки дивизии перебросили туда для оказания помощи при организации работы контрразведки. Восстание было подавлено. И когда это произошло, мы начали по Татрам идти на юг, для того что бы выйти через линию фронта к своим. Питались чем придется: что с собой захватили, что в лесу сумели добыть. Из двенадцати вышли только семеро, остальных мы потеряли. Один был ранен, и его оставили у местной женщины, гуцулки. Она вызвала у нас доверие. Но не знаю, что с ним случилось. А остальные были убиты в перестрелках. Сначала с венграми (население там было в основном венгры), а потом, когда стали выходить сюда, ближе к линии фронта, то с бандеровцами.

- Я слышал, что венгры иногда гораздо фанатичней немцев дрались?

Венгры тоже воевали очень круто. Они не вышли из войны, потому что основная солдатская масса была за продолжение.

- Вопрос о Ваших наградах. Вот пока Вы были техником, чем Вас наградили?

За совокупность операций по вытаскиванию самолетов я получил медаль «За боевые заслуги». И как авиатехник больше я никаких наград не получил… Я и гвардейское звание не получил, был просто лейтенант. Не успел оформить, меня быстро перевели в контрразведку. Гвардии старший лейтенант я стал уже в контрразведке.

Следующую награду получил уже только 31 января 1945 года. За венгерского полковника. Были на моем счету еще и несколько шпионов.

- А как у Вас народ относился к Вам, когда Вы были особистом?

В батальоне все знали, что я особист, и относились по-разному… Бандеровцы, те относились очень плохо. Надо было остерегаться, что б не пристрелили.

- Что, один особист на батальон, и этого хватало?

В основном хватало. Но вот когда прибывало новое пополнение, особенно пополнение потенциально враждебное, то, конечно, меня одного было мало. Наваливался большой объем работы. Надо было с каждым побеседовать, почувствовать, что он собой представляет. Потом присмотреться, как они общаются между собой, как группируются. Старались распределить так, чтобы все вновь прибывшие украинцы или молдаване не попадали в одно отделение.

- А машины свои были?

Нет, у нас своих машин не было. Но когда надо было, выделяли «Виллисы». На «Виллисах» перебрасывали через всю Чехословакию. Своя машина могла быть только у командира полка.

- А как для Вас закончилась война?

Война закончилась странно. В конце войны примерно с апреля месяца мы находились на границе Чехословакии и Польши, около города Моравские Остравы. Фронта там как такового, не было. Он был «прозрачный». 25 или 26 апреля 1945 года наша шифровальная машина со знаменем дивизии ехала в штаб дивизии. Случайно проскочила через линию фронта. Там она была расстреляна, а шифр и знамя утеряны.

15 мая пришел из Москвы приказ: «2-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию за потерю знамени расформировать». И нас передали в 50-ю стрелковую дивизию. Вот так закончилась война.

Мы сто тридцать километров не дошли до Праги. В новом местечке постояли десять дней, а потом через Германию и Польшу направились во Львов. И, в конце концов, мы прибыли, в место базирования. Нас разместили на самом бандеровском месте - в Хырове. Это недалеко от Станислово.

В двенадцати километрах от Хырова находилась крепость, в польские времена там была тюрьма, в ней и разместили наш батальон. Штаб находился в Хырове. А управление контрразведки 50-й стрелковой дивизии в Допомыле в двенадцать километров. Жил я в деревне. К тому времени привез жену. Женился я в 1945 году, как только война кончилась, получил отпуск, поехал сначала в Ленинград, а потом в Астрахань. Там в свое время познакомился с девушкой. И привез жену в этот самый бандеровский край.

Оперативная работа у меня была в основном батальонная, и по несколько раз каждую неделю я должен был ходить отчитываться в штаб.

Ходил вместе с денщиком. Две гранаты за пояс, два пистолета и через лес…

А вообще там бандеровцы уже здорово зверствовали… Несколько наших офицеров женились на местных гуцулках. И несколько случаев произошло… Бандеровцы приходили в такие дома, и вешали мужа и жену прямо на перекладину у ворот… Убивали местных за то, что у них в доме на постой наших офицеров и солдат ставили… Так что, когда их сейчас на Украине возвеличивают - это просто бардак. Это были просто бандиты, и никакого отношения к «освободительной» войне они не имели.

Но самые большие потери мы понесли во время выборов в Верховный Совет в феврале 1946 года. Были организованы избирательные участки по всем селам. Нашему батальону поручили охранять эти участки. Мы за время охраны потеряли тринадцать человек. Тринадцать человек! Это только из нашего батальона. При обысках, при поиске схронов с оружием бандеровцы оказывали бессмысленное сопротивление. Успевали убить одного нашего бойца… Наш на чердак лезет - голова из люка показалась, и он в нее стреляет.

- Так и Вы же бандюка расстреляете?

Ну, расстреляем. А потери то… Свой-то потерян.

- А такого, что бы по-американски - гранату туда, потом уже заходить?

Но «гранату» - это потери среди населения, а было предупреждено, что население не трогать. Не вражеская территория, а своя, и люди свои…

Потом я кончил оперативной работой заниматься. Стали призывать в армию тех, кто был в плену, кто был в оккупации. Контрразведке, в том числе и мне, поручили заниматься этими людьми. Выяснять, как попал в плен, что делал в плену, доносы от окружающих. Личное дело из архива поднимали, чтобы посмотреть, как он по службе шел, не было ли у него каких-то отклонений. А архивы находились в Москве… Часть бывших пленных потом отправляли в тюрьму…

Это дело было уже не для меня. Поехал сначала к начальнику контрразведки дивизии, которая стояла в Хырове.

Я говорю:

- Никакой я не контрразведчик, я по природе техник. Дайте мне уйти, окончу высшее заведение, и буду работать инженером.

- Чего ты дуришь? У тебя смотри, какие данные, мы тебя хотели представить к Ордену Ленина, за твои операции, а ты дуришь. Мы тебя пошлем в наше училище, окончишь его и дальше пойдешь.

Но я категорически настаивал, поехал во Львов, в штаб контрразведки Львовского военного округа. Побеседовал с начальником отдела кадров, тот меня выставил. Примерно с теми же самыми словами. Побеседовал с генералом - начальником контрразведки Львовского военного округа, и он меня тоже выставил. Но, несмотря на это, я снова написал раппорт. А писать, что я не хочу, не могу, нельзя. Сразу в каталажку. Поэтому я поехал снова, и прошу отпустить по состоянию здоровья. А мне в ответ:

- Брось дурить!

Но значит, мы с ним побеседовали, побеседовали:

- Иди пообедай, потом продолжим разговор.

Я пошел сел в столовую, против меня села женщина, мы с ней разговорились. Она всю блокаду была в Ленинграде, и естественно, мне было интересно. Потому что у меня там и отец и мать оставались и младший брат, здесь. Я с ней разговорился, и потом в разговоре как-то пожаловался, что в контрразведке, хочу демобилизоваться, а меня не отпускают. Она говорит:

- Пиши рапорт, чтобы тебя отправили на медкомиссию.

Написал я рапорт, занес в отдел кадров, к начальнику отдела кадров. Он сказал, чтобы я пришел завтра. Пришел на комиссию, а в этой комиссии эта женщина оказалась невропатологом. И не знаю, что она мне написала, какие заболевания, но меня через две недели уволили, и не только из органов уволили, но и послали в запас ВВС. И 6 июля 1946 года я оттуда выехал, приехал в Ленинград.

- А приехали без проблем? Вроде бы ленинградцев обратно очень неохотно пускали.

Пускали, никаких проблем не было. Если жилье есть…

Примечания:

1. Видимо, ошибка - 15 ИАП базировался в Прибалтике…

2. От огня своих истребителей И-16 погиб, по крайней мере, экипаж капитана Пархоменко Т.Ф, (ст.лейтенант Тарасов И.Н. и сержант Анурьев Н.А,) (ист.:ОБД "Мемориал")

3. 26.6.1941 не вернулся с боевого задания экипаж комполка подполковника Сорокина Н.Ф. (стрелок-бомбардир ст.лейтенант Краснолуцкий К.Г., стрелок-радист ст.сержант Солонитенков Н.Ф) (ист.:ОБД "Мемориал")

4. В потерях 16 САД числится потеря полного экипажа: лейтенант Малиенко Т. С. лейтенант Коcтик С. И. мл.сержант Петров Н.Д, (ист.:ОБД "Мемориал")

Дополнение: Воспоминания однополчанина гв. сержанта Филиппова О.А.