- Я родилась 26 декабря 1924 года в Сталинграде. Это мой любимый город, здесь мы жили в доме на Первомайской улице, здесь я училась в школе № 11 им. Ворошилова. Наш класс был веселый, интересный, патриотичный.
- Какое было настроение перед войной? Войну ожидали?
- Нет!!! Хотя в 1940 году через наш город проезжали воинские части, артиллеристы, которые направлялись в Брест.
Когда началась война, мне было 17 лет, мы только окончили школу. Наши девушки были подготовлены как сандружинницы, а мальчиков наших забрали в Качинское авиационное училище, учиться на летчиков. В конце 1941 года в Сталинград начали поступать эшелоны с ранеными. Всех раненых отправляли в госпиталя, под которые оборудовали гостиницы и школы. Я была вольнонаемной сандружинницей, и принимала раненых. В госпиталях наши девочки-сандружинницы оказывали большую помощь: кормили, перевязывали раненых. Давали концерты: пели песни, читали стихи.
- Где находился Ваш госпиталь?
- В городе. Фамилия руководителя госпиталя была Анисимов.
- Солдаты в госпиталях надежду не теряли?
- Когда поступали эти ребятишки, когда мы их доставляли в санпропускной пункт, некоторые легкораненые нам рассказывали, как все получилось. Мы же разговаривали с ними, спрашивали. Одна необученная молодежь, и стрелять нечем было: ружья дали, а патронов не было. Были командиры и хапуги, и мародеры. Необученная молодежь вся полегла...
- Как Вы узнали, что немцы подходят к городу?
- Уже в 1941 году, когда началась война, уже начали поступать раненые, когда наши местные люди начали рыть траншеи прямо около домов, потому что были оповещены: Готовьтесь, не ровен час, будет хуже, будет страшная бомбежка. И вот люди начали рыть траншеи. Рыли их и в нашем Комсомольском садике, - это большой, красивый сад... Наш город вообще был красивый: зеленый, широкие улицы. И вот здесь начали рыть траншеи, здесь люди прятались. Весь город был в траншеях, чтобы люди могли спрятаться. Но одни спрятались, а другие и не смогли, места всем не хватало. На улицах валялись мертвые лошади, и даже солдаты... Нас обороняла 64-й армия. Но от нас скрывали, что бои идут уже на подступах к Сталинграду. 17 июля на этом направлении образовался Сталинградский фронт, а мы даже об этом не знали! Мы этого не чувствовали, пока не случилась эта бомбежка. Тогда мы уже все поняли, что враг рядом. 23 августа фашистские воздушные эскадры сбросили на Сталинград несколько тысяч фугасных и зажигательных бомб. И почти одновременно с этим передовые гитлеровские части прорвались к Волге и к окраинам города. Была сильная бомбежка. Все небо было в самолетах, не видно ни одного облачка. Обычно бомбили днем, ночью они боялись вылетать.
- Когда была бомбежка, Вы где прятались?
- В щелях около тюрьмы. Мы увидели, как бомбят, но куда бежать - неизвестно. В саду все траншеи были заняты. Все бежали. Все горело. Было страшно. Плавилось даже железо. Дети погибали и от бомб и от снарядов. Камни, кирпичи от разбитых зданий летели на людей. Мы бежали и бежали. Кто-то сказал: "Бежим к тюрьме на Голубинской, заключенные вырыли там большие траншеи". И вот там мы и прятались. Когда затихала бомбежка, мы выходили, присоединились к знакомым санитарам и врачам из госпиталя... Потом бомбежка утихла совсем... После этого 25 августа было объявлено - город на военном положении. Постепенно стали эвакуировать госпиталя, жен военнослужащих с детьми, переправлять их через Волгу.
Первое время, когда начали бомбить город, на пристани были заранее подготовлены теплоходы, чтобы переправлять раненых. Все раненые должны быть с утра на берегу, чтобы их отправить. Но когда сообщили, что все пароходы разбиты, стали потихоньку прибывать баржи, и через Волгу стали переправляться на них. Бомбежка в это время не прекращалась. Немецкие летчики на бреющем расстреливали баржи из пулеметов, но мы всё равно переправляли раненых.
Когда мы уже собрались уезжать с госпиталем, у нас было свободное время. Бомбежки уже не было, уже все разбомбили. Наутро мы забрали все вещи, маме дали телегу, мы всё погрузили. У мамы был большой деревянный коробок, мы все туда собрали, и увезли в подвал к одной дворничихе. Но когда мы вернулись в Сталинград, ничего уже тут не было. Никаких подвалов.
 |
(Cлева на право) Агния Вержховская, Элла Быстрицкая, Зоя Вержховская 05.06.1966г., г. Волгоград |
14 сентября гитлеровцы вошли в центр города, а мы выехали из города вместе с госпиталем 25 августа. На нашей барже были и повозки, и "полуторки" с ранеными. Тяжелые раненые все были в "полуторках" на носилках. Когда мы уже подплывали к Красной Слободе, то появился "мессер". Это был не такой здоровый самолёт, которые летали на бомбежку, а поменьше. Самолет начал стрелять по нам из пулемета, но у нас на барже была хорошая зенитная установка, и его пули никого не достали: никто у нас не погиб и не получил ранение. Когда мы подплыли к берегу, этот самолёт опять появился, и его летчик стал стрелять. И наш зенитчик тоже стрелял в него. Мы быстрее переносили раненых на берег, а сами старались зарыться там в песок (смеется). Это сейчас смешно, - а тогда было очень страшно! Мы почувствовали, что у него уже закончились патроны, и он так покрутился, покрутился, а наш зенитчик как в него саданул! Он полетел, полетел, - и упал в Волгу. Конечно, радость была неимоверная! Все очень радовались, кричали: "Ура!"
Мы стали продвигаться вдоль берега Волги к Саратову: через хутора, через Быково. Потому что именно в Саратове должен был остановиться этот госпиталь. Там были перелески, большие деревья, бахчи. Наши поехали на "полуторке" на эти бахчи, собрали арбузы, привезли, и мы всех накормили арбузами. Потом все опять погрузились, успокоились, и мы поехали. Я тогда ехала с шофером в кабинке. Шофер разрезал арбуз, снял верхнюю крышку, достал ложку из сапога, бросил туда большой кусок сахара и начал есть этот арбуз как из тарелки, ложкой. В общем, мы наелись этих арбузов!
Прибыв на место, мы разгрузили раненых. Так как мы были вольнонаемными, нас оставляли в Саратове, а другой госпиталь уезжал в Уральск. Через Волгу я переправлялась со всех семьей, - моя мама тоже была вольнонаемной, а сестра работала в лаборатории. Она случайно встретила работающую в этой же лаборатории нашу же сталинградскую женщину, Анну Васильевну Изотову. До войны она заведовала в нашем городе санитарной лабораторией. И вот моя старшая сестра Агния стала там работать лаборантом, так что мы все поехали в Уральск. В госпитале мы познакомились с Эллой Быстрицкой, которая потом стала Народной Артисткой. Она в госпитале работала санитаркой в лаборатории: брала пробирки с кровью с анализами и относила в лабораторию. Ей было тогда 14 лет, а мне 18 лет.
Так мы и работали в госпитале, который находился в Уральске. Он был тыловым госпиталем, и только уже потом наш госпиталь перешел в состав действующей армии как Госпиталь № 3261, эвакогоспиталь. Тогда мы уже поехали с ним. Была возможность переправиться через Волгу, и мы проехали через Сталинград. Наш госпиталь развернули в школе в Обливской. Стали поступать такие раненые, которым оказывалась помощь на месте. Им делали операции, восстанавливали тех, кто не мог ходить, а потом их отправляли кого куда: кого в тыл, кого опять на фронт.
В госпитале мне приходилось тяжело. Я была простой санитаркой. Нас посылали куда угодно. Разгружали "летучки", - а там столько раненых! Тяжелобольных отправляли дальше в тыл, а тех, кого надо подлечить, - к нам. Здесь я насмотрелась такого ужаса... Были раненые, обожженные (плачет). Выводили их гулять, и чтобы ни мухи, ни букашки не садились, на них одевали купола из проволоки. Они обтягивались марлей, и получалось что-то типа скафандра. Раненый, обожженный мог спокойно ходить, гулять. Попадались такие раненые, - калмыки, казахи, конечно, не все, - которые сами себе травмировали свои раны, и там заводились черви. Его, допустим, назначают через 10-15 дней на выписку, а он сам ковыряет рану, чтобы там заводились черви. Таким образом они отлынивали.
 |
Встреча бывших сотрудниц эвакогоспиталя № 3261 05.06.1966г., г. Волгоград |
Когда поступали раненые, их сначала пропускали через санпропускник. Была вшивость. Давали новое чистое белье, одежду: кому халат, кому брюки с гимнастеркой. Начальником госпиталя был тогда Берковский, замполитом Орлянский, начпродом Левин, зав. канцелярией Красильников, он был из Астрахани. Ему мы и подчинялись. Ещё у нас был прекрасный профессор Бурбело, болгарин, очень хороший хирург. Коллектив был дружный, хороший. Как только продвигался фронт, то продвигался и наш госпиталь. Мы стояли фактически в 30 километрах от фронта.
Потом мы поехали в город Сталино, сейчас это Донецк. Это была уже Украина. Там мы располагались в школе. В Донецке было мало разбито жилых домов, и даже оперный театр был в целости. Мы водили туда своих раненых. Там жизнь кипела. Стоило только освободить город, как люди приходили в нормальное состояние, и старались скорее поднять свой город из руин.
- Информация была?
- Конечно, было Совинформбюро, постоянные сводки с фронтов.
- Политинформацию в госпитале доводили?
- Вольнонаемным ничего не рассказывали, зачем?
- Ленд-лизовское имущество было?
- Солдатская шинель, юбка, гимнастерка и американские ботинки на шнурках из свиной кожи, на толстой подметке. Хорошие были ботинки. Зимой шерстяные носки.
- Суровые были зимы?
- Не такие уж суровые. Что-то не запомнилось. В начале в 1941 году были зимы сильные. А потом, на Украине, уже потеплее.
- Минуты отдыха были?
- Работа и работа. Ночью не дежурили. Нас обеспечивали квартирами.
- Выходные были?
- Не помню.
- Как кормили в госпитале?
- Питание было очень хорошим. Каша "шрапнель" называлась, - из перловки, замечательная каша! Если бы сейчас все ели эту шрапнель, и пузатых мужиков у нас бы не было! (смеется). И молоко, и сливочное масло получали. Снабжение очень хорошее было, и медикаменты были. Госпиталь был богатый. Стирали и вешали бинты и автоклавы были, а как же! Кипятили, стерилизовали...
В начале 1944 года мы были все втроем: сестра, я, и мама. Потом сестра уехала: в этой же Обливской ее переманили на другую работу, в другой госпиталь. А мы вернулись в Сталинград.
- Что было с Вашим домом?
- Во время бомбежки его не разбомбили, но когда взяли Сталинград, наш дом был разбит, и всё разворовали мародеры. Мамин брат написал, что бабушкина хата всего в нескольких километрах от города осталась цела, - и мы вернулись. У мамы было заболевание глаз, глаукома. Сталинград был освобожден от немцев уже в 1943 году, а в Бекетовке работал профессор Филатов. Бекетовку не бомбили, немцы оставили её, чтобы там зимовать. Ее направили туда на операцию, а я поехала сопровождающей. Но ей не стали делать операцию, сказали: "мы вас вылечим". И дали лекарство: "Закапывайте. Глаз должен все время работать". Со временем это прошло: по-видимому, это было на нервной почве. Мама была вольнонаемной на вещевом складе. Начальник склада был Кушнир, а она была его помощницей: отправляла вещи в стирку, следила за чистотой.
В Сталинграде мы и отмечали День Победы. Когда пришла Победа, что творилось на нашей площади Павших Борцов! Танцевали, пели, все плохое забылось. В нашем городе было Черкасовское движение. Его Черкасова организовала, и женщины примыкали к нему. Наш город вырос из руин благодаря нашему энтузиазму!
Бабушка завещала свой дом на Донецкой моей маме. И мы там построили дом. Потом мама даже ходила без очков, и умерла в 86 лет. Она получила образование фельдшера, а я работала в филармонии, у меня было музыкальное образование. После войны я так и работала в госпиталях, - но уже с концертами, которые мы давали.
- Помню, Вы говорили, что у Вас был немецкое пианино?
- Это уже после войны, когда я вышла замуж. У меня был муж грузин, окончил железнодорожный институт. Его прислали на восстановление города. Он был начальником стройучастка при железной дороге. Они восстанавливали 12-ю поликлинику, железнодорожный вокзал, школу на Кубанской, дома на Медведьевской. Он был "Отличник строительства". В Волгограде было очень много пленных немцев, их использовали как рабочую силу. Потом уже стали прибывать эшелоны с нашими солдатами. Домой ехали солдаты из частей Жукова. У них было полно трофеев. Мужу сказали, что там стоит пианино, его хотят продать. Пошли, поиграли, посмотрели и купили это немецкое пианино-прямострунку. Оно прослужило мне очень долго. На нем научились играть мои дети, - оба моих сына музыканты.
- Пленных немцев видели?
- Только когда их гнали на работу. Очень много было пленных в Сталинграде. Целые бараки на берегу Волги были построены. Потом их отправляли домой. Это только наших пленных из Германии дома судили и отправляли в лагеря...
Приезжала с театром Быстрицкая к нам на гастроли. Уже в Волгоград. Мы встречались, фотографировались, рассказывали, как сложилась наша жизнь. Она рассказывала о съемках в "Тихом Доне", как училась носить коромысло, как училась ездить на лошади, - это нам очень интересно было.
- Каково Ваше отношение к Сталину, к Партии до войны и после войны. Оно как-то изменилось?
- У меня не было такого, чтобы в обморок падать на похоронах Сталина. Может быть оттого, что моего отца в 1938 году забрали и расстреляли. А потом мне прислали извещение, что он ни в чем не повинен. Я даже не была комсомолкой. Но, во всяком случае, за Родину свою постояла, хоть какой-то вклад, но я внесла. Я с любовью относилась к раненым. И не дай бог, чтобы еще раз была война!
Интервью: | А. Чунихин |
| Лит.обработка: | С. Анисимов |
