Я родился 4 августа 1925 г. в с. Демино-Александровка Тронского района Ворошиловоградской области. Семья моя была крестьянская, отец, Гирюшта Евтей Сергеевич, умер в 1934 г., мать Гирюшта Анна Ивановна воспитывала нас троих одна. Тяжело было, в 1933-34 гг. пережили голод, мать чем могла, тем кормила. Мой старший брат Василий, 1923 г. рождения, в 1943 г. был ранен под Ленинградом, остался без ноги. Я окончил семь классов, затем работал в колхозе. 22 июня 1941 г. объявили по радио, что началась война. Когда взяли Харьков, нас эвакуировали в поселок Ланденфельд Краснокуйского района Саратовской области, там раньше немцы жили, их выселили после начала войны. Нас вывозили товарными вагонами, предназначенными для перевозки телят, там все были: мы с матерью, дядя, тетки, дедушка парализованный, теснота, только брат старший погнал скот из нашей деревни, чтобы немцам не достался. Кормили только по станциям, ехали по валуйской ветке железной дороги. Нам дали домик, а больше ничего не было, только то, что в валуйках с собой захватили, около поселка скот ходит по полю. Как поселили в дом, я с меньшим братом за скотом ходил, сами корову доили. Мать начала работать в колхозе, меньший брат с 12 лет пошел работать на трактор, жить ведь надо было. А я в январе 1943 г. добровольцем ушел на фронт.
Нас привезли в город Пугачев, сразу направили в "копай-город", там землянки были. Только построили себе землянки, как нас ночью угнали от Пугачева в деревню Березовка, в 30 км от города. Нас туда много пригнали, расселили по домам. Мы с другом улеглись на печку в одном доме, а утром нас хозяин, дедушка, разбудил: "Солдаты, вставайте! Завтрак привезли!" А потом оттуда нас обратно в г. Пугачев на вокзал, там были разложены кальсоны, рубашки, гимнастерки, брюки, шинель, ботинки. Мы переодеваемся, потом погрузили прямо в вагоны и увезли под Смоленск. Под Смоленском помыли маленько в палатке, как раз под Москвой бои закончились. Самолеты и наши, и немецкие летали один в один, ничего не видно, ничего не слышно. Помылись, нам пайки выделили, мы палочками специальными хлеб делим, измеряем, чтобы ровно было всем. Тут старшина подошел: "Это что такое, чего возитесь?! Накормить сейчас же!" Никаких занятий не было, ничему нас там не учили. Сразу после кормежки приехали покупатели, нас забирать. Мы вместе с пехотным лейтенантом пошли к Смоленску, а там находилась сопка, на ней стоял танк подбитый, из пулемета стрелял, не давал нашим войскам пройти. Тогда собрал нас командир пехотного взвода Пшеничников: "Ребята, давайте возьмем сопку!" Сами собрали у убитых оружие: у кого винтовка, у кого граната, а у кого вообще ничего нет. Мне винтовка досталась, выше меня в два раза, и еще шинель по земле тянулась. Вот такой я солдат был. И полезли мы на эту сопку, побило нас, но взяли ее все-таки, эту сопку, и проход на Смоленск для войск очистили. После боя пришли в 51-ю стрелковую дивизию 23-й стрелковый полк. Меня с другом зачислили во 2-ю минометную роту, командиром был капитан Терехов, на два взвода хватает минометов, а на третий уже нет. Тогда друг мой, Саша Гурский, говорит: "Пойдем в первый взвод, а то так и останемся пехотой" С Гурским Сашей я прошел до конца войны, нас от всего моего пополнения осталось шесть человек: я, Сашка Гурский, москвичи Алексей Левкин и Женя Гусев, других уже не помню. После зачисления в минометчики участвовал в боях за Торопец, Великие Луки, Полоцк, Невель. Пришли в Великие Луки, остановились, и не поймешь, где немцы, где русские, разговаривают на обоих языках. Тогда мой товарищ Володя Щербаков, наш техник, говорит: "Пошли в разведку!" Так мы шли-шли, там немцы разговаривают, там русские, куда деваться?! Искали свой полк, нашли, назад к своим, пацаны такие. Решили на ночь остановиться у железной дороги, только окопы вырыли, самолет летит, совсем низко, летчик смеется, нам видно, и как начал по нам бить. А самолет-то наш! Попрятались, конечно.
Сначала нас вооружили винтовками, потом уже, после одного из боев Володя Щербаков, принес мне немецкий автомат, но когда из Великих лук пошли пешим ходом, ночью легли в канаву отдохнуть, и автомат украли. Вообще наша дивизия использовалась для прорывов, т.е. прорвем оборону, в дивизии людей выбьет, пополнения получаем, и в следующий прорыв идем. Нас по фронтам бросали: 1-й Прибалтийский, 2-й и 3-й Белорусские. Командир нашей дивизии с передовой не вылезал, по траншеям постоянно ходил, все расспрашивал нас, как там. Командир полка подполковник Лопатин и его замполит майор Шарлай такие же были, постоянно на передовой. Боевые командиры нам достались.
 |
Гирюшта Я.Е. (слева направо) и боевые товарищи из пополнения января 1943 г., прошедшие всю войну. В центре Алексей Левкин Кенигсберг, май 1945 г. |
Прорвались в Белоруссию, только встали передохнуть, как немцы начали нас бить с двух сторон, мы проскочили дальше, а обоз и все тыловые части сзади остались. Бои тяжелые, у нас ни мин, ни патронов не осталось, на всю роту 20 патронов было. Саша Гурский мне сказал: "Пошли в разведку!" И оказалось, что мы в кольце, и немцев взяли в кольцо. Вот они и начали нам листовки бросать: "Вы в кольце, и мы в кольце, что будет в конце?" Одно хорошо, у них тоже ничего не было, ни боеприпасов, ни патронов. Мы голодали страшно, у у командира батальона лошадь была, и у командира полка две лошади, мы всех съели. Обозов нет, а командир полка со штабом с нами вместе в кольце сидели. Думали, местные жители помогут, а они сами в землянках жили, у них ничего нет, только картошки немного. Боев не было. Приходим к речке умываться, на другом берегу немцы тоже самое делают. Идем за водой, немцы себе набирают, не стреляем мы, не стреляют они. Пока в кольце были, нам продукты с самолетов сбрасывали, американские консервы в основном. После все же прорвали немецкую оборону и вышли к своим.
Мы дошли до деревни Кресцевино Сиротинского района, остановились, и стояли в деревне почти всю зиму. Как пришли в деревню, из дома вышла женщина. У нее было с собой полмешка сухарей, она всем нам раздала по три сухаря. Старичок прибежал, принес курицу: "Нате, ребята, хоть сварите!" Но мы отказались, дедушке нужнее. Хозяйка его белье нам постирала. Женщина же, что сухари раздала, наварила картошки, потом принесла ведро капусты. Пока ходила, мы картошку всю съели. Там мы и остановились, в деревнях Бунтики и Кресцевино. У них на всю деревню была одна телочка. Немцы ее хотели увезти, но наши солдаты их побили, а телку отдали женщине.
Потом пошли в пос. Ромны, где 1 мая 1944 г. немцы пошли в психическую атаку. Нас мало осталось, пополнения не было еще, командир стрелковой роты Пшеничников, звонит, просит помочь, или пехоту задавят. А немцы идут пьяные, из автоматов бьют. Наша связь с НП порвалась, целей нет, батарея стоит, сорокопятки на прямую наводку стояли, а мы-то нет. Немцы танки пустили, наши 45-мм один подбили, больше немцы не пошли, там же болото везде, некуда повернуть. Тогда командир 45-мм пушки очень просил помочь, немцы напирают, так мы уже начали бить без прицелов, рядом немцы были, пьяные, орут. Отбились все же, к нам дядя Володя и дядя Андрюша подвезли кухню, а пехоту когда еще кормить будут. После этого нас с Иваном Толстошкурым отправили помочь пехоте. Мы пришли на передовую, Пшеничников говорит: "Ложитесь за пулемет, у меня солдат больше нет, чтобы немца сдерживать". Мы встали за "максим". Отбили атаку, а ночью на передовую пришел командир полка и осетин, или грузин, ему говорит: "Я пойду в разведку" А командир в ответ: ": твою мать, я тебе дам разведку! Никуда не отлучаться!" Но он пошел, и взял "языка", который рассказал, что у немцев два полностью сформированных полка пустили в психическую атаку, чтобы нас уничтожить, нас же мало осталось.
После этого боя пошли в прорыв, а никого впереди нет, за нами подтянулись другие полки, пришло пополнение. Мы с Володей Щербаковым тогда впереди пехоты шли, как наблюдатели от батареи. Тогда произошло несколько забавных случаев. Как-то ночью я побежал за завтраком, иду-иду, должен быть разбитый танк, и влево тропинка заворачивает, только танк прошел, в трех метрах от нашей траншеи немец как заорет: "Хальт!" Ну, я бросил котелок, и обратно полетел, мимо танка. Володя у меня спрашивает: "Где же котелок?" Я ему рассказал, как получилось. Другой раз пацан такой, повез донесение в Сиротино в штаб, и там же спать лег. Из батареи звонят, куда же я подевался, а я сплю.
Когда наблюдателем был, в разведку частенько ходил. За Сиротино как-то расположились, во всей батарее к тому времени осталось 12 человек. Там стоял у немцев пулемет в передовом охранении, мы с разведчиками подлезли к нему, вдруг тут немец как заорет: "Хальт!" У них как раз пересмена была. Я на пришедшего верхом запрыгнул, он меня потащил за собой, но я его зарезал. Второго же поймали, к своим привели.
В другой раз в разведку пошли, залегли, ждем. Слышно, кто-то идет, трещат ветки, а двое наших товарищей, в передовой группе, взяли и заснули, так им на ноги наступили, и прострелили все тело каждому. Москвича мы забрали, а парня из д. Березовка Пугачевского района оставили, он умер, тело тащить некому. Москвич, пока несли, пел все песни: "У окна гармошка, и сияние месяца. Все равно любимая, нам с тобой не встретиться!" Притащили к своим, но он потом скончался от ранения в живот. Там, под Сиротино, бои были сильные. И сверху бьют, и снизу бьют, и "катюши" залп за залпом дают, чего только не было. И дым, и пыль, и все такое. Ни днем, ни ночью покоя не было. Спали в землянках, а бывало, и на снегу, вшей кормили хорошо. Помогало то, что немцы слабоватые уже были, и техника у них слабоватая стала. Кем я только не воевал: и разведчиком, и кабель налаживал, все делал. Когда пополнение получишь, а всех выбьет, и опять мало останется. Меня там ранило под Сиротино, на два пальца от сердца осколок попал. После этого я 9 месяцев уже в разведку не ходил, на миномете постоянно был. Как дохнешь, так из раны гной валит. В санроте была врач татарка, мл. лейтенант, она один осколок сверху вытащила, а другой остался, не достать его было под ребрами, так он и остался, до сих пор сидит. Как в госпитале лежал, разные раны навиделся, сразу говорили, кто выживет, а кто нет. Меня в госпиталь отправили, но я, как на ноги встал, сбежал, боялся своих потерять. В Полоцке опять трудно было, только "катюши" и спасали. После ранения, с 5.03.1945 г. я стал командиром минометного расчета. А до этого 14 августа 1944 г. мне вручили медаль "За отвагу" по итогам боев за Витебск, и выписали благодарность товарища Сталина за Белорусские бои.
 |
Cт. сержант Гирюшта Я.Е., техник 2-й минометной батареи В. Щербаков, начальник штаба 2-го стрелкового батальона Захаров. Кенигсберг, май 1945 г. |
Пошли через Прибалтику, дошли до Кенигсберга, там стояло 300 наших батарей, кругом доты немецкие, еще с той войны остались, их не бомбежка, ничего не берет, там и баня, и оборудование в доте, можно 10 лет жить. Только мы встали в оборону, и немец как тряханул нас, что мы 20 км от передовой бежали. Там погиб наш командующий фронтом Черняховский, пытался панику остановить, вместо него назначили Василевского. После организовали нас, вернулись на позиции, начался штурм, 8 часов шла артподготовка, но укрепления были сильные, на нашем участке помог один немец или поляк, он пришел к нам, в нашу часть. Показал, где стоят какие укрепления, на р. Шпренгель стоял завод по производству пороха, рассказал, как можно подобраться к нему. Мы во время второго штурма взяли Пилау. Когда зашли в город, там снайпер бьет и бьет, не понимали, откуда же он стреляет. А там домик стоял 2-х этажный, смотрим, одного, второго убил. Тогда танкисты приехали, по второму этажу дали, мы потом рядом с убитым снайпером целые ящики патронов нашли. А в Кенигсберге после артподготовки дошли до самого центра, американцы хорошо город разбомбили. Наткнулись на спиртзавод, как наши ребята накинулись на вино. В конце пришли к побережью, остановились в рыбачьем домике. Боев больше не было, потом объявили конец войне. Мы как давай стрелять, все боеприпасы, которые были, все выпустили. А начальник между нами боепитания бегает: "Меня же посадят! Меня же расстреляют!"
После окончания войны нас собирались отправлять на Дальний Восток, но нас не смогли, железная дорога была вся разбита. Тогда наша дивизия пешком пошли через Западную Украину в г. Пирятин Полтавской области.
На Западной Украине нам тоже повоевать пришлось. Там нельзя было одному ходить, убивали в любую минуту, и не найдешь ничего. Как-то раз мы на мотоцикле ехали по лесу, вдруг бежит женщина: "Спасайте, меня убивают!" С нами сидел старшина, грузин: "Гони! Гони! Не останавливай!" А там три западника как начали по нам из пулемета палить, но мы выскочили, живые остались. Вот так там было, ночью мы не спали никогда, нельзя. Они вырезали всех, были батареи, где только караульные не спали, там всех вырезали. Нас даже кормили осторожно, подходили по одному, остальные следили за обстановкой. Уже война кончилась, а они все воевали. Мы мужчин собирали по деревням, ходили по домам, к одному зашли, его нет. А жена говорит: "Пшесько косит там, на поле!" мы на поле, нигде нет. Ходили-ходили, к сараю подошли, Толя, командир взвода, мне говорит: "На чердак лезь" А я дурной, что ли?! Он мне там как косой даст, и головы не будет, но все равно полез, никого нет нигде. Пошли назад к дому, спустились в подвал, там бочки стоят, снова никого нет. Тогда я шомпол взял, и стенки начал колоть, вдруг "тук!" дерево, доски. Давай отцарапывать. А он за стенкой лежит, у него лампа горит, продукты, и выведена вентиляционная труба. Он нас всех мог из автомата положить, как он не убил, до сих пор не пойму. А западники так и сидели, кто в лесу, кто по схронам, им женщины сало, еду носили, и записку, к примеру, что гарнизон маленький, можно нападать. Поэтому мы всех подряд брали, особый отдел их куда-то увозил, я не знаю. Обстреливали постоянно, невозможно было ходить, даже в 1949 г. жена друга окончила педучилище, отправили ее в Западную Украину преподавать, так друг мой, Иван рассказывал, что, к примеру, идет заседание поселкового Совета, вдруг как по окнам дадут пулеметную очередь, все на пол, или погибнешь. А так внешне западники были добрые, хорошие, и пригласят, и выпить нальют, но только оттуда уже не вернешься. Мне кажется, у них до сих пор там и пулеметы, и танкетки закопаны, они все ждут. Мы там и танки находили, и на сеновалах, и в садах кругом оружие спрятано, закопано было.
После Западной Украины мы пешком дошли до ст. Смелой Полтавской области. Оружие на нары бросили, нас поселили в воинскую часть, никому ничего уже не надо. А потом нас начали переформировывать, кого куда. Мы начали спрашивать командование, когда распустят, но в это время ухудшились отношения с Америкой и нас оставили в армии. Часть отправили в Морфлот, часть оставили в Смелой, на 17-й складе ВВС МО. Там я дослужил до 1949 г., когда подполковник Моренов предложил еще послужить, в 1954 г. меня отправили в полтавский госпиталь, там комиссовали, и я приехал домой.
- Что из снаряжения всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?
- Противогазы мы сразу выкидывали. Всегда с собой: лопатка, автомат, 2-3 гранаты, патроны, сухари. Патронов побольше набираешь, хотя на передовой всегда оружие и патроны найти можно. В походе тащили на себе или плиту минометную весом 21 кг, или ствол (20 кг), или сошку (19 кг), мины на лошадях перевозили. Минометы у нас были 82-мм, полегче стало, когда получили новые минометы, на колесах, на ствол специальное устройство надеваешь, за две ручки берешь, и пошел. У нас в роте был один грузин маленький, но хитрый. Как повозки мимо едут, он привяжет миномет сзади, а сам присядет, мы только идем, а он уже у дороги лежит, спит. Но всякие солдаты были, в стрелковой роте пулеметчик один, по фамилии Кузованчик, всегда в отступлении роту прикрывал. Мы отходим, а он нам: "Идите, идите" А сам оставался, и ни разу не ранило его. Но когда его командиром расчета пулеметного назначили - сразу ранило. Ох, он и ругался!
- Часто ли "максим" или миномет перегревался при стрельбе?
- О-о-о, "максим" частенько. Летом только и успеваешь воду наливать, а зимой специальную жидкость. А миномету что, несколько выстрелов сделаешь, и прекращаешь: или накроет позицию немец, или ты уже сам цель накрыл. Там ведь постреляешь с одной позиции из миномета, сразу на другую. Иной раз немца дурили, ставили ветки так, как будто миномет стоит, а немец их обстреливает.
- Как Вы оцениваете эффективность нашего оружия и немецкого?
- Автоматы у немцев были хорошие, маленькие, а у нас в основном карабин, тяжелый, да и винтовка немецкая получше была, прицельнее.
- Как мылись, стирались?
- А как? По три месяца в бани не были. Вшей над кострами вытряхивали, они заедали страшно, на передовой какая там баня. Сашка Гурский один раз предложил постираться. Поставили бочку воды, подогрели, и давай гимнастерки парить. Потом нас к лошадям позвали, назад вернулись, а там уже гимнастерки все сгорели. Хорошо, что сразу новые выдали.
- Какое было отношение к женщинам в части?
- В Белоруссии к нам пришли две девушки-снайпера, и пошли на передовую. Потом одна бежит, плачет, кричит. Мы к ней: "Что такое?" Она отвечает: "Убили подругу". Не знаю вернулась ли она на передовую. А вот медсестры, это действительно сестры наши были. Она тащит раненого, и летом, и зимой, и винтовку его, и патроны на себе, бросать нельзя. И плачет бедная, но все равно вытащит. Она над ним стоит, и перевязывает, и успокаивает. Когда вошли в Белоруссию, у дома остановились, видим, рядом медсестра перевязывает раненного, и вдруг мы слышим взрыв, крик. Их обоих там и убило. Кроме медсестер, и товарищи помогали. Когда меня ранило, меня друг на себе вынес, до санчасти донес. А так отношение было спокойное. С нами медсестра в разведку ходила, москвичка Валя, девка была огонь, попробуй не взять раненого. Она сразу пистолет вытаскивает: "Я тебя пристрелю!" Но Валя, медсестра, несчастливая была, что ни познакомится с офицером, его убьет. После войны Саша Гурский у меня спрашивал, не был ли я у нее в землянке. Он за меня боялся, но я не был. А так девушки у нас были еще трое санинструкторов: Люся, Аннушка, Маша. Машенька в санроте, командир санроты был капитан Полянцев. У нас женщины были только в санроте, а так командир полка говорил: "Не надо мне женщин, за 10 женщин одного солдата лучше дайте!" Приехала как-то бригада выступать, одна осталась, так командир полка сразу: "Убрать сейчас же!" она ему в ответ: "Я бы весь полк обеспечила, а Вы мне "убрать".
- Как кормили?
- Два раза в день, утром рано и вечером поздно дядя Володя и дядя Андрюша привезут кухню. Мы-то стояли от передовой в 2-2,5 км, мы на передовую пехоте сами таскали, на себе, термос набираешь, и пошел. По-разному бывало, когда хорошо кормили, а когда по восемь дней ничего нет.
- Как Вам доставляли боеприпасы и питание в окружении?
- Жрать было нечего. А с минами и патронами проблем не было, можно набирать в округе, сколько хочешь, и из немецких пулеметов стреляли, а мы мины немецкие использовали, даже немецкие минометы захваченные. Они получше наших были, меньше, легче. У них 81-мм, к нашим 82-мм минометам немецкие мины подходили. Но оружие у них лучше было, прицельнее, оптика хорошая.
- Как Вы оцениваете наше оружие?
- "Дегтярев" выдержанный пулемет, надежный. Наша винтовка Мосина тоже любую грязь выдержит, а вот когда дали СВТ, ту после 2-3 выстрелов заклинивает, и ничего сам не сделаешь. Но лучший пулемет - "максим", убойный, но он тяжелый. У немцев же пулеметы легче были, прекрасные машинки.
- Приходилось использовать гранаты?
- Было дело, в разведке. Приходилось даже обратно немецкие гранаты метать, если успеваешь словить, можно было им обратно кидать. Редко такое случалось, но было. В разведке РГД использовали, длинную, с ручкой. Но позже применяли лимонки, у них осколков больше, а противотанковую гранату можно использовать в бою только против танков, а так не эффективные.
- На сколько бойцов обычно отрывался окоп?
- Каждый себе, а землянки и траншеи общие. Какой там окоп, вырыл, чтобы голову спрятать. В прорыве некогда, только в обороне вырываешь, а там вода, настелешь дерну и веток, еще и умываешься оттуда.
- Где находился командир батареи?
- Вместе с нами. Наблюдатели на передовой корректировку проводили, от расчетов брали, когда кто пойдет, кого назначат.
- Сколько человек было в расчете?
- Должно быть семь, но было три-четыре. Так было - командир расчета, он же наводчик, он же подносчик, не важно кто, главное чтобы стреляли четко. Связь порвалась, мы и в связисты пошли, там нет такого, чтобы четко делились. Батарея минометная как одна семья, и спали вместе, и ели вместе. Отставать от своих нельзя, поэтому я и из госпиталя бежал. И чтобы пропал из пайка кусочек хлеба, когда я, к примеру, в разведку ходил, такого никогда не было. Старшина у нас был, он, когда из разведки приходим, сразу: "Приготовить кушать!" Мы у него спрашиваем, а чего он раньше не готовил, он отвечает: "Тогда кто-нибудь погибнет, если я заранее приготовлю!" Вот такое предчувствие было.
- Какое самое страшное немецкое оружие?
- Огнеметы и немецкие самоходки. Их ничем не остановишь. А она раз-два стрельнула, третий твой. Они вообще лучше нашего были готовы к войне, они же загодя готовились, мы в Полоцке нашли хлеб, испеченный еще в 1935 г., в специальном пакете, с выкачанным воздухом. Вкус как вата. Не то уже, мы бросали в печки, как распарится, он более-менее, а так лошадей кормили.
- Как пополнялся боекомплект?
- Как только останавливаемся, приезжал начальник боепитания Пуцилов, бегает, спрашивает, кому чего надо. Сами говорили, сами таскали с телег. Был случай, он ругался страшно, только приехал, пошел спрашивать, а у него все ящики растащили уже.
- Кто обучал пополнение?
- Да какое там обучение, поймите, присылали в основном киргизов, казахов, он из кишлака пришел, винтовки не видел. Как только убьют кого-то из них, они сбегаются в кучу: "Ай-ай-ай, малай-ка, ай-ай-ай!" Тут немец по ним снарядом и бил. Под Сиротино из части ушли три узбека, командир роты пехоты звонит: "Яша, приди" Я спрашиваю, что такое, он отвечает, что трое узбеков ушли. А они к немцам ушли, как пошел я, дальше немецкая передовая, боевое охранение, а следы туда ведут, мы дальше не пошли. Потом, через три дня, Пшеничников снова звонит: "Яша, приди" Что такое? Узбеки пришли, шинели обрезанные по пояс, в каску наложена каша, и записка: "Вам не солдат, нам не "язык" Их забрали в особый отдел. Эти оружия совсем не знали, а были и западники, те просто брали винтовку за ствол, ногой на спусковой крючок нажимали, и простреливали себе руки. Поначалу действительно домой отправляли, а потом разоблачили - и к стенке.
- Встречались с пленными немцами?
- А как же, сам в плен брал. Отношение было нормальное, это тоже люди. Я в штабе у одного немца спросил: "Зачем ты пошел воевать?" Он мне в ответ: "А зачем ты пошел? Если б ты не пошел, тебя бы расстреляли. Вот так и я, у меня дома семья, хозяйство. Когда я вернусь домой, ничего уже не будет, надо все снова собирать" Хотя бывали и такие, что их как солдат воспитывали с 4-5 лет. У них дома и винтовки, и детское обмундирование, и стрелять разрешали. В СС были настоящие бандюги, правда, и наши творили такие чудеса, что рассказывать нельзя.
- Какое отношение было в войсках к партии, Сталину?
- Мы шли в бой за Сталина и Родину. А партия ведет куда надо, так все считали. Да и идеология наша была лучше. У немцев в войсках только попробуй ударить офицера, у нас же не было такого. С офицерами и спали, и ели вместе из одного котелка. У них же офицер или сержант мог ударить любого солдата. А у нас заходишь к самому командиру полка Лопатину, так он тебя и чаем угостит, и садись, послушай радио. Он сам постоянно ходил по траншеям. Так, когда его ранило, я сам и другие солдаты около него дежурили, я четыре дня просидел, пока самолет за ним не пришел. У нас первого командира батальона убило, ему девушка постоянно письма писала, так потом ребята ей письмо написали, как геройски погиб наш комбат. И представьте себе, за пять лет после войны страна все восстановила! Под руководством Сталина! В Белоруссии все снесено было, все построили, люди трудились на одном энтузиазме! Лошадей не было, женщины в плуг впрягались. Ведь у нас рассказывали после Победы, что Гитлер так сказал: "Если б у меня была Русская Армия, я бы весь мир завоевал!"
- Какие взаимоотношения складывались с мирным населением в освобожденных странах?
- Как и со своими. Нормально все было, немцы тоже же люди, такие же, как и мы, труженики, лодырей у них нет. Сам для себя все делает, нет воровства, нет бандитизма. У нас же были и насильники, и убийцы, и грабители, но их сразу на месте расстреливали.
- Что самым страшным было на фронте?
- В бой идешь, ты ничего не думаешь, не понимаешь, что тебя убьют, ты не думаешь об этом. Когда же немного приходишь в себя после боя, начинаешь думать, переживать. В бой же, как дурак, без мыслей идешь. Страшно после боя.
- Как хоронили наших убитых?
- Кто их хоронил в прорыве? Разве в конце войны, но сколько их осталось в болоте, лесах.
- Получали ли Вы какие-либо деньги на руки?
- Мы все наши деньги отдавали в фонд обороны, сами писали заявление и отдавали. А что там солдату давали, три рубля, сержанту 150 рублей. А что солдату надо?! нам ведь даже папиросы давали, дивизия прорыва.
- Какие взаимоотношения складывались с особистами?
- Работали в части, я после ранения с одним капитаном в часть возвращался, нормальный мужик. После окружения никто нас никуда не вызывал, не дергали.
- Сталкивались ли с власовцами?
- Были и такие. Лейтенант Горбаченко из стрелковой роты учудил один раз, пленных захватили, он среди них увидел власовца, схватил оглоблю, и давай его лупить, мы к нему: "Ты что делаешь?!" а он в ответ: "Они нам в обороне такое кричали, сейчас я им задам!" Они нам действительно обидное кричали: "Эх, вы дураки, мы с вашими бабами живем, а вы воюете". Оттащили, но такое редко бывало, так не трогали мы никого, даже власовцев.
- Что тяжелее было нести у "максима"?
- Станину тяжелее всего, но удобнее, ее на себя надеваешь и тяжесть на плечах и спине. А ствол в руках несешь.
- Часто ли клинило "максим"?
- Нет. Если ты только держишь его в порядке, залил воды, стреляли до того, что кипела вода. Вот когда новые пулеметы пошли, облегченные, они уже не то были, часто клинили.
- Нужен ли был щиток у "максима" или просто демаскировал позицию?
- Ну как же, помогал, и сильно. Там же маленькое окошечко, а остальное броня. Там же позиции десять раз меняешь, иначе накроют. Ведь "максим" семьдесят солдат заменяет.
- Как маскировали минометы?
- Миномет положил, и пускай лежит, надо, собрал в одну минуту. А так ветками прикрывали. Наш командир роты выбирал позиции сам, если нет на карте сопки. Значит, тут он делает, если есть ориентир на карте, то в любое время можно пристрелять, а тут немец уже не пристреляет, ведь расстояния-то на карте нет.
- Какое оружие брали с собой в разведку?
- Автомат, пистолет. Обязательно нож. Я вам рассказывал, когда я на немца запрыгнул, он меня чуть не утащил, меня за ноги схватил, прижал, тогда я еле-еле достал финку и зарезал его.
- Как разделялись функции в разведгруппе?
- Два-три человека в группе захвата, два-три - группа прикрытия, идут сбоку или сзади, охраняют. Остальные уже кругом как наблюдатели. В группу захвата выбирали ребят крепеньких, больших, смелых.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
