Первый бой

После Сталинграда, в декабре сорок третьего, немецкие части откатывались на запад, отступали, но сопротивление не ослабевало. Приходилось с боем брать каждую высоту, каждый поселок, а местность на Украине, за Днепром, довольно холмистая.
И вот там-то я принял свой первый бой...
Но запомнилось больше не то, как мы бежали в атаку, освобождали одну высоту за другой. Помню длинный пологий холм, покрытый свежим снегом, под которым, как под саваном, лежали наши бойцы. Многие из них были ещё живые, они стонали, просили помочь. И мы, не прекращая атаки, на бегу кричали, что есть силы, санитарам, а раненых было не счесть.
Вот это меня потрясло: припорошенный снегом холм, покрытый телами наших солдат. Всякое было потом - случалось, мина разрывалась поблизости, в десяти шагах, и я после взрыва недоумевал: каким чудом остался жив! Бывал под мощным обстрелом, но… те украинские холмы стоят перед глазами по сей день. Мы хорошо понимали, что бойцы, которые полегли на той высоте, помогли выжить нам, ослабили сопротивление немцев.
Помогли нам выжить ценой своей жизни.

Чувство опасности

Ну, сколько мне было - восемнадцать лет. Мальчишка! Смотрю на свой фронтовой снимок: щуплый, как подросток, а лицо суровое, брови насупленные: военная пора…
В одном из первых боев попали под сильный минометный огонь, окопались в кукурузном поле. Потом пошли в атаку, и меня ранило - осколок мины прошел по спине, а я во время боя ничего не почувствовал. Уже после, когда в бане отмывали фронтовую грязь, ребята увидели кровь у меня на спине и давай поздравлять с боевым крещением.
При первом минометном обстреле чувства опасности не ощущаешь: рвутся мины - ложишься, по команде начинаешь окапываться. И только после боя, чуть поостыв, представляешь, какой смертельной угрозы избежал… А страх что ж, он есть - его постоянно преодолеваешь.
Помню, жестокий пулеметный огонь: всё пространство впереди немцы обстреливают и много раненых наших бойцов - кто ползёт, окровавленный, сам, кого тащат из-под обстрела. И ты знаешь, что сейчас, через минуту, пойдешь, хотя всё твое существо противится. Но рассуждать нельзя: ноги идут сами - шаг, другой, и ты уже бежишь и не думаешь больше ни о чем, кроме боя…

Глаза комбата

Фронтовые друзья, конечно же, были - те, с которыми шли дорогами войны бок о бок. А вот офицеров, скажу честно, помню хуже: во время боев, случалось, не видели командира взвода и роты по нескольку суток.
Зато хорошо врезалось в память их отеческое отношение к нам, молодым солдатам. Помню глаза комбата: столько в них было доброты! И сожаление читалось в этих глазах - вот, мол, попали в такое месиво, а вам бы жить да жить - и человеческое участие. После войны за всю жизнь, наверное, не видел ни у кого таких выразительных глаз.
Ну, а лицо врага видел вблизи только дважды. Как-то раз во время боев на границе Литвы и Пруссии попали в передрягу: вышли вдвоем с другом к озеру, где показались неожиданно немцы - совсем рядом. Мы открыли огонь, и как потом оказалось, выполнили очень важное дело: не дали отходящим фашистам пробраться у озера к лесу, где накапливались силы противника. За тот бой я был представлен к ордену Славы.
И потом, в тот же день, на окраине города выскочил на меня фашистский солдат. Но побежал не ко мне, чтобы сдаться, а в противоположную сторону. Побежал грамотно, петляя: попасть в него так и не смог.

Победный залп

Весной сорок пятого врачи поставили меня на ноги, и я, как выздоравливающий, стоял на часах, охранял госпиталь.
Вот как-то ночью бежит мимо солдат и кричит: “Победа!”. Такая это, знаете, весть, что и ушам не поверил, но тут где-то рядом раздался голос репродуктора. Всё точно: победа! Я кинулся через дорогу и забарабанил в окно начальника госпиталя - в нарушение субординации и всех правил. Но майор, военврач, ни слова не сказал, что я оставил свой пост.
Тут уже раздались всюду выстрелы: наши солдаты вовсю палили в ночное небо. Радовались концу войны, кричали, смеялись. И салютовали победе…