14614
Пехотинцы

Винер Аркадий Владимирович

А.В. - Родился 18/6/1925 года в местечке Шаргород Винницкой области. Отец был по профессии кустарем-жестянщиком, но в начале тридцатых годов добровольно вступил в еврейский колхоз.

Отец воевал в 1-ую Мировую Войну, его лицо было изуродовано немецкой пулей, и когда он в 1918 году вернулся с войны домой, то вступил в организацию еврейских коммунистов - "Бунд" и возглавил местную самооборону, защищавшую еврейское население от петлюровских банд. Один из братьев отца погиб в бою от рук петлюровцев, а отца после Гражданской войны все время таскали на допросы в ГПУ, за то что он когда-то был членом Бунда. А в 1929 году отца посадили. Местные активисты на пике борьбы с религией решили снять с монастырской церкви крест, отца вызвали в сельскую раду и сказали: "Винер, пойдешь снимать крест с монастыря", а отец им ответил: "Я его не ставил и снимать не буду!". За отказ отца арестовали, но через три месяца выпустили на свободу… Отец был уважаемым и очень авторитетным в Шаргороде человеком, физически очень крепкий, он имел рост выше 1.90 и широкие плечи, и когда окрестные украинцы решили устроить у нас в двадцатых годах еврейский погром, то быстро одумались. Наш дом стоял у моста через речку Мурашку, напротив, на той стороне была кузница, в которой работал кузнец Яков Дуб, человек атлетического сложения. Он увидел, что приближается толпа погромщиков и крикнул моему отцу: "Велвел, выходи, нас бить идут!".

Отец схватил дышло и с Дубом пошел навстречу толпе, и когда хохлы их увидели, то заорали: "Тикайте! Волько бьется!", и разбежались по своим хатам…

Шаргород, если считать с окрестными селами, имел смешанное население - из 12.000 жителей нашей округи евреи составляли до войны 36%, а остальные были украинцами - католиками и православными. Я до войны закончил 7 классов еврейской школы, а в восьмой класс пошел учиться уже в украинскую школу.

Г.К. - Когда началась война, кто-то в местечке мог подумать, что немцы займут Шаргород уже через месяц?

А.В. - Нет, мы все были уверены, что немцев моментально разобьет Красная Армия, о непобедимости и мощи которой ежедневно орала довоенная пропаганда на каждом углу.

От нас до новой границы было почти четыреста километров, а немцы с боями преодолели это расстояние за считанные недели. 23-го июня немцы сбросили в окрестностях городка восемь парашютистов, а затем на какое-то время наступило затишье.

Никто не занимался отправкой из Шаргорода на восток страны мобилизационного допризывного резерва. Тех мужчин, кого военкомат успел призвать в армию, отправили на сборные пункты в Винницу и в Жмеринку, почти все они вскоре попали в окружения под Уманью и под Николаевым, и многие оказались в плену (когда немцы осенью стали выпускать украинцев из лагерей для военнопленных, то вернувшиеся в Шаргород, рассказали, что произошло с нашими мобилизованными, а потом еще несколько евреев-"окруженцев" смогли вернуться в местечко и спрятаться в гетто, и мы узнали от них все подробности разгрома).

Когда через город пошли на восток отступающие деморализованные красноармейцы, то для нас это было неожиданностью. Расстояние от Шаргорода до железной дороги было: до станции Ярошенка - 25 километров и до ж/д узла Жмеринка -35 километров, но на эвакуацию решились единицы. Выбраться из Шаргорода само по себе было проблемой, так как в городе почти не было автотранспорта, а добраться до железной дороги с семьям и малыми детьми было неимоверно сложно, у городских жителей не было своих подвод с лошадьми.

Из города успели уехать только 2-3 семьи партработников, а другие … - многие до последнего момента не верили, что немцев допустят до нашего края.

Рассказы беженцев о том, что немцы хуже самых жестоких зверей, некоторые из жителей воспринимали как часть официальной советской пропаганды, которую люди постарше нас считали изначально лживой. Само появление немцев в Шаргороде было как гром среди ясного неба. Я с товарищами сидел на балкончике в доме Менделя Авербуха, и тут мы видим, как к Шаргороду медленно движется колонна немецких мотоциклистов.

Но наше потрясение было еще сильнее от того, что навстречу немцам с хлебом -солью пошла толпа местных украинцев во главе с начальником планового отдела райисполкома Драчинским, кавалером ордена Красного Знамени за героизм в Гражданскую Войну…

Позже, уже в подполье, мы узнали, что Драчинский остался в немецком тылу по заданию обкома партии, для организации сопротивления, подпольно -партизанского движения. Так этот Драчинский по своей инициативе предал подполье, он выдал немцам всех людей, оставленных для работы в подполье, все явки, пароли, тайные склады с оружием не только в Шаргороде, но и еще в ряде районов Винницкой области, и тем самым обрек на расстрел сотни верных своей Советской Родине патриотов. За свою измену Драчинский получил от немцев должность, стал главой управы Шаргородского района. Но в 1943 году подпольщики выполнили приказ партизанского руководства, которое приговорило изменника к расстрелу, и предатель Драчинский был застрелен подпольной группой "окруженца" лейтенанта Степанова.

Первые дни по городку спокойно разгуливали немецкие солдаты, затем на запад, через нас, погнали многотысячные колонны пленных красноармейцев, а еще через неделю в Шаргороде появились десять эсэсовцев и немецкие чиновники, несколько человек в сопровождении румынской жандармерии. Была организована местная полиция из предателей - украинцев, в ней было человек двадцать во главе с предателем Саввой Богацким, которому особо рьяно помогали бывший шофер Кохановский и полицай Люблинский, а на выезде из город разместился румынский жандармский пост с гарнизоном из двенадцати человек во главе с рыжим детиной двухметрового роста по фамилии Лаци.

Первым делом все еврейские дома пометили шестиконечными звездами. Полиция и жандармы занялись организацией гетто, уже осенью евреев выгнали с центральных улиц Шаргорода и всех сконцентрировали в маленьком районе, отведенном под гетто, район улиц Ленина и Карла Маркса, там хата лепилась к хате. Был вывешен приказ, в которым указывались места, где евреям запрещалось появляться, и всех евреев обязали носить на одежде опознавательные метки - белые повязки с шестиконечной звездой ( затем заставили носить желтую нашивку на одежде, на левой стороне груди). Гетто огородили проволокой, а на мостах и на дорогах были выставлены посты из полицаев, а вскоре было объявлено о полном запрете евреям, покидать границы гетто. Только рабочие команды под конвоем могли выйти из - за колючей проволоки.

Новые оккупационные власти предупредили, что если жители гетто буду пойманы за пределами Шаргорода - расстрел на месте. На гетто была наложена огромная денежная контрибуция. Сначала в гетто были согнаны 2.000 местных евреев, но в октябре - ноябре сорок первого года в Шаргород пригнали еще 5.000 депортированных румынских евреев из Буковины, Бессарабии, Сучавы, Кымпелунга и Дорохойского уезда Румынии.

По приказу румынской администрации в гетто была создана община с самоуправлением, которое возглавил доктор Меир Тейх, бывший предводитель еврейской общины в румынском городе Сучава. Была создана еврейская полиция гетто из 15 буковинских евреев, которой руководил тучный адвокат Бруно Занд. Из наших шаргородцев в этой полиции оказался только Семен Винницкий, направленный туда по заданию подпольного комитета.

 

Г.К. - Шаргород осенью 1941 года был передан немцами в "Зону румынской администрации", как и все остальные земли, вошедшие в состав "Транснистрии", территории между Днестром и Бугом.

До начала 1942 года румыны вместе с немецким "айнзатцгруппами" действующими на территории СССР уничтожили 360.000 евреев в Бессарабии, на Буковине, на территории Одесской области, и только некоторые гетто, находившиеся на территории Винницкой области не были ликвидированы в первый год оккупации во время массовых расстрелов еврейского гражданского населения. Среди них гетто в Шаргороде, в Бершади и в Могилев -Подольском, где узников не расстреливали в массовых акциях уничтожения, а до смерти морили голодом, холодом, где люди гибли от эпидемий и непосильного каторжного труда в "рабочих лагерях".

Как люди выживали в Шаргородском гетто?

А.В. - Я вас хочу поправить. Гетто находившиеся в южных районах Винницкой области, как и все другие, подлежали обязательной ликвидации, сюда специально депортировали румынских евреев, чтобы уничтожить их вместе с "советскими евреями". Но в январе 1942 года Антонеску отдал приказ остановить расстрелы, и причины этого приказа сейчас трактуют по разному, некоторые говорят что руководитель "Еврейского комитета Румынии" смог убедить Антонеску, что евреи ему будут нужны в качестве "рабочей силы".

Мнение о том, что румыны относились к евреям более лояльно, чем немцы, я считаю ошибочным, пример, как румыны осенью 1941 года за один день в Одессе повесили 5.000 евреев говорит о том, что они были такими же зверьми и палачами, как и немцы. Румыны тысячами расстреливали евреев в Бессарабии, а когда началась депортация румынских и буковинских евреев в Транснистрию, то все дороги были завалены еврейскими трупами.

Но как бы то ни было, на территории именно Транснистрии погибло 150.000 тысяч " местных" советских евреев и 90.000 евреев депортированных из Румынии.

Расстрелы евреев продолжались и в 1942-1943 годах, вплоть до самого прихода Красной Армии, просто в северной части Транснистрии, на территории трех районов Винницкой области, евреев расстреливали небольшими группами, и с конца сорок второго года, уже не было внезапных массовых акций, когда зондеркоманды вместе с полицаями окружали очередное гетто и истребляли всех до единого. Все зависело в какое гетто ты попал, например, возьмем нашу область, попавшую в румынскую зону оккупации: евреев Винницы, Бара, Хмельника, Браилова, Ладыжина и во многих других местах зондеркоманды истребили до последнего человека, а в Бершади, Тульчине, Могилев -Подольском и в Шаргороде в гетто выжило от 20 до 50 % процентов узников… Их просто не успели уничтожить.

Трудоспособных мужчин вылавливали и отправляли в румынские рабочие концлагеря, где большинство погибло от голода и расстрелов, а иной раз могли собрать "рабочую команду" в 3.000 человек, и передать ее немцам, для строительства укреплений и дорог, и из этих команд почти никто не выжил, спаслись от смерти только те, кто решился на побег и не был пойман. Многочисленные "рабочие" лагеря работали как конвейер смерти: Печора, Трихаты, Варваровка, Тульчинские торфоразработки, Бершадские каменоломни, Вапнярка, Мостовое, лагеря в Николаеве, Сказинцах, Гайсине и во многих других местах - являлись адом, в которых евреев уничтожали голодом, побоями, расстрелами…

Что происходило конкретно в Шаргородском гетто.

В каждую хату набили по тридцать человек, из за такой скученности, повального голода и отсутствия нормальной питьевой воды зимой в гетто началась эпидемия тифа, которая унесла жизни полутора тысяч человек. В гетто было 27 докторов, почти все депортированные из Румынии, во время эпидемии заразились тифом 23 врача и 12 из них умерло…

Летом сорок второго года в гетто пригнали еще тысячу евреев из окрестностей и в гетто также искали спасения евреи, бежавшие от массовых расстрелов из "немецкой зоны оккупации".

По приказу румынской администрации мизерную пайку хлеба давали только тем, кто находился в рабочих командах, остальные были обречены на голодную смерть.

Выручало то, что румынские жандармы, невзирая на свой садизм и жестокость, оказались поголовно, насквозь, вдоль и поперек, продажными и алчными, за деньги и золото они были готовы на все, и совет общины Шаргорода, подкупив румын, смог обеспечить доставку продовольствия в гетто, где со временем была организована пекарня, столовая для неимущих, которая помогала людям выжить. В детском доме при гетто собрали почти двести сирот. Действенную помощь гетто продовольствием смог оказать и Комитет румынских евреев из Бухареста… Несколько раз над гетто нависала опасность полной ликвидации, но доктор Меир Тейх смог за золото сделать так, что подкупленная румынская администрация "завернула" немецкую зондеркоманду назад, под предлогом, что в гетто эпидемия сыпного тифа, "не дай Бог вы, немцы, от этих жиданов заразитесь во время акции".

В апреле 1942 года в Шаргород прибыла очередная зондеркоманда, и тогда Тейх дал взятку румынскому коменданту, претору Динделегану, и тот, набравшись смелости и наглости, проявил характер, не дал немцам разрешение провести акцию, на территории находившейся под румынским управлением. Но сам этот румынский претор ( руководитель администрации) постоянно приходил в гетто издеваться над евреями, избивал плеткой или дубиной всех, кто попадался ему на дороге… Весной 1944 года, перед самым приходом Красной Армии, к Шаргородскому гетто на машинах пытался проехать полицейский батальон, сформированный из украинских карателей и немцев - колонистов, имевший приказа ликвидировать всех оставшихся в гетто евреев, но машины карателей застряли в непролазной весенней грязи, и таким образом, благодаря распутице, люди остались в живых …

Как я уже сказал, выход за пределы гетто был запрещен, за малейшую провинность румыны и полицаи наказывали побоями, 25 ударов шомполом было самой "гуманной мерой наказания". Вечером все в гетто прятались по хатам, поскольку по ночам в гетто врывались немцы, грабили евреев, забирали красивых девушек и уводили с собой, на растерзание. Начиная с сорок третьего года все трудоспособное мужское население стали угонять в рабочие концентрационные лагеря: в "Печорский лагерь", где узники быстро умирали от жуткого голода, или в лагерь Трихаты, в котором евреев ежедневно расстреливали эсэсовцы из охраны. Мне довелось попасть в оба этих лагеря и сбежать из них. Полицаи постоянно проводили в гетто массовые облавы, чтобы набрать нужное количество молодых мужчин для отправки в лагерь. Любой пойманный за пределами Шаргорода подлежал расстрелу на месте, но от отчаяния и голода многие узники пытались бежать из "рабочих лагерей" назад в свое гетто, и мало кому везло.

На моей памяти румынские жандармы несколько раз ловили на шаргородской дороге евреев, и безжалостно их убивали, в марте 1942 года убили шестерых "буковинских" евреев из нашего гетто, в 1943 году погибла группа беглецов с тульчинских торфоразработок из 13 человек, и среди них было трое шаргородцев. Румыны убивали евреев по всей Транснистрии, с первого дня оккупации и до последнего.

Г.К. - А как из этих концлагерей Вам удалось сбежать?

А.В. - Лагерь Печора находился в Шпиковском районе Винницкой области и считался рабочим, сюда свозили узников из различных гетто: из Тульчина, Могилев- Подольского, Тростянца и других, в этом лагере фактически не кормили, оставляли подыхать от голода. Туда я попал после того как меня схватили в облаве. На работу в Печоре мою команду гоняли в карьер, и уже через несколько дней я понял, что если отсюда не убегу, то быстро "отдам концы". Это была жуткая каторга, на всех там ждала медленная смерть. Вечером нас вели назад в лагерь, колонна шла по мосту, а в это время лил сильный холодный дождь, настоящий ливень. Конвоиры из -за ливня плохо видели всю колонну, я решил рискнуть, была - не была, юркнул под край моста и затаился, и узники прошли дальше, никто из полицаев не заметил побега. Четверо суток я бродил по лесам, пробираясь домой к Шаргороду, пока не добрался до Слободы, украинской части местечка, где первые два дня прятался у украинца Головко, а потом еще четверо суток скрывался у сапожника Сандо, который был другом моего отца. Украинцы помнили, как мой отец оказался снимать крест с церкви, и нашей семье некоторые помогали в оккупацию. Даже в гетто нам несколько раз тайком подбрасывали полмешка картошки или немного муки…

Но меня "замели" в очередную облаву и отправили в концлагерь Трихаты, что находился в Варваровском районе Николаевской области. Здесь был устроен рабочий лагерь для евреев, где находилось несколько тысяч человек, собранных из разных гетто, ( в основном из Бессарабии), и это гиблое место было намного страшнее Печоры. Узники лагеря строили мост на быках через Южный Буг и оборонительные укрепления на берегу реки. Длина моста была 1.400 метров, рабочий день на этой каторге длился по 15-16 часов, в день на пропитание узникам давали по 200 грамм хлеба и по миске пустой баланды.

Внутренняя охрана и конвой были немецкими, солдаты войск СС, что не позволяло надеяться на малейшую жалость по отношению к измученным, голодным узникам, и было еще второе, внешнее кольцо охраны, составленное из румын.. Потом сюда пригнали новые рабочие команды - из лагеря военнопленных. Рядом находился еще один лагерь - Варваровка, заключенные которого, под охраной "власовцев", строили речной порт. Если кто-то терял силы и не мог уже выполнять норму, того немцы расстреливали или просто сбрасывали с моста, зная, что обессиленный голодом обязательно потонет…Часто стреляли без предупреждения, убивали без причины… Работаешь на берегу, и мимо тебя по Бугу плывут трупы застреленных евреев.

Утром, после подъема, нам давали только миску баланды без хлеба, а потом целый день мы таскали тяжелые бревна, 8-12 метров в длину. Немцы - садисты измывались на нами, иногда устраивали "представление", и тех, кто уже не мог работать, вешали десятками.

Но не судьба мне была там помереть. Один немец в железнодорожной форме, фамилия его была Агедорн, родом он был из Силезии, на автодрезине ежедневно ездил в Николаев по ветке - узкоколейке, привозил на строительство продукты и материалы. Я как-то попал к нему в грузчики, и он, взял меня к себе "на постоянную работу", ему понравилось, что я знаю немецкий язык.

По его указанию меня перевели в барак "специалистов". Я нашел еще четверых товарищей, готовых на побег: трое были бессарабскими евреями, а четвертый оказался из Польши, его фамилия была Вольф, и в свое время он служил офицером в польской армии, имел чин поручика. Бежали мы на дрезине, проехали тридцать километров в сторону Одессы, а дальше пробирались пешком, шли только по ночам, спали на земле, ведь было еще тепло, стоял сентябрь.

Потом бессарабцы ушли на Раздельную, а мы вдвоем с Вольфом продолжили свой путь, надеялись добраться до Шаргорода. Но негде было взять еду, и в один раз, Вольф, доведенный голодом до отчаяния, решился на риск, зайти в село и попросить у крестьян хлеба.

Я его отговаривал, а он меня не послушал. Его сразу выдали полицаям, он пытался бежать, но уже за селом его поймали два полицая и застрелили. Я находился от этого места в 150 метрах и видел, как погиб Вольф. Я смог дойти до Шаргорода, где меня укрыли наши подпольщики.

В конце сорок третьего года выживших узников лагеря в Трихатах румыны собрали в рабочий батальон, переодели в свои зеленые шинели, и когда весной этот строительный рабочий батальон под Балтой был "пленен" наступающей Красной Армией, то с ними долго разбираться не стали. Передали в СМЕРШ, а там разговор был короткий - до войны был советским гражданином? - был, … румынскую форму одел? - одел…, получай срок "за помощь и пособничество врагу", и многим дали без разбирательства по 10 лет лагерей. Среди них было несколько бедолаг из нашего шаргородского гетто, из одного концлагеря, немецко-румынского, они попали в другой - "сталинский". Вот она, насмешка судьбы…

Г.К. - Как было организовано подполье в Шаргородском гетто? В каких условиях приходилось действовать? Какие задачи ставили себе подпольщики?

А.В. - Еще в сорок первом году в гетто собралась группа молодежи: Давид Нейман, братья Бурманы, Давид Волох, Рувим Барграссер, я, Семен Винницкий, и еще несколько комсомольцев. Мы решили, что не можем сидеть, сложа руки, пока Красная Армия сражается с врагом. Но где она, Красная Армия? Мы не знали, где проходит линия фронта, как развиваются события на передовой, у нас не было никакой связи с внешним миром. В городе не было радиоприемников, их конфисковали у населения по приказу свыше еще в первые дни войны, люди сдавали свои радиоприемники на склад "для нужд Красной Армии". Тогда же приказали сдать все велосипеды и мотоциклы, забрали всех коней. Конфискованные радиоприемники хранились в городском радиоузле, в спешке отступления их не успели вывезти. Узел был опечатан и охранялся жандармским постом. Мы решили, что необходимо выкрасть один радиоприемник, и наладить прием сводок Информбюро. Мне, как самому молодому, поручили это задание. Ночью, пробравшись ползком через две центральные улицы, я залез в окно радиоузла и вытащил оттуда радиоприемник марки "Колхозник", который при проверке оказался неисправным, одна из ламп была не в порядке, и следующей ночью я снова забрался на склад, прихватил оттуда две лампы, одну лишнюю на всякий случай. И когда приемник заработал, мы услышали сводку, но радости она нам не доставила, немцы наступали по всем фронтам. Мы начали работать, переписывали сводки от руки, делали из них листовки, над каждой из них был один заголовок, похожий на подпись на плакате времен Гражданской войны-"Ты записался в партизаны?!". Сводки принимали в нашей квартире, переписывали их братья Бурманы, Григорий и Михаил.

А потом на нашу группу вышел "окруженец", бывший комиссар стрелковой дивизии Наум Малинский, имевший до войны звание бригадного комиссара. Он под видом украинца сумел выйти из лагеря для военнопленных и осел в Шаргороде. Благодаря Малинскому мы научились азам подпольной работы, правилам конспирации, о которых раньше и не слышали.

Потом в гетто появился бежавший из лагеря военнопленных винничанин, старший лейтенант Яков Флом ( Фломин), который скрывался в нашем доме и на явочной квартире у Нейманов.

Он взял руководство над нашей комсомольской подпольной группой.

Затем к нам примкнул кадровый младший сержант Анатолий Юсим, сумевший пробраться из окружения в родное местечко. Ему было двадцать лет, он хорошо разбирался в оружии и нас обучал, как надо обращаться с винтовками и гранатами, а когда я принес в гетто автомат ППД, то только Толя знал, как из него стрелять.

В украинской части Шаргорода возникла своя подпольная группа, которой руководил "окруженец" лейтенант Федор Степанов. Со временем мы наладили с этой группой контакты и действовали организованно. Малинский смог найти связь с партизанским отрядом, который, единственный в своем роде, в 1942 появился в наших краях, базируясь в Дзуринских лесах.

Это был так называемый отряд № 6 имени Ленина из бригады Мельника. Кроме них других партизан в районе до второй половины 1943 года не было, но как-то были слухи, что где -то неподалеку, в двадцати километрах от нас, прошло рейдом партизанское соединение Ковпака.

Следующей нашей задачей было раздобыть оружие, которое приходилось выкрадывать, когда в городке располагались немецкие или румынские части, или я, одетый как простой украинский крестьянский парень, пристраивался к проходящему обозу и ждал момента, чтобы своровать "ствол". Как-то пристроился к обозу из четырех подвод, на последней было оружие, которое немцы собрали в болотной грязи, на месте боев сорок первого года, я схватил автомат с нее, и бежать, немцы опешили, не поняли, что произошло, и пока они решились стрелять мне вдогонку, я уже метров пятьсот пробежал. Внешне я не был похож на типичного еврея, носил косоворотку, когда надо было выбраться из гетто надевал нарукавную повязку с аббревиатурой латинских букв, означавшей "Еврейская полиция гетто", а на выходе из гетто ее снимал, надевал нательный крест на шею, а на рукав повязку украинской сельской полиции. В районе были в разных местах наши люди, мне часто приходилось пробираться в окрестные местечки, например в Мурафу, что находилась от нас в двенадцати километрах, и где бывший председатель заготконторы нам помогал, давал румынские деньги и немецкие марки для покупки оружия, а также йод, бинты и лекарства для передачи партизанам. Приходилось иной раз просто "наглеть": стоят итальянцы группой в центре Шаргорода, пьют пиво, а один из них поставил винтовку возле себя, в этот момент я схватил эту винтовку и побежал во всю прыть. Метров через триста юркнул в переулок и затаился, а итальянская погоня проскочила мимо, не заметив меня.

Всего я принес "в общую копилку" семь единиц оружия, шесть штук гранат -"лимонок" и несколько немецких гранат. Четыре пистолета и два немецких автомата подполью передал глава общины доктор Тейх, который купил оружие у румын за золото.

Часть оружия мы передали партизанам, но в гетто наша группа ( 16 человек) держала в тайниках 12 винтовок и два автомата, для себя, на случай если придется уходить в лес или оказать сопротивление зондеркоманде, если немцы решат истребить наше гетто.

В 1942 году кто-то из провокаторов выдал Наума Малинского, которого румыны увезли в Тираспольскую тюрьму, где долго мучили и истязали, но он никого не выдал под пытками. Казнили его только в 1943 году, потом мы узнали от одного из очевидцев казни, что перед казнью, в виде "жеста милосердия", к приговоренным к смерти пропустили особу из румынской королевской семьи, в сопровождении попа. Поп протянул Малинскому крест для поцелуя, а Наум отвернулся, и это повлекло за собой еще одну жестокую пытку. Его повесили за ноги, головой вниз, и били железным прутом, а он, заливаясь кровью, кричал -"Да будьте вы все трижды прокляты!"… Подпольщики решили отомстить за нашего комиссара, и тогда был приведен в исполнение смертный приговор Драчунскому. Степанов с тремя подпольщиками убил предателя, но их кто-то выдал, румыны схватили всю группу и повезли под охраной в Тирасполь, где находилось управление румынской контрразведки. По дороге они напали на конвой, двое погибло, но Степанов с одним товарищем смог сбежать с захваченным у конвоиров оружием.

 

Г.К. - С партизанами имели контакты?

А.В. - Меня, как самого молодого, первым от подполья Шаргорода послали на связь с отрядом Ленина №6. Как только пошли слухи, что в Дзуринских лесах появились партизаны, так меня туда и отправили на поиски. Прошел километров пятнадцать, слышу окрик: "Стой!Куда бежишь?!". Напротив меня стоят двое в гражданской одежде с оружием, и, вроде, не полицаи.

Я сказал: "Партизан шукаю" - "А сам откуда?" - "С Шаргорода, от Степанова". Меня привели к командиру отряда Николаю Бурику (после войны он стал председателем колхоза в селе Большая Жмеринка). Бурик сразу сказал: "Нам нужна ваша помощь. У нас мало оружия, нет бинтов, медикаментов. Деньги тоже нужны, чтобы румын и полицаев подкупать. Сам понимаешь".

Я стал связным между подпольем и отрядом. Из нашей группы вскоре в этот отряд ушел с оружием Давид Волох, а через неделю он погиб в стычке с полицаями. Затем в отряд пошли братья Бурманы, но через пару дней они вернулись, так как Бурик отказался принять их в отряд без оружия, хотя мы партизанам уже несколько стволов от подполья гетто передали.

Отряд Бурика был большим, 200 человек, не обремененных обозами и семейным лагерем.

На моей памяти они подорвали два железнодорожных состава, но боевая активность отряда по настоящему проявилась только при подходе частей Красной Армии к нашему району.

Нашу группу в отряд брать не захотели, под предлогом, что партизанам нужна наготове вооруженная группа в самом Шаргороде. Такая вот была "мотивировка" отказа…

Впрочем, Шаргород мы освободили сами, своей группой, за три дня до прихода армейских частей. Как только румынские жандармы собрались убегать из городка, мы обстреляли их пост, двоих ранили, и румыны, бросив оружие на посту, в спешке смылись, не вступая в перестрелку. С полицаями пришлось дольше повозиться. Мы узнали, что к Шаргороду движется зондеркоманда, которой отдан приказ ликвидировать гетто, но бездорожье не позволило карателям добраться до нас, грязь в это время на Украине просто непролазная, проселочные дороги после прохода техники превращались в болота.

А потом пришла Красная Армия. Примерно 3.500 узников гетто дождались освобождения из неволи. Мы собрались на площади и перед нами выступил командир стрелкового полка, вошедшего в город. Это был еврей, майор, и свою речь он произнес на идише.

Двадцатого марта я уже был командиром группы истребительного батальона, ходил с итальянским карабином, в шапке с красной лентой, мне выдали партизанские документы.

Мы занимались отловом полицаев, не успевших сбежать на запад. Помню, как один полицай в районе Сосновки отстреливался от нас, двух "ястребков", но мы решили взять его живым. Скрутили, и тут мимо как раз едет машина с отделом СМЕРШа какой-то стрелковой дивизии, мы полицая им отдали, а "особисты", поинтересовавшись - кто я, и что я, и, узнав, что я свободно владею немецким языком, сразу стали звать меня к себе в отдел, служить переводчиком.

Я не захотел. Потом мне пришлось сопровождать и охранять группу буковинских евреев, которым разрешили вернуться " к Днестру". После выполнения этого задания я пришел в военкомат и написал заявление - "Прошу взять в армию добровольцем".

Меня сначала призывать не хотели, начали уговаривать мол, " … в армию никогда не поздно, а ты пока нужен здесь, будешь помогать здесь, в районе, укреплять Советскую власть, и бандитов еще полно в округе, а ты командир "истребительной группы", подумай еще раз…", но я для себя все решил, и на следующий день с очередной командой призывников меня отправили в запасной полк в Белую Церковь, где готовили новобранцев.

Г.К. - Что интересно, когда речь идет о массовом призыве "чернорубашечников" полевыми военкоматами в только что освобожденных украинских городах и селах, то мне ветераны говорят, что на территории Винницкой области такого не было, а других местах такое случалось сплошь и рядом. Действительно, никого сразу не "забривали", как говорится, "на передовую без пересадки"?

А.В. - Всех шаргородских призывников, насколько я знаю, сначала отправили в запасные полки. У нас такого не было, чтобы в чем стоишь призвали, винтовку в руки и вперед в атаку.

Я не слышал, чтобы кто-то из шаргородских попал в "черную пехоту", все прошли подготовку, "курс молодого бойца", перед отправкой на передовою. Возможно, что войска в тот период не нуждались в немедленном массовом пополнении. У нас даже часть людей из призыва сразу попали на Дальний Восток и в итоге воевали только с японцами.

Другое дело - "окруженцы" и "примаки" сорок первого года. Этих призвали в первую очередь, уже через день после освобождения Шаргорода, но их моментально в бой не бросили.

С ними, тем не менее, происходило такое, что … мата не хватает. Мне после войны рассказали, как людей забирали с передовой, выдергивали уже из окопов, с фронта "на проверку".

Украинцев со всего района забрали в армию без проверок, а вот с евреями стали "плотно разбираться", так как энкэвэдэшники долго не могли понять, каким образом еврей выжил на оккупированной территории и почему, вообще, часть гетто уцелела, мол, такого быть не может.

И тот факт, что мы были "под румынами" а не "под немцем", СМЕРШу ничего не объяснял.

Ребят 1924 -1926 годов рождения, выживших в гетто, призвали без задержки, а с тех, кто постарше, стали таскать в НКВД. Партизана Толю Юсима, как бывшего " окруженца", отправили на "фильтрацию" в Подольск, где он провел полтора года. Братьев Бурманов на допросе в горотделе стали обвинять -"Не может быть, чтобы вас в 1941 году не призвали! Вы же с двадцать третьего года рождения! Признавайтесь, что дезертировали в 1941 году!". Они объясняли, что в Шаргороде 1923 год рождения военкомат не успел призвать, и что "под немцем" они не оказались по своей воле, просто никто из них не верил, что немцы так быстро прорвут фронт и захватят область, но в итоге оба братья Бурманы, вступившие в ряды подполья еще в первый год оккупации, как "не заслуживающие доверия", вместо Красной Армии были отправлены в Трудовую Армию, где три года строили в Заполярье аэродромы. И таких примеров я помню еще несколько. Был арестован и отдан под суд трибунала бывший глава полиции гетто Занд.

Затем арестовали доктора Тейха, и тогда евреи Шаргорода написали письмо на имя Сталина, в котором рассказали, что только благодаря этому мужественному человеку наше гетто уцелело, написали о том как он помогал подполью и партизанам оружием, документами и медикаментами, и о многом другом. Письмо, конечно, до Москвы не дошло, разбирались с фактами на месте, в областном управлении НКВД, и доктор Тейх был вскоре освобожден, с него были сняты все подозрения в сотрудничестве с оккупантами, и вместе с другими "румынскими депортированными" он еще в 1944 году вернулся к себе в Румынию.

Г.К. - А Вы куда попали после призыва?

А.В. - Сначала меня привезли в Белую Церковь в запасной полк, где мы проходили курс первоначального обучения. Одновременно нас туда прибыло 2.000 человек. Помню, что был в 3-й роте, и как наш старшина, "кадровый тыловик" Семенюк, смерив меня взглядом, приказал: "Будешь ручным пулеметчиком!". Начались учения, постоянные изматывающие марш- броски, а вторым номером ко мне попал наш парень из Шаргородского гетто Фима Шкилер, который не выдерживал нагрузки и буквально падал от усталости, и мне приходилось забирать у него все запасные диски - таскать на своем горбу и Фиму, и диски к ручному пулемету.

Другой мой товарищ, Хаим Цирульник, невысокий, но очень живой парень, тоже поначалу "задыхался". После войны встречаю его, покалеченного инвалида войны, а у Хаима на груди два ордена Славы 2-й и 3-й степени. Я спросил его: "Хаим, за что ордена получил?", а он отвечает: "Первый орден дали, за то что наша рота прорвала немецкую оборону, нас тогда со всей роты только трое осталось в живых. А второй орден в госпитале получил, после второго ранения, но за что точно дали, сказать не могу. Вот, сам видишь, как меня покалечило".

С ним на фронте произошел уникальный случай. Немецкая болванка угодила прямо в Цирульника, разворотила ему плечо и вдавила силой своего удара грудную клетку с правой стороны внутрь, переломав все ребра, но при этом Хаим остался в живых….

Вдруг меня вызывают к замполиту полка, к майору, который предложил мне остаться комсоргом в запасной части. Я отказался, сказал ему прямо, что немцы мне еще за все сполна не заплатили. А еще через неделю меня опять вызвали в штаб полка, я зашел в указанный кабинет, а там сидит старший лейтенант с погонами ВВС. Стал меня расспрашивать: "Вайнер? Откуда? Партизан? Немецкий язык знаешь? В боевых действиях участвовал?", и, получив мои ответы, офицер распорядился: "Сдай оружие старшине. Поедешь со мной!", а куда, зачем, почему? - не объяснил. Этот офицер отобрал в запасном полку из 2.000 человек себе всего восемь молодых ребят, и только в Киеве он нам объявил, что мы направляемся в ВДВ, в 7-ую гвардейскую воздушно-десантную бригаду, представителем которой он является. Прибыли в Подмосковье, где стояла бригада, нас зачислили по батальонам, а потом бригада была переброшена в Белоруссию, в район населенного пункта Старые Дороги, где нас переформировали из бригады в 16-ую дивизию ВДВ, и откуда дивизия убыла непосредственно на фронт. Первые прыжки с парашютом я сделал под Москвой, во Внуково. Народ в бригаде был подобран лихой, но в меру дисциплинированный, десантные традиции передавались молодежи от "стариков".

Летом 1944 года меня перевели из десантного батальона в разведку. С этим переводом все для меня получилось неожиданно. Я получил письмо от своей подруги Берты, мы с ней были вместе в гетто. Он была родом из Кымпелунга, и в Шаргородском гетто оказалась вместе с очередной партией "депортированных румынских евреев". Она написала мне в армию письмо на немецком языке, мы с ней и в гетто общались по-немецки. Меня сразу "потянули" в СМЕРШ дивизии, чтобы я объяснил, почему письмо написано по - немецки. Я рассказал, все как есть, "смершевцы" вместе со мной посмеялись, и я вернулся в роту, Через пару дней меня снова вызвали в штаб дивизии, к начальнику разведки, который начал мне задавать различные вопросы, его интересовало все: кто родители, какие функции я выполнял в подполье, откуда знаю немецкий язык, приходилось ли мне ранее убивать, и тому подобное. Я ответил на все, и через некоторое время меня забрали из батальона и зачислил в отдельный разведывательно - диверсионный взвод, который назывался довольно сурово - "взвод особого назначения".

Г.К. - Не слышал ранее о таких подразделениях.

А.В. - Так и я не предполагал, что такие подразделения существуют. Знал, что есть полковая разведка, есть дивизионная разведрота, но этот взвод был отдельным и подчинялся только начальнику разведотдела дивизии и лично комдиву. Разведчиков этого взвода готовили для диверсионной деятельности в немецком тылу. На примере личного состава взвода вы сами поймете - кого в это подразделение отбирали. Из 22 человек 15 владели немецким языком, да еще к нам приставили преподавателя немецкого языка из штабных переводчиков, так он с нами все время занимался. Для каждого из нас был готов комплект немецкой формы.

Взводом командовал лейтенант Гунин, до войны - чемпион Красной Армии по штыковому бою. Среди бойцов были: Вадим Шорохов, мастер спорта по вольной борьбе из Ленинграда, опытнейший десантник Дзюба, призванный из Днепропетровска и уже воевавший в немецком тылу, подрывник из Москвы Олег, дай Бог фамилию сразу вспомнить. И так далее.

На весь взвод было только три - четыре человека без боевого фронтового опыта, в то время как в десантных батальонах 90 % личного состава вступили в свой первый бой на войне только в марте 1945 года. В этот взвод направляли только здоровых "орлов", прошедших тщательную проверку в СМЕРШе и отличившихся ранее в боях. Но вот прибыл к нам во взвод один бравый парень, вояка, орденоносец, бывший морской пехотинец, а прыгнуть с парашютом у него смелости не хватило, не смог и все тут. Обычно всех новичков на первом прыжке сажали между двумя "старичками", хочешь - не хочешь, а прыжок сделаешь. Уже раздался звук ревуна, все встали и приготовились, потом замигала красная лампочка, и тогда, один за другим десантники вываливались с борта "Дугласа", но что стал вытворять этот бывший морпех…

Он застыл у открытой двери, уперся двумя руками в борта самолета, и "окаменел", наш "толкач" пистолетом бил его по рукам, разбил обе руки в кровь, но этот парень так и не прыгнул… А всех десантников сразу предупреждали, что сейчас, в тылу, это "семечки", а вот в боевой обстановке за отказ от выполнения боевого прыжка - расстрел на месте…

Не всем у нас нравилось. Тут дело не в личной смелости. Раз прибыл к нам с пополнением старший сержант, таджик по национальности, он быстро присмотрелся, что у нас и как, и сам попросил перевести его в обычный батальон. Воюя простым десантником он честно заслужил в боях орден, а после войны стал врачом-кардиологом в Душанбе.

Когда нас в конце лета 1944 года перебросили в Белоруссию, в Старые Дороги, то здесь наш взвод продолжали усиленно тренировать и натаскивать, заменили наши автоматы на ППС. Подготовили нас отменно, можно было сказать, что немецкого часового "сняли бы с закрытыми глазами", но вот когда наша дивизия, уже под новым номером - 106-я гвардейская дивизия ВДВ, в марте 1945 прибыла в Венгрию как стрелковая часть в составе корпуса ВДВ, то с нашим взводом не сразу определились, как его использовать, куда нас правильнее пристроить.

В начале марта нам приказали получить коней, хотели из нас сделать что-то вроде конной разведки. Потом приказали коней и седла сдать обратно, нас передали как обычный разведывательный взвод в 351-й гв. воздушно - десантный полк подполковника Федотова.

Были моменты, что нас использовали как пехотинцев, направляли на помощь в батальон капитана Беспальцева или на поддержку роты капитана Артемьева или полковой роты автоматчиков под командованием капитана Каторжина.

Одним слово, где туго приходилось, туда нас и направляли, "для приведения немцев в чувство".

Все это время наши парашюты пылились в обозах, но мы помнили, для чего нас готовили.

Ведь даже на фронт многие десантники прибыли не в полевой форме, а в черных десантных комбинезонах и десантных шлемах, мало кого в полках успели переодеть в "армейское".

И когда 5-го мая, после австрийских боев, нас подняли по тревоге, то мы с надеждой подумали, вот он, момент, настал наш час, видимо, будут десантировать в тыл к немцам.

Всеми ребятами овладел боевой азарт, воодушевление, эти слухи мы восприняли с энтузиазмом, но оказалось, что нас, опять, как простую пехоту, перебрасывают в Чехословакию.

После встречи с союзниками на Влтаве нас вернули в Австрию, и в Вене несколько человек из взвода распределили по оперативным группам разведотдела армии для выполнения специальных заданий.

Г.К. - Ваш первый разведпоиск.

А.В. - Дивизия прибыла на передовую, мы меняли усталых, замученных и заросших солдат, державших здесь оборону. Это произошло, если я не ошибаюсь, 15-16-го марта. Взводу приказали без промедления произвести разведпоиск, время на подготовку почти не дали, только саперы сделали для нас проход, сразу приказ - "Разведка, вперед!". Поползли впятером к немцам, там "нейтралка" была метров триста, потом наткнулись на пучок проводов, перерезали его ножом и затаились. Провода шли в сторону немецкого тыла. Старший в группе, Дзюба, нас правильно расположил, ждем, кто придет " на порыв связи". Минут через двадцать появляются два немецких связиста, один идет по проводу, второй страхует напарника сбоку. Взяли их быстро. Шорохов в одиночку скрутил первого, а мы навалились на второго, сунули им кляп, сделанный из портянки, связали и потащили к себе. А закон простой - по той дороге, по которой пришел, назад нельзя возвращаться. Взяли вправо, и уже на середине "нейтралки", когда над нашими головами зависла осветительная ракета, один из немцев выплюнул кляп и дико заорал, звал своих на помощь. Дзюба ему сразу этот кляп вбил назад вместе с зубами, но немцы немедленно отреагировали на крик и стали обстреливать место, на котором мы находились, из минометов и пулеметов, и в пятидесяти метрах от наших окопов Дзюбу задело пулей по касательной в руку, Шорохова зацепило осколками, и ранило одного из пленных, которого пришлось тащить на плащ -палатке. Пленных привели в штаб полка, но штатный переводчик Дымов, как оказалось, плохо владел немецким языком и переводить на допросе приказали мне.

В три часа ночи пленных отвезли в штаб дивизии, а в 5 часов утра по немцам с нашей стороны был открыт ураганный огонь. За участие в захвате этих "языков" я был награжден орденом Отечественной Войны 2-й степени.

Г.К. - Сколько всего разведпоисков успел провести Ваш взвод весной сорок пятого года?

А.В. - Два-три удачных разведпоиска, когда нам заранее ставилась задача взять "языка", еще пять разведвыходов - на "поиск стыков в обороне". И раз десять мне приходилось ползать к линии немецкой обороны, подключался к проводу и прослушивал немецкую телефонную связь.

 

Г.К. - Вы сказали, что были самым молодым во взводе. Как к Вам относились бывалые десантники?

А.В. - А тогда никто на возраст не смотрел. Все мы в войну были молодыми. Наши десантные батальоны были в основном укомплектованы личным составом 1924-1925 года рождения, но в нашем взводе ребята были, конечно, постарше. Я пришел в разведвзвод как бывший партизан, и это сразу определило многое по отношению ко мне. Физические нагрузки переносил спокойно, прыгал с парашютом без "фокусов", а моя национальность всем, кроме наших офицеров - евреев, была " глубоко по барабану". Еще в Белоруссии меня назначили командиром отделения, а затем я стал помкомвзвода, так что мой возраст никакого значения не имел. Но был момент, когда Дзюба, пользовавшийся беспрекословным командирским авторитетом, решил меня поберечь. У нас как раз куда-то на повышение забрали Гунина и вместо него прислали молодого младшего лейтенанта. Мы днем пошли всем взводом на задание, идем по оврагу, а немцы с двух сторон стали по нам стрелять. Огонь плотный, но по нам не попадали, овраг нас прикрывал.

Молодой лейтенант решил показать, что он смелый парень, порывался выскочить из оврага наверх, а ему наши "старички" сказали: "Лейтенант, не лезь", но офицерский гонор не позволил лейтенанту послушать сержантов. Лейтенант выскочил из оврага, и уже через секунду получил две пули в руку. Дзюба приказал мне отвести раненого в тыл, Я отказался, мол, своих на задании не брошу, а Дзюба резко сказал в приказном тоне: "Я сказал, "младший" поведет!".

А "младший" - это был я… А через два дня надо было нашего тяжелораненого десантника с "нейтралки" вытащить, так я первым вызвался, и Дзюба одобрил. Раненый был обладателем странной фамилии - Зололайло, и звали его Ваня, так вот я его и вытянул перед самым носом у немцев. Ване дали орден Славы 3-й степени, а мне за это дело - первую медаль "За Отвагу".

Г.К. - Примеры использования разведвзвода в качестве простой пехоты.

А.В. - Самый яркий пример - это взятие венгерского города Мор, превращенного в укрепрайон.

Мы пошли на Мор первыми и в город ворвались самыми первыми, захватили шестиствольные минометы и гору фаустпатронов, и тут мы столкнулись с ожесточенным сопротивлением.

На втором этаже большого каменного дома засела группа мадьяр, человек двадцать "салашистов", состоявшая в основном из офицеров, и держались они до последнего патрона. Мы их выбили из дома, а в доме обнаружили деньги в мешках с банковскими печатями, видимо, эта была армейская казна, но времени не было, "трофеи" считать, двинули дальше, добивать немцев и мадьяр. Или в Австрии мне запомнился один бой, когда немцы дрогнули и побежали, и мы, разведчики, как тогда говорили, "на плечах отступающего противника", ворвались в линию траншей, которые были вырыты "зигзагом". Из -за поворота траншеи вылетает немец, стреляет в меня в упор, пуля сбила с моей голову пилотку, а я его в ответ сразу автоматной очередью "срезал", наискось от его левого плеча прострочил.

Г.К. - Бывшие десантники 38-го гвардейского стрелкового корпуса, сформированного из бригад ВДВ, в своих воспоминаниях часто указывают, что немцы использовали в боях против советской "крылатой пехоты" только отборные части СС. Это так?

А.В. - Не совсем правильное утверждение. Против нас воевали и простые части вермахта, и мадьяры, и "власовские" формирования.

Где бы немцы на всю линию передовой столько частей СС бы набрали?

Эсэсовцы не всегда ходили в бой в черной форме, как их показывают в кино, на передовой они носили полевую форму, и только после боя, по нашивкам на мундирах, можно было точно сказать, с кем мы сражались - с обычным вермахтом или с частями СС.

Если речь идет о боях в Австрии, то это так и было. Двадцатого апреля, в день рождения Гитлера, после поворота от Вены на Санкт - Пельтен, нас контратаковала дивизия СС "Гитлерюгенд".

Бой произошел в районе песчаных карьеров, немцы шли в атаку в полный рост, при этом орали песни и не ложились под пулями. Первую атаку мы отбили, а во второй немцы нас окружили со всех сторон и прижали к краю карьера. На наше счастье под немецким огнем за нашей спиной, на поле боя выехали "катюши" и расстояния 600 метров, через наши головы, прямой наводкой дали залп по наступающим эсэсовцам. После этого залпа все поле боя было устлано черными обгоревшими трупами. Другое памятное столкновение с эсэсовцами произошло в Австрийских Альпах, когда мы шли в составе передового отряда, усиленного танками и самоходными установками. На развилке дорог перед нами стоял монастырь, и нам приказали его захватить.

Разведвзвод получил на поддержку несколько расчетов ручных пулеметчиков, и мы двинулись вперед, и попали в засаду в горах. Нас встретил шквал огня, две самоходки сразу загорелись.

По дороге била артиллерия, минометы, стреляли из пулеметов, короче, сразу наступил кромешный ад. Загорелись несколько машин, еще три наших танка.

Над узкой дорогой ведущей к монастырю нависал утес, мы сделали из ремней "веревку" и стали карабкаться по скалам наверх, я был третьим в нашей цепочке. Только мы влезли на этот утес, как увидели, что в нашу сторону бегут три немца. Мы успели быстро залечь, немцы нас не заметили, и когда они оказались в пяти метрах от нас, мы одним броском их скрутили, не поднимая шума и стрельбы. Я, как знающий немецкий язык, стал их допрашивать: "Как поднимались по склонам?" - "Вот здесь есть тропа. На этом склоне можно пройти". Мы пошли по тропе, и дальше увидели, на горной террасе, прямо под нами, стоят четыре немецких самоходных орудия, с открытым верхом, как наши СУ- 76, и без передышки ведут огонь по дороге.

Дзюба сразу решил, как с немцами "разобраться". Мы соорудили что- то похожее на "корзину", Дзюба залез в нее со связками гранат, а мы с Акентьевым стали медленно спускать Дзюбу вниз, метров на десять. Он просто закидал самоходки гранатами, и за это Дзюбу наградили орденом Красной Звезды, а я получил свою вторую медаль "За Отвагу".

Г.К. - Были случаи, что немцы сдавались в плен без боя?

А.В. - Только в Чехословакии, когда уже была объявлена капитуляция Германии.

А до этого, даже окруженные со всех сторон мелкие группы "фрицев", пробивающиеся на запад, "к американцам", пытались сопротивляться. Но после короткой перестрелки они обычно поднимали руки вверх, так как прекрасно видели, что не имеют шансов против нас.

Было несколько раз, что я кричал им по-немецки, что мы гарантируем всем жизнь, и окруженные немцы сразу сдавались в плен. А вот мадьяры всегда дрались до последнего.

Нельзя пренебрежительно относиться к солдатам и офицерам вермахта, это были сильные бойцы, но в сорок пятом году боевой дух немцев был уже частично сломлен.

Вот вам пример. Наш разведчик, чуваш Василий Акентьев, заблудился и оказался в немецком тылу, где наткнулся на экипаж немецкого танка, который сидел рядом с "тигром" и отдыхал. Акентьев их всех обезоружил, взял в плен, и заставил механика - водителя под дулом автомата перегнать танк в нашу сторону. За этот подвиг он был награжден орденом Боевого Красного Знамени, и о нем даже написали в центральной армейской газете "Красная Звезда".

Г.К. - Кто отдавал приказы Вашему взводу?

А.В. - Начальник разведки дивизии подполковник Смирнов, которого мы не любили, он ничего не понимал в разведке, но корчил из себя "стратега". Грубый, злой, придирчивый, вечно пьяный и орущий на всех Смирнов, попал в ВДВ из "особистов", и когда после войны его от нас забрали, то мы вздохнули с облегчением.

Начальник штаба дивизии Григорьев. Ему не повезло. Он вместе со всеми штабными картами и документами на "виллисе" вырвался вперед на рекогносцировку и попал прямо к немцам в засаду. Его дальнейшая судьба так и осталась неизвестной.

Когда нас передали в 351-й гв. полк, то мы поступили в распоряжение замечательного командира, подполковника Федотова. Это был спокойный, интеллигентный человек. Заместителем командира полка был майор Сингатуллин, татарин, человек с тяжелым характером, но смелый, который мог на белом коне, с криком "За Сталина!", впереди всех помчаться в атаку на немцев. Мне хорошо запомнился подполковник Михаил Иосифович Грабарник, очень культурный офицер, участник "вяземского десанта", который в конце войны вместе с Федотовым был награжден орденом Суворова. Кроме того нам приходилось участвовать в операциях проводимых 347-м гв. полком. которым командовал подполковник Фирсов, отчаянный офицер, которого любила вся дивизия. Третьим ВДП нашей дивизии командовал также уважаемый простыми десантниками командир, подполковник Киреев.

В июне 1945 года меня отправили в Вену, в распоряжение оперативной группы разведотдела корпуса, для выполнения спец. заданий. Наша 106-я дивизия к тому времени уже была выведена из Чехословакии в Венгрию, а мне пришлось еще поработать в Австрии.

В группе было два офицера: московский еврей капитан Бурмин ( говорили, что раньше его фамилия была Бурман), солидный офицер, имевший еще до войны университетское образование. Его заместителем был старший лейтенант Хабиб Халилович Мухаметжанов, бывший командир минометной батареи, ставший после войны зав. кафедрой высшей математики в Казанском университете.

 

Г.К. - А что за история с захватом секретных объектов в Винернойштадте? Эта операция упоминается в боевом пути дивизии.

А.В. - Город Винернойштадт находится в 26 километрах от Вены. Город был взят внезапным штурмом, застигнутые врасплох немцы не сумели организовать серьезное сопротивление, и были истреблены. Нашему взводу была поставлена задача - захватить подземный завод по производству оружия. Подходы к заводу были заминированы, но нам передали информацию, где находятся запасные тайные ходы на территорию подземного завода, и мы быстро справились с задачей. Этот завод выпускал пистолеты и части к автоматам, работали на заводе 600 девушек из "ост"-рабочих. Как только мы доложили, что завод захвачен, сразу появились "товарищи в фуражках с красными околышами", к которым десантники относились негативно.

"Особисты" поставили свою охрану возле девушек - рабочих, мы даже не успели с ними словом толком перекинуться.

Г.К. - Насколько трудным для десантников 351-го гв. ВДП оказался майский прорыв в Чехословакию?

А.В. - Наш взвод шел впереди, в авангарде. Продвигались по автостраде Вена -Прага.

Постоянно мы нарывались на группы отступающих "власовцев", которые обрушивали на нас шквал огня. Приказ был однозначным, не ввязываться в затяжные бои и как можно быстрее достигнуть чешской столицы, но мелкие стычки случались все время. Помню, подъезжаем к какому-то чешскому селению, а перед нами толпа, человек восемьсот местных жителей, на земле красные дорожки, всеобщее искреннее веселье: музыка, радостные крики, девушки встречают нас цветами, накрыты столы для освободителей. Нас обступили и облепили со всех сторон. По рации доложили комполка Федотову обстановку, что если полк зайдет в это село, то точно застрянет здесь надолго. Подъехал комполка, произнес речь перед местными, поздравил с освобождением, и попросил от имени полка извинения, за то что мы не можем остаться в селе и разделить с чехами великую радость, сказал, что мы спешим на помощь восставшей Праге.

Когда шли на Прагу, то захватывали в плен немцев, не успевших уйти на запад.

Как-то в лесу взяли в плен двух старших офицеров, на одном было одето серое кожаное пальто.

(Взяли их красиво, как "по учебнику" сработали. Натянули над дорогой провод, немецкий мотоцикл с коляской на скорости на этот провод нарвался и кувыркнулся в кювет).

Кто-то снял с пленного пальто, а оно неподъемной тяжести, оказывается, немецкий полковник спрятал под подкладку золотые монеты, мы подкладку распороли, и монеты горкой посыпались на землю. Все обнаруженное у пленного золото было сдано под расписку начфину полка.

Встреча с американцами на Влтаве началась с неприятного инцидента, союзники по ошибке открыли огонь по мосту, на котором появились наши первые десантники. Когда разобрались, то начали с американцами брататься. Но на каком языке с ними говорить, английский язык в то время в школах почти не изучали. Среди американцев нашелся капитан, еврей, знающий идиш, позвали и меня, и мы так переводили все вопросы с идиша на английский и русский языки.

Там со мной случилась анекдотичная история. У американцев водителями автомашин служили негры, один из них подошел ко мне, попросил показать мой ТТ, потом взял свой "кольт" и мой пистолет, и с возгласом -"Войне конец!", кинул оба пистолета с моста в реку…

Г.К. - Какие потери понес Ваш взвод весной 1945 года?

А.В. - Трое убитых и пятеро раненых, Подготовили нас отменно, так что нас не так просто было убить. Но 18-го мая машина в которой ехал я и еще трое наших разведчиков, подорвалась на мине. Трое погибли на месте, а меня только выбросило взрывной волной в кювет и контузило, почти три недели после этого события я не мог говорить. От отправки в госпиталь отказался, так свои офицеры "лечили" меня проверенным "народным средством", кто-то неожиданно стрелял из пистолета прямо над ухом…

Ребят жалко, ведь это так нелепо и страшно, погибнуть уже после окончания войны…

Г.К. - Что дальше происходило с Вами?

А.В. - Два месяца мы находились в Вене, потом нас вернули в Венгрию, где мы простояли до конца 1946 года. Одно время наш взвод охранял дачу маршала Ворошилова, который являлся представителем Сталина в Группе Советских Войск в Венгрии. Но в основном мы выполняли комендантские функции в Будапеште, контролировали так называемый "6-й район".

В декабре 1946 года нас в срочном порядке вывели в СССР, сначала мы оказались в 35 километрах от Иванова. Попали "из рая в ад", я имею в виду бытовые условия.

На новом месте, в Тейково, не было подготовленных для нас отапливаемых казарм и первым делом мы занялись ремонтом старых, еще "царских" казарм. Здесь личный состав снова приступил к прыжковой подготовке. Но в один прекрасный денек нас подняли по тревоге и перебросили в Ефремов, где дивизия получила "постоянную прописку". Я командовал комендантским взводом штаба 351 гв. ВДП, этот полк принял под командование новый командир, полковник Буйнов. Комендантский взвод состоял из "нестроевых": полковых писарей, музыкантов и прочей штабных, и командовать такой публикой я не хотел. У меня было огромное желание учиться, ведь я из - за войны ничего не успел. Учился в вечерней школе.

В 1948 году меня из дивизии направили в парашютно - десантное училище, где проходил первый целевой набор курсантов - десантников на направление - "командиры диверсионных групп", создавалась отдельная курсантская рота. Меня привели к генералу, начальнику училища, который не знал, как со мной поступить, уже в стране началась "борьба с космополитами" и у него было строгое указание не брать евреев, о чем он сказал мне напрямую. Но я был фронтовиком - коммунистом, имел за войну орден и три боевые медали, и генерал, не потерявший совесть, принял решение меня зачислить на учебу, но произнес - "Винер, это еще куда ни шло, может пройти. Но как я приму человека с таким отчеством?!Меня же потом съедят без соли". Мне записали в документах новое отчество -"Владимирович", и я был зачислен на учебу. Уже через два месяца, после того как в училище приехала с проверкой московская комиссия политработников из штаба ВДВ, мне, без каких -либо объяснений или извинений, вручили в канцелярии училища документы и проездной литер назад в свой полк, я был отчислен "без разговоров". Я прекрасно понимал, в чем истинная причина отчисления, но время было такое, что оставалось только молчать. В 1950 году, когда подошел срок моей демобилизации, мне предложили остаться в армии старшиной - сверхсрочником. К этому времени я имел около 200 прыжков. Но после того как по 58-й статье посадили моего дорогого командира Арона Самойловича (Эммануиловича) Стомахина, я перестал верить в армию, и без колебаний демобилизовался.

Г.К. - Кстати, о Стомахине хотел Вас сам спросить. Что это был за человек?

А.В.- Арон Стомахин по праву считался одним из лучших офицеров ВДВ, еще в первый год войны за выполнение специальных диверсионных заданий в немецком тылу он был дважды награжден орденом Боевого Красного Знамени, а затем командовал специальными подразделениями. Являлся вторым в ВДВ по количеству выполненных парашютных прыжков, а первым, рекордсменом ВДВ, был Романюк, ставший впоследствии полковником.

Еще в 1942 году Стомахин сконструировал сигнальный аппарат САС-2, который представлял собой небольшой аэростат, наполненный водородом и поднимаемый в воздух на очень тонком тросе с сигнальной системой. Этот аппарат предназначался для сбора групп десантников, выброшенных ночью в тылу противника на большой территории.

Сам Стомахин еще до войны закончил Киевский политехнический институт, работал конструктором, но в 1940 году был призван в армию и начинал войну простым десантником, с боями отходил от Прибалтики к Москве, был дважды ранен и за героизм получил первое командирское звание. После того как Стомахин неоднократно отличился в немецком тылу, он был назначен преподавателем в диверсионной школе, но его лихая натура требовала боевых действий и по своему желанию он снова вернулся в бригаду ВДВ.

Со старшим лейтенантом Стомахиным, начальником парашютно-десантной службы 351-гв. ВДП мы близко познакомились весной 1945 года, когда 13-го апреля над Веной, на улицах которой еще шли ожесточенные бои, был поднят красный флаг огромных размеров с нарисованными белой краской пятиконечной звездой и гербом СССР. Поднятие флага символизировало захват Вены нашими войсками, и немцы, находясь на позициях на Кальберовских высотах, через 10-15 минут стали обстреливать реющее над городом знамя зажигательными снарядами и также пытались огнем артиллерии точно поразить место подъема стяга, этот обстрел продолжался три часа, но безуспешно. Вечером знамя было опущено на землю. Этот флаг, размером в сорок квадратных метров, капитан Стомахин сшил сам из красного парашютного полка и поднял его в небо на своем аэростате. Наш взвод сопровождал Стомахина и машину с водородными баллонами и лебедочным механизмом для подъема, в центр Вены, мы пробились мимо обороняющихся немцев. Разведчики и группа Стомахина благополучно миновали дворец Франца -Иосифа, а затем разведвзвод охранял точку, с которой поднимали флаг - район площади Кирхенплац, там где стоит памятник принцу Евгению. Сначала Стомахину пообещали танк в прикрытие, но что-то там не получилось, так ему придали на помощь наш разведвзвод.

Это знамя было после войны передано в Центральный музей Советской Армии.

Кстати, на следующий день, рядом с этим местом, наш взвод обезвредил немецкую диверсионную группу, которая должна была взорвать исторические памятники Вены, с целью - обвинить "русских варваров" в подрыве памятников мировой культуры.

Семь немцев- диверсантов пытались заложить взрывчатку под памятник Иогану Штраусу, но мы их перехватили, двоих взяли в плен, а пятерых перебили в перестрелке.

После войны Стомахин отобрал меня в свою специальную группу, которая в Венгрии тренировалась по особой программе в выполнении парашютных прыжков, в том числе и "спортивных прыжков". К тому времени Стомахин стал майором и начальником ПДС дивизии.

Мы выступали на различных армейских соревнованиях и добились отличных результатов.

Я в этой группе выполнил почти 180 прыжков, включая два прыжка на воду.

О Стомахине можно рассказывать очень долго, Это был умный и смелый офицер, человек незаурядной силы воли, энергия так и кипела в нем. Обучая десантников, он вкладывал всю душу. Он был нам, как родной отец.

После того как нас вывели в Союз, в 1950 году, в самый разгар "борьбы с космополитами", майора Стомахина арестовали, он был обвинен в том, что является агентом "немецкой и американской разведок", получил в трибунале десятилетний срок по 58-й статье.

Вышел он на свободу только через семь лет, и еще долго боролся за возвращение своего доброго имени. Майору Стомахину вернули доброе имя и боевые награды, была доказана его полная невиновность, но здоровье Стомахина было уже полностью подорвано годами лагерей, и он умер от инфаркта.

Г.К. - Кто еще из боевых офицеров 351-го гвардейского ВДП Вам наиболее запомнился?

А.В. - Про командира полка Федотова и его замов Сингатулина и Грабарника я уже говорил.

Очень боевым офицером был командир роты автоматчиков, сибиряк, капитан Каторжин.

Это был человек необыкновенной храбрости. Ходил в бой в фуражке, касок не признавал.

Я несколько раз видел, как Каторжин вел своих автоматчиков в атаку.

Особенно запомнился бой после переправы через реку Раба. Река мелкая, с сильным течением и мост через нее был взорван, Переправлялись кто как и на чем смог, потери в батальонах были тяжелыми, трупы убитых при форсировании течение сносило по реке, и на мелководье трупы застревали между камнями, так получился мост из мертвых тел.

Он где-то раздобыл трофей - венгерскую шпагу, так в бой шел так - в одной руке пистолет, в другой эта шпага. Каторжин первым вставал под немецким огнем и поднимал бойцов за собой призывом: "Мужики! За Отчизну! Вперед!"…

Гордостью полка являлся командир батальона гвардии капитан Игорь Исаевич Беспальцев, еврей из Одессы, которому тогда было 27 лет. Он был кадровым, 1938 года призыва, до войны окончил полковую школу младших командиров. Прошел всю войну вдоль и поперек, начинал воевать в сорок первом году на Юго - Западном фронте в 204-й воздушно - десантной бригаде, а в августе сорок второго уже стал командиром батальона под Сталинградом, затем воевал под Курском. Беспальцев имел 150 парашютных прыжков, несколько раз забрасывался во главе диверсионных групп в немецкий тыл, был отмечен многими орденами, среди которых было три ордена Боевого Красного Знамени. После войны Беспальцев жил и работал в Ефремове, за трудовые достижения был представлен к званию Герой Соцтруда, но "пятая графа" подвела, и Игорю Исаевичу вручили орден Ленина. Он умер в 1992 году и похоронен в Ефремове.

Десантник Винер Аркадий Владимирович, великая отечественная война, Я помню, iremember, воспоминания, интервью, Герой Советского союза, ветеран, винтовка, ППШ, Максим, пулемет, немец, граната, окоп, траншея, ППД, Наган, колючая проволока, разведчик, снайпер, автоматчик, ПТР, противотанковое ружье, мина, снаряд, разрыв, выстрел, каска, поиск, пленный, миномет, орудие, ДП, Дегтярев, котелок, ложка, сорокопятка, Катюша, ГМЧ, топограф, телефон, радиостанция, реваноль, боекомплект, патрон, пехотинец, разведчик, артиллерист, медик, партизан, зенитчик, снайпер, краснофлотецГ.К. - С кем-то из бывших товарищей по 351-му гв. ВДП поддерживаете сейчас связь?

А.В. - Нас уже осталось очень мало, многие бывшие фронтовики-десантники уже ушли из жизни. Раньше мы собирались каждые пять лет на встречу в городе Ефремове.

Последний раз на встрече ветеранов полка я был в 1990 году, а потом распался Советский Союз. Начались тяжелые времена, многих из нас стали одолевать возраст и болезни, но те, кто еще жив - "по прежнему в строю". В Ефремове Тульской области еще действует организация ветеранов 106-й Тульской дивизии ВДВ и с активистом этой организации, с бывший снайпером, заслуженным настоящим фронтовиком Владимиром Захаровичем Смоленским я постоянно переписываюсь, звоню туда каждое 9-е Мая, поздравляю еще живых однополчан с днем Победы.

На 60-летие ВДВ мне из Ефремова прислали десантный берет, тельняшку, и знак парашютно-десантных войск.

Все эти годы я не теряю связи со своим другом - десантником, бывшим врачом 351-гв. ВДП Виталием Григорьевич Воловичем. В 1949 году Волович совершил первый в истории парашютный прыжок на Северный Полюс. Из ВДВ его забрали в Главсевморпуть, несколько лет он был врачом и научным сотрудником на дрейфующих станциях "Северный Полюс", начиная со второй экспедиции "СП-2". Имя Воловича стало известно всей стране после того, как гвардии капитан Волович был выброшен с парашютом на остров Земля Франца- Иосифа, когда одному из зимовщиков потребовалась срочная операция, а полярная авиация не могла найти полосу для приземления. Волович при приземлении сильно повредил ногу, но выполнил сложную хирургическую операцию и спас жизнь умирающему человеку, За это наш врач был награжден орденом Ленина, о нем написали газеты "Известия" и "Правда". Впоследствии он стал флагманским врачом Главного управления Северного морского пути, затем стал известным ученым, с мировым именем. В настоящее время профессор и член РАН Виталий Григорьевич Волович живет в Москве, мы часто с ним перезваниваемся.

Г.К. - Какую гражданскую специальность Вы избрали?

А.В. - Вернулся на Украину, стал работать преподавателем физкультуры в сельской школе в селе Ефремовка, потом переехал в Жмеринку, работал председателем городского комитета физкультуры, закончил 4 курса Черновицкого университета, где учился на факультете иностранных языков. Стал футбольным тренером. Тренировал жмеринский футбольный клуб "Локомотив", был вторым тренером винницкого "Локомотива". В 1962 году переехал в Бердичев, где работал футбольным тренером, а затем стал тренером команды по хоккею на траве.

В 1994 году, я, вслед за сыном, уехал на постоянное место жительства в Израиль.

Интервью и лит.обработка:Г. Койфман

Наградные листы

Рекомендуем

История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе

Впервые полная история войны в одном томе! Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества не осмыслить фрагментарно - лишь охватив единым взглядом. Эта книга ведущих военных историков впервые предоставляет такую возможность. Это не просто летопись боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а гр...

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus